С тех пор, как я написала эти записки, прошло уже довольно много лет. Многое изменилось за это время: изменилась я сама, изменилось моё отношение к написанному, изменился и тот человек, о котором я рассказываю. И всё-таки... и всё-таки я счастлива, что в моей памяти он остался именно таким.
14 февраля 2000 год
***
Его зовут Игорёк. Он – инструктор по карате, и я занималась у него (на момент написания) – восемь месяцев.
Я назвала эту тетрадь «Записки каратистки». Но рассказывать я буду, в общем-то, не об учителе карате – а просто о двадцатичетырёхлетнем парне, с его привычками и причудами, достоинствами и недостатками. Мне просто жалко, что всё это может забыться, покрыться пылью и плесенью. Хронологии не буду придерживаться умышленно – это здесь роли не играет. Скажу лишь, что, когда я пришла в школу карате, возглавляемую Игорьком – на дворе стоял сентябрь 1991 года.
***
Итак, его зовут Игорёк. Большинство величают его «Игорь Дмитриевич», но мне он представился Игорем – должно быть, я была в его глазах солидной двадцатилетней дамой,
к тому же замужней. На много ли он был меня старше? Так какой же он мне «Дмитриевич»?
Но всё равно мы с ним общались всегда исключительно на «вы». Он вообще со всеми на «вы», если не считать незамужних девушек не старше семнадцати, и своих мальчишек – учеников их другой группы.
***
Как-то зимой мы возвращались с тренировки втроём: я, Анютка – девушка из нашей группы, и Игорёк. Был кошмарный ветер, вьюжило, а наш тренер зимой ходил в лыжной шапочке. Метель била прямо в лицо, и недалеко от своего дома он пожаловался нам:
– Ухи замёрзли, – Игорёк то и дело наклонял голову то влево, то вправо, пытаясь отогреть их о плечи.
– Ничего, – сказала я, – сейчас домой придёте – на батарее отогреете.
– Даа-а, – протянул он, – а мне Трофим уши грел.
– Какой Трофим?
– Кот.
– А куда он делся?
– Спёрли.
– Так уж и спёрли? – усомнилась я. – Может, он сам от вас сбежал.
– Спёрли, – возразил Игорёк. – Он красивый был, пушистый...
Тогда я заметила:
– Что же это вам всё коты уши греют? Пора бы уж и девушкам.
Игорь засмеялся и только рукой махнул.
И всё же мне долгое время было любопытно: отчего такой крутой парень всё никак не женится?
Уже весной, перед утренней пробежкой, пока мы с ним сидели на лавочке у стадиона, дожидаясь его ребят, Игорёк недовольно рассказывал что-то об одном своём ученике, и закончил свой рассказ словами:
– Если б он был моим сыном, он бы у меня уже всё на свете умел делать!
– Давно бы завели, – пожала я плечами.
– Да ну. Вот у меня все друзья перед армией взялись семьями, детьми обзаводиться.
Заводились, заводились – а теперь разводятся.
– Перед армией рановато, конечно.
– Я из своих друзей один остался неженатый. А раньше они мне все так говорили – чего, мол, не женишься? Успеется ещё. Я считаю – жениться никогда не поздно.
– Да, пожалуй, вы правы.
***
Но мне говорили недвусмысленно, что Игорёк наш – совсем не ангел. Типа – меняет девушек, как перчатки.
Может быть, и так. Он вообще умеет пыль пускать в глаза. Я, например, по первости (а это было целых два месяца!) – совершенно серьёзно полагала, что с ним ни о чём другом нельзя говорить, кроме как о философии, истории боевых единоборств и тому подобных вещах. Игорь был так серьёзен, что я и не подозревала – на какие он способен шутки, остроты и приколы. Я и понятия не имела, что они могут сыпаться из него, как из рога изобилия.
И даже потом, когда я узнала его лучше – я так и не смогла представить себе Игорька эдаким Дон Жуаном, Казановой. Девушки, конечно, могли бы соблазниться на его бицепсы, остроумие, независимость... Но о своих отношениях с малознакомыми представительницами прекрасного пола он рассказывал истории, весьма и весьма своеобразные.
***
Особенно ему везло на происшествия около ёлочки на площади под Новый год. Однажды он с чувством глубокого возмущения поведал, как шёл он себе мимо ёлочки, и вдруг примазывается к нему совсем юная девушка и говорит: «Пойдём ко мне – у меня квартира пустая», – и ключ показывает. Ну, он её, разумеется, отшил, но до сих пор поражался – это ж надо, до чего молодёжь докатилась!
Естественно, я ему поддакивала. Потом выяснилось, что такие случаи с ним – почти система.
Мы шли с тренировки с Игорьком, Анюткой и ещё с кем-то. И тут наш тренер, вдруг вспомнив что-то, сказал оживлённо:
– Ой, иду я на прошлой неделе мимо ёлочки. И тут... – он приостановился, мы тоже. – Вот честное слово, я эту девушку не знаю – но она вдруг как прыгнет мне на спину! И на плечах повисла, – Игорёк изгибается назад, – Я вот так изогнулся и спрашиваю: «Чего надо?» Она вот так: «Хииии-и...» Я говорю: «Там, сзади, предупреждаю – сейчас бросать буду». Она ничего. Ну, я рывком вперёд наклонился, – он демонстрирует, как, – не подстраховал даже, – она через меня перелетела, на задницу шлёпнулась и сидит, глазами хлопает. Я у неё спрашиваю: «Вы что-то у меня узнать хотели?» А она меня дураком обозвала и к подружкам побежала!
Мы с Анькой чуть в снег не попадали, смеялись.
А ещё он раз, забавляясь, рассказал нам, как однажды подвёз девушку на мотоцикле.
– Никогда не забуду, – качал он головой. –Ну, посадил её сзади, поехали. Там мимо аэропорта, вокзала... Приезжаю. Глянул назад – а её нету. Думаю – куда она делась? Разворачиваюсь – и обратно. Доехал до аэропорта, смотрю – стоит на повороте. А грязная такая, меня увидела и говорит: «А я упала». Я вспомнил – там как раз вираж такой крутой был, вот она там вылетела и закувыркалась. Хорошо хоть я ей шлем дал!
Такой вот наш Игорёк.
***
Я тут увлеклась рассказом и совсем забыла о том, что вы этого человека и в глаза не видели. Вот его портрет анфас: рост у Игорька метр семьдесят шесть, волосы тёмные, короткие. Уши небольшие и чуть-чуть (ну совсем чуть-чуть) оттопыренные. Голос низкий, не особенно богатый интонациями. Нижняя губа надменно выпячена. Глаза... Глаза небольшие, серые, холодные. А взгляд их таков, что в минуту гнева способен пригвоздить к полу, но сначала я ещё этого не знала.
У него покатые плечи и превосходные бицепсы, он гармонично сложен, но в спортивном костюме кажется худощавым. Весной и летом его кожу всегда покрывает красивый ровный загар. Вот, пожалуй, и всё. Не знаю, удалось ли мне изобразить его портрет достаточно отчётливо?
***
Иногда мне казалось, что отношения Игорька и Анютки не шли дальше только из-за того, что ей было всего шестнадцать. Но подкалывать и задирать друг друга им, во всяком случае, очень нравилось.
Идут с тренировки домой, Анька что-то заспорит, он её пихает в снег:
– Иди по мягкому.
Она выберется и его туда же столкнёт:
– Сами идите!
А ещё он любил ей отвешивать щелбаны по затылку и дёргать за косичку – у Анютки роскошная белая коса до пояса.
– Ты не обижаешься? – спросила я её (щелбаны она получала регулярно, чуть ли не на каждом занятии).
– Да ладно! Пускай развлекается. Конечно, был бы он ровесником – я бы ему показала...
Мы занимались силовыми упражнениями – по очереди возили друг друга на плечах. Я сидела на Анютке, и она что-то там задиристо выразилась в адрес нашего дорогого тренера. Конечно, это было сказано только для меня, а Игорёк в это время катался на одном своём ученике и услышал. Подъехал к нам (Анютка его не видела), пальцы уже надлежащим образом сложены – трах её по затылку!
После занятия она скроила обиженную мину – больно, мол, что вы меня всё время обижаете? Вот опять по голове... она трещит уже.
– Надо было блок ставить, – невозмутимо отпарировал он.
***
Игорёк привёз в зал на саночках боксёрскую грушу – кулаки набивать. А когда мы домой возвращались – пристроил на свои саночки спортивную сумку и повёз. А наши с Анюткой сумки наотрез отказался прокатить. Тогда мы ему предложили:
– Давайте мы вас к дому подвезём.
– Нет уж, – заявил он, – вы меня посреди дороги бросите, меня машина переедет. Кто вас тогда тренировать будет?
Дорогу мы благополучно миновали, и Игорь рассказал, как отдыхал он (кажется, в Велигоже), там была снежная гора и какие-то его знакомые катались с неё на детском снегоходе – он такой маленький, с рулём. Ну, ему тоже захотелось, они его усадили и толкнули вниз, сказав вслед, что там, по пути, будет дерево и его надо объезжать.
– Вот я еду, как глянул – а это дерево не прямо растёт, а под наклоном, под острым углом ко мне. Короче, наклоняться надо. Ну, я назад отклонился, почти лёг, вытянулся и проскочил. А вот за мной большие сани ехали. Ой, там такие полёты были...
В другой раз я как-то поинтересовалась – не увлекался ли он когда скейтбордом?
– У меня дома два скейта стоят, – кивнул он.
Как я угадала!
– О, какой я в Москве скейт видел, – вздохнул Игорёк, – вот его бросишь, а он подпрыгивает, как мячик. Такой красивый, весь в эмблэмках...
– Конечно, главное – в эмблэмках, – подразнила его Анютка.
– А как же!
Потом он вспомнил, как летом катался на скейте по дорожке к роще за институтом. Главным образом потому, что больше просто негде. И бабульку сбил.
– Она идёт впереди с авоськами. Я сперва туда-сюда, хотел объехать, потом думаю – а, ладно. Спрыгнул со скейта, а он бабуле под ноги. Она на него как наступит! Авоськи – в одну сторону, скейт – в другую, бабулька – в третью.
***
После одной напряжённой тренировки кто-то из наших мужчин, а может быть и из девчонок, спросил:
– Игорь, а когда ногами будем учиться бить?
(Мы пока изучали только технику ударов и блоков руками).
Он вздохнул обиженно:
– Вот, вы только и ждёте, когда ногами будем... Я упаду, а вы меня давай ногами лупить: «У-у, тренерская морда!»
***
Мы с одной девчонкой на занятии растягивались недалеко от Игоря. Его нога лежала на плече за ухом его партнёра и, чуть наклонившись вбок, чтобы сохранить равновесие, он, улыбаясь, поведал нам так, что другие не слышали:
– У меня есть знакомая маленькая девочка, вот она мне недавно такую песенку спела:
Тритатушки, трита-та,
Поймал дедушка кота,
А бабушка – кошку
За левую ножку!
Хоть стой с ним, хоть падай.
Эта маленькая девочка была его племянница Маша. Однажды он ещё раз о ней упомянул. О чём-то мы говорили по дороге, и я вскользь сказала, что у нас дома есть рыбки. Игорёк кивнул:
– У меня раньше тоже рыбки были, так их всех Трофим повылавливал. Остались три гупяшки, так и те сдохли.
– Почему? – заинтересовалась я.
– А Машка в аквариум чернила налила.
– Зачем?
– «Мне, – говорит, – было интересно посмотреть, как они ночью плавают...»
А потом как-то шли мы уже весной с площадки, и я по дороге посетовала так ненавязчиво, что у нас одна гурами издохла.
– Это она от разрыва сердца, – объяснил Игорёк.
Я несколько секунд пыталась сообразить, потом потребовала объяснений.
– Ну, телевизор ваша рыбка наслушалась. Гурами – они же из Грузии? А какое там сейчас положение?
***
Это – первый кошатник в Новомосковске. Впервые встречаю парня, так безумно любящего кошек. Он ни одну не пропускал. Идёшь с тренировки мимо какого-нибудь дома, только и слышно:
– Ой, какая кошка! – потом приглядится: – Нет, это кот: морда здоровая. Кис-кис! – и попытается поймать или погладить.
А однажды при мне полез на берёзу, чтобы снять застрявшую кошку.
Возле своего дома он всю живность знал «в лицо», и меня со всеми перезнакомил. Я знала, что вот эту собаку зовут Лада, к ней женихи домой приходят и в подъезде ждут; вон та кошка – самая плодовитая, а этот кот – гроза всего дома: Игорь сам лично наблюдал раз, как тот подрался и прогнал со двора чужого кота – такого здорового, что он со спины принял его за собаку.
Игорёк регулярно заверял нас, что собирается кого-нибудь завести, причём с завидным разнообразием вчера говорил, что заведёт котёнка – может, в Москве купит на птичьем рынке... через неделю говорит – нет, в Москве покупать не будет, кот – всё равно, какой, пушистый или нет, главное, чтобы умный был.
Месяц спустя рассказывает, как искал на базаре боксёра, а у них у всех, как назло, прикус был неправильный.
Потом заявляет, что купит овчарку. Ещё месяц проходит – и он полон желания обзавестись хомяком.
Ладно, пусть обзаводится хоть мышами. Я уже отказалась от мысли преподнести ему в дар сыночка Мурика (это кошка моей матери). Как-то раз я ему предложила, так он поинтересовался – как зовут кошку и, самое интересное – как звали кота? А откуда я знаю?
***
Разговор об армии зашёл чисто случайно – как и обо всём. Сперва Игорёк начал возмущаться – вот служат же некоторые, посмотришь – каждую неделю дома ошиваются, какая же это служба?
– Вот я лично за два года ни разу дома не был, пока не демобилизовался, – заявил он.
– А кем вы служили?
– Командиром у связистов.
– И где?
– Год на границе, год в Афгане, – отозвался Игорёк неохотно.
Про Афганистан он нам так никогда и не рассказал – ни до этого, ни после...
Заговорили о дедовщине и узнали, что, на его взгляд, дедовщина в армии нужна. Я ещё, помню, возмутилась, вспоминала, кажется, «Сто дней до приказа»... а Игорёк сказал – тут главное, как молодой сразу себя поставит. А тут уж всякое бывает.
– Я, например, приехал в часть, присягу принял – и через неделю на губу сел.
– Подрались?
Он кивнул.
– Вы меня как-то спрашивали: приходилось ли мне карате применять на деле? Понимаете, есть такие ситуации, когда человек по-другому просто не понимает. Как этот, из-за которого меня посадили... Ну, там была сломанная челюсть и три зуба. Могли под трибунал отдать.
Значит не отдали, раз до командира дослужился...
Но насчёт дедовщины я всё равно не могла с ним согласиться и так и сказала.
– Без дедовщины в армии порядка не будет, – сказал Игорь.
– Ну это же свинство – заставлять молодых свои носки стирать!
– Я никогда никого не заставляя свои носки стирать! – резко ответил Игорь. – И вообще, нормальный человек, дед, такими вещами заниматься не будет. Но если молодой за своим оружием смотреть не будет – я его не оставлю в покое, пока не заставлю вычистить! Сидим с одним на сопке, я ему говорю: «Стреляй!», а он мне – «У меня автомат не стреляет». Я: «Как это не стреляет?!» пришли в часть, я его автомат разобрал... а он аж ржавый внутри! Куда это годится? И где же он тут стрелять будет?!
Игорёк сказал, что он с удовольствием отслужил бы ещё срок, и вообще, если бы армия была наёмной – но только американского образца, а не какой-нибудь ещё – он непременно пошёл бы туда.
Да, это настоящий мужчина, воин до мозга костей. Но тогда я ещё не знала, как глубоко в нём это сидит.
Армия казалась ему настоящим делом – если только служит там, где служат по его собственному выражение, «нормальные люди» – а не в Подмосковье, как маменькины сыночки.
Его с друзьями стали готовить очень рано – ещё в классе восьмом. Постоянно они ошивались в военкомате, а потом их и служить отправили всех вместе, в «нормальное место».
Есть люди, которые рождаются на свет в рубашке. Игорёк, вероятнее всего, родился в рубашке цвета хаки.
***
Он говорил, что обожает армейскую атрибутику. И я, признаться, ещё долго ломала голову – что он под ней подразумевает? Кирзовые сапоги, что ли?
Оказывается, он ещё с армии мечтал о лётной куртке. Анютка похвасталась, что у её папы как раз такая. Игорёк только вздохнул
Во дворце перед тренировкой он как-то посетовал по этому поводу – вот хочется, а возможности купить нет...
Одни из мужчин нашей группы, шахтёр вообще-то, пожал плечами:
– Да десять тысяч! Разве это много?
(в то время это у них был месячный оклад)
Игорёк грустно улыбнулся:
– Нет, десять тысяч для меня – астрономическая сумма.
Ведь он в это время только заканчивал пятый курс в нашем институте...
Этот шахтёр ещё сказал, улыбаясь:
– Такую куртку только тебе и носить, Игорь. А то снимут ведь.
Он засмеялся и рассказал, как с одного его друга однажды попытались снять.
– Бедный грабитель. Вы его не покалечили? – спросила я.
– Нет, я его не трогал. Мой друг боксом занимался, очень хороший у него тренер был.
Я в сторонке стоял, мне так интересно было! Он ему как двинул раз, я подошёл посмотреть, а у него нос вот такой, – Игорёк прижимает нос указательным пальцем к лицу.
***
Он чистоплотен, как кошка. Аккуратность и любовь к порядку у него, видно, просто в крови. Он всегда коротко подстрижен, и совершенно невозможно, чтобы на его одежде где-нибудь болталась пуговица или оторванная нитка.
Беспорядок он попросту не выносит и приложит все усилия, чтобы его устранить.
В зале мужчины наши сверлили дрелью отверстия в стене, под макивары. Ну и понятно, извёстка, цемент – сыпались на пол. А мы, девчонки, сидели в другом конце зала на матах и наблюдали.
Когда отверстия были просверлены и подставки под макивары примерены и установлены, Игорёк, никому не говоря ни слова, вышел из зала, где-то раздобыл веник с совком, вернулся и молча всё подмёл. Никто из окружающих и ухом не повёл.
Раз он заставил нас, девчонок, разобраться в нашей раздевалке. Там всегда свалены маты, груши, стоят какие-то стулья и вешалки... в общем, не повернёшься. Я долго «чесала тыкву», не зная – куда всё это девать? В общем, мы там пыль протёрли и позвали Игорька. Он пришёл, покачал головой, вытурил нас из раздевалки и сам всё перекидал, уложив по-другому. К моему изумлению, после этого в раздевалке стало вдвое просторнее.
Его всегда раздражало, если кто-то, не разувшись, топал в раздевалку через весь зал.
– Вам же самим здесь босиком бегать! – возмущался он и немедленно заставлял нарушителя разуться. А в других группах мальчишек за это наказывал.
Как-то одна девчонка, не послушавшись, обулась после тренировки прямо в раздевалке, хотя это полагалось делать за дверью зала. И когда она прочапала через весь зал, с сапог её отвалились высохшие ошмётки грязи.
– Подмети, – попросил её Игорёк. Но она вышла из зала, как будто так и надо. Тогда он поднялся, нашёл на полу какую-то тряпочку и, присев на корточки, аккуратно собрал всю грязь.
– Что вы её не заставили? – разозлилась я.
Он махнул рукой – мол, что с неё возьмёшь?
Я помню, как он вкалывал на субботнике, когда мы расчищали площадку для весенних тренировок на улице. Сразу организовал и распределил – кому что делать, и пока мы, в основном, девчонки – подметали площадку, выбивали траву – он вместе с мальчишками таскал из рощи брёвна, укладывал их и сбивал гвоздями, сооружая мостик через ручей и мокрую траву с лужами.
Потом прибивал перекладины к деревьям, делая некое подобие турников, необходимых нам для растяжек. И при этом ещё зорко смотрел по сторонам, следя, чтобы никто не шланговал.
Работа кипела во всю, и за два субботника площадка была подготовлена. Сюда мы бегали по утрам и занимались в обычные часы тренировок (если, конечно не было дождя).
Однажды утром – тогда ещё впервые на пробежку пришла Наташа, одна девчонка из нашей группы, ранее не занимавшаяся утренним бегом – мы побежали к нашей площадке, в берёзовую рощу за институтом, как обычно, предвкушая утреннюю разминку.
Прибежали – и что же видим? Повсюду вокруг берёзки (которая растёт там в центре) – валяется битое бутылочное стекло и картофельные очистки. Ну, это явно кто-то специально постарался, натаскал.
–Н-да, – взглнув на это безобразие, заметил Игорёк, – это – явно не синюшники (синуюшниками он называл алкашей). Но и не те мальчишки, которым мы тарзановку обрезали.
Тарзановкой он окрестил верёвку, на которой, привязав её к дереву, качались недалеко от нашей площадки местные пацаны. А велел он её обрезать своим ребятам за то, что эти пацаны однажды сломали нам турник.
– Это кто-то постарше, – предположила Наташа, и он кивнул согласно.
Я думала, что мы сейчас разгребём себе место для дыхательных упражнений и композиций, но не тут-то было.
Игорёк вздохнул:
– Вот и позанимались, – и начал собирать в ладонь крупные стёкла, а мальчишек отправил ломать ветки для веников.
Минут за сорок мы совместными усилиями собрали мусор и очистили с таким трудом оборудованную площадку. И, так и не успев позаниматься (ребятам нужно было идти в школу) – отправились по домам.
***
Он очень любил бегать кроссы по пересечённой местности – чего не могу сказать о себе. Несёшься по кочкам, ветки вокруг свистят, деревья мелькают, под ногами – то пеньки, то сучки, то через овраги скачешь, то через ручьи перебираешься. То в горку, то под горку, по глине и хлюпающей после дождя траве.
Я постоянно умудрялась залезть одним кедом в какую-нибудь лужу и уж, конечно, забрызгивала трико до колен. Прибежав, наконец-то, на площадку и отдышавшись, я с трудом загоняла в себя нелитературные слова, которые так и крутились на языке, и накидывалась на Игоря:
– Вы что – нарочно выбираете места погрязнее?!
Он очень удивлялся:
– Я чистый, – и демонстрировал абсолютно сухие кеды и чистое трико. – Где вы только грязь находите, Лена? – добавлял он, насмешливо щуря глаза. – Надо было за мной бежать.
– А я за кем?!
– Не знаю, не знаю.
И я не знаю, какая неведомая сила переносила его через мокрые места. Как он умудрялся возвращаться сухим чуть ли не из болота? Может, к нему просто грязь не пристаёт?
Однажды Наташка вернулась с кросса, когда прошло уже полтренировки. Трико закатано до колен, без носков и в спортивных тапочках на босу ногу.
– Я чуть в ручье не утонула! – радостно сообщила она.
Игорёк покачал головой:
– Всё понимаю. Но утонула – не понимаю.
Оказывается, когда она перебиралась через широкий овраг с ручьём, бревно под ней перевернулось и она чуть в воду не села. Я бы, наверное, села. Но Наташка удержалась, только обеими ногами в ручей залезла.
Игорёк широко улыбнулся и посоветовал ей на следующую тренировку приходить с аквалангом.
***
Я вот тут пишу, что мы все занимались в кедах. Возможно, у читателя мелькнула мысль, что происходило это по причине крайней нашей бедности. Если такая мысль действительно у кого-то мелькнула, то я должна сразу предупредить, что она ошибочна. В спортзале, например, мы занимались босиком – потому что голеностоп должен быть абсолютно свободен, а ступни – чувствовать опору. Разумеется, кроссовки этим целям никак не отвечали: у них слишком толстая подошва, и ступня в них не свободна. Игорь требовал даже, чтобы мы были не в кедах, а в полукедах – и, уверяю вас, в то время найти хорошие полукеды было едва ли не сложнее, чем найти хорошие кроссовки.
***
В этот день (тогда мы ещё занимались в зале) – у нас был спарринг. Сначала спарринговались мужчины, а я сидела, и меня грызло глухое беспокойство: кто же будет моим партнёром? Верная моя Анютка ушибла где-то ногу и не сможет выйти, а другие девчонки вряд ли согласятся.
Так и оказалось. Мужчины закончили, я вышла в центр и натянула боксёрские перчатки (они мало подходят для занятий по карате, но других предохранительных средств у нас поначалу не было). Вопросительно взглянула на девчонок, но никто из них не тронулся с места.
– Ну идите же кто-нибудь! – настаивал Игорёк. Но они боялись. Нет, не меня, конечно – это был всего-навсего второй спарринг за всё время тренировок – они боялись спарринга в принципе.
Я так и не могла понять – зачем же они тогда шли в карате?
Я успела уже порядком расстроиться, что мой спарринг, видимо, не состоится. И тут я увидела то, что мигом привело меня в отличное расположение духа: перчатки натягивал Игорёк.
Я так возликовала, что даже не пыталась этого скрыть. Вся группа тоже была в восторге.
Игорь скомандовал:
– Хаджиме! – и встал в боевую стойку. В киба-дачи боком ко мне, чуть наклонив голову с хитрющей улыбкой на лице и выставив вперёд пудовые свои в боксёрских перчатках кулачищи.
Я последовала его примеру и так называемый спарринг начался.
Когда его кулак впервые просвистел мимо моего бока, я подумала, что чудом сумела увернуться. Но потом этот свист раздавался уже каждые две-три секунды, и я сразу перестала обольщаться.
Игорь оборачивался спиной к группе и строил мне уморительные гримасы, прыгал ближе и совал кулаками нарочно – мимо моего уха, плеча, бока. Или стукнет по моей перчатке, отпрыгнет и лыбится во весь рот. Представляю, как его забавляло это подобие поединка!
Я попросту не успевала отбиваться. Допустим, в голову направленную руку отобью, а следующий молниеносный удар в бок (ну, не в бок, конечно а мимо бока) – бесполезно, пропускаю.
Представляю, если бы он хоть один удар послал в цель! От меня бы мокрого места не осталось.
Но, честное слово, лучше бы он разок двинул, чтобы это хоть немного на поединок стало похоже! У нас ведь была школа контактного, а не бесконтактного карате. А он только дразнится.
Я разозлилась и попыталась его достать. Но он был абсолютно неуязвим. Я тогда плюнула на всю выученную технику и стала руками махать, как придётся – очень уж хотелось двинуть по этой ухмыляющейся физиономии, чтобы он меня хоть чуть-чуть всерьёз воспринял. Анютка мне потом сказала, что мой «коронный удар» был рабоче-крестьянский такой – с размаху из-за плеча...
Но стукнуть Игорька мне так и не удалось. Он окончил спарринг, и, когда мы поблагодарили друг друга поклонами, улыбнулся и, протянув руку в мою сторону, сказал, имея в виду меня:
– Иппон!
Что значит – чистая победа...
***
Сильный наш и могучий Игорь Дмитриевич смертельно боялся только одного – лечить зубы. В этом он сам мне как-то признался откровенно.
Ему нужно было ставить зуб и коронку; вздыхал он об этом ещё осенью, решился же только в конце весны. А пока зуба не было, он прикалывался сам над собой – что будет теперь, как ёжик резиновый, который «шёл и посвистывал дырочкой в правом боку»...
И надо думать, он немало гордился собой, когда всё было позади и он, впервые демонстрируя в улыбке блеск золота, делился с нами впечатлениями:
– Сижу я в кресле с открытым ртом. Как глянул – идёт ко мне врачиха с молотком в руках! Я думаю: ну всё, сейчас молотком коронку забивать будет. Но она ничего, правда – по какой-то там детальке на столе постучала – и всё...
***
Когда я впервые пришла на утреннюю пробежку, занятия тогда проходили не на площадке (она ещё не была оборудована), а на небольшом стадиончике около шестой школы. Я оказалась единственной девчонкой, и мне пришлось в полной мере вкусить прелесть гонок по кругу наравне с Игорьком и его ребятами.
Итак, четыре сумасшедших круга по стадиону, а потом – дыхательный комплекс из ци-гун. Только на природе, на воздухе эти упражнения можно оценить по-настоящему, и я отдала им должное.
Для меня тут многое было в новинку, в частности – растяжки на индивидуальных верёвочках. В этом я не могла принять участие из-за того что верёвочки у меня с собой не было.
Но назавтра я явилась во всеоружии.
Когда начались растяжки, Игорёк потрогал петлю, которую я соорудила из верёвки и насмешливо сказал:
– Синьтетитка.
(Он имел в виду, что верёвка у меня была из синтетических волокон).
– Какая разница? – пожала я плечами.
Он назидательно ответил:
– Верёвка, как и всё, должна быть натуральной!
(Я склонна рассматривать эту фразу широко. Тяготение ко всему качественному, настоящему было второй его натурой. «Бумажной» колбасе Игорь предпочитал мясо, а что касается одежды, то ширпотреба он, по-моему никогда не носил – ни отечественного ни тем паче китайско-тайваньского, предпочитая изделия американской фирмы «Levi,s 501». Но это я пока так, к слову).
Потом он с удовольствием обозвал «синьтетикой» мой новый спортивный костюм. Я решила ему отомстить и сказала, что на нём – тоже синьтетика.
– Где?! – возмутился Игорёк и, коснувшись своего батника, сказал: – Это – стопроцентный хлопок.
– Зато трико – синтьтетика, – подразнила я его.
С этим он вынужден был согласиться, но тут же нашёлся:
– Зато у меня кеды натуральные!
Тут уж мне нечем было крыть – в этот день я была в кроссовках.
***
Игорёк обладает редким, и на мой взгляд, завидным даром – подмечать во всём, что его окружает, весёлые стороны. Ему достаточно было повести глазами вокруг, чтобы тут же найти объект для своих задиристых замечаний.
На утренней разминке он заочно познакомил нас с пожилым джентльменом, занимавшимся гимнастикой на стадионе неподалёку от нас.
– Вот это, – сказал он, – Синий Пояс.
– Что вы говорите!
– Да, – кивнул Игорёк, – я его сына знаю. Он ходит по школе и всем говорит: «Ко мне не лезьте! У моего отца – Синий пояс!»
А его отец как-то ко мне подходит и спрашивает: «Каким стилем занимаешься?» Я даже опешил сначала: не привык, чтобы ко мне малознакомые люди – сразу на «ты». «А сам – каким?» – спрашиваю. Он что-то там буркнул. Я говорю: «Ну нет, я такого не знаю».
Его стиль Игорёк окрестил двумя словами: «Как долбану».
***
Однажды он увидел на стадионе врытую в землю рамку с седлом от детского трёхколёсного велосипеда.
– Костельцев! – тотчас окликнул Игорёк одного из своих учеников. – Хочешь мопед? – и указал на него.
«Мопед» привёл его в отличное расположение духа и на протяжении всей разминки он про него не забывал. То, окликнув того же ученика, интересовался – сколько у него на спидометре? То грозился, что сейчас придёт «Синий Пояс» и всех нас тут разгонит - а Костельцеву придётся удирать на своём мопеде. Причём «Синий Пояс» не посмотрит, что мопед – без колёс.
***
Раз мы с ним растягивались на соседних турниках. Кстати, растяжка на верёвках осуществляется следующим образом: делается верёвочная петля, в неё вставляется ступня. Верёвку перебрасывают через перекладину турника и другой её конец берут в руки. На опорной ноге балансируют, а подвешенную – растягивают. Растяжка в карате также необходима, как и в балете: как ты сможешь ударить противника ногой в голову, если не будешь сидеть на шпагате?
Итак, мы растягивались на турниках. Турник Игоря был повыше, а мой – пониже, и мне было не удобно тянуться. Я предложила ему поменяться местами, но Игорёк, склонив на бок голову, протянул:
– Неее-т. Это – мой любимый турник. Я ему сказки рассказываю, когда один занимаюсь.
Потом он вспомнил, что слушал недавно радио, и там депутаты придумывали новое название для нашей страны. Издевательски усмехаясь, заметил:
– Нет, ну это ж надо додуматься: «Российская федерация, тире, Россия!» Если меня теперь спросят, где я живу, скажу: в «тире!»
***
Меня давно занимал вопрос: что он не поделил с «великим таэквондистом Новомосковска» – как Игорь его называл – Рушкиным? И вот, это было ещё зимой , кажется, мы занимались в зале, и после тренировки я его спросила об этом:
– Почему он вас так не любит?
– Я ему руку сломал, – отозвался Игорёк, натягивая спортивный костюм.
– Ах, вон оно что...
Он рассказал, что в то время ходил сюда, в этот же зал заниматься дзю-до. И вот раз их тренер не пришёл, и в это время откуда-то появился Рушкин. Стал его доставать – мол, что тут, самый сильный? – и предложил спарринг. Игорёк согласился.
– Мы начали, – рассказывал он. – Вы, наверное, знаете, есть такой приём – за плечи берёшься – и ногой в живот?
Я нахально кивнула.
– Ну вот. А он меня ударил не в живот, а в пах. И я вырубился.
– Вот сволочь!
– Но я минуты не пролежал, наверное. Встаю – он меня спрашивает: «Что? Ещё будем?» Я говорю: «Конечно». Взял его за руку, положил на плечо, – Игорёк подозвал одного из наших мужчин и продемонстрировал, – вот так дёрнул... Хрусть – и пополам.
***
Одного только он не выносил – когда с ним пытались спорить. И, хотя трудно себе представить занятие более бесполезное и неблагодарное, я всё-таки постоянно это делала.
Слишком дотошная у меня натура. Начитавшись всяких вредных пособий по карате – я приставала к нему с претензиями типа: почему там написано так, а вы нас учите эдак? Он в пух и прах разбивал мои аргументы, и я каждый раз уходила с тренировки, зарекаясь в следующий раз раскрывать рот не по делу; но через некоторое время всё равно находила очередной повод.
И в конце концов он мне сказал:
– Лена, я теперь понял, что надо делать, чтобы вы со мной не спорили.
– Что же? – полюбопытствовала я.
– Потом как-нибудь...
Увы, я не отнеслась всерьёз к этому предупреждению, и в своё время узнала – что он имел в виду.
***
Однако не надо думать, что Игорёк был человеком, которому бесполезно что-либо доказать. Ко всему сказанному он прислушивался и делал выводы, только не сразу и про себя. Меня несколько раз поражало в нём это качество: бывало, скажешь ему что-нибудь, он даже не отреагирует, словно в одно ухо влетело, в другое – вылетело. А время проходит, и вдруг обнаруживаешь по какой-нибудь случайно оброненной фразе, что он, оказывается, отлично всё помнит.
Причём он прислушивался к советам не только друзей, но и недругов – того же Рушкина. Когда тот побывал у нас на тренировке, то посчитал себя вправе покритиковать Игорька – за излишние разговоры в зале, за отсутствие кимоно у учеников...
Игорёк сгоряча послал его, куда подальше (правда, мы этого не слышали, он признался в этом потом кому-то из мужчин нашей группы, а я подслушала краем ухе чисто случайно).
Однако месяца не прошло, как Игорёк начал гонять тех, у кого до сих пор не было кимоно для занятий; а тренировки стал проводить в абсолютной тишине, пользуясь голосом только для того, чтобы отдать резкую команду на японском.
А нам с Анюткой всего лишь раз пять понадобилось его подколоть, чтобы отучить от манеры говорить «Кокэн-ит!» – Игорьково лингвистическое изобретение, которое на русский можно перевести так: «Принять упор лёжа для отжимания на кулаках». Мы ему говорили, что «кокэн» ведь по-японски – запястье, а не кулак вовсе, на что он неизменно отвечал: «Какая разница?» Теперь он говорит: «Сэйкен – ит!», что куда ближе к истине.
***
Утренние пробежки до площадки с последующей разминкой – настоящий кайф. Мы слушали соловьёв, соревнуясь – кто первый разглядит его сквозь ветви, разглядывали цветущие вишни (Игорёк зовёт их сакурами), а иногда бродили по роще. И можно было запросто общаться, задавать любые вопросы и подзаряжаться, как от аккумулятора, от его хорошего настроения. Если он было хорошим, конечно.
Игорёк почти не нуждался в собеседниках. Ему нужен был лишь благодарный слушатель, способный оценить его остроумие. А это было нетрудно.
Однажды он пришёл на пробежку ещё окончательно не проснувшийся, с полузакрытыми заспанными глазами и мешками под ними.
– Враги спать не давали, – пожаловался он.
– Какие?
– Комары. Один всю ночь надо мной жужжал. Но я его вычислил! Он утром над моей кроватью сидел.
– Над кроватью?..
Я ему объяснила, что, раз над кроватью – то, верно, это был не комар, а комариха.
На растяжках один вампир уселся ему на ногу.
– Убейте, – посоветовала я.
– Нельзя животных убивать, – заявил Игорёк.
– Да? А кто на субботнике жучка молотком пристукнул?
– А у него был пропуск на нашу площадку?
– А у комара, значит, есть пропуск на вашу ногу?
***
– Мама меня ругает, – сказал Игорёк, – «Вот, бегает по утрам, делать ему нечего, и так дохлый, как селёдка...» – он вздохнул.
– Да уж, все были бы такими дохлыми!
– Толку-то? Здоровья всё равно нет.
В своей горячо любимой армии он успел заработать язву желудка и порвать связки на одной ноге.
А мне до сих пор не верится, что в таком теле могут поселяться какие-то болезни.
***
Иногда он казался мне излишне самоуверенным. Думалось, что он культивирует в себе не дух самоотрицания, как того требовала от нас принятая присяга, а дух самоутверждения.
Разумеется, я ему не говорила об этом, но Игорёк, словно чувствуя такие мысли, принялся рассказывать о других случаях, происходивших с ним. И, слушая его, мне становилось ясно, что он способен трезво оценить и своё поражение тоже.
Он рассказывал спокойно, как его побивали в спаррингах – иной раз на первых же секундах, как не засчитывали сдаваемое ката за оторванную в стойке от пола пятку...
– Поставили нас с одним парнем. Объявили начало, а он стоит – и ни с места. Я думаю – ну, сколько можно стоять? Начинать пора. А у меня привычка – я не могу в спаррингах шагом передвигаться. Вот другие, бывает, ходят, тяжело так, медленно – а я не могу, я прыгаю. И вот только я подпрыгнул, а он мне в это момент ка-ак даст по ноге! И я дальше не смог продолжать.
В другой раз ему предстояло спарринговаться с левшой.
– Я встал в соответствующую стойку, жду, пока он левой ударит. А он, с места не сходя – я даже опомниться не успел – как двинет меня круговым – ногой по спине! Я – ласточкой на маты, а ему сразу – чистую победу...
И всё-таки Игорёк – единственный пока человек из встреченных мной в жизни, которого я могу назвать английским словом «селфмейдмен» – человек, сам себя сделавший. Потому что всего, что он имел и умел, он добился сам, своими силами, без протекций со стороны.
***
Игорь стремился быть во всём непохожим на других; то есть, не то, чтобы он стремился, а просто это было опять-таки частью его натуры.
Однажды он рассказал, как мама принесла ему джинсы. Хорошие джинсы, и она аргументировала тем, что «все такие носят». А он пошёл и поменял их на базаре, а мама потом долго ругалась.
Часы Игорёк носит на правой руке. Я как-то спросила – почему? – он пожал плечами.
– Не знаю, я так привык. Все вот – на левой, а я – на правой.
Он был противоречив. Вчера его возмущает – как это можно отвалить восемьсот рублей за какую-то футболку? А сегодня он заявляет, что найти футболку, чтобы она угодила его вкусу – задача не из простых; стирает ноги в мозоли, гуляя по всем «комкам» и покупает в конце концов явно не за четыреста. И вскользь упоминает, как хотел в Москве купить бейсболку (тогда они только начинали входить в моду), но хорошие там были только за две с половиной тысячи.
– За кепочку, да? – ищет он у меня поддержки.
Но я уже не верю, что он не купит себе такую, если захочет.
И причёска его ему нравилась – так как была опять – таки не такой, как у всех нормальных людей – короткие, зачёсанные назад волосы и длинная тонкая прядка, тянущаяся от середины нижней части затылка чуть ли не до основания шеи.
Раз Игорёк сказал, что хотел было постричься, как Богдан Титомир, но потом обнаружил, что только в его доме уже трое парней так ходят.
– Не надо, Игорь. Вам и так хорошо, – увещевала я его.
– Нет, видно, надо что-нибудь другое придумать. А то Михайлов вот тоже взялся косичку отпускать. Додумался тоже: «шотландка» – и косичка.
Да, есть у нас такой товарищ в группе. Хотя, по-моему, попугайничать до такой степени, чтобы даже в причёске тренеру подражать – просто глупо.
Тяжело Игорьку было допустить, чтобы хоть кто-то стал походить на него.
За хвостик мы с Анюткой часто любили его дразнить. Перед тренировкой, когда для приветствия ещё не построились и можно поболтать, усядемся напротив. Анька посмотрит на него своими огромными глазищами и предложит невинно:
– Игорь Дмитрич, давайте, я вам косичку заплету?
– Не надо!
А я спрошу:
– Игорь, а вы её сколько ещё отпускать будете? До пояса, как Аня, или длиннее?
А раз я поинтересовалась:
– Вы не боитесь, что ваш драгоценный хвостик когда-нибудь в парикмахерской ненароком отхватят во время стрижки?
Он, улыбаясь, отрицательно замотал головой.
– А, знаю... Вы его на бигудю накручиваете, когда идёте постригаться.
***
Забегая вперёд, скажу, что Анютка, увы, бросила тренировки к весне. Мне очень жаль – она была самой способной девчонкой во всей нашей группе и могла бы пойти очень далеко...
Когда она перестала ходить, Игорёк чуть ли не каждый день приставал ко мне на утренних пробежках и тренировках:
– Ну, где ваша Аня?
Или:
– Где там ваша подружка с косой?
Наконец я сказала:
– Отчего же это она – «моя»?
– Ну, вы же с ней любезничаете.
– Вы с ней больше меня любезничаете, – заметила я.
Он ответил назидательно:
– Любезничают с петушками на палочках.
***
Во время одной разминки утром Игорёк поздоровался с каким-то мужчиной, пробегавшим вдоль рощи недалеко от нашей площадки. Я подумала, что это – его знакомый, но Игорёк сказал нам:
– Сейчас папа пробежит два круга по Детскому парку – и вернётся домой.
Вот спортивная семейка!
Когда мы бегом возвращались с площадки, этот мужчина догнал нас, отсалютовал сыну и побежал вперёд.
Игорёк обернулся ко мне:
– Как вы думаете – сколько моему папе лет?
Я оценивающе посмотрела вслед худощавому, как и Игорёк, папе, прикинула и ответила:
– Ну, лет сорок пять.
– Ага, – кивнул он, – шестьдесят два не хотите?
***
Предметом его музыкальных симпатий этого времени был Костя Кинчев с «Алисой». Это алисоман тот ещё.
Однако он никогда не безумствовал, вступать в «Армию «Алиса» - (ага, была и такая в то время) – не собирался – они ему даром не были нужны, и никаких атрибутов я на нём никогда не видела – ни значков с портретом Кости, ни футболок, ни браслетов с соответствующей символикой.
Правда, все магнитные альбомы у него были, парочку он и мне записал – может быть, в благодарность за «алисовский» плакат, который я ему однажды всучила в подарок, я его привезла в своё время из Питера...
Он рассказывал, как был на пресс-конференции Кинчева и Цоя в каком-то то ли московском, то ли питерском кафе, как сидел за одним из расставленных полукругом столов; как не решился задать Косте вопрос и что до сих пор жалеет, что не взял тогда с собой магнитофон и четырёхчасовой записи конференции у него, увы, нет.
Другим его музыкальным пристрастием был ещё Богдан Титомир со своей командой
«High energy» – «Высокая энергия». Титомир покорил сердце Игорька раз и навсегда тем, что однажды во время концерта вылетел на сцену верхом на «Харлее»...
***
Однажды на утренней разминке близ рощи Игорёк, заскучав во время растяжек, спросил у своего ближайшего ученика Андрюшки Стрыкова – какие ему экзамены сдавать? (тот заканчивал девятый класс). Услышав, что литературу, он кивнул, сразу придумав, чем сегодня займётся.
– Ага, литературу? Сейчас я тебя проэкзаменую. Что вы проходите? «Евгений Онегин»? – он задумался. – Когда мадам за ним ходила?
Андрюшка захлопал глазами.
– Не знаешь. «Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил», – процитировал Игорёк. – Дальше. Как звали гувернёра Евгения Онегина?
– Не помню, – пожал плечами Андрюшка, улыбаясь.
– «Monsieur l’Abb;, француз убогий».
А я всё думала – что буду говорить, если с подобным вопросом он обратится ко мне?
–...А как Онегин был острижен, когда ехал на бал? – продолжал Игорёк.
– «По последней моде», – ответил Андрюшка.
– Правильно. А по какой?
Никто не знал.
– «High energy»! – поучительно сказал он. И развил свою мысль, которая ему очень понравилась, дальше: – Нет, Андрюха, ты только представь: бал, все во фраках, в бальных платьях – и тут Онегин появляется: три полоски на голове, шаровары, как у Титомира, очки такие – «High energy»!
Потом он спросил, что в девятом ещё сдают. Биологию? Отлично. Где находится стремечко?
– Под седлом, – предположила я.
Оказалось, в ухе.
Игорёк задал ещё какие-то вопросы по физике и черчению и напоследок вновь вернулся к литературе, придумав последний вопрос:
– Как звали медведя, которого застрелил Дубровский и какие санкции были применены к нему членами общества защиты животных?
***
Да, Стрыков Андрей был его любимым учеником. Единственным и неповторимым. И он этого, признаться, заслуживал. Занимался отлично, в пререкания не вступал, выносливость у него тоже была будь здоров.
Они просиживали с Игорьком вечерами у него дома, листая каталоги, слушая новые записи, шутя по поводу знакомых обоим мальчишек. Пару раз болтались вдвоём по Москве.
Когда мы сдавали экзамен на десятый кю – это младшая ученическая степень – часть людей Игорёк доверил оценивать Андрюшке. Глаз у него острый, и ошибки он подмечал не хуже своего учителя.
Я видела их совместный спарринг. Игорь почти не делал скидок на его юность – лупил довольно ощутимо и безо всяких шуток, сердился, когда Андрюшка совершенно выматывался, понуждал его продолжать. А однажды чуть ногу ему не повредил, Андрюшка даже в травмпункт на следующий день ездил, но всё обошлось. Он не жаловался на боль и не обиделся.
Положение обязывало!
***
У Игорька – довольно низкий голос. Когда он вскользь сказал как-то, что почти всего Кинчева подобрал на гитаре, мне страсть как захотелось услышать хоть что-нибудь.
Мы с Анюткой долго уговаривали его сыграть нам на гитаре и спеть, обещали даже инструмент свой принести. Он вроде согласился, но так ничего и не получилось.
И всё-таки я услышала, как он поёт. У него привычка иногда мурлыкать какую-нибудь мелодию под нос... Заверяю – поёт он что надо.
Раз он поделился, что слышал очень хорошую панковскую песню по телевизору. И записал. А на следующей разминке похвалился, что уже подобрал её на гитаре. И напел с нескрываемым удовольствием (за точность не ручаюсь):
У меня в небольшой коробке –
Тараканы, жуки, да пробки.
Как-то пробка выпала,
Живность вся гулять пошла...
И далее следовал очаровательный рассказ о том, как тараканы с клопами расползлись по всему туловищу.
А в другой раз он напел как-то многозначительно, и не однажды, а дважды:
Запомни, Катюша, я – гений.
Запомни, я – твой командир.
Я взял рычаги управленья,
Придя в этот суетный мир...
Я не Катюша, но тоже запомню.
***
Когда я в первый раз пришла на утреннюю пробежку, я уже писала – у меня не было с собой верёвки для растяжек.
И вот все начали растягиваться, мы с Игорьком тоже подошли к турникам. А турники на стадионе подвешены к вертикальным лестницам. Игорь сделал петлю, повесил верёвочку на турник, а я, не зная, что делать, так и спросила:
– А мне что делать?
– Залезайте, – он кивнул на лестницу.
Ну, я и вскарабкалась на эту лестницу. Сижу на самом верху, ещё какими-то репликами с Игорьком перебрасываюсь. Минут эдак через пять интересуюсь:
– А зачем я сюда залезла?
– А я не знаю, зачем вы туда залезли, – невозмутимо ответил он.
***
– Вы на выборы ходили? – спрашивает меня как-то Игорёк.
– Вот уж давно такими вещами не занимаюсь.
– А я ходил. Написал на ихнем листочке «Алиса» – и опустил.
***
Татьяна, моя младшая сестра, занимается лёгкой атлетикой. Вернее, сейчас уже не занимается, но на момент написания ещё ходила туда. И вот я её всё соблазняла придти как-нибудь утром и пробежаться вместе с нами. Она всё отнекивалась, кокетничала, но наконец, решилась.
Пришла вместе со мной к месту сбора у стадиона, довольная, рот до ушей. Явился Игорёк и я у него спросила:
– Можно сестра с нами побежит?
– Пускай бежит, – пожал он плечами.
И втопил до площадки. Ну, мы все – куда деваться? – ноги в руки, и его догонять. Где-то на середине дороги гляжу – Танька моя потерялась. Искать мне её было некогда.
Прибежали на площадку (а до неё бежать, кстати, километра три, ну может, плюс-минус). Я дух перевела и говорю Игорьку:
– Самые выносливые люди, Игорь – у вас в карате.
– Да? А я думал – в лёгкой атлетике.
Мы уже занимались дыхательными упражнениями, когда Татьяна, заплетаясь ногами, добрела-таки до площадки.
С тех пор она с нами не бегала.
***
Но иногда и мне приходилось туго. Правда, за всё время тренировок я сошла с дистанции только дважды. Один раз – во время утренней пробежки.
Игорь явился на стадион не в духе и, поздоровавшись с нами, с места взял в карьер. В таком темпе мы ещё никогда не бегали. Ребята, и те отстали – что уж тут про меня говорить? А самое свинство, что Игорёк ни разу не обернулся. Так и нёсся метрах в двухстах впереди нас, не сомневаясь, что мы следуем за ним.
Во время разминки он упрямо молчал, видимо, погружённый в какие-то там свои возвышенные размышления, непонятные нам, простым смертным.
Я так устала, что надеялась – уж с площадки-то мы шагом пойдём. Но как бы не так. Игорёк решил быть принципиальным до конца и обратно тоже припустил бегом. Все побежали за ним, кроме меня. Я рассердилась и пошла прогулочным шагом. Он также не оглядывался. Может и не заметит моего отсутствия?
... Вечером, перед тренировкой, он поинтересовался:
– Да, а почему это вы сегодня шагом вернулись?
Я не придумала ничего умнее, чем ответить ему честно:
– Я на вас обиделась.
Только для того, чтобы услышать спокойное:
– На обиженных воду возят.
***
Сейчас я вспоминаю всё это, и диву даюсь. Я тогда работала на «Аэрозоле» – неделю с утра, неделю – с четырёх, и когда работала с четырёх, всегда по утрам ходила на пробежки. Вот охота же мне было приезжать с работы в половине первого ночи, и потом вставать в половине шестого утра, чтобы успеть на утреннюю пробежку?! Сейчас меня, наверное, на такой подвиг уже не заманишь – но в то время я даже не уставала. Мне всё было в кайф, наверное, потому, что во мне горел фанатский огонь...
***
Была зима, мы занимались в ДК. Поначалу у нас не было второй, мужской раздевалки, и потому ребятам приходилось переодеваться прямо в зале. Таким образом, на скамейках всегда лежала сложенная одежда, а около стен стояли сапоги и ботинки.
Мы занимались растяжками, стоя не в линиях, а по кругу. Две девчонки халтурили, как раз недалеко от стены, а Игорь тянулся (если вы поняли – он всегда занимался наравне с нами, показывая на собственном примере – КАК это надо делать); так вот он тянулся подальше, ближе к середине круга. Посмотрев внимательно на двух халтурщиц, он окликнул одну из них:
– Подай мне тапочек! – и указал на чей-то сапог.
Та уж было протянула за ним руку, потом помедлила и подозрительно спросила:
– А зачем он вам?
– В вас кинуть, – объяснил Игорёк.
***
Он сказал что 8 марта, в пятницу, тренировки не будет. Но ведь была ещё и суббота, наш с Анюткой (тогда ещё не бросившей секцию), «персональный день» – когда мы с ней, вдвоём из всей взрослой группы, приходили и занимались вместе с Игорьковыми подростками. Будет ли тренировка в субботу?
Где-то за неделю до праздника мы с Анюткой решили выяснить этот вопрос. Перед занятием, дожидаясь, пока освободится зал, занятый поклонницами ритмической гимнастики, мы уселись рядом с Игорьком на откидные кресла, стоящие вдоль стены в коридоре.
Я у него спросила:
– Игорь, а девятого марта тренировки тоже не будет?
Он кивнул, подтверждая правильность моего предположения.
– А почему? Вам что – одного восьмого марта не хватит, чтобы поздравить всех ваших девушек?
Он замер на некоторое время с вытаращенными глазами, потом смутился и стал закрываться от нас с Анькой своей сумкой.
То-то и оно, правда глаза колет.
***
Игорёк очень любит фильм «Не отступать, не сдаваться». Одно время он шёл в нашем ДК железнодорожников.
После тренировки мы проходили мимо афиши, он кивнул на неё и похвастался:
– Я завтра на этот фильм пойду. В восьмой раз.
Несколько дней спустя я полюбопытствовала:
– Ну что, Игорь – ходили восьмой раз на «Не отступать, не сдаваться»?
– Да-а.
– Девятый пойдёте?
– А где он идёт? – сразу оживился Игорёк.
***
Кто-то у нас в группе купил книгу по у-шу или по кунг-фу, точно не помню. Это сейчас такого добра везде навалом, а раньше – днём с огнём не сыщешь. Мы шли с площадки весной и на ходу её листали. На нескольких страницах было нарисовано всевозможное оружие. Наташка ностальгически вздохнула:
– Игорь, давайте будем учиться ножи метать?
Я вспомнила Цоевскую песню:
– Да, Наташ. И будет у нас тогда Игорь «Мастер слова и клинка...»
– Ага, – развеселился он. – «И прошёл через огонь...»
***
– А я загадку придумал: «Лысый, таэквондо занимается». Ответ – из шести букв.
– Рушкин?
– Рушкин.
***
– Игорь, меня в ката заносит. В шуто-уке.
– Куда заносит?
– Влево.
– У вас, наверное, детская болезнь левизны.
***
– Видите этого бульдога? Одно ухо обкусано, а поди ж ты – двенадцать щенков!
***
Однажды после дождя мы втроём – я, Игорёк и ещё кто-то – пробирались от стадиона за институтом к своей площадке. Игорь предложил срезать и потащил нас через совершенно немыслимое место – по пригорку, вокруг которого росли почти непроходимые кусты и деревья, с грязным склоном и болотом вокруг.
Кусты, конечно, стряхнули нам на головы и за шиворот весь запас воды, на скользкой тропинке я чуть не упала и схватилась за какие-то колючки, чтобы удержаться – и в завершение, как водится, утонула обоими кедами в болоте, соскользнув с кочки.
А Игорёк стоял на сухом месте, куда он благополучно перебрался и лыбился:
– Кто грязный? Я, например, чистый. Только мокрый.
– Вы похуже дорогу не могли найти? – рычала я, пытаясь оттереть свои кеды.
Он ещё шире расплылся в улыбке:
– Вы со мной не соскучитесь.
– Это уж точно.
Примерно недели две спустя мы проходили мимо этого места с Игорьком и Наташкой.
– Срежем? – подмигнул Игорёк.
– Спасибо, – откликнулась я.
А он объяснил Наташке:
– Тогда дождик прошёл, а Лена говорит: «Давайте, Игорь Дмитрич, вон там пройдём, под кустиками?» Так мокро было, а она нас затащила...
***
Странно, когда я глядела утром в окно, мне показалось, что дождь кончился. Поэтому я собралась и, как обычно, вышла из подъезда двадцать минут седьмого, собираясь направиться к месту сбора перед пробежкой.
Но вышла на улицу и увидела, что дождь продолжает моросить. Пробежки, значит, не будет. А мне так не хотелось уже возвращаться. Выходит, зря вставала в полседьмого, красилась, укладывала волосы (я носила тогда длинные)?
Эти длинные волосы вечно причиняли мне хлопоты. Им не хотелось смирно лежать в хвосте всем вместе, они упрямо вылезали с разных сторон, и я вечно ходила вся в заколках и невидимках. Они постоянно растрёпывались – занималась ли я акробатикой в зале или бегала кросс, и просто приводили меня в отчаяние, потому что восстановить причёску во время тренировки – убрать все «петухи» и симметрично приколоть эти чёртовы невидимки – было практически невозможно. Когда однажды я попросила у Игорька разрешения переколоться – он заинтересованно переспросил, что именно я собираюсь сделать? «Переколоться» или «заколоться»?)
Поэтому, понятно, мне было жаль усилий, потраченных на сооружение более-менее приемлемой причёски. Я решила всё же прогуляться к месту сбора. В конце концов, вернусь домой – это же совсем рядом.
Игорька я увидела ещё из арки. Куртка его спортивного костюма – красная, с белыми полосками на одном рукаве, его поэтому всегда издалека видно, как светофор. Он был один и, видно, не надеялся, что кто-то придёт в такую скверную погоду.
Мы поздоровались и он спросил:
– Ну, чем займёмся?
– Чем хотите, – пожала я плечами.
– Пойдёте на барахолку?
– Конечно.
Было воскресенье и мы под накрапывающим дождиком пошли на Урванский рынок.
Накануне был День пограничника, и Игорёк рассказывал, как они его встретили.
– В старый пошли на дискотеку, – улыбаясь, сообщил он таким тоном, словно сам всё удивлялся – как это они решили стариной тряхнуть? – Ой, а я всё думаю – что же это дождь пошёл?
А до этого гуляли в «Фантазии» – десять парней, которые вместе с ним учились или служили; как они сдвинули два стола, потому что на один всё не вместилось и как кричала на них бабулька-уборщица.
– Вот что интересно, – сказал Игорёк, – нас было десять человек, ну, выпили, конечно – но ведь никто не надрался до скотства, не потерял человеческий облик. А пришли на дискотеку – просто страшно стало: ведь совсем ещё дети вокруг, но такие все пьяные, развязные – просто противно. Одна девочка – ну, я её иначе назвать не могу, лет тринадцать, не больше – подходит ко мне: «Пошли, потанцуем?» Ну, пошли. Танец закончился, она говорит: «Пойдём ко мне?» – «Нет», – отвечаю.
Везёт ему на такие знакомства.
Мы подходили к базару и он вспомнил, улыбнувшись лукваво:
– А я у Андрюшки Стрыкова на поросёнке написал: «High energy»!
– На живом?
– Ну да.
– А где у него был поросёнок?
– На балконе. Они его на дачу везти собираются.
– И чем же вы написали?
– Фломастером, на боку. И на пятачке нарисовал две звёздочки.
Мальчишка, и только.
Мы с ним смеялись, и он добавил, что хотел ещё что-то дорисовать, но поросёнок вырвался у него из рук и убежал на другой конец балкона.
– Мне потом Андрюха говорит – его мама ругала : «Разве можно на поросёнке писать? Да ещё слова какие-то иностранные!..»
И вот мы подошли к базару. Несмотря на дождь, народу было много. Мы пошли с ним бродить вдоль прилавков и газет, накрытых целлофаном. Он здоровался с приятелями через несколько шагов, среди них были и продавцы, и покупатели.
На большинство продаваемых вещей Игорёк даже не смотрел: то, что его интересовало, он замечал издалека, подходил, осведомлялся о цене и размере и шёл дальше. А когда отходил – делился со мной комментариями, чаще всего насмешливыми.
Однажды он подошёл взглянуть на какую-то джинсовую юбку, и бабуля, продававшая её, торопливо проговорила:
– Левиса, Левиса.
Игорька как ветром сдуло оттуда, и он ещё долго дразнил бабульку:
– Левиса, Левиса... Да на настоящем «Levi,s» фирма должна быть хоть чуть-чуть, но потрёпана. А тут – как будто плюнули и утюгом пригладили.
Вообще ему нужно было встретить одного друга, который должен был привезти ему некую шмотку. Но друг что-то подвёл и не пришёл.
Игорька интересовали довольно дорогие вещи и я спросила – он что с собой принёс нужную сумму?
– Нет, – сказал он, – но если мне что-то будет нужно – я найду.
– Домой пойдёте?
– Если мне будет нужно, я прямо здесь найду.
В конце концов, он купил себе плакат с Ван Даммом, которого я лично... ну, в общем, не поклонница.
– Вам его, поди, и вешать будет некуда? – спросила я ехидно, – небось вся комната в плакатах?
– Нет, – возразил он, – ещё есть место.
Дождь всё моросил, и нас без конца задевали зонтами.
– Если бы я знала, взяла бы с собой зонт, – посетовала я.
– Терпеть не могу зонты, – отозвался Игорёк.
Это я помнила. У него было три зонта, и он их все потерял.
– Не могу сказать, что я разделяю ваше мнение, – сказала я, вытирая щёку. – У меня сейчас вся косметика потечёт.
– Ну и что? Это не так смертельно, как вам кажется.
Наконец он отошёл поговорить со своим знакомым, и я не стала его дожидаться.
Отжала свой вымокший хвост и пошла домой.
***
К двенадцати дождь кончился, тучи разошлись. Мы пришли на площадку. Сегодня должна была состояться совместная тренировка – наша группа вместе с Игорьковыми детишками. Они ждали нас на стадионе за институтом и сначала мы пошли туда.
Там стояло несколько ребятишек, и среди них – девочка лет двенадцати в красном спортивном костюмчике.
Кивнув на них, Игорёк сказал нам негромко:
– Вот это – моя любимая ученица. Она не то чтобы очень уж хорошо занималась, но старается.
«Ах, любимая ученица... – подумала я. – Ну-ну, ладно...»
После разминки, когда мы все делали ката, он подошёл ко мне, некоторое время наблюдал, потом заявил:
– Неправильно делаете.
Неправильно так неправильно. Я остановилась и вопросительно поглядела на него, ожидая услышать объяснение ошибок.
Но он сказал:
– Нет. Вот идите к той девочке, и учите её, – и указал мне на ту самую девчоночку.
Я упёрла руки в боки:
– С какой это стати? Вы же сказали – это ваша любимая ученица!
Игорёк усмехнулся:
– Она этого не знает...
После тренировки он окликнул нескольких мальчишек:
– Вы почему утром не пришли бегать?
– Дождь же был, – откликнулись они.
– Какой дождь? Я не заметил.
– Да был же!
Игорёк взглянул на меня:
– Лена, был дождь?
– Не было! – замотала я головой.
– Вот видите.
А по дороге домой Игорёк поотстал от ребят, подошёл ко мне и укоризненно сказал:
– Вот почему вы ребят обманули? Сказали им, что дождя не было... Они же поверили.
Нехорошо обманывать!
***
Как хорошо начался и как паршиво закончился следующий день!
С утра было пасмурно, и на пробежку пришли только я и ещё один парнишка. Тут снова начал накрапывать дождик, но Игорёк всё равно предложил нам бежать. Мы согласились.
Я ему сказала:
– А если потом ваши ребята спросят – был дождь или нет, что мне им сказать?
– Не было, – подумав, отозвался Игорёк.
– А вчера мне говорили – нехорошо обманывать!
– Не помню такого.
Мальчишку звали Вадимом. Когда мы бежали к роще, то со стороны, наверное, выглядели как семейный альянс.
В это утро мы не занимались. Бродили по роще, слушали птичек, делились анекдотами, просто болтали. Игорёк объяснял, за что снимаются баллы в ката, рассказывал о своём первом марш-броске в армии... Час прошёл незаметно, дождик кончился, и мы пешочком пошли домой.
И вот ту-то чёрт дёрнул меня за язык. Я ничем не хотела обидеть Игорька, я просто констатировала факт:
– Игорь, вот мы занимаемся почти семь месяцев, но боюсь, что если мне придётся столкнуться с кем-нибудь на тёмной дорожке – я; наверное, не смогу ничего применить.
– Не ходите, – ответил он резко, – идите в восемнадцатое училище, идите к Рушкину – там быстро учат!
Я растерялась и попыталась оправдаться – что я вовсе не считаю, что мы медленно учимся, просто спаррингов было маловато и я не уверена в своих силах, может просто не знаю, на что способна...
Но всё это было уже бесполезно. Игорёк раздражённо заявил, что тот, кто хорошо занимается, сам заметит сдвиги, и если действительно стараться – то можно и за несколько месяцев очень сильно продвинуться.
В один момент он из Игорька превратился в Игорище.
– Вас рано ещё учить чему-то. Я не даю вам болевых точек, потому что ни в ком из вас не уверен. Я не знаю, не пойдёте ли вы после этого просто бить кому-нибудь морду? А мне потом из-за вас в тюрьму садиться? У вас ведь нет ещё сознательности.
– Откуда же она будет, – не согласилась я, – когда вы сами отменили философию?
– А что толку-то от неё, если никому не интересно? Я раз дал другой, смотрю – спят, своими делами занимаются. «Давайте, – говорят, – лучше тренировки». Ну, тренировки, так тренировки. Как хотите.
– А вы у них на поводу пошли.
– Да если хотите знать, вы первый год должны были бы только бегать, а потом только технику начинать осваивать.
– А мы почему не бегали? – наивно спросил Вадим.
– Потому что ты первым же и сбежал бы...
Мы дошли до Игорькова дома и распрощались. Я была слишком распалена спором и тогда ещё не догадывалась – до какой степени разозлила его...
***
Но поняла это очень быстро.
Игорь – отличный психолог. Он, к примеру, хорошо знает, как задеть достоинство ученика, чтобы заставить его выкладываться на тренировках в полный рост. Он умеет ставить людей на место и знает все их слабые места.
Я поняла, что он имел в виду, обещая зимой отучить меня спорить. Он объявил мне бойкот.
Со своими мальчишками он разделывался быстро. Шестьдесят отжиманий на кулаках, а не осознали – вдвое больше – и они как шёлковые. Зато этим всё кончалось, и в этот же день Игорь снова был с ними миролюбив.
А мне он выбрал более изощрённую пытку. Вроде бы не наказывал, вроде бы не отказывал в тренировках... но мне на них даже ходить не хотелось.
Я не знаю, кто из нас двоих заблуждался в том споре. Но если ему хотелось заставить меня почувствовать себя виноватой – то ему это удалось, и с блеском.
Он просто молчал – и больше ничего не делал. Общался с другими, как ни в чём не бывало, а меня не замечал, словно я превратилась в вакуум.
И тогда, раз и навсегда пообещав себе больше не спорить с ним, я поняла золотое правило:
Пункт первый. Игорь Дмитрич всегда прав.
Пункт второй. Когда Игорь Дмитрич не прав – смотри пункт первый.
Но мне уже не верилось, что это когда-нибудь кончится...
***
А сейчас, пока Игорёк на меня дуется, я постараюсь быть беспристрастной и расскажу об одной его особенности, которая мне в нём очень не нравилась. Дело в том, что он был двуликим. Нет, не в том смысле, что думал одно, а говорил другое. Нет. У Игоря было два лица. Лицо №1 – Игорёк Очаровательный. И каков он был в этом лице, я написала, по-моему, уже достаточно.
Но, к сожалению, у него было ещё и лицо№2 – Игорище - Не Подходи-Убью. И когда он приходил на тренировку во втором лице – то тогда спасайся кто может.
Увы, он был человеком настроения, и в этом смысле был как раз очень органичным и цельным. Мало того, что все его эмоции обычно написаны у него на лице – они у него, как правило, тут же плавно перетекают в действия.
Я навсегда запомнила одну тренировку. Игорь явился в спортзал мрачнее тучи, и на протяжении всего занятия только и делал, что гонял нас вверх-вниз по лестницам ДК (аналог кросса по пересечёнке), и до изнеможения изводил силовыми упражнениями – а за малейшее нарушение заставлял всю группу стоять (или отжиматься) на кулаках... Не знаю, как с других, а с меня сошло не то, что семь, а все семьдесят семь потов. В общем, всю тренировку мы летали у него из угла в угол, и понятия не имею, как я додержалась до конца – наверное, исключительно из вредности.
Когда я, спотыкаясь, после тренировки спускалась по лестнице, Игорь вышел мне навстречу и с самым будничным видом спросил:
– Лена, почему у вас сегодня такое плохое настроение? – лёгкое любопытство звучало в его голосе.
Я чистосердечно ответила, что напротив – настроение у меня просто великолепное.
А на улице Андрюшка Стрыков скзала мне:
– Не обращай внимания. Он просто сегодня со своей девушкой поругался.
Вот так вот. Ну что поделаешь – все мы люди, все мы человеки. Занимаясь у Игорька, приходилось мириться с особенностями его характера. И в такой ситуации не было другого выхода, кроме как ждать – когда Игорь снова явит своё лицо №1...
***
...Я сказала, что мне не верилось, что бойкот когда-нибудь закончится. Закончился.
Игорь перестал злиться через две недели.
Сначала он просто задирался, исподтишка подкалывая меня, потом постепенно всё пришло в норму. Но окончательно я убедилась, что мир восстановлен, когда в одно воскресенье он снова предложил мне прогуляться на барахолку. В этот день было жарко и с нами шли ещё двое мальчишек.
Игорёк по дороге похвалился, что они скоро собираются в поход и рассказал про аналогичный поход в прошлом году. Шутливо поддевал идущих с нами ребят:
– Сами у речки резвятся, играются, а Игорь Дмитрич им есть готовь! Мне потом целый месяц этот поход снился – котелок, похлёбка и поварёшка в руках.
Мальчишки многозначительно улыбались.
А ещё он рассказал, как они гоняли шуршика, который прятался в кустах и, вероятно, воровал кашу из котелка.
На барахолке ребята почти сразу от нас откололись, и мы с Игорьком опять остались вдвоём. Я испытывала неимоверное облегчение от того, что бойкот, наконец, окончился, и потому воспринимала всё особенно остро.
Впереди нас шла девушка с тощими ногами и в коротенькой юбке.
– Ноги с руку, придумала, какую юбку натянуть, – фыркнул Игорёк.
– А когда с две руки – лучше? – отозвалась я.
– Ну, когда ноги с две руки и из ушей растут – мне ещё нравится, – объяснил он.
Подумаешь какой вкус утончённый...
Он снова расхаживал по рядам, разглядывая батники и футболки.
Неожиданно через ряд от нас раздался возмущённый крик женщины:
– Верни деньги! Я тебе что говорю?!
Я поглядела туда. Мощная женщина наседала на парня-продавца и объясняла на всю барахолку:
– Ну, как вы думаете? Деньги отдали ему, пошли мерить. Оказалось мало, а он деньги не отдаёт. Верни деньги!!!
Не знаю, почему, но мне показалось, что Игорёк сейчас рванёт через прилавок отбирать у парня деньги и восстанавливать справедливость... ничего подобного. Игорёк равнодушно взглянул в ту сторону, и как ни в чём не бывало, пошёл дальше. А мне сказал:
– Женщина, наверное, в первый раз на базаре. Кто же так делает? Я лично, если собираюсь что-то мерить, продавцу говорю: «Так. Идёшь со мной.»
– А если ему вещи не с кем оставить? – возразила я.
– Это уж его трудности, – развёл он руками.
В одном ряду, где товар лежал на газетах, он остановился и, присев на корточки, стал разглядывать кеды. Спросил размер, а продавщица так удивлённо на него взглянула и недоумевающее проговорила:
– А зачем т е б е кеды?
Стоящая рядом с ней другая женщина тут же на неё накинулась:
– Ну какая тебе разница? Покупает парень, значит, ему надо. На рыбалку ходить!
Я не выдержала, начала смеяться. Игорёк смущённо улыбнулся, встал и пошёл дальше.
– Знали бы они, Игорь – зачем вам кеды!
Около плакатов он опять задержался, поздоровался с женщиной, которая их продавала, перебрал все до одного и выбрал, наконец, тот, который я ему посоветовала. Опять с портретом Ван Дамма.
А когда мы отошли, он сказал, что эта женщина раньше работала директором универмага, а теперь вот плакатиками торгует.
В книгах Игорь нашёл «Русскую йогу», не помню автора, долго её листал, размышляя – брать-не брать? Но я заявила, что ему терпения не хватит заниматься ежедневно: пробовали, знаем (я йогой полтора года занималась). И он оставил книги в покое.
Наконец Игорёк вспомнил, что мама просила его купить зелёный лук, купил и на выходе сказал:
– Ой, а мне ведь надо бы в универмаг зайти. За зубной щёткой.
Тут меня такой смех разобрал! Он на меня подозрительно покосился:
– Это вы надо мной, Лена, смеётесь?
– Над кем же ещё? Ходите, разглядываете крутые такие вещи, а потом выясняется, что купить вам надо только зубную щётку.
Мы уже шли вдоль домов и Игорёк пригрозил:
– Смотрите, а то Стрыков тоже вот надо мной смеялся, а потом на тренировке упал.
– Не случайно, наверное?
– «Я, – говорит, – Игорь Дмитрич, больше не могу.» А куда он денется? Всё равно всё будет делать.
– Да понятно. Куда же нам от вас деваться?
Недалеко от моего дома мы распрощались. Ненадолго, до двенадцати.
***
В разгар того самого спора с Игорьком я упрекнула его, если вы помните, в том, что он «отменил философию». Да, поначалу у Игоря были планы учить нас не только боевому искусству. Он рассказывал нам о Великом пределе и Книге перемен, о философии Пути, ибо «карате-до» переводится с японского как «Путь», «Путь Пустой руки»; говорил о Гичин Фунакоси – основателе нашего стиля Сёто-кан и о тому подобных вещах. Игорь говорил нам, что человек, знающий всё это – никогда не применит свои знания во зло. Ибо карате создавалось, как искусство защиты, а не нападения, и владеющий им средневековый японский крестьянин выходил безоружным против до зубов вооружённого самурая – и побеждал...
Но народ скептически отнёсся к попытке Игоря дать нам понятие о философии. Что он мог с этим поделать? Игорь махнул рукой и стал учить нас одной технике.
А ведь помимо карате, мы могли бы научиться у него ещё многому. Знания его были весьма обширны. В частности, Игорёк прекрасно владел различными приёмами массажа – и классического, и точечного. В нашей группе он пару раз проделывал эти приёмы, помогая заболевшим при радикулитных и остоеохандрозных болях в спине. А точечный массаж, о котором я впервые узнала тоже от него – потом часто спасал меня при головных болях.
Игорь умел вправлять вывихи голеностопа, и во время соревнований по карате его медицинские познания всегда были наготове – он откачивал ребят, обрабатывал заморозкой ушибленные суставы, советовал, какие упражнения делать – скажем, при ударе в пах.
Да что там говорить про соревнования... Как-то раз на тренировке один его ученик всадил в пятку занозу – то ли мельчайший осколок стекла, то ли щепку. Игорёк попросил меня и ещё одну девчонку помочь парню извлечь занозу и обработать ранку перекисью. Но, сколько мы не терзали бедного парня – вытащить занозу так и не смогли. Ну ладно я – у меня нормальных ногтей сроду не было – они короткие, потому что тонкие и ломаются. А у моей соседки ногти были длиннющие (хотя и не положено – руку в кулак правильно не сожмёшь). Но у неё тоже ничего не получилось. И даже ковыряние иголкой в пятке несчастного парня ничего нам не дало. Пришлось кликать Игорька, как последнюю инстанцию. Он подошёл, смерил нас скептическим взглядом, сел на корточки и взял своего ученика за ногу. Одно движение – и заноза оказалась у него в пальцах...
***
Иногда Игорёк рассказывал нам о своём детстве. Как они, например, с ребятами закрыли одного дедулю в подвале.
Дедулю этого он нам показал, и подвал тоже – мы на площадку всё время ходили мимо того дома.
– А что он вам сделал? – спросила я.
– Видите вон тот дом девятиэтажный? Его тогда только построили, и мы туда бегали на лифте кататься. А дед на нас всё время ругался. И вот он однажды полез в свой подвал – он у него на улице прямо под окном – видите? – мы и решили его проучить. Просто вынуждены были! Закрыли крышку, сверху арматуры всякой навалили – натаскали со стройки. Дедуля, по-моему, и не врубился сначала, что его замуровали...
Потом рассказал, как в детстве была у него шапка, которую он терпеть не мог: она была как девчоночья, а мама всё равно заставляла её надевать.
– Вот казалось бы, – улыбается Игорёк, – ребёнок, да? А всё равно – надо же придумать – как у девчонки шапка, не хочу! Ой, что я с ней только не делал! То спрячу куда-нибудь, скажу, что в школе забыл, то нарочно в лужу брошу. А потом я её выкинул в помойку и сказал, что в школе украли. Мама мне тогда купила шапку с бумбончиками. А такие я вообще не выносил...
А ещё помню, мне сестра блейзер привезла из Москвы. Хороший, «Levi,s 501». А большие мальчишки его у меня отняли. Один схватил, держит высоко. Я внизу прыгал, прыгал за ним, как собачонка, потом – р-раз его головой в живот! Он согнулся, а я блейзер в охапку – и дёру! Да-а, а то догнали бы, по шее надавали. Больно...
Рассказывал Игорёк, как один мальчишка обзывал его в школе, и он, дождавшись после уроков, когда тот выйдет, начал его лупить.
– Повалились мы на асфальт, я верхом на него уселся и молочу кулаками. Он мне кричит что-то типа того – мол, лежачих не бьют! А я ему говорю: «Так я же тебя не ногами бью, а руками». И тут сзади подходит какой-то мужик, ка-ак даст мне по уху! У меня потом ухо неделю было вот такое, – Игорёк отводит ладонь от головы на пол-метра, – А я зато ему сказал, что он дурак!
Раз мы шли с одним маленьким парнишкой из младшей Игорьковой группы. Они что-то обсуждали, я не прислушивалась, и только потом услышала, как Игорь его спросил:
– Ну и что – он на тебя дразнился?
– Да.
– И ты ему по носу надавал?
– Не-ет, – замотал головой парнишка.
– Молодец, – Игорёк погладил его по голове и покровительственно положил руку на плечо. Парнишка был ему чуть повыше живота. И доверительно добавил: – А когда никто не видит – можно!
***
Однажды, когда мы весной возвращались с воскресной тренировки, он всю дорогу увлечённо описывал нам, как сегодня играл со своими мальчишками в войну.
– Кем же вы у них были? – полюбопытствовала я.
– Я у них был самый главный.
– Не сомневаюсь. А как на вас люди смотрели, которые в роще гуляли? Небось, решили, что вы – один из мальчишек?
– Нет, они меня не видели. Я был в засаде.
Я вспомнила, как мы сегодня во время кросса пробирались через бурелом, сплошь заросший кустами и полный поваленных стволов, спросила – не там ли они, часом, воевали сегодня?
– А, знаю, – ответил Игорёк, – понял, где. Там хорошо в салочки играть.
– Ну, поиграйте в следующий раз.
– Нет, – заявил он авторитетно, – салочки – это детская игра!
________________
Июль 1992г.