Помятый, опухший, средних лет артист Семен Иванов, (вы его все прекрасно знаете), проснулся как обычно рано – в одиннадцатом часу утра. Выходные он берет лишь по субботам, в остальные же дни, днем отдавая себя репетициям и развлечениям, не имеющим особого различия, допоздна в работе. Он веселит и развлекает народ на сцене местного театра, или, как вчера, импровизированно среди сытно закусывающих ресторана. На разные случаи у него припасены шутки, он любит всюду много смеяться и говорить, многим даже кажется будто он говорит умное, так, что часто изреченная им ахинея в ушах обывателя становится непреложной мудростью.
Он живет один, холост, но не одинок, на этой почве давно имеет основательно засевший гастрит, (его безпорядочных дам гастрит совсем не интересует), за то тетю Раю, здоровье Семена безпокоит крайне, поэтому, вот уже полгода она приходит готовить ему завтраки и обеды, попутно помогает с уборкой, не забывая о полезности отеческих наставлений. Но на поучения, так же как и на тетю, Семену давно и откровенно начхать, главное для него сцена, слава, быть на слуху, да еще славно, когда рядом с высшими и главными. Он довольно известен и популярен, чины рядом с ним обычное дело, их жены от него без ума, и меж собой зовут ласково «душкой».
Ото сна он восстает всегда тяжело и с усилием, и не замечая тетиного «здрас-сти», еле передвигая густо волосатыми ногами, торчащими из-под махрового халата, направляется в уборную. Его уборная просторна и светла, перенасыщена блеском краников, труб и шкапных ручек; кремов и одеколонов у него побольше чем у самой заядлой модницы, а вот, наконец, и самый желанный, показывающий неприкрытую правду жизни, немой слушатель.
Семен, с наигранным презрением, корча рожу, смотрит на себя в зеркало, и заводит разсуждающий разговор с отражением:
«Да-а, сударь, и угораздило же вас вчера так надраться», - оттягивая нижние веки, - «а выступление было, пожалуй, удачным, ну, впрочем, как и всегда». – Трет себе лоб. – «Наверное, нужно было побольше закусывать», - открывая широко рот, - «а у городского головы женушка-то ничего …, и косилась все на меня. Ах да, я же обещался сегодня быть у них к обеду, наверное, сошлюсь на недомогание. И какой же он идиот, мало того что я его и весь их департамент в своем номере дураками и ворами выставил, так он еще и не видит что жена его влево заглядывает. Да, главное чтобы всем смешно было, а там ничего, не заметят и не догадаются, а догадаются так промолчат, кому хочется признаваться что он болван? Теперь нужно будет в номер главного из полиции позвать, как его?» – Стоит к зеркалу в профиль, поглаживая втягивает живот. – «Точно, Василь Кузьмич», – выдыхая, – «или Степаныч? Да-а, над ним можно будет хорошенько посмеяться, да и истории из непристойного быта их заведения зрителям очень уж нравятся. Давно что-то остренького ничего не было, на досуге что-нибудь на-а-а-до придумать», – снова корча рожу, делает мимические упражнения, – «тю, а на обед все-таки придется ехать, денег-то надо взять на музыкантов, ропщут подлецы, нужно пригрозить что распущу».
Пауза: долго-долго мылит и полощет физиономию.
Пауза продолжается: теперь долго-долго вытирает физиономию, и так же долго и безсмысленно любуется собой.
«А все-таки хорошо это у меня получатся, то о чем раньше и подумать неприлично было, теперь, на, получи, а я уж постараюсь и из ничего язвительно пошутить. Талант! А вы смейтесь и денежки мне выкладывайте за то, что я же, вместе с вашими отобранными штанами и последними каплями морали, над этим вас еще и хохотать увлекаю. Да-а…!»
Стук в дверь: «Сема, что ты там басишь, у меня что спрашиваешь?» Семен недовольно, от того, что его сбили с мысли: «Нет тетя, успокойтесь и не ломайте себе голову, я просто репетирую».
«Ох и невоспитанная женьщина», - Семен шепотом, от чего чувствует стеснение своих свобод, – «как можно мешать такому артисту как я – генiю!» - Пожестикулировав и еще раз разсмотрев профили, молча и задумчиво выстригает, не понравившиеся и подозрительно поседевшие волосы в чернеющей бороде. – «Постой, кто-то вчера разсказывал, что артисты какие-то иностранные приезжают, и мол не против прийти ко мне в номер, если я приглашу». – Думает. – «Проклятая водка, кто говорил? Хоть убей, не помню». - Заглядывает в темноту растопыренных ноздрей. – «Да-а, пить конечно не брошу, а закусывать надо лучше. А иностранцы еще глупее – «ни бэ, ни мэ» тебе, какая широта возможностей хорошенько насмеяться. Да-а, хорошо бы их заполучить». - Задумывается. Бросает думать. Долго не о чем не думает. Устает не думать.
Выходит из уборной и направляется обратно в спальню, чтобы лечь, его попрежнему мутит.
Тетя, заметив племянника с кухни: «Сема, дорогой, иди завтракать, я твою любимую рыбу-фишь приготовила». Семен, чувствуя, что его силы и терпение не безграничны, не поворачивая даже глаз в сторону кухни: «эх тетя, как же мне уже надоела наша щука».
2015 год.