Предудыщая глава: http://www.proza.ru/2016/09/06/1100
Пояснение: данная глава, разделенная для удобства чтения на две части, является редакцией трех ранее изданных черновиков.
Кроме того, это вторая часть главы, поэтому если Вы не читали первую часть, приглашаю по ссылке вверху страницы на нее перейти.
Сюжетная линия, события, персонажи остаются неизменными. Есть только несколько дополнений и описаний, исправлены также опечатки и по просьбе замечательного автора Олеси Махаевой из текста убраны все слова, записанные латиницей. Поэтому если Вы уже читали все три черновика, то советую прочитать только середину первой главы, так как, мне кажется, там есть две новые сцены, которые значительно расширяют мир. Если Вы черновики не читали, то эта глава – для Вас и чтение черновиков необязательно, так как здесь события только дополнены описаниями и лучше связаны между собой, но суть от этого не меняется.
Делая боязные шаги между деревьями, Амигансе смотрела то влево, то вправо, но чем глубже она входила в темную чащу, тем слабее и более устало она себя чувствовала. В панике, девочка понимала, что и ее мысли начинают путаться и терять смысл.
«У меня получится»,- думала она без малейшего энтузиазма, пытаясь, чтоб именно эти слова возвышались над остальными. Очередное дерево арбустессе, такое грубое и непохожее на остальные, – у нее за спиной. Удерживать мысли в относительном порядке было уже практически невозможно, но тут, в фиолетовом, холодном мраке, ее взгляд зацепился за спасительный лист, она поднимала голову все выше, а дерево лекессе, источающее резкий перечный аромат, поднималось вверх все выше и выше, казалось, что оно дотягивается до теплоты неба, что оно живет этой теплотой.
Скривившись и убрав непослушные аквамариновые волосы с лица, она собрала остатки сил, чтобы сделать две вещи – не замечать противный для нее запах и сорвать длинный изогнутый лист. Упругий листок толщиной с палец взрослого Алманена не хотел ломаться и выгибался под странными углами, с легкостью выскальзывая из слабеющих рук девочки. Она уже забыла, кто она, зачем сюда пришла, где, собственно, находится это «тут» и зачем она отламливает лист. Наконец, лист поддался, со смачным звуком оторвался от ветви, а воздух вокруг Амигансе стал интенсивно пахнуть горьким перцем. Теплый сок, капающий быстро на ее пальцы, привел ненадолго девочку в чувство, а из глубины сознания вынырнула одна-единственная мысль: «Нужно помочь Куриозале». Бросившись стремглав к выходу из чащи, светящемуся далеко перед ней бледным небесным светом, Амигансе пыталась услышать мысли подруги, но напрасно. Она испугалась так, как никогда еще не пугалась, даже вылазка в лес не казалась ей такой уж опасной.
Девочка была уже на такой церемонии. Тогда тоже была такая же тишина – все Алманены держали свои мысли только для себя или медленно и особенно тихо переговаривались между членами своего дома. Никто тогда не радовался и ничего не делал – только лишь молчал, наверняка удерживая странные слова и от себя самого или наоборот – углублялся в них так, что никого не слышал.
А Сансатес – кричала со всей мочи, рассказывала какие-то истории на ей лишь понятном языке. Амигансе пыталась вытолкнуть непонятные, чуждые, оттого страшные слова из своей головы, но они оказались сильнее, и она слушала и слушала, а в голове ее рождались образы, дикие и чудные.
Амигансе выскочила из зарослей немного с другой стороны, к северу от того места, с которого вошла и, сдезоориентированная, обессиленно всматривалась в красный ковер грибов, уже почти потеряв надежду увидеть подругу. Наконец, слева от себя, совсем близко, она заметила тускло-зеленое пятно, которое наверняка было Куриозале, и едва передвигая ноги, пошла в ту сторону, одновременно прикрывая срез листа рукой. Сок сочился бледно-фиолетовой струйкой, покрывая ладонь липкой жидкостью.
Куриозале лежала без движения, ее кожа белела и тускнела пугающе быстро.
Амигансе постаралась заглушить мысли-воспоминания о той церемонии, но в голове буквально поселился образ прозрачного, недвижимого тела Алманена. Она остатками сил отказывалась замечать, как тускнеют и ее руки, раскрывающие подруге рот, подставляющие к нему лист с питьем. Если бы ей самой не нужно было пить, Амигансе вовсю бы расплакалась, но сейчас она просто беззвучно глотала обиду и страх, судорожно стараясь не отбросить лист лекессе и не закричать.
Прикосновение к своей руке она скозь пелену отчаяния и тоски заметила не сразу, а когда заметила, то прошептала тихо-тихо:
-Никогда мне больше такого не делай, слышишь?
Вместо того, чтоб ответить, Куриозале подумала образ. Паломитассе.
Животное появилось в Кастелло Антквесс несколько Затемнений назад и отличалось от всего, что знали не только подруги, но и самые старые Алманены. Оно пришло из-за леса. Шло так быстро и красиво, будто наслаждалось походкой. И шло так странно и одновременно волшебно, вызывая те же эмоции, как и рассказы матери перед сном. Эти истории все прекрасно знали – ведь были это пересказы легенд о предках, но мама так по-другому их рассказывала, она не хотела ними напугать или внушить уважение, авторитет и страх перед предками – но восхищалась ими, говорила, что они не только нас любят, но и хотят, чтобы мы шли своей дорогой.
Паломитассе тоже шла своей дорогой, шла по небу и радовалась этому. А потом спустилась на гриб и стала перепрыгивать с одного на другой на длинных и тонких ногах. Она была ярко-голубая, голову она поворачивала со стороны в сторону, глаза она направляла то на лес, то на небо, то на грибы – и в глазах этих, заметила Куриозале, было то, чего не было в глазах ни у одного Алманена – желание познавать и узнавать, желание чего-то большего, чего-то недостижимого. И тогда девочка поняла: она хочет уподобиться паломитассе, хочет ходить по небу и увидеть то, что видит это животное.
Куриозале, ведомая интересом, расцвевшим в ней так неожиданно и так сильно, хотела дотронуться до нее, почувствовать ее, но паломитассе разложила длинные руки, искрящиеся в свете неба глубокой, темной синевой, подпрыгнула уверенно на длинных ногах – и убежала в небо. А девочке на мгновение почудилось, что видит она бесконечную синюю поверхность.
-Ты вся тусклая,- закричала Куриозале, переламливая лист посередине, и сок полился сильнее. – Держи,- подала она лист подруге.
Амигансе механически взяла его и приложила к губам. Она видела тот образ, и он не отпускал ее сознания.
-Ты думаешь, что паломитассе показала нам то, что она видела?- спросила она через несколько минут, когда почувствовала приятный прилив сил. Вкус сока лекессе ей все еще не нравился – но раз он спасает от жажды, пить можно и его. Когда нет ничего другого.
-Я не знаю,- ответила Куриозале, вставая. – Но если мы можем делиться с другими своими мыслями, то почему паломитассе не могут?
Попивая по очереди пахнущий перцем сок, подруги направились в лес.
-Но они так сильно отличаются от нас.
-Грибы, выстилающие землю под нашими ногами – теплые; прикоснись к своей коже, и ты почувствуешь тепло. Может, то, как ты выглядишь не зависит от того, кем ты действительно являешься.
Девочки снова остановились перед стеной из деревьев, посмотрели на себя, на листы в ладонях, на сок, окрасивший их пальцы и губы в странный оттенок, не похожий ни на зелень, ни на фиолет, и уверенно вошли в лес.
-Я тебе покажу буонклеёрс. Это не будет долго. Затемнение и так скоро начнется.
Стараясь как можно тише ступать по опавшим листьям и светящимся грибам, они забирались все глубже и глубже, но оборачивались, то и дело следя, чтоб не терять из виду полупрозрачное сияние неба – место, через которое подруги вошли в лес.
-Почему ты мне не покажешь их мыслями? Это бы уберегло нас от разных неприятностей,- сказала Амигансе, ежась от необычной, непроглядной темноты. Небо едва заметно светилось между густыми ветвями деревьев. Ведомая страхом и чувством дружбы, она не замечала темной ауры леса, а сейчас начала бояться.
-Ты же говорила, что нас не поймают.
-Я не имею в виду это. Ты могла...
-Но ведь ты меня спасла – нечего переживать. Кроме того, я хочу, чтобы ты сама их увидела, а не так, как видела это я.
-Суть и так не поменялась бы,- вздернула Амигансе плечами.
-А чувства, переживания? Нет – такие находки нужно увидеть собственными глазами. Сансатес рассказывает легенды на свой лад – у мамы они другие. Не знаю, как маме удается сохранять такое тепло.
-Хотела бы я, чтоб моя мама тоже так умела; но все ее рассказы полны мрака, как в этом лесу.
Амигансе не сразу заметила, что Куриозале остановилась в полушаге, но почувствовала, как ее мысли меняются. Светлые, немного спутанные, но наполненные радостью, они вдруг стали разорванными, будто что-то ей важное оборвалось в одночасье и больше никогда не возродится. Девочка обернулась расстроенно и увидела подругу, стоящую напротив дерева арбустессе. Оно ничем не отличалось от других – спрелетенный как будто из множества переплетающихся ветвей ствол был толстый и, Амигансе знала это по своему опыту, колкий и неприятный на ощупь; из стволов вырастали овальные, совсем тонкие темно-ягодного цвета листья. Она знала, что из этих деревьев делают лестницы и посуду, но совсем не понимала, почему Куриозале уставилась так на него.
-Еще одно Затемнение назад тут были буонклеёрс,- проговорила девочка с плачем в голосе.
Амигансе, с трудом отбрасывая неприятные мысли подруги, подошла к ней и тоже посмотрела на ствол дерева.
-Нам нужно уходить. Скоро начнется...
Но она не договорила – барьер, удерживающий мысли Куриозале лопнул, и ее окатила волна радости и волнения, такая, какая окатывает тех, кто ожидал и пережил чудо.
Из шипов на вершинах листов начало что-то вырастать. Сначала появился запах, совсем не напоминающий вонь перечного сока. Это был аромат надежды и света, тепла и беззаботности, чувства легкости и всесилия. Из шипа появился белоснежный бутон, сверкающий тем, что знают все Алманены с рождения – светом небес; бутон медленно разделялся на более мелкие лепестки, а они переливались всевозможными оттенками – от красного с примесью темно-розового, до интенсивно-желтого, заменяясь затем мятным цветом и, наконец, преобретая темно-желтый, слегка апельсиновый оттенок.
Девочки всматривались и всматривались в буонклеёрс, забывая даже дышать. Они просто впитывали в себя запах и цвета, не пытались понять – но запомнить, во всех подробностях, то, что видели.
А потом в мысли Амигансе ворвалось расстройство подруги, и она поняла, что случится что-то плохое, и через мгновение, подобно раздавленным грибам, лепестки вдруг потеряли выразительность цвета – и потемнели одновременно, превращаясь в грязную дымку, на некоторое время зависшую в воздухе, а потом исчезнувшую, оставив после себя только пленительный запах, ни на что не похожий и такой приятный.
-Я надеялась, что на этот раз все будет иначе,- прошептала Куриозале почти бесшумно, задумчиво хватая тонкими пальцами воздух, который так недавно был «красивыми оттенками». – Это лучшее подтверждение того, что внешний вид не показывает настоящей красоты.
-Это было так красиво,- сказала Амигансе просто. – Что это были за цвета?
-Не знаю, однако теперь ты знаешь, что вокруг нас есть что-то большее, чем Старый Город, яркость неба над нами, синеватая прозрачность реки и однообразная фиолетовость леса.
Амигансе хотела что-то сказать, но замерла на мгновение, а потом только подумала:
-Животные сейчас будут здесь.
-Бежим.
И девочки пустились вон из леса, желая как можно быстрее перейти свечение неба среди ветвей и стволов и оказаться за пределами фиолетовых теней. Воображение подбрасывало им кровожадные образы, знакомые и известные им по рассказам матерей и других Альманенов, по еще более жестоким и слишком уж подробным описаниям Сансатес. Вой и крики, на которые не способны Алманены окружал подружек со всех сторон, отражался от деревьев и разносился повсюду. А свечение, означающее безопасность все никак не приближалось, казалось – наоборот убегало от них, скрывалось в непонятно откуда взявшейся листве. Краем глаза Амигансе заметила красное сияние глаз, яркие отблески зубов, а одновременно она чувствовала, как силы покидают ее. До выхода из зарослей оставалось совсем не много, а усталость и сон заволакивали ее сознание, перепутывали мысли. Клацанье злой пасти, ужасная вонь чего-то ненатурального, неживого – прямо за ней. Ведомая странным чувством, возникшим из ниоткуда, но окутавшее ее естество, Амигансе прыгнула, вынырнула из темноты и небезопасности, чувствуя, как недовольное ворчание уступает и удаляется – и упала плашмя на мягкие грибы. Какую-то секунду она видела грязно-туманную дымку, пахнущую убежавшей жизнью, а потом – чернота завернула ее теплыми объятиями и унесла в небытие...
-Я же говорил, Эстимассе Сансатес. Я видел, как кто-то сначала направлялся в сторону леса, а потом вбежал в него. И вот – доказательство.
-Известно тебе, Иноцентель, кто это?- Сансатес властным, но одновременно уставшим жестом указала на Амигансе.
-Я не рассматривал, Уважаемая Сансатес.
-Ну так переверни этого Алманена так, чтоб я увидела его лицо.
Иноцентел небрежно перекатил девочку одним уверенным движением стопы, а лицо Сансатес уже не походило на каменную маску, но выражало холодное удовлетворение.
-Понятия не имею, кто это,- проскрипела она,- но дай ей воды. Я не хочу проводить перед Затемнением церемонии Реметерес.
Иноцентел достал из корзины, которую все время держал в руках кружку, прикрытую крышкой из пористого дерева и неуклюже приставил к бледнеющим губам девочки.
-Вот так лучше,- сказала Сансатес, удаляясь в сторону Старого Города. – Приведи ее к скале, даже привязывать ее не надо – она совсем девчонка, не станет убегать, поскольку не захочет навлекать на свой дом еще больший позор. И найди, из чьего она дома.
Сансатес проделала уже несколько шагов, но остановилась и, будто бы не обращаясь к Иноцентелю, задумчиво произнесла:
-Правила не врут: перед Затемнением всегда найдется виновный. Так ведь, Иноцентель?- повернулась она к нему.
-Да, Уважаемая Сансатес,- ответил он, после чего взял Амигансе на руки и побрел на запад, к самому полноводному рукаву реки, к Приципансе.
Сансетес уставила взгляд – Куриозале показалось – прямо на нее; и смотрела она так, будто с уверенностью знала, что кто-то спрятался за стволом арбустессе. Девочка пыталась сдерживать свои мысли, не позволяла им ускользать от нее в пространство, не позволяла им себя выдать. Наконец, Сансатес начала медленно уходить, а вскоре и вовсе скрылась из виду.
Куриозале ненавидела себя, ненавидела за то, что споткнулась; ненавидела себя за то, что не была сейчас с подругой, ненавидела себя за то, что была в сознании. Но больше всего ненавидела себя за то, что никогда не посмеет пойти к Сансатес и сказать ей, что была вместе с Амигансе.
Куриозале долго лежала, вжавшись в колкий ствол дерева, но вовсе не замечала, как жесткая кора ранит ее кожу, как из мелких, но глубоких порезов медленно сочилась голубоватая кровь. А даже если бы девочка и обратила на это внимание, то с уверенностью бы признала, что заслуживает этого в полной мере. Страх, сковавший девочку, остановил ее от выхода из своего укрытия и признания перед Сансатес. Куриозале знала, что последствия этого поступка были бы слишком позорными. Всеми силами она пыталась выкинуть из головы мучающие образы, закрывала даже глаза и прикрывала лицо руками, но это не помогало. Ей казалось, что она чувствовала гневные взгляды одноплеменников; ей казалось, что сознание ее разрывается от обличительных и грозных речей Сансатес; ей казалось, что холодный ветер резкими беспощадными порывами крадет у нее последнее тепло; ей казалось, что капли взбешенной реки орошают ее болезненными ударами. А потом ей показалось, что жесткая веревка затянулась на щиколотке.
Именно это чувствует осужденный Алманен на скале, имеющий право только на одно – смотреть на Сансатес, обвиняющую его, и чувствовать злые, полные ненависти, мысли толпы. Нельзя пытаться защититься от этих образов – ними нужно пропитаться, стать ними, а потом признать свою вину и смириться с тем, что твоя воля принадлежит теперь только Сансатес – а потом ты лишаешься ее вовсе.
Куриозале иногда удавалось улавливать то, что чувствуют осужденные, она ощущала пассивную отрешенность и полнейшее повиновение. Именно поэтому она так боялась, именно поэтому не посмела выйти из-под хорошо скрывающих ее ветвей.
А одновременно девочка жалела и корила себя за свою слабость. И секунду спустя очередная мысль поглотила ее жаркой волной – Амигансе придется все это чувствовать. Ее Амигансе.
Куриозале поднялась на колени, обессиленная от осознания предательства, фиолетовой темноты леса и отсутствия питья. Но это ей не помешало понять одно: нужно спасти подругу, спасти любой ценой. И в этот же момент она ужаснулась своей мысли. Приказы Сансатес были тем, что нельзя нарушать, ее желания и советы, решения и просьбы – это то, что важнее всего, что имеет высшую власть. Кроме того, как только Амигансе станет на скале, весь ее дом окроется позором. Его будут презирать, ему будут давать меньше еды, они будут исполнять самую грязную работу. Само прикосновение к ним будет равняться худшей провинности.
Только сейчас Куриозале поняла, что натворила, и из глаз ее брызнули слезы, несмотря на то, что она давно не пила. Всем ее телом прошел спазм отчаяния, и она, дернувшись неуклюже, упала на спину в кипу палых листьев. Сухие и жесткие, они повредили ее кожу еще сильнее, и девочка тихо выдохнула от боли. Подскочив, одним движением она уверенно стала на ноги, провела двумя пальцами и, почувствовав на них что-то вязкое и теплое, решила это что-то рассмотреть. Прозрачно-голубая жидкость будто приклеилась к ее пальцам, растекшись крохотным пятнышком. У нее не было запаха; Куриозале поднесла пальцы ко рту и неуверенно прикоснулась к капле языком.
Вкус был неприятный, кислый и одновременно соленый, не напоминал ничего, что она пробовала до этого, но Куриозале уверенно поборола мгновенное желание выплюнуть кровь:
-Такой вкус у предателя,- подумала девочка, вкладывая в эти слова все злые образы, которые знала. Она хотела запомнить эту мысль ярче и отчетливее всех, хотела вырезать в своем сознании тот момент, когда она поняла: страх – может спасти тебе жизнь, но способен разрушить все, тебе дорогое, и разрушить тебя самого, если страх захватывает сознание и забирает умение мыслить правильно.
Куриозале решила теперь никогда не поддаваться страху, если страх не позволяет поступать верно. Она уверенно одним прикосновением стерла непослушные слезы с лица, набрала в легкие воздух – и остатками сил выбежала из леса, отчаянно надеясь, что и ее заметят. Девочка специально твердо отталкивалась ногами от земли, чувствуя стопами ускользающее лишенное запаха тепло раздавленных грибов – считала, что так она будет более заметна, хотя и понимала свою наивность: по всему городу скоро будут разноситься тревожные звуки Колериккес. Жрецы Сансатес начнут ударять в пустые внутри стволы дерева куидадессе, и воздух заполнится глухими вибрациями церемонии наказания. Алманены, подобные Иноцентелю, станут выбивать неритмичную, парализующую мелодию, и все, бросив свои дела и заботы, направятся к Приципансе, чтобы решить, что делать с виноватым в Затемнении.
Куриозале уже давно не бежала – шла, едва передвигая ноги. Нехватка воды давала о себе знать, но это ее вовсе не беспокоило, казалось ей, что она этого заслуживает, что таким образом сможет откупить свою вину перед Амигансе и перед самой собой. С трудом она вскарабкалась на вершину небольшого холма, однако не стала смотреть в расстилающийся впереди город. Он ярко выделялся своей желтизной на фоне темной каменистой поверхности, островков красных грибов порастающих ее и синеватых вод реки. Она тянулась широкой лентой, постепенно неравномерно разделяясь на меньшие рукава, через которые были переброшены твердые стволы деревьев арбустессе. Маленькие зеленые силуэты медленно ступали по ним, идя к берегам рукава реки, хорошо видному с высоты. Девочка направила взгляд к скале, утопленной в мягком речном песке. Там стояла Амигансе, без движения. Куриозале почувствовала поток холодного воздуха, а вместе с ним ветер донес до ее ушей грохот нескольких десятков Колериккес: призыв на церемонию.
Жрецы использовали специальным образом высушенные стволы и ударяли в них камнями, в которых сама Сансатес вырезала рисунки, скопированные со старых деревянных таблиц. Воздух резонировал внутри ствола, многократно отбиваясь от его стенок, а потом заражал этими колебаниями все небо над городом, наполняя собравшихся особой атмосферой. Куриозале прекрасно знала эту атмосферу, прекрасно знала, как это, когда из пальцев испаряется тепло; как тоскливо становится тогда. И хотя воспитанная этими традициями, хотя эти традиции были единственным понятием о мире, в котором она жила, девочка не могла избавиться от мысли, что многие обряды чужды ее сознанию, не отражают того, чем она по-настоящему является.
А теперь, с бьющимся удивительно быстро сердцем, с чувством отвращения к себе, девочка наблюдала, как толпа собирается вокруг Амигансе, и в голову ее прокралось убеждение, что сейчас она становится частью ненавистных ей еще до недавна верований.
«Прости меня»,- попыталась Куриозале достучаться до сознания подруги, надеясь, что церемония еще не началась. Ноги ее подкосились, и девочка упала плашмя на живот. Мысли начали ей путаться, убегать и выпрыгивать беспорядочно одна из другой, девочка считала, что так будет лучше, но не могла не попрощаться с подругой.
«Давай убежим»,- услышала она мысли Амигансе. Мысли ее были такими яркими, такими полными надежды. – «Убежим, и никто нас не найдет. Знаешь, я подумала: раз даже что-то такое неприятное как арбустессе может рождать красоту, то леса не способны быть опасны. Они живут так же, как и мы. Я, так же, как и ты, хочу своими глазами увидеть то, что видела паломитассе».
Куриозале плакала остатками сил, не понимая, почему подруга не обижается на нее, почему так спокойно говорит с ней.
«Глупышка, перестань плакать. Я спасла тебя, а ты – меня. Ты научила меня важного: нужно искать».
«Если бы я не нашла буонклеёрс, ты бы сейчас не стояла на скале». Зрение и мышление Куриозале разделялось на крошечные частицы и уходило в небо.
«Если бы ты не нашла буонклеёрс, я бы не увидела правды. То, во что мы верим – не правда. Помнишь, как мы смотрели в поверхность реки и видели в ней себя, смотрящих на нас из-под воды. Ты тогда опустила руку в воду, но никого не нашла. Я думаю, что так же и с церемониями, к которым мы привыкли.
Во время каждого Затемнения нам становится дурно, мы начинаем петь, прощаясь с сиянием неба, и засыпаем, считая, что не проснемся уже никогда, прижимаемся крепко к маме и закрываем глаза, а когда их снова открываем, – небо светится как ни в чем не бывало. Что, если небесам не нужна наша песня, что, если оно тоже закрывает глаза?
Что, если то, к чему мы привыкли, – это как мы под водами реки?»
«Прости меня»,- повторила Куриозале, не замечая, но чувствуя, что кожа ее почти побелела.
«Прощаю. А теперь немедленно спустись сюда и напейся воды. Без тебя я не справлюсь».
Куриозале послушно попыталась встать, но сил ей хватило только на то, чтоб приподняться на дрожащих руках и коленях. Очередное неловкое движение только лишило ее зыбкого чувства равновесия, и девочка покатилась по наклонной поверхности холма, царапая себе руки, ноги, шею и спину. Мягкий мелкий песок поглотил большую часть удара, а деликатное прикосновение волны к растрепавшимся волосам не позволило последним частичкам сознания пропасть в небытии. Пробужденная свежестью воды, Куриозале подняла голову, а в мутном, нечетком мире она увидела Сансатес, восходящую на свою скалу, возвышающуюся над волнующейся поверхностью реки. Девочка стала жадными пригоршнями пить воду, стараясь делать это как можно тише и надеясь, что Сансатес не заметит ее. Благо, она уже начала обращаться к толпе, произнеся хрипло несколько слов на непонятном языке, а потом заговорила так, как говорят Алманены.
С каждым глотком Куриозале ощущала себя живее и могла лучше совладевать со своими мыслями. Прокрадываясь тихо, девочке удалось занять место рядом со своей матерью, и никто не заметил этого. Или сделал вид, что не заметил.
Сансатес велела всем встать. Куриозале приподнялась на колени, совсем не собираясь стряхивать песок, приклеившийся к коже, как это делали остальные. Она смотрела туда, где еще так недавно стояла Амигансе. Теперь ее не было. Она исчезла.
-Где это ты так исцарапалась?- спросила мама, аккуратно очищая кожу своей дочери от песка.
Несмотря на едва заметные прикосновения, ее спина, да нет, все ее тело болело так, как не болело никогда.
-Упала с холма,- сказала она правду. Ну или почти правду. Даже следов не оставила. Амигансе.
-Пойдем скорее,- мама схватила девочку за руку и потащила в сторону ближайшего ствола куидадессе. –Я знаю, как это, но пообещай мне, слышишь, пообещай, что не станешь ее искать.
Мама тащила ее все быстрее и быстрее, а шепот ее был удивительно слышим в общем шуме толпы. Небо над Старым Городом почти проигрывало сражение с Затемнением. Так же, как и всегда. Небеса привычно страшно съедал пурпурный фиолет неба, отовсюду слышались крики и плач, кто-то опять потерял ребенка или мать, пока, забыв обо всем, убегал к себе под крышу. И только когда осознавал, что рука его не держит руку, а обхватывает пустой воздух, начинал паниковать, терять рассудок.
Куриозале чувствовала смешение сотен мыслей, то, как они накладывались одна на другую, сливались одна с другой и отражались одна от другой.
Мама подхватила ее отчаянно и, не разбирая дороги, бежала вперед с утроенной силой и стремлением, полагаясь не на зрение, но на память.
Куриозале будто находилась вне этого замешательства, будто бы смотрела на несущуюся толпу с неба. Небо, которое трескалось темнотой, сначало становилось матовым, затем грязно-серым, а потом тускнело, пылало пурпуром и гасло фиолетом. Для нее сейчас важнее было другое – понять, куда могла пойти Амигансе и как ее найти.
Когда они добежали до стен города, все сталкивали друг друга с лестниц, те ломались, и щепки падали на головы тех, кто все еще оставался внизу.
«Я знаю один вход»,- подумала девочка, и показала матери, где находится старая лестница. Куриозале нашла ее случайно, когда после сборов светло-фиолетовых плодов паньянессет несколько Затемнений назад решила вернуться домой не обычным путем, а коротким. Почти никто им не пользовался, потому что нужно было взобраться на довольно наклонное взгорье, что означала ненужную трату сил. Куриозале было тогда все-равно – она жевала приторно-сладкую мякоть не совсем спелого фрукта, к тому же взятого тайком и наслаждалась хорошей погодой. Сейчас же это ей отплатилось.
Мама подсадила девочку, что было совсем необязательно, и только потом сама начала подниматься. Куриозале в кромешной темноте чувствовала себя неуютно, боялась, что это конец, что завтра не наступит. Мысли о Амигансе были затоплены переживаниями и неуверенностью.
«Еще немного, и будем дома»,- уверила ее мама, снова взявшая ее за руку и потащившая ее по лабиринту дорог на крышах. – «Еще немного, и спрячемся в комнате, сядем и начнем петь. Ты же любишь петь?»
«Да»,- ответила Куриозале.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2016/10/01/1225