Предыдущая часть http://www.proza.ru/2016/09/05/2049
Как-то раз Курбан застал внука (а тот постоянно выбирал для игр и тайных сборищ место за дедовым забором, здраво рассуждая, что оно самое безопасное) за приготовлением и дегустацией шашлыка из воробьев.
Бедные птицы! Пацаны ходили с самодельными рогатками и поджигами на охоту на воробьев. Курбан сбился со счета, сколько рогаток он отобрал у своего внука! Но с каждым разом, совершенствуя свое мастерство, Акыш делал рогатки все лучше и лучше.
Были рогатки обычные – деревянные с черной резиной из шин, были – настоящие произведения искусства, тщательно обструганные и отполированные, с выжженным орнаментом, с резиной из парашютных строп и кожаным захватом (например, из старой дедовой перчатки, у которой потерялась пара). Из них стреляли не маленькими камнями по воробьям. Были – простые и незатейливые алюминиевые – из толстой проволоки с тетивой под названием “венгерка” и алюминиевыми пульками в виде маленьких подковок. Некоторые, избранные, владели рогатками, сваренными из медных трубок и с резиной от резино-моторных моделей самолетов – такие ценились больше остальных, не уступая в дальности боя средневековой рыцарской праще.
Руки у Акыша были хорошие и голова светлая. Но интеллект среди сверстников ценился редко и избирательно. Пацанья иерархия строилась не по принципу – кто умней, а по принципу – кто сильней. Не смотря на малолетство, был Акыш рослым не по годам, хорошо сбитым мальчишкой, привыкшим с детства к коню. Лицо Акыша с раннего детства впитало в себя следы жестокой войны и лишений. Как и многие его сверстники он часто был не по-детски серьезен, познав к невеликим своим годам смерть отца, родных, знакомых, мамино тяжкое вдовство, голод, карточки, разруху, нищету, страшное землетрясение.
Только в последнее время черты его стали приобретать признаки детскости и веселой беззаботности. Курбан, слушая уличный детский смех, искренне радовался, а Айша изо-всех сил старалась “откормить” и своего сына, и приходивших к нему ребятишек, тратя семейный заработок на еду, а силы на огород.
Никто лучше Акыша в округе не делал рогатки и, особенно, поджиги. Они хорошо лежали в руках, и самое главное, не разрывались во время выстрела, калеча пальцы и глаза. Старшие ребята просили его помочь. Акыш соглашался и всем, кто его просил, делал самострелы. Такса: рогатка – пятьдесят копеек, поджига – рубль. Недорого, но деньги верные.
Да и что там делать? Всего то нужна медная, бесшовная трубка. На аэродроме можно было найти, если постараться. Один конец трубки Акыш загибал, сплющивал молотком и в основание заливал свинец. Свинец вываривал из аккумуляторных пластин, найденных там же, на аэродроме, в консервной банке на мангале в “Шашлычной”. Сплющенную заливку тщательнейшим образом подтачивал и тонкой иглой высверливал “ушко”. Ствол готов, теперь – приклад. Приклад можно было сделать простым и гладким. Но Акыш создавал из приклада произведение искусства. Укладывал ствол на рукоять из дерева, гладко выточенную, затертую наждаком, покрытую лаком, и плотно и аккуратно приматывал электротехнической лентой.
Принцип действия поджиги прост. В ствол в строгой последовательности загоняют: серу от спичек, пыж из бумаги, самодельную дробь из свинца (опять-таки из аккумуляторных пластин), снова бумажный пыж. В “ушко” вставляют серу и спичку. “Чирк!” по спичке коробком, и нет воробья!
Испытания поджиги проводили коллективно на пустыре за парком, стреляя по консервным банкам. Репутация, как у оружейника, у Акыша, была незапятнанная, возвратов не было. Он процветал, пока не надумал сам себе сделать ружье с кремниевым курком. Только над прикладом со сплошным цевьем трудился неделю. Сделал накладки из нержавеющей стали, стругал, шкурил, полировал, выжигал раскаленным шилом витиеватые восточные узоры, опять полировал, расписывал красками, покрывал лаком. Но кто-то, видимо, из зависти, или из чувства пионерского, а может, даже и комсомольского долга, донес деду и о ружье, и о его маленьком бизнесе, и Курбан в порыве негодования сломал ружье о спину любимого внука.
Как-то утром Акыш наведался на чердак дома напротив, где на широком подоконнике у полукруглого окна располагалась его “мастерская”, и за двумя плохо пригнанными досками в стене, находился тайник со складом инструментов, заготовок, “оружия и боеприпасов”.
И обнаружил стоящего у окна деда.
О тайнике Акыш никому, кроме Максута, случайно заставшего его за работой, не рассказывал. Дверь на чердак всегда запирал изнутри на крючок, но в тот раз, как назло, забыл. Максут говорил “честное комсомольское”, клялся, что будет нем, как могила, но слова своего, как видно, не сдержал. Толстые доски, скрывающие тайник, были безжалостно оторваны, деревянные полки сбиты, и все их содержимое перекочевало в два холщовых мешка, стоящие у дедовых ног.
– Ай-я-я-я-яй... Подойди сюда, Акыш-джан... – подозвал дед, держа в руках пока еще относительно целый самострел.
Акыш приблизился, по опыту зная, что когда дед говорит таким медовым голосом, хорошего не жди. Он с тоской смотрел на ружье, трубку которого дед уже свернул в бараний рог:
– Еще раз увижу в твоих руках что-нибудь подобное, так же скручу, Акыш-джан.
Акыш только молча кивнул, подавленный сознанием предстоящей взбучки. Руки у деда были сильные. Что там трубку, подкову мог руками запросто разогнуть. Медный пятак двумя пальцами, шутя, пополам перегибал. Однажды фокус показал: разорвал целую нераспечатанную колоду карт! Акыш видел, как весной он усмерил двух подвыпивших турецких водил, не поделивших официантку Наташу в “Шашлычной”. Они и опомниться не успели, как дедовский кулаках уложил на бугристый горячий асфальт, одного правым, а другого левым ухом.
Самострел было жалко до слез. Акыш постарался на славу: приклад о спину так и не раскололся, лишь изолента порвалась, и дед в ярости разбил его о пол:
– Это что? – Дед ткнул крепким пальцем на свертки в мешке.
Акыш сглотнул слезы и потер болевшую спину:
– Взрывпакеты.
– Где взял?
– Сам сделал.
– Сам? – ахнул дед.
– Да что там делать, магний и марганец в пропорциях... Магния чуть больше...
– А это?
– С..соль бертолетовая, обстругал со спичек – для поджиги.
Дед тяжело вздохнул и положил правую руку за спину. Плохой знак – сдерживается, чтобы не дать затрещину. Нагнулся, вытащил из мешка коричневую бутылку с плотно закрученной пробкой:
– Что это?
– Серная кислота…
– А это?
– Пудра… сахарная.
– О-о! Да у тебя тут кулинария: соль бертолетовая, пудра сахарная… Для чего?
– Для “запала Кибальчича”.
– Что-о-о?
– Для запала Кибальчича!
Последовала звонкая и увесистая затрещина, и глаза деда потемнели от гнева до черноты:
– А запал… для чего?
Акыш сжался от страха и молча кивнул на бутылки с горючей смесью бензина и моторного масла под названием “Коктейль Молотова”.
– Тоже сам сделал?
Акыш кивнул.
Еще затрещина. И Акыш заревел в голос.
Курбан прибил на место шершавые доски, скрывая навсегда место злополучного тайника и с остервенением стал складывать в мешки инструменты и ингридиенты Акышевой “кухни”, время от времени читая надписи на банках, сделанные от руки химическим карандашом на белых полосках аптечного лейкопластыря: “сера”, “гудрон”, “С12”, “фосфор”, “H2SO4”.
– Фосфор! Это же яд! Тебе жить надоело? Запал Кибальчича! Изобретатель! Ты хоть знаешь, кем был этот твой Кибальчич? Террористом, цареубийцей! Он бомбы делал людей подрывать. Молчать! Я не разрешал говорить… Если уж ты такой герой и борец за правое дело, уж лучше бы брал пример с Тимура или Васька Трубачёва.
Помолчали…
– А это что? – Курбан тронул носком сапога высокую банку из-под монпасье без надписи.
– Карбид... для водяных бомбочек.
– Для водяных бомбочек… Как делал?
Акыш видел, что дед уже остыл, не сердится, а с интересом наблюдает за внуком и вопросы задает не из любопытства. Мальчик осмелел и кивнул, доставая из кармана бумажных брюк кусок мела. Начертил на полу простую формулу:
– Ничего сложного. Чтобы получить карбид кальция мел обжигают и получают негашеную известь. Вот формула мела CaCO3. Мрамор и известняк – то же самое, что и мел, только в другой форме – это зависит от давления. Вот, видишь, как просто:
CaCO3 = CaO + CO2
CaO + 3C= CaC2 + CO, где C – кокс.
Курбан пробежал по формуле глазами:
– И где же, ты, дорогой внук, брал кокс?
Акыш, всхлипнув, опустил глаза, а дед покачал головой, поглаживая густую холеную бородку:
– Одно хорошо, Акыш-джан, несомненно, что в следующем году по химии у тебя будет “пятерка”. А сейчас пойдем со мной. Поедем в пустыню, поможешь мне все это закопать в песках. Неровен час, кто-нибудь увидит нас с тобой с этим… арсеналом. И тогда посадят и тебя, и меня на веки вечные в места не столь отдаленные лет на двадцать пять без права переписки за терроризм и покушение на жизнь…
– На жизнь кого?
– Найдут кого… Друга своего Максута благодари, что не выдал тебя, не донес, а пришел честно мне все рассказал…
На вопрос:
– Для чего тебе деньги понадобились, Акыш-джан? – пацан, взмахнув черными ресницами над синими, как летнее небо в горах, глазами, признался:
– Калым собираю… Я на Наташке-официантке из “Шашлычной” жениться хочу, когда вырасту. Она согласна.
Курбан поперхнулся и откашлялся в бороду, потом вздохнул и с расстановкой произнёс:
– Акыш-джан, если уж ты такой взрослый и думаешь о женитьбе, то должен знать, что не за каждую женщину, мы – мужчины, платим калым.
– Почему? Потому, что Наташа – русская?
– Нет, не поэтому. Есть женщины, за которых и миллиона мало, а за каких-то и трёх копеек жалко.
– Это как это?
– Так это…
– Дед, ну, ты же сам Наташу защитил весной, помнишь! Я думал, она тебе нравится!
– Защитил, да. Потому, что настоящий мужчина всегда защитит слабую женщину. А мне много чего нравится: плов кушать нравится, на коне скакать нравится, в шахматы играть нравится…
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/06/36
Книгу "Все ее мужчины" можно купить здесь: http://www.labirint.ru/books/467835/