http://www.labirint.ru/books/467835/
Предыдущая часть http://www.proza.ru/2016/09/06/8
Именно из-за шахмат Акыш в Наташе разочаровался – прошлым летом в одну из пятниц.
По пятницам на террасе в “Шашлычной” собирались любители шахмат и прирожденные бездельники. Играли мужчины, ибо игры разума – исконно мужские игры. Обычно двое, например, инженер Сац и одноногий инвалид Арутюнов разыгрывали партию, а остальные посетители разного возраста, от мальчишек до аксакалов, сидели рядом за столиками, покрытыми клетчатыми клееночками, пили чай, подсказывали, переживали, сплетничали.
В тот раз Курбан решил поучаствовать в игре. Акыш, под любым предлогом бегавший в “Шашлычную” из-за Наташи, увязался за дедом. После того, как инженер разгромил очередного противника и, победоносно поглядывая на серые пиджаки, малоросские косоворотки, красные халаты и черные тельпеки, выискивал взглядом достойного противника, за доску перед ним сел Курбан.
Беседа замерла над столиками в тот момент, когда драматизм ситуации на шахматной доске достиг накала: в “защите Алёхина” черный конь инженера ушёл от белой пешки с d5 на поле b6. Белая пешка Курбана пошла с f2 на f4, и инженер, согнав с лица ироничную ухмылку, задумался.
За спиной Курбана разливалась тихая августовская ночь. Перила веранды отбрасывали длинные тени на асфальтированную дорожку, заросшую по обочинам пучками подорожника, и прятались в темноту деревьев. Где-то в парке, на открытой площадке, готовясь к концерту, самозабвенно звеня скрипками и пыхтя духовыми, разыгрывался заезжий симфонический оркестр.
Оркестру подыгрывал небольшой фонтанчик, выпуская струйки воды в зеленоватую воду, окруженную каменным кольцом. Фонтанчику подыгрывали два картежника, расположившиеся на широком бордюре. А всем вместе подыгрывал старый шарманщик с обезьянкой на плече и огромным белым котом у ног. Шарманщик сидел на стульчике под фонарем, обезьянка делала кульбиты, кот лениво лежал на пестрой ситцевой подушке и недовольно помахивал пушистым хвостом.
Город и утомленные солнцем жители жаждали прохладных объятий сумерек, а Курбан, облокотившись о перила, размышлял, пойдет ли его противник пешкой или слоном. Инженер пошел пешкой, приклеил к лицу неизменную ухмылку, и теперь задумался Курбан. Сочувствующие изредка, с той и с другой стороны, перекидывались репликами и робкими, неверными подсказками.
И тем неожиданнее в вечерней тишине прозвучал мелодичный женский голос:
– Пешка f4 бьет e5.
Курбан резко обернулся. За перилами террасы, на дорожке стояла незнакомая женщина. Её лица не было видно в тени деревьев, но боковой фонарь на террасе хорошо освещал фигуру и бордовое креп-сатиновое платье. Дорогая ткань мягко струилось вдоль талии на стройные бедра, закрывая красивые ноги в замшевых туфлях на высоких каблуках до середины икры. В темноте на узкой руке, обтянутой ниже рукава гипюровой короткой перчаткой, переливалась, как чешуя золотой рыбки, театральная, серебряная сумочка на тонкой цепочке:
– Извините, если помешала, – за вуалеткой под маленькой, черной, бархатной шляпкой сверкали алым удлинённые серьги, но глаз незнакомки видно не было.
Легкое дыхание вечернего ветерка закружило вокруг замшевых туфель белые монетки жасминовых лепестков, коснулось бордового платья.
– Ничего, спасибо... Вы угадали… Замечательно! Именно так я бы и пошел, – в тишине Курбан пытался определить возраст женщины, приглядываясь к спрятанной в тени красоте и вдыхая близкий, жасминовый аромат её духов. – Не желаете ли присоединиться…
Он не успел договорить. На террасу, как гром среди ясного неба, обрушился голос оперной дивы из канареечного громкоговорителя “ЭМЗ” над пивной стойкой. Включенный на полный звук, он выдавал арию из “Кармен”.
Аксакалы схватились за сердце, мужчины помоложе подскочили от неожиданности на стульях, а пьяная официантка Наташа в короткой “комбинации” босиком взлетела на соседний стол:
“У любви, как у пташки крылья…” – заливалась Хабанера, и Наташа, вторя ей, отплясывала на столе, поражая сидящих вокруг мужчин крепкостью наливного тела.
Первым подал голос одноногий азербайджанец Арутюнов, по-русски он говорил с сильным акцентом и со свойственной горцам жестикуляцией:
– Наташа, зачем так себя ведешь? Ты же комсомолка… Слезай со стола, не надо так делать! У нас другие традиции!
Наташа пьяно рассмеялась, ловко подкидывая большим пальцем ноги белую ладью ему в руки:
– Какие традиции, Марат! Все вы мужики одинаковые! Всем вам только одного и надо! А я всё-всё про вас знаю! Я наблюдаю за вами целыми днями и знаете что!? Я с точностью могу определить по тому, как мужчина ест, какой он любовник! Вот ты, Ровшан, кушаешь, как воробушек – с гулькин нос, ты и в любви, как воробушек! А ты, Искандер – обжора! Всегда так торопишься, будто не достанется – ты и в постели, наверняка, такой же торопливый! Ты, Валерка, жуёшь только овощи да кисель, значит, и жене своей будешь навязывать только то, что тебе нравится! А ты, Марат? Над сосисками колдуешь, будто над черной икрой – и аджикой, и горчицей намажешь! Да с тобой в постели от скуки помрёшь, пока ты соберешься!
На террасе послышались одновременно и смешки, и глухой гул неодобрения, а Наташа продолжала буйствовать и отплясывать на столе:
– Из всех только дядя Курбан на что-то годится! Ест не спеша, просто ест, значит и в любви спешить не станет!
Курбана бросило в жар, и он медленно поднялся из-за стола. Марат Арутюнов обиделся, ударил себя в грудь и оглядел мужское сообщество:
– Вах! Зачем так себя ведешь? Мы тут все – настоящие мужчины! И вообще я – не железный! У меня женщины давно не было, и дядя Курбан два года женщин не видел! А ты – совсем невоспитанная. У дяди Курбана – любая овца в отаре воспитанней тебя будет!
Наташа матерно выругалась:
– Это вы все – бараны горные! Что бы вы делали без нас, русских! Да за то, что мы город ваш из руин поднимаем, вы вылизывать нас должны!
Арутюнов зло прищурился:
– Вылизывать, говоришь? Тогда ложись на стол и трусы снимай. Раз Курбан тебе так приглянулся, он тебя вылежит – тебе понравится! – Он вновь ударил себя кулаком в грудь. – Мне 33 года… Я ногу потерял под Курском, чтобы ты могла на столе танцевать.
– Марат, не надо… – Курбан направился к столу и, схватив девушку за обнаженные ноги, перекинул со стола к себе на плечо. Наташа забилась, закричала, громко призывая ту единственную, к кому всегда обращаются девушки в минуту отчаянья и тревоги:
– Мама! Мамочка! Отпусти!!! Дикарь! Уголовник!
Курбан опустил на пол пьяно рыдающую Наташу, снял красный халат, накинул ей на плечи и подтолкнул к пунцовому, как вареный рак, Акышу:
– Проводи женщину. Кажется, ее дом недалеко отсюда.
– Я хотел фильм посмотреть… Кинобудка приехала…
– Успеешь…
Курбан спустился с террасы, отошел подальше в тень, вытащил из ножен кинжал и стал с остервенением рубить ветки на кустах. Он порубил ни в чем не повинный, разросшийся на дорожке жасмин, облегчив работу садовнику.
Нежные цветы дурманили воздух в предсмертной агонии. Курбан остановился, вздохнул полной грудью любимый запах. В стороне он увидел ту красивую незнакомку в бордовом платье. Кажется, она так и стояла на дорожке в тени, молча наблюдая непривлекательную сцену на террасе.
Курбан спрятал кинжал в ножны:
– Не бойся, женщина. Не трону.
Она молчала. Из тени на дорожку выбежала санитарка из ФАПа:
– Дарья Петровна! Вот вы где! Пойдемте скорее, сейчас концерт начнется.
Курбан еще минуту наблюдал, как удаляясь, сверкала в свете фонарей на аллее театральная сумочка, похожая на золотую рыбку, потом развернулся и быстро пошёл к дому.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/06/57