Её отец, как вскоре я выяснил, был пьяницей. Из уважения к Нат я не охарактеризовал его "алкаш", хотя последнее подошло бы лучше.
Дочь совсем не была заметна в его внешности. Ни в чём. Даже отдаленно. Он оказался мелко трясущимся созданием: мутным, довольно хилым, но очень при этом заносчивым. Было ему лет этак 50. "Я до сих пор наделен недюжинной силой! И по рылу жлобу могу заехать!" – примерно в таком духе он высказывался, выпивши. Но выглядело это несерьёзно. Даже не смешно выглядело, а жалко.
И пьянчугой, надо сказать, её отец был не породистым. Несолидным. Понятие стиля, оттенки во вкусе ничего для него не значили. "Глушил" он всё подряд, предпочитая покрепче и дешевле.
Мне было довольно трудно его отследить, учитывая отсутствие навыков частного детектива. Но я пошел на это, принципиально избегая чьего-либо содействия.
Проще, чем я предполагал, оказалось с ним подружиться. Вечером, в первый же день, когда я морально на это настроился, искомый объект и сам попался мне на встречу. Широкими вензелями, "готовым в лоскуты", он путался на площадке перед пивным баром, намереваясь, видимо, добавить. Проходя, он упал в клумбу, неуверенно поднялся. Его штаны были испачканы чем-то бурым, а одеревеневшая кожаная куртка расстегнута.
Я подошел к нему и обнял, придерживая.
– Пойдём, – всего одно исчерпывающее слово понадобилось для полного его согласия.
В баре я усадил бедолагу за столик и заказал пиво. Официантка поднесла, поглядывая на нас неодобрительно. Я расплатился. Мужчина жадно схватил бокал и в один присест выдул половину.
Тогда мы и познакомились.
– Глеб, – представился я, не считая нужным называть свою фамилию.
– Грегориан, – горделиво назвал он себя, после чего пояснил: – Гриша – это простаков называют. А Грегориан – это более высоко и соответствует моему уровню.
“Вот уж действительно, чудо в перьях!” – подумал я, не высказывая вслух.
Я подождал немного, пока пиво подействует, и поинтересовался прямо:
– Расскажи о дочери.
Грегориан всколыхнулся в начальном удивлении, сжав влажные от ячменной пены губы.
– Доча Натка? – переспросил он зачарованно.
Она была его гордостью. Об этом он мог не говорить: я знал. Нат была его единственным ребёнком – и это мне было ведомо тоже. Грегориан стал заплетаться языком, выговаривая слова то гортанно-шепяляво, то до неуместного сладко, как втирающийся в доверие гей. Он вилял и путался в мыслях, хотя в хаосе, бывало, выдавал некоторые ценные подробности.
Но я почти ничего не запомнил. Кроме его пьянбщего лица и общего впечатления нежности о своем ребёнке. Кое-что, к тому же, я упустил из-за невнимательности. Если в данном случае это понятие уместно. Дело в том, что я не реагировал, даже очень собравшись, на это его елейное "Доча Натка". Это словосочетание мне напоминало творчество впавшего в маразм старого поэта. Как можно было так сказать о девушке?.. Ведь Наталье было 25 лет. Это возраст, всё-таки, как ни расценивай. Какая же может быть "Натка?" Впрочем, если он сам "Грегориан", то схожего чудачества ожидать стоило.
Нашу встречу испортило то, что он чересчур был пьян. Даже не смог допить пиво – сам превратился в кисель.
Я поднял его за шиворот и, придерживая, повел к дому. Грегориан шатался и выставлял ноги, как ходули. На подходе к подъезду он вдруг от меня вырвался, согнулся и снопом твердой массы вперемешку с брызгами блюнул себе на колени.
Я вернул его в вертикальное положение, сделав над собой усилие, потому что от увиденного меня тоже стало подташнивать. Я терпел ради Натальи. Во имя её.
Повторно Грегориан повалился перед дверью в свою квартиру, но больше я не взялся его поднимать. Я надавил на кнопку звонка и быстро ушёл, оставив его лежать.
Я знал, что дверь откроет его жена. Её мать. Но мне не нужно было выставляться раньше времени – тем более, при таких обстоятельствах.
Сентябрь 2016, март 2021
(пятая глава повести)
*фото из авторского архива