"Не всегда будет лето"
Эзоп
Кто-то молча сидел под тенью тополя. В траве виднелись растопыренные пальцы, время от времени шевелящиеся и подергивающиеся. Статичная фигура расширялась до размеров бочки, вбирая в себя вино воздуха. Веки медленно задергивали и отдергивали занавес. Взгляд с тщательностью бороздил небо и бурил землю. Зажатые плечи и будто набухшие от воды ноги надежно крепили все тело между корней дерева. Надрезанные хотьбой стопы прощупывались ветром нагнутой травой. Запыленные ботинки боком лежали рядом.
С любопытством младенца Кто-то следил за крадущимся муравьем, перелезающим жеманную сухую ветку, за стремглав летящей стрекозой, то замирающей, то с легкостью парящей над неторопливым, с важностью перебирающим конечностями, жуком. То за божьей коровкой, присевшей на рельефную кисть и перебиравшейся через реки проявленных вен, выступавших на красноватой коже. То занимали внимание груды поблеклых углей оставленного недавними пришельцами костра. То просто глаза проникали в густую листву, сквозь зеленую сетку касаясь белого оперенья небесного свода. Облака верно куда-то шли, разбрасывая краски по венецианскому стеклу шевелюры дерева.
Треск кузнечиков с редким трепетаньем птиц щекотали перепонки уха по-особенному. Кто-то вслушивался в каждый визг природы и отклик оглушенного сердца. Замечал свист своего дыхания. Иногда узнавал рокот авиамотора где-то вдалеке. Никого не было в округе. Хорошо слышалась тишина. Кто-то внимал даже своим немногим мыслям, вырастающим из наплывных картин детства, которые почему-то теперь часто лезли в чугун головы, так жаждущей пустоты, такой же естественной тишины, какую снаружи ловили уши.
Течение времени Кто-то ощущал каждой клеткой кожи. По его покрову будто ходили какие-то стрелки, задевавшие нервы, которых раньше и не было. Циферблат этих часов скрывал чудной, завуалированный ряд быстротечных мер, известных только его сердцу и сгорающих несравнимо скорее, чем обыкновенный часовой ход. Кто-то уже понимал, с чьим единственным механизмом придется их смерить. Недавно воспринятый рецепторами их странный час гулом резонировал с гармоничной тишиной природы, заставляя одновременно и прислушиваться, и отстраняться от внешних звуков к рокоту внутри себя, с тягучим, медленным, ленивым нарастанием ревущему, как приближающийся водопад.
Когда Кто-то погружался в дремоту под навесом дерева, ревущий поток становился полноводнее, и его рев, неприятно навязчивый, становился невыносимым и пробуждал Кого-то к наружной звуковой оболочке. В такие пробуждения Кто-то отчетливо ощущал эту дисгармонию между тишиной природы и шумом судьбы. Но Кто-то, несмотря на контрасты потока внутренних чувств и восприятия обволакивающей его, естественной тишины, так же, пусть боле неосознанно, подсознательно, чем следил за декадансом, наблюдал за гармонией.
Непонятная, идиллическая гармония была во всем его неподвижной позе у корней дерева, в его спокойном и тяжелом взгляде, в его открывшейся жадности дыхания. Кто-то чувствовал себя естественно, как никогда прежде. Эта грустная гармония сопровождала Кого-то вместе с током часов по коже, когда фигура приподнялась и вышла из сеней дерева, задев щекой ласкающие листы. Кто-то шел вдоль дороги. По ней почему-то не прокатилась ни одна машина, не прошелся ни один путник. Кто-то внимал трекотаниям и жужжаниям полевых музыкантов. Показалась деревня. Кто-то свернул с шоссе и немного медленнее побрел по дорожке между низкими хатами, которые оглядывал, замечая то трещину, то сползающую краску.
Кто-то отворил скрипучую калитку, отозвавшуюся молящим стоном, а когда закрывал, напомнившую скулящую далеко-далеко собаку, и вышел на дворик. У накрытого раскладного стола суетились знакомые женские силуэты, рядом смеялась пара нетерпеливых детей, поодаль от них копалась в огороде пара взрослых. Кто-то подошел к стоявшей со всеми рядом яблони и, опираясь на нее, всех зазново рассматривал. Детям как-то улыбался, то сладко, то горько, горестно. В кармане брюк перестала жечь скомканная справка, приговор привидений в халатах.
Всех подозвали к столу, на котором в розетках красовалась клубника со сливками. И Кто-то низким полухрипом, похожим на скрип калитки, сказал, почти не слышно за другими голосами, как бы про себя:
- Банкет.