Чуриков и его женщины

Z
Первый день осени ничем не удивил, и даже температура, упавшая за ночь почти на пятнадцать градусов, была ожидаема.  Чуриков распутался из простыней и сел на кровати.  В открытое на ночь окно врывались тягучие и заунывные звуки музыки, рядом с домом находилась школа, и воображение Чурикова мгновенно нарисовало череду понурых старшеклассников, внезапно лишенных летних простых забав, стреляющих беспрерывно подведёнными глазами старшеклассниц и ни о чем еще не подозревающих первоклашек, улыбающихся и нервно сжимающих в потных ладошках перед собой букеты астр, георгинов и пошлых роз.  Вереница школьников змеёй тянулась по двору, то и дело норовя началом впереться в хвост, из динамиков с присвистом лился припев про "школьные годы чудесные", а на все это с наспех сколоченной трибуны взирал бессменный директор школы, Фазиль Аркадьевич Супонин.  Чуриков никогда не был до конца уверен в возрасте последнего: когда он учился, Фазиль уже вовсю руководил вверенным ему учебным заведением и был сух, подтянут и сед как лунь.  Мама Чурикова тоже помнила Супонина, и, что характерно, примерно в том же облике.  Предыдущие поколения опросить не было никакой возможности по причине ранней кончины представителей оных, что, бесспорно, огорчало Чурикова, имевшего когда-то пытливый ум и тягу к историческим сюрпризам.  Однако исправить ничего было нельзя, как невозможно вернуть растраченное время, заставить день стать ночью, а птиц - счастливо жить без неба.  В висках ломило, и болезненные ощущения усугублялись визгами и музыкой, несущимися со школьного двора, а также перфоратором, который педант-сосед врубал ровно в девять нуль-нуль, следуя одному ему известным буквам закона, и практически не отключал до семи часов вечера.  Что можно было месяцами починять в двухкомнатной малогабаритной квартире, оставалось загадкой для всех жильцов пятиэтажной "хрущевки", чьи стены сотрясались от мощных трелей перфоратора во всех шести подъездах от рассвета до заката.  В комнате воняло кошками. 
- Вот ссссуука, кот, - беззлобно выругался Чуриков, нашаривая сигареты в бардаке на полу у кровати.  - Снова вперся... 
Вспомнив, что курево закончилось еще вчера вечером, и кое-как нацепив на нос видавшие виды очки, он подошел к окну.  На раме в районе открытой форточки виднелся серый клочок пуха, трепетавший на ветру. 
- Ох ты ж сука, - как-то даже нежно и совершенно беззлобно повторил Чуриков. 
Кот явился под занавес мая и исправно приходил все лето, под покровом ночи и под защитой чуриковского храпа сжирая остатки селедочных шкурок, колбасные попки и даже хлеб, остававшиеся на столе в связи с природным равнодушием хозяина квартиры к уборке.  Когда были живы родители, порядок хоть как-то поддерживался - за счет усилий, приложенных ими, или благодаря чувству неловкости и долга, временами посещавших Чурикова.  Когда он остался в квартире один, порядок предпочел убраться восвояси.  На смену ему пришёл прилипающий к подошвам линолеум на кухне, фрагменты Сахары в коридоре, застиранные до невнятного цвета простыни и несвежие рубашки.  Единственное, что осталось с давних времен - привычка открывать окна в любое время года - было попрано и поставлено под угрозу дворовым тощим кошаком, который не ограничивался кражей съестного (хотя, откровенно говоря, особо поживиться ему у Чурикова было нечем) и временами отмечал свое недовольство чем-то, метя углы, забытые за шторой тапочки и древнее кресло.  Бороться было бессмысленно, да и сил и желания не находил в себе Чуриков, поэтому каждое утро, понюхав воздух, он произносил ставшее привычным "отт сссуккка" или отмечал, что сегодня в комнате лишь кисловатый запах вчерашнего пива, прогорклого табака и неухоженного тела.  Равнодушие к бытовым удобствам стало своего рода визитной карточкой Чурикова, поспособствовавшей его разводу с первой и третьей женами, привязавшей к нему на длительное время жену вторую, щедро изливавшую на него свое нерастраченное по состоянию здоровья материнство, и, на пороге сорокапятилетия, практически без осечек отпугивающей возможных спутниц жизни в самом начале отношений.  Чурикову было все равно, или, может быть он просто так говорил, не имея ни сил, ни дерзости изменить если не свою жизнь, то хотя бы себя.  Каждые его вечерние посиделки с другом детства непременно так или иначе сводились к разговорам о женщинах, о взаимопонимании полов, о неспособности представительниц слабого пола понять тонкую душу художника.  Да, Чуриков закончил Мухинское училище, несколько раз пытался устроиться на работу в разные организации - как в частные, так и в государственные, но мало где задерживался больше года-двух.  Сам он считал это невезением и повальным бескультурьем руководства, а также результатом инсинуаций со стороны коллег-женщин и засильем «блатных» на денежных или карьерных местах.  В результате многолетних скитаний он выбрал для себя непыльную работу фрилансера, рисуя на заказ открытки, баннеры и рекламные листовки.  Работа не требовала ранних подъемов, общения с блатными коллегами и неумными руководителями, правда, в свете случившегося кризиса, она почти совершенно перестала приносить доход, что несколько осложняло жизнь.  С первой и третьей женами у Чурикова случились дети: с первой - близнецы Женя и Жанна, а с третьей - дочка Евочка.  Воспитание Чурикова требовало оказывать финансовую помощь потомкам, финансы корчились от собственной ничтожности, с каждым месяцем уменьшаясь в размере как шкурка ящерки, брошенная в огонь.  Особого желания проводить время с наследниками Чуриков не питал, но вовсе не потому, что был плохим отцом или не любил детей.  Тут скорее дело было во внутренних комплексах, рефлексии, неумении принимать решения и делать выбор.  Всю свою личную жизнь он плыл по течению.  Первая жена выбрала его, попасла какое-то время, а потом, невзирая на слабое трепыхание сопротивлявшегося Чурикова, женила на себе.  Трепыхания, кстати, она даже не заметила.  Он интересовал ее как прекрасный генотип для рождения детей, как человек, которым можно управлять, как мягкая подушка, при необходимости – подружка, вот, в целом, и все…  Ей нравились всегда мужчины из разряда «крутых», те, кого называют мачо, однако с ними никогда не получалось ничего серьезного кроме коротких встреч на раз-другой, после которых мачо исчезали в неизвестном направлении, накушавшись сверх меры хамоватого тона, ничем не подкрепленной самоуверенности и убедившись в том, что такая женщина не станет ни мягкой, ни доброй…  Чуриков сначала грелся в лучах ее бешеной энергетики, потом в панике соображал, как его угораздило жениться, потом трогал ее беременный живот, пугаясь и доводя ее до бешенства этим испугом…  В итоге он нечеловечески устал и мечтал только обо одном, как было бы здорово, если бы она просто нашла себе кого-то подходящего и перестала дергать его за ниточки, которыми, как ни крути, он все равно был с ней связан.  Да и близнецы вызывали у него доселе незнакомые эмоции, зарождая чувство ответственности, желание защитить и сделать для них все, что он сделать в силах.  С Евочкой, кстати, было иначе, к ней он относился спокойно, и когда Третья жена была беременна он втайне мечтал о сыне, но получилась Ева…  Легкое разочарование от того, что снова девчонка, сменилось извечным смирением, к которому подключилось уже знакомое чувство долга и обязательности…  Кому-то могло казаться, что он не любит детей, но это было не так.  Он любил их - каждого по-своему, равно как и их матерей - каждую по-особенному, а так же и Вторую супругу, года три мужественно выгребавшую хлам из его берлоги.  Не жалея сил, она заботилась о нем, покупала ему новую одежду, куда больше подходившую ему по возрасту и подчеркивавшую очень даже недурную фигуру нежели то несвежее барахло, в которое он по привычке обряжался, не думая, что выглядит как пенсионер, и терпела его нудеж на весь белый свет до тех пор, пока Пабло, темпераментный итальянец, не открыл ей глаза на многие другие аспекты жизни, включая качественный секс и шумные встречи друзей, и не увез ее к себе на родину, в забытое Богом невероятной красоты местечко под названием Арона.  Это событие ненадолго встряхнуло Чурикова, заставило его прибраться в портфолио, на кухне и антресолях и загрузить в склонный к рефлексии мозг резонный вопрос "почему?"  Ответ был найден практически сразу и отчасти являлся истиной: "потому что я мудак, а она достойна лучшего".  Весьма удобное решение вопроса, особенно когда больше нечего сказать...  Потом уже к ответу добавились штрихи в виде "за деньгами погналась" и "родину предала", но кроме самого Чурикова эти измышления были никому не интересны.  Третья жена, по счастью, появилась на горизонте несколько позднее, и потому получила нелестные отзывы о жене Второй, которыми Чуриков сразу после разрыва сильно фонтанировал, в сильно урезанном варианте.  Как и всякая молодая женщина, Третья жена свято верила в свою избранность, равно как и в то, что унылый флегматик сможет кардинально измениться именно рядом с ней.  Когда этого не случилось, а научившаяся говорить Ева все чаще стала задавать вопросы, почему папа такой сердитый, чем от него странно пахнет, почему вы так мало разговариваете, Третья жена приняла единственно верное решение - бежать.  Разговоры с хандрящим мужем и уговоры не помогали.  Чуриков считал любые попытки откорректировать его поведение и помочь ему найти себя нарушением границ приватности, а этого он вынести никак не мог.  Жена была отправлена к теще с тестем, вместе с Евочкой, а на вполне законный вопрос о разводе Чуриков вполне предсказуемо ответил: "А зачем?  Если надо будет, разведемся, а пока что-то нет сил и желания идти куда-то..."  Так и остались они - законно женатыми.  Женя и Жанна, которым было по 7 лет, отца любили, но, в силу возраста и несистематичности встреч, дичились.  Их мама пыталась устроить жизнь то с одним, то с другим мужчиной, выбирая наиболее удачный и выгодный вариант, но пока не складывалось, и бедные дети толком не понимали, каков смысл этого хоровода незнакомых лиц, сменявших друг друга и время от времени разбавленных бледным и редко эмоциональным лицом Чурикова. 

…31 августа было обычной средой, одним из дней в череде точно таких же, ничем не примечательных.  Кот не пришел, в пачке оставалось аж пять с половиной сигарет, а в планах на рабочий день толком ничего не значилось.  Пара женских журналов заказала Чурикову изображения для серии статей о взаимоотношениях внутри семьи, но так как заказ был предоплачен, а все возможные разумные сроки сдачи традиционно пропущены, торопиться не было никакого смысла.  За средой должен был прийти четверг, потом, как это ни парадоксально - пятница...  В выходные нужно было ехать к детям.  Всю прошлую неделю Чуриков провел с Женей и Жанной, мама которых несколько увлеклась своим новым начальником и, приложив немалые усилия, умудрилась убедить его превратить двухдневную рабочую поездку в Сочи в пятидневные романтические каникулы.  Близнецов оставить было не с кем: этой осенью они шли во второй класс, и бабушка, предвидя весь масштаб труда, который на нее свалится, потребовала не вовлекать ее ни во что, хотя бы один летний месяц.  Для верности она уехала к друзьям в Словению.  В результате, Чуриков получил ключи от квартиры, довольно расплывчатые инструкции по обращению с двумя детьми, тремя котами и едва заметной собачкой породы чихуа-хуа, а так же - озвученную Первой женой надежду, что даже такой инфантильный персонаж как он сможет продержаться неделю.
- Кстати, будет время, смотайся в Мир Детства, - добавила, сияя небольшими глазками, Первая жена.  - К школе у нас нет ничего...
Традиционно подавив в себе желание послать бывшую супругу туда, куда она, собственно, и направлялась, Чуриков предпочел не связываться.  С Первой женой лучше было не спорить.  Она единственная не выбирала выражения в спорах, характеризуя Чурикова Чурикову же, а на все его ранние попытки взбрыкиваний имела один единственный козырь: "Не нравится - вали!  Детей больше не увидишь!  И слава богу!  На хера им такой папа?..."
Конечно, на это возразить было нечего, и потому наш герой, засунув свою мужскую гордость и независимость куда подальше, сидел с детьми, когда это было удобно Первой, срывался и приезжал к ним по первому требованию, вычесывал колтуны у безобразно пушистых и несвеже пахнущих котов и бегал посреди ночи за слабительным для мамаши Первой.  При этом, после полугода совместной жизни его выставили за порог, высказав, что ничтожен тот мужик, который неспособен дать достойную жизнь своим отпрыскам и женщине, их родившей, что работа его и профессия – полный отстой, недостойный мужика, а сам он во многом - баба.  Свара вышла нешуточная, и ее отголоски еще долго заставляли чуриковский лоб покрываться морщинами, прокрадывались в ночные кошмары и мешали ровному и спокойному общению как с самой Первой, так и с женщинами вообще...  Когда-то сверхнадежный "дружок", словно огорчившись услышанным, все реже приходил в боевую готовность, и даже если такое и случалось, едва приблизившись к женщине съеживался и будто норовил стать незаметным.  Наедине с владельцем у «дружка» осечек не бывало, но что это за радость, спрашивается?!  И Чуриков все реже задумывался о чувственной стороне жизни, что, конечно, прибавляло печали к его и без того ипохондрическому облику и наводило на мысли о разного рода заболеваниях, сопутствующих совсем не юному возрасту. 
В какой-то период жизнь вроде бы сделала неожиданный кульбит, и в серую повседневность ворвалась Вторая жена.  Она была хороша собой, миловидна, и во всем ее облике, от круглых щечек до полных губ, от нежного голоска до имени, звучала Женственность, что разительно отличало ее от мужиковатой хабалки Первой, матерившейся похлеще портового грузчика и в приступе психоза на почве ревности или просто неудачно сказанного слова имевшую привычку лезть в драку абы с кем.  Вторая голоса никогда не повышала, шепотом молилась перед сном Богу, чтобы послал им маленького Чурикова и со рвением, граничащим с фанатизмом, стирала, гладила, штопала, готовила и любила его всей собой.  Маленький не получался, ежемесячно Вторая огорченно вздыхала по утрам, и слыша эти вздохи на фоне шелеста разрываемой упаковки с прокладкой, Чуриков мечтал о побеге.  Уставший от возложенной на него миссии и ответственности, он внутренне начинал тихо выть и стремился найти халтуру с выездами за пределы района, а при возможности - и города.  В одну из встреч с Первой, когда им удалось на редкость тепло пообщаться в течение аж двух часов, он имел неосторожность рассказать ей о проблеме.  Это было тактическим промахом: выпустив из толстеньких ноздрей "картофельного" носика две струи дыма, Первая фыркнула:
- Просто ты - мудак, Чуриков!  Ты даже ребенка не можешь бабе своей заделать!!!  Постой-ка…  Может и мои – не твои? - и она громко надсадно расхохоталась, совершенно не заботясь о том, что Жанна и Женя спят за стенкой, а в маленькой квартире чудовищная слышимость.  Чуриков вспыхнул и отшвырнул кусок колбасы марки "Чоризо", которой он закусывал пиво.
- Ты ...  Ты это...!  Совсем спятила!  Дура что ли…
В который уже раз запретив себе устраивать сцену, проглотив все яростные обвинения и подарив тем самым Первой невероятный по силе приход от осознания собственной власти «над этим слабаком», он, вроде бы даже всхлипнув, вылетел из квартиры, не забыв при этом аккуратно закрыть дверь, чтобы не будить близнецов. "Еще немного,"- пронеслось в его разгоряченной адреналином голове, - "и будет как в кино:  "Мой папа мудаааак"! если она не перестанет ругаться при девочках..."
Обида тогда казалась смертельной, он даже поклялся больше не ездить к ним, «пусть как хочет, буду деньги перечислять», но это быстро прошло, стоило Первой позвонить через пару недель и, симулируя сдавленные рыдания, проныть, что дочки заболели, а у нее заказчики-переговоры-ужины...  Чуриков бросил все, нагрубил Второй, предлагавшей поехать с ним и помочь, и съехал на несколько дней туда, где в нем, как ему казалось, нуждались.  "Переговоры" закончились раньше предполагаемого срока, главный со стороны заказчика хотя и был хорош собой, брутален и знал Камасутру назубок, оказался давно и счастливо женат.  Все, что он мог и желал предложить Первой, было эротическое путешествие на троих с его супругой, но никак не чемодан денег, который грезился женщине во сне и наяву.  Ясное дело, Мендельсон в современной обработке и совместный сын, который впоследствии унаследовал бы ВСЕ состояние главного, в его планы тем более не входили.  Первая жена была разочарована, но надежды не теряла.
Назавтра имел место день Знаний, а Чуриков, с присущим ему пессимизмом, совершенно без радости смотрел в будущее, умудряясь в каждом событии находить темные тона.  Когда в школу пошли Жанна с Женей, было все просто.  Мама Евочки не напрягала его ни вопросами детского сада, ни занятиями в дополнительных группах, изредка пытаясь лишь рассказать, какая способная растет у него дочка, как рано она научилась читать и как ее хвалит педагог по вокалу.  Чуриков, погруженный в мысли о несостоявшейся жизни, о том, что с работой опять облом, что кругом все несправедливо, а также и о том, что вряд ли Первая по ошибке в очередную командировку взяла с собой нераспечатанный мужской парфюм и парочку загадочных коробочек из магазина для взрослых, Третью слушал мало, и она, со временем поняв, что ее гордость - лишь ее гордость, рассказывать перестала.  На становившиеся все более редкими вопросы Третья отвечала односложно, сначала чувствуя глубокую и сильную обиду, а потом просто заполнившая ту часть себя, где раньше жила любовь, ревность и та самая обида – равнодушием. 
В этом году Евочка впервые шла в школу.  По логике вещей, нужно было бы присутствовать, и Чуриков даже собирался сообщить о своих планах Третьей, но тут вмешалась Первая.  Прекрасно понимая всю ситуацию, она снова «вынуждена была уехать в командировку», и поэтому все детали по подготовке к замечательному дню перекладывала на плечи бывшего мужа, попутно язвительно проходилась по его организаторским способностям и выражала надежду, больше похожую на приказной тон, на то, что его способностей и отцовских чувств хватит на то, чтобы ежедневно возить дочерей в школу, так как на машину ей, Первой, он не заработал, а ей вставать по утрам совершенно нет никакой возможности, так как потом весь рабочий день идет насмарку.
Дальнейшие события было весьма просто предсказать.  Попытки привести в качестве аргумента тот факт, что Евочка впервые идет в школу, и ему, Чурикову, хочется это видеть, не возымели должного действия.  Первая фыркнула и применила классический прием «хорошо, вали»…  Ссора была на редкость малошумной, хотя, наверное, ее быстрому завершению поспособствовал звонок от главного со стороны заказчика на мобильный Первой, в полторы минуты которого звонивший уложил всю основную информацию: запланированной с завтрашнего дня командировки не будет, супруга все узнала раньше, чем следовало, пятнадцатилетний брак дороже интрижки, а когда все затихнет, он найдет способ встретиться…  Получив удар поддых, Первая перевела дыхание и благополучно, не повышая голоса, выпустила пар в сторону Чурикова. 
- Не можешь присутствовать – не присутствуй.  Я пойду сама.  Я мать.  Я и так одна их воспитываю и все тяну на себе, - сказала она, картинно воткнув руки в бока и отставив ногу.  – Вали куда хочешь, мы сами справимся.  Мы привыкли. 
Интонации, которые она пыталась вложить в нехитрый текст, вполне могли бы принадлежать королеве Англии.  Однако растянутая майка-алкоголичка, пережжённые пряди волос и вонючая сигарета, зажатая в уголке губ не оставляли подобному образу ни малейшего шанса.  Чуриков молча набросил ветровку и вышел в осенний вечер.  По дороге к машине он набрал телефон Третьей и голосом доброго волшебника пообещал быть завтра на торжественной линейке.  Как оказалось, он совершенно ничего не знал о последних месяцах жизни младшей дочки.  Третья жена, полтора года назад отдыхая с Евочкой на море, совершенно случайно познакомилась с директором закрытой школы, которая была очарована артистизмом и вокальными способностями девочки.  По приезде в родной город, они продолжали общаться и там, регулярно созваниваясь, периодически выбираясь погулять в центр или посещая концерты и выставки.  Когда настало время выбора школы для дочери, Третья, что было логично, спросила совета у профессионала.  Директриса ни секунды не сомневаясь пролоббировала бюджетное место для Евочки, и теперь девочку ожидало совершенно необычное обучение совершенно разным наукам помимо традиционного набора для первоклашек.  Чуриков слушал как зачарованный, открыв рот.  Во всем этом был только один отрицательный момент: на торжественную линейку пускали строго по пропускам, которые нужно было заказывать загодя.  То ли из природной вредности, то ли действительно по причине того, что ей не хотелось тревожить директрису «по пустякам», Третья отказалась хлопотать о пропуске для Чурикова.  Настаивать он не стал, вежливо попрощался, посетовав на судьбу, и отключил телефон.  Все чаще его посещала мысль о том, что жизнь проходит мимо.  Третья подождала, держа в руках телефон, пока Чуриков перезвонит и, может быть, спросит о чем-нибудь еще, о какой-то другой возможности повидаться с дочерью в такой важный для нее день, но он не перезвонил.  Он один только раз включил телефон, чтобы позвонить старинному другу и соседу Азамату и сказать, что через час будет у него.  Азамат просил купить виски и пива и приходить не раньше 9 вечера, на заднем фоне у него были слышны голоса и смех.  Чуриков кивнул, как будто приятель мог его видеть, и отключился.  Начинал накрапывать дождь, а совершенно уже не августовский ветер залезал под рубашку, туда, где была уже месяц как оторвана пуговица, и неприятно холодил грудь.



- Мне все равно, что они думают обо мне, - философствовал Чуриков, стряхивая пепел мимо пепельницы и туманно глядя на своего старинного друга Азамата.  - Если хотят присвоить или изменить - пусть забудут об этом сразу!  Если желают заставить под свою дудку плясать, то пусть ищут себе кого-нибудь другого.  Я взрослый самостоятельный мужик и принадлежу только себе!..  Азамат, ты согласен? - спохватился он, так как давно и плотно пьющий товарищ, остекленев глазами, молчал как пень уже кажется целую вечность. 
- Алё-Алёна!!!!  Алло-Алеша!!!  Ты тут? – и Чуриков постучал костяшками пальцев в стол, как будто это была дверь.
Азамат встряхнул темными патлами без намека на проседь и бодро гаркнул, существенно громче чем требовалось:
- А то ж!!!  Мы с тобой, Чурик, оба - взрослые и самодостаточные!!!!  И бабы нам не указ, а только украшение нашей самодостаточной и взрослой жизни!  За это надо выпить!  Налливай...
В этот момент на кухне появилась Светка, супруга Азамата и мать его дочери.  В распахнутом халате, нанизанном на пижаму, она была ненамного трезвее мужчин, однако твердо стояла на ногах. 
- Так, млять, мужики.  Пить больше нечего.  Чуриков - домой.  Азамат - в
койку.
- Слышь, Светк, ты че раскомандовалась? - взбрыкнул было Азамат, однако легкая на подъем руки Светка резво отвесила ему леща, и Азамат сразу стал как-то меньше ростом, втянул голову в плечи и начал всем своим видом, и вроде бы даже двухметровым телом баскетболиста оттирать Чурикова к выходу.
- Спасибо, друг, что зашел!  Ты иди, знаешь, спать.  Все решится – с женами этими твоими, с детьми, со школой этой…  Иди спать.  Светка ж уууух!  Не хочу ее злить, баба ж, потом не оберешься...
Чуриков, сделав вид, что совершенно не огорчен прерванными посиделками, пошел к себе, благо, жили в соседних домах.  Азамат, отправленный строгой супругой в холодный душ, приходил в себя под острыми и колкими струями насколько это было возможно, а потом, постояв какое-то время у Элиной кроватки и послушав ее нежное дыхание, долго-долго любил Светку, мастерски не скрипнув продавленным кое-где диваном и добившись-таки вожделенного "ой-ой-Азаааа....."
Чурикова ждал двухкомнатный бардак, горящий светильник, который он забыл, видимо, погасить с утра, и полная тишина.  Потревоженный внезапным вторжением кот, недовольно мявкнув, канул в черную дыру форточки, унося в зубах кусок газеты с остатками куриных костей.  Чуриков подумал, что надо бы принять душ или хотя бы почистить зубы, но потом решил, что слишком устал, что день был слишком нервным и длинным и что и так сойдет.  Заглянув в холодильник, он обнаружил там остатки виски на дне бутылки и допил их прямо из горлышка, а потом, покидав вещи комом у кровати, завалился спать.
За окном лето сменялось осенью, температура падала вниз, градус за градусом, маленькая звезда, никем не замеченная, неспешно катилась по склону неба, давая возможность загадать целых два или даже три желания, но так и погасла, не дождавшись и одного...

01-02.09.16