Двадцать пятого августа две тысячи шестнадцатого года, в четверг, не стало нашей общей семейной любимицы – кошки Тишки.
Нельзя сказать, что её смерть стала для меня неожиданностью. В последние дни она сильно сдала. С субботы ничего не ела, изредка подходя к баночке с водой. Да и то, что ей удавалось вылакать, её слабеющий организм почти сразу выплёскивал со рвотой. Понимая неизбежность происходящего и осознавая свою неспособность оказать помощь по существу, я пытался хоть как-то облегчить её состояние. Менял воду в баночке чаще обычного, а корм в мисочке каждый день, хоть она к нему и не притрагивалась. Пусть будет свежий, думал я, – вдруг захочет? Подсаживал, когда она, подойдя к кровати, долго прицеливалась, не в силах запрыгнуть сама. Брал на ручки и теребил её носик и ушки, что ей всегда нравилось. Но что-то уже изменилось, и изменилось необратимо. Потоптавшись на кровати, она почти сразу пыталась спрыгнуть на пол. Но не могла, приходилось снимать её вручную. На ручках она тоже долго не задерживалась, начинала кряхтеть и ёрзать, давая понять, что чувствует себя некомфортно. Я снова отпускал её и смотрел с сочувствием. Что ещё мне сделать для тебя, Тишка-малышка? Я не могу подарить тебе бессмертие, а твой срок подошёл к концу. Печально, но так устроен этот мир. Всё имеет своё начало и свой конец. И ты, и я, и дом, в котором ты прожила почти всю свою жизнь, и деревья, растущие за окном, и птицы, которых ты пугала, вскочив на подоконник.
Накануне, не в силах смотреть на её мучения, я вызвал ветеринара. Пусть сделает какой-нибудь укол, пусть хоть как-то облегчит её состояние.
Ветеринаром оказался молодой парень, который, выслушав нас и осмотрев пациента, покачал головой – вряд ли ей можно помочь. Пару инъекций он всё-таки сделал. Немного глюкозы, чтобы подпитать слабеющее сердце, и физраствор – для компенсации обезвоживания. Я спросил, когда его можно вызвать в следующий раз – завтра или через день? Он грустно ответил – не думаю, что это имеет смысл. Ей осталось совсем немного. Вопрос нескольких дней. Он ошибся. Тишка умерла на следующее утро.
Утро того дня у меня выдалось довольно напряжённым, и часов до одиннадцати я крутился, как белка в колесе. Закончив со срочными делами, я вернулся к себе в кабинет передохнуть и собраться с мыслями. Мысли были, разумеется, о Тишке.
Несколько дней – это сколько? День, два, неделя? В любом случае надо спланировать свои действия после того, как всё случится. Из живота к груди поднялся плотный ком и застыл там. Как ты можешь думать о таком?! Думать надо о том, как ей помочь! Пусть нельзя помочь ей выздороветь, но хотя бы облегчить её последние дни и часы ты можешь! Вызвать этого или другого ветеринара, настоять на том, чтобы он сделал обезболивающий укол, пусть хоть несколько часов поспит спокойно. Я вспомнил, как, уходя на работу, заглянул в комнату сестры, где Тишка ночевала последние дни. Тишка с трудом встала на кровати, постояла немного, покачиваясь, и, даже не взглянув на меня, упала на бок. Ноги её уже почти не держали. Бедненькая, ну потерпи ещё чуть-чуть. Вот папа с работы вернётся и обязательно вызовет ветеринара.
Мои размышления прервал звонок сестры. Уже по её голосу я понял, что дома не всё в порядке, а потом она и сама сказала, что собирается съездить с матушкой на дачу похоронить Тишечку.
Ком, стоявший в районе солнечного сплетения, поднялся к горлу и застыл там, не давая дышать и думать. Оказывается, вот как оно бывает. Ты ещё что-то предполагаешь, надеешься, планируешь, строишь варианты, а за тебя уже кто-то всё решил, и ты ничего не можешь изменить. Тебе просто приходится принять эту данность и действовать не по своей воле, а следуя обстоятельствам, которые от тебя никак не зависят.
Собравшись с духом, я выдавил: "Сейчас приеду", – и, как в тумане, отправился домой.
Всю дорогу я крепился и старался думать о посторонних вещах. Не хотелось расклеиться на глазах у чужих людей, которые ничегошеньки не знали, но, переступив порог квартиры и увидев Тишку, перестал себя сдерживать.
Тишка лежала на кровати и как будто спала, вот только оскала этого у неё раньше не было, и тело было не таким твёрдым. Сестра деликатно прикрыла дверь комнаты, и эмоциональный нарыв, зревший во мне последние дни и часы, наконец, прорвало.
Отплакавшийся и опустошённый, я сидел рядом с Тишкой и гладил её в последний раз. В груди пустота, никаких чувств, в голове вакуум, глаза бессмысленно блуждают по стене. Что дальше? Дальше надо подумать, как её похоронить. Просто так ведь в яму её не положишь. Я сходил к себе в комнату, вытряхнул из коробки сапоги, купленные весной на распродаже, прикинул размер – должно хватить. Вернулся, уложил Тишку в коробку, посмотрел на неё в последний раз, закрыл крышку и поехал обратно на работу.
Думаю, не надо говорить, что никакой работы в тот день у меня уже не было. Всё валилось из рук. Незаконченные дела я не мог закончить, потому что не мог о них думать, а новые начинать не имело смысла тем более. Если все расходились, и я оставался в комнате один, к горлу тут же снова подступал ком. Тогда я поднимался и придумывал себе какое-нибудь задание в том или ином направлении, лишь бы не сидеть на месте. Остаток рабочего дня я провёл в совершенно разобранном полусомнамбулическом состоянии.
Вечером сестра, вернувшись с дачи, поведала мне о последних часах и минутах Тишки.
Последнюю ночь Тишка практически не спала. Всё время пыталась найти удобное место и положение на кровати, но это ей никак не удавалось. Едва устроившись, она почти сразу поднималась и начинала опять топтаться и моститься, и так всю ночь. Сестра тоже практически не спала и утром, когда я уже ушёл на работу, и когда она поняла, что ей не заснуть, встала и попыталась помочь Тишке доступными ей методами. Так как сестрица моя долгие годы обучалась всякого рода метафизическим и эзотерическим практикам и методам воздействия, она, используя свои знания и навыки, обратилась к Высшим силам с просьбой облегчить страдания Тишки и послать ей уменьшение боли и успокоение. Видимо её услышали, потому что около девяти утра Ольга заметила, что Тишка перестала дышать. Она умерла тихо, незаметно, без конвульсий и хрипов. Просто в какой-то момент её маленькое сердечко, вздрогнув в последний раз, остановилось навсегда.
- - - -
Экстрасенсы, мистики, эзотерики другие посвящённые говорят, что душа человека после смерти три дня обитает рядом с домом, рядом с родными и близкими, после чего начинает восхождение по тамошним энергетическим уровням. Это происходит на третий, девятый и сороковой день. Так ли это, каждый из нас в своё время узнает сам. А вот как это происходит у животных? Разума в нашем понимании у них, может, и нет, но душа-то должна быть! Они ведь тоже любят, тоскуют, радуются, обижаются, они тоже видят сны. Это ведь всё проявления души, разве нет?
Жаль, что у животных невозможен их собственный доктор Моуди. Даже если какую-нибудь животину и удавалось реанимировать, вернув с полдороги оттуда, откуда обычно не возвращаются, то как узнать, что она там видела и чувствовала? Думаю, в какой-то степени эти сроки – три, девять и сорок дней к животным тоже относятся. Во всяком случае, в первую же ночь Тишка приснилась мне два раза, хотя при жизни снилась довольно редко. Да и на следующую ночь в моих снах было полно кошек. Тишки, правда, не было, хотя... Запомнился один котёнок, месяцев двух от роду, бело-рыжий, игривый и любопытный. Он охотно пошёл ко мне на ручки и вёл себя почти так же, как Тишка. "Тишечка, это ты?" – спросил я неуверенно, но он не успел ответить, потому что пришла его строгая мама и, помахивая хвостом, увела озорника за собой. "Может быть, этот котёнок – следующая инкарнация Тишки?" – подумал я. Надеюсь, в следующей жизни ей повезёт с хозяевами. В ночь накануне девятого дня мне опять приснилась Тишка. Она сидела в пустой ванне и смотрела мимо куда-то вверх и в сторону, никак не прореагировав на моё появление и на заливающую помещение воду. Земные дела её уже не интересовали.
- - - -
Не знаю, сколько времени должно пройти, чтобы эмоциональная привязанность, возникшая у меня к Тишке, перестала выбивать меня из колеи при любом прямом или косвенном воспоминании о ней. Вот сейчас набираю текст и постоянно прерываюсь, потому что у меня опять подкатывает ком к горлу, и я опять проваливаюсь в прошлое. Вспомнилась давняя статья одного психолога, в которой речь шла о том, как себя следует вести в случае расставания, утраты, смерти близкого. Он советовал избавиться от всего, что напоминает об ушедшем. Спрятать, продать, раздать или выкинуть все его личные вещи, все оставшиеся предметы, которые прочно ассоциируются с ним, сделать ремонт и поменять интерьер в квартире, даже переехать куда-нибудь, если есть возможность. То есть действовать по принципу: с глаз долой – из сердца вон. Может быть, это и имеет смысл, только мне помогает мало.
Тишкины вещи... Да какие у неё вещи? Мисочка для корма, баночка для воды, лоток с наполнителем, да две массажные щётки, вот и все её вещи. Оставшиеся невостребованными консервы я отдал знакомым кошатникам, а остатки сухого корма – дворовым кошкам, у которых в тот день был настоящий пир. Что ещё? А, да! Тишкина коробка на морозильнике, выложенная изнутри остатками овчины от тулупа, переделанного в куртку, но и её я в ближайшее время отнесу в гараж или на дачу. Так что с вещами вопрос решается довольно просто, а вот как быть с привычками и памятью тела, ставшими частью моей сущности?
Последние восемнадцать лет каждое моё утро начиналось одинаково вне зависимости от погоды, времени года, праздников или будней, состояния здоровья и настроения. Проснувшись, я первым делом пытался понять: где Тишка? Спит ли она на мне, рядом со мной, или уже проснулась и сидит посреди комнаты, ожидая, когда соизволю проснуться я сам? В последнем случае она тут же подавала голос, чтобы я в потёмках и спросонья не наступил на неё ненароком. Пару раз такое случалось. Потом мы паровозиком шли на кухню. Она впереди, время от времени оглядываясь, и следом я, полусонный. На кухне я накладывал ей корм, менял воду в баночке, после чего мог, наконец, заняться уборкой постели и утренним туалетом.
Постель на день я тоже складывал особым образом и накрывал сверху махровой простынёй. Между стеной, изголовьем и передним краем сего сооружения образовывалась уютная ложбинка, в которой Тишка любила дремать в течение дня.
Дверь моей комнаты была постоянно открыта, чтобы Тишка всегда могла войти или выйти, если ей захочется. Она ведь кошка и гуляет сама по себе. Двери туалета также надо было держать приоткрытыми, чтобы у неё был свободный доступ к лотку в любое время. "Вы ведь не хотите, хозяева, наткнуться на всякие неожиданности в разных местах?" Мы не хотели и следили за "режимом доступа". И так далее, и так далее.
Теперь во всём этом нет необходимости. Однако утром, разбуженный будильником и ещё не до конца проснувшийся, я, как и прежде, прислушиваюсь к своим ощущениям: где Тишка? Потом вспоминаю – где, и просыпаюсь окончательно. Взяв себя в руки, встаю с кровати, – тело само собой поворачивает в сторону кухни. Ведь я всегда так делал, встав с кровати последние годы. Я одёргиваю себя – на кухню теперь тебе сразу не надо, сначала убери постель. Я убираю постель, обнаружив в конце, что снова сложил её так, как было удобно Тишке. Похоже, я разучился складывать её иначе. И у меня опять начинает саднить в районе солнечного сплетения, и опять моё настроение испорчено, как минимум, до работы.
Выходя из дома, я первое время ловил себя на том, что мне хочется приоткрыть дверь туалета, потому что так положено. Заходя к себе в комнату после работы, я инстинктивно бросаю взгляд на кровать, на то место, где Тишка обычно дремала. Усаживаясь за компьютер, я по-прежнему стараюсь держать ноги так, чтобы Тишка могла зайти под стол и запрыгнуть на системный блок, где она любила нежиться. Папа рядом, тепло, уютно шуршит вентилятор...
- - - -
Разум говорит мне: время лечит. Я знаю это, потому и терплю. Мне уже доводилось проходить через подобное. Но я знаю также, что мышечная память самая долговременная, а эмоциональная память сохраняется даже тогда, когда у человека случается почти полная амнезия. Поэтому я просто терплю и жду. Хожу по квартире и жду. Хожу на работу и жду. Хожу по городу и жду. Я, кстати, сейчас чаще стал ходить по городу. Даже если мне не очень нужно. Мне просто трудно оставаться в квартире, где нет и уже никогда не будет Тишки, и где слишком многое напоминает о ней.
- - - -
Давным-давно, в сентябре 1979 года, будучи студентом "на картошке", мне довелось стать свидетелем убийства. При мне два моих однокурсника убили котёнка. Он был совсем крохотный и слабенький. Один из однокурсников прижал котёнка головой к камню, а второй размозжил ему голову бутылкой, а потом ещё раз, для надёжности. Котёнок слабо пискнул и затих. Я стоял рядом, словно парализованный, и смотрел на весь этот ужас, не в силах что-либо понять и сделать. Я только смог выдавить:
– Зачем?
– Да он всё равно не выжил бы, – снисходительно ответил мне сокурсник.
Не выжил бы? Я перевёл взгляд на котёнка. Может быть. А может быть, и нет. Если бы его не убили, а взяли на руки, обогрели, накормили, а потом забрали с собой домой, или хотя бы подбросили кому-нибудь во двор, то котёнок мог бы обрести хозяев и прожить вполне удачную кошачью жизнь. Но два человека решили за него, что ему не жить, и не дали ему шанса.
Однокурсники пошли дальше, а я на вдруг ослабевших ногах остался рядом с котёнком, всё ещё пытаясь понять – как?! Как можно вот просто так взять и убить? Причём убить того, кто никакой угрозы для тебя не представляет, кто намного, несоизмеримо слабее тебя! Насильник, грабитель, враг, пришедший забрать твою жизнь, или просто обкурившийся неадекват с топором не вызвал бы у меня вопросов, но эту-то кроху за что?!
Я стоял над телом котёнка, смотрел на него, ещё тёплого, и в душе моей бушевал ураган.
"Почему ты позволил этому случиться? Почему не помешал, не схватил за руку? Почему сам не взял кроху на руки и не попытался устроить его судьбу? Кто ты сам теперь-то? Ты не свидетель, ты – соучастник! Ты мог спасти живую душу, которой нужна была твоя помощь, но ты не сделал этого!"
Я пытался оправдаться перед собой, что мол, сначала не понял, что они затеяли, потом не поверил, что такое возможно, а потом было уже поздно. Но, видимо, уже тогда мне эти отговорки не казались убедительными, и я ещё многие годы после того случая, встречаясь со своими однокурсниками, стыдливо отводил взгляд в сторону.
Этого котёнка я вспоминал потом много раз, и, когда у нас появилась Тишка, с которой я возился и тетешкался без малого восемнадцать лет, я подумал – может, она была послана мне, как испытание? Как возможность искупить тот свой давний грех? Если это так, то справился ли я? Могу ли я считать, что искупил свою вину перед тем котёнком? Надеюсь...
- - - -
"Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил." Слова Лиса из "Маленького принца" Экзюпери известны всем, но мне хочется продолжить эту мысль. Тот, кого приручил ты, тоже приручает тебя. Процесс приручения – обоюдный процесс. Ты так же зависишь от своего питомца, как и он от тебя. Он тоже тебя воспитывает, он тоже тебя меняет. И когда он вдруг тебя покидает... Как мне теперь жить, покинутому?
P.S.
Снимок Тишки сделан накануне, за несколько часов до её ухода.