Папа часто читает мне книжки. У нас есть толстый сборник "Сказок братьев Грин", - эту книжку я однажды испортила, подрезав снизу все страницы, потому что мне показалось, что книжке необходимо сделать "причёску". Ведь книжка была лохматой, как говорила мама. Её часто читали, и страницы стали торчать и выпадать. Я хотела поправить её внешний вид, и с гордостью сообщила родителям, что книжка теперь в полном порядке, - но они почему-то не обрадовались, а стали ругать меня, - и в наказание папа положил книжку высоко-высоко, на полисандровый шкаф. И теперь я не могла достать её, и только видела её толстый растрёпанный бок.
Там же лежали теперь и цветные карандаши. Папа сказал, что надо сделать перерыв в рисовании на месяц. Он пришёл с работы не в духе, а я сообщила ему, что мои пальчики от рисования стали кривыми, - так мне показалось, - и в ответ на это он положил коробку с карандашами на шкаф. Моё сердце защемило от тоски и горя, я буквально потеряла дар речи, оттого что он так поступил. Мне стало так больно и грустно, на глаза навернулись слёзы, и я осталась сидеть на диване, потупившись, и ощущая разрастающуюся в душе пустоту. В голове было горячо от слёз сдерживаемых рыданий, и я не могла ничего сказать и обьяснить папе, ведь совершенно нет повода наказывать меня столь сурово: это пустяки, мои пальчики вовсе не пострадали оттого, что держали карандаши и много рисовали. "И зачем только я сказала ему!" - одна и та же мысль вертелась у меня в голове.
Некоторые действия родителей моя душа отказывалась принять. Они чрезмерно опекали меня порой, обращали внимание на всякие пустяки, связанные с моим самочувствием, и не хотели дать мне никакой самостоятельности. Даже из детского сада, который находился на первом этаже нашего дома, мне нельзя было приходить самой, и папа непременно вёл меня по улице через парадный вход, хотя имелся запасной выход, открытый во двор, почти рядом с нашим подъездом.
"Сказки братьев Гримм" так и лежали на высоком шкафу, а у меня вместо них были теперь открытки с иллюстрации к этим сказкам, и больше всего мне нравилась картинка под названием "Пряничный домик". На ней была изображена уютно расположившаяся в лесу чудесная избушка, сделанная из пряников, конфет и печенья, раскрашенных в разные цвета. В окна были вставлены прозрачные леденцы , труба была сделана из шоколада. Рядом стояли мальчик и девочка, одетые в шубки, и в руках у них были зажаты пряники, взятые прямо со стены дома. Как было б замечательно иметь такой домик из сладостей, имеющихся всегда под боком, стоит только протянуть руку!.. В сладком меня ограничивали. Мне всегда хотелось узнать, о чем говорилось в сказке про "Пряничный домик", но такую сказку в книжке мы не нашли.
Время от времени папа приносил какую-нибудь новую книгу, или доставал с полки стеллажа жёлтый томик из собрания сочинений Алексея Толстого, и они с мамой по очереди читали мне "Приключения Буратино". Когда меня усаживали за стол, то вместе с супом и гуляшом с пюре я поглощала очередную главу из этой сказки. А когда она закончилась, я требовала читать её снова и снова, и приключения длинноносого любопытного деревянного мальчишки, кота Базилио и лисы Алисы долгое время были моей настольной книгой. Особенно мне нравилось, как папа изображал Дуремара, тонким противным голосом верещавшего про пиявки, и громовой бас Карабаса-Барабаса. А маму я всегда просила почитать про черепаху Тортиллу, нырявшую в пруд за золотым ключиком.
Тоненькая книжечка про Мальчиша-Кибальчиша, которого казнили злые буржуины, тоже была в ходу, хотя и не нравилась мне: гибель отважного Кибальчиша всегда вызывала протест и слёзы. Я хотела, чтобы у этой истории был другой конец. Я требовала наказать буржуинов и восстановить справедливость, и всякий раз добавляла от себя новые строчки, которые, якобы, были в книжке: о том, что на самом деле Мальчиш сам расправился с буржуинами, и им не удалось его уничтожишь.
Примерно в то же время мне купили разрезную азбуку с буквами, которые надо было раскладывать по кармашкам. Буквы я знала, но несколько страниц с разрезными слогами показались мне очень скучными. Мне очень хотелось научиться читать, - но не слоги, а книги.
Как замечательно было сидеть рядом с папой на диване, забравшись с ногами, и, обняв папу за руку, прижиматься щекой к его плечу и слушать очередную интересную историю. Его глаза за стёклами очков были такими добрыми и родными. Я смотрела на его лицо и чувствовала тепло его руки. Он читал мне долго, с удовольствием, а когда снимал очки, на переносице у него оставалась красная полоска, и он становился совсем не похожим на себя. У него был прямой нос и правильные черты лица с тонкими четкими бровями, немного растерянное выражение во взгляде, так как без очков он совсем плохо видел. Черные волосы его были мягкие и начинали слегка седеть на висках. Папа казался мне очень высоким, так как мама не доставала ему до плеча. Его глуховатый голос был тихим, и громко говорить он не любил, - но ему и не надо было повышать голос: он никогда не сердился.
.
Весной к нам приехал из Т... мамин брат, дядя Боря, ему скоро предстояло служить в армии. Он был весёлый и любил шутить.
"Скажи "рыба", - говорит мне Боря, - но у меня получалось "лыба", - что похоже на слово "улыбка", и дядя Боря смеялся. Он привёз фотоаппарат и фотографировал всех нас в доме и на улице. Я надеваю то берёт, то красную шапку и изображаю разных персонажей. Когда я в берете, меня называют "Гаврош", и папа рассказывает про Париж и французского мальчика, который жил на улице, и ночевал в брюхе деревянного слона, стоявшего на площади. На оставшихся с тех времён фото папа и дядя Боря в костюмах и очень похожи друг на друга, потому что оба в очках. Я сижу между ними в светлом пальто на скамейке и держу в руках мяч.
Папа играет с дядей Борей в шахматы за маленьким круглым столом, а я раскрашиваю картинки в книжке-раскраске. Так мы проводим воскресные дни. Папа сказал, что закрашивать надо так, чтобы не оставалось пробелов, и я очень стараюсь. Меня хвалят за аккуратность и ровную штриховку. Иногда мы смотрим телевизор, - и мне потом снятся сны на темы увиденного. Я даже до сих пор помню один сон о войне после просмотра фильма. В нем было много крика, грохот канонады, бегущие с оружием в руках солдаты, - и история двух детей, брата и сестры.
Утром мама заплетает мне маленькую косичку на макушке и завязывает бант, чтобы дядя Боря ещё раз сфотографировал меня перед отъездом. Мне очень нравится такая причёска. Но "твои волосы слишком тонкие", - говорит мама. Она не соглашается отращивать их мне и считает, что меня надо подстричь. Это слово пугает меня. Мне почему-то кажется, что мои волосы вовсе не тонкие, а толстые, как макаронины, и длинные до пола. Я вижу себя сидящей в парикмахерском кресле с длинными белыми трубочками макаронин-волос, к которым подносят острые ножницы. Они кромсают и ранят мои волосы, и им ужасно больно. На срезе каждого волоса выступает кровь.
Ночью мне снова снится сон, в котором я осознаю, что не сплю. На этот раз я продолжаю свой путь, выйдя за ворота из двора с нападавшей на меня собакой. Я пересекаю дорогу и иду на рынок. Под навесом у прилавков много народу, я прохожу по ряду с торговцами и вижу женщину в платке, которая стоит за прилавком. У меня вдруг появляется желание крушить всё вокруг. Я знаю, что это сон, и во сне всё позволено. Я хватаю огромный нож с деревянной рукояткой и разбиваю в щепки длинные деревянные столы. Я проношусь вихрем по скамейкам и разрушенным лавкам торговцев.
Иногда мы с дядей Борей, мамой и папой все вместе ходим гулять, и однажды весенним вечером, у булочной, которая на углу, через дорогу от нашего дома, вдруг выскакивают с криком - "Это он! Вот он!" - тёмные фигуры каких-то людей. Они несутся огромными прыжками, я вижу, как они зависают в воздухе, словно при замедленной съёмке, широко раскидывая согнутые в прыжках ноги и руки, и сбивают папу с ног, так что он катится, переворачиваясь, по асфальту. "Толя!!!" - отчаянно кричит моя мама каким-то чужим тонкими голосом. С папиной головы срывают темно-синий берет, который он всегда носит, с лица его сваливаются и отлетают в сторону очки. Над ним замахивают руки, но кто-то кричит: "Не тот! Это не он!" - и тёмные фигуры, совершая свои дикие прыжки, исчезают так же внезапно, как появились. Мама, в своём светло-розовом костюме и в туфлях на каблуках подбегает к папе и помогает ему подняться. Дядя Боря находит отлетевшие на дорогу очки. Собирается толпа из прохожих, люди говорят, что один из нападавших был с ножом. Меня переводят через дорогу, поближе к дому. Все обсуждают случившееся. Мой папа только что чуть не погиб от рук бандитов.
После отъезда дяди Бори, который начал свою службу в армии ( его отправили на Дальний Восток), нам через некоторое время предстоял переезд на новую квартиру. Её получение было связано с проблемами, потому что на квартиру претендовали также наши соседи, которые жили в соседних двух комнатах, так как они жили здесь дольше, чем мы, и у них было двое детей. Однако, новую квартиру получил всё же мой папа, поскольку в новом доме были только двушки, а соседям полагалась трёхкомнатная. Но они обиделись на нас, посчитав, что с ними поступили несправедливо.
Начали собирать вещи и двигать мебель. В центре комнаты, по-прежнему, стоял круглый стол, но места было мало : всюду лежали картонки и коробки, в которые складывали одежду и посуду.
Вскоре меня свозили посмотреть нашу новый дом, который находился в центре города, около Оперного театра. Сразу за углом было место работы моего папы - красивое серое здание с широким крыльцом, колоннами и балюстрадами, портиком и двумя крылами, - Совнархоз.
Мы поднялись на последний этаж по лестнице нашего дома, пахнувшей краской и штукатуркой. Квартира была малометражной, и наша комната в коммуналке показалась мне гораздо веселее и просторнее: в ней были высокие потолки, лепнина на стенах, выгнутые прутья ограды на балконе и большая прихожая. Здесь же прихожая была совсем крошечная: чуть более одного квадратного метра.
Папу мы застали за работой: он скоблил пол, покрашенный не желавшей высохнуть краской: при каждом прикосновении краска сдвигалась и застывала буграми. Папе пришлось сдирать этот корежившийся слой и красить пол заново. Всюду лежали газеты, по которым мы передвигались, чтобы не испачкать обувь.
В квартире были две смежные комнаты, кухня и кладовка. Маленький балкон с простой железной оградой выходил на проезжую часть.
Через некоторое время мы перевезли вещи и вселились в новое жилище.
Первое время с нами жила бабушка Вера. Она приехала на время переезда и осталась помогать, так как меня надо было возить в детсад через весь город. Во дворе нового дома тоже был детский сад, но мама сказала, что я буду ходить в прежнюю группу, так как мне оставалось немногим больше года до школы, а в новом детсаде к тому же не было пока свободных мест.
В этой новой квартире было грустно. Низкие потолки малометражки делали её слишком тесной, за окном виднелся унылый пейзаж с почерневшими от старости деревянными домами, и проезжая часть, - сновали машины, солнце заглядывало в окна лишь по утрам, и его лучи освещали маленький кусок стены в спальне, а остальное время дня в квартире было сумрачно.
В спальне поставили три кровати с железной сеткой и никелированными спинками. Комната была маленькая и узкая, но мама хотела, чтобы у бабушки была кровать, когда она будет приезжать. Родители спали на диване в большой комнате. Папин письменный стол с двумя тумбами, шкаф, стеллаж и большой круглый стол поставили так же, как они стояли на старой квартире, но, поскольку места в большой комнате было меньше, получилось не так красиво, как прежде. Зато теперь мы располагали своей кухней и ванной, и у нас не было соседей, говорили мама и бабушка. Это преимущество и расположение дома в центре, рядом с работой папы, было единственным плюсом, и они решили радоваться такому обстоятельству, чтоб не расстраиваться. Папа сказал, что новая квартира стоила ему седых волос, так как её получение прошло не очень гладко. Однако, он согласился с мамой о том, что считать переезд на новое место неудачным не стоит, потому что мама твёрдо сказала, что "всё хорошо, и чего нам ещё надо". К тому же он не ставил на первое место быт и всегда обходился минимумом удобств.
Наведением уюта занялась мама. В кухню купили стол и узкий высокий шкаф для посуды, а также холодильник "Ока", который надо было с силой дёргать за ручку, чтобы открыть. В те времена у людей не было никакого выбора при покупке мебели и предметов домашнего обихода, и даже этот неудобный холодильник мы смогли купить только после того, как записались в очередь и прождали несколько недель. Для хранения продуктов использовали также шкаф под окном на кухне, в котором было отверстие на улицу, которое затыкали деревянным бруском. Зимой этот шкаф мог быть заменой холодильнику. На широких подоконниках у нас теперь стояли горшки с цветами, - мама посадила столетник и белые цикламены.
На кухне было ужасно тесно, моё место за столом находилось у раскалённой батареи. Из-за жары форточка почти все время была открыта, а в маленькой комнате пришлось даже закрутить винтиль у батареи, который сразу же сломался, и с тех пор батарея всегда оставалась холодной. Строители сделали всё весьма не добросовестно.
Теперь в детский сад меня отвозили на трамвае, который долго тащился по городу, гремя и раскачиваясь. Я сидела на руках у бабушки, в чёрной шубке, меховой леопардовой шапке и перебирала билетики, которые мы покупали у кондуктора. Мне было спокойно и хорошо с моей бабушкой, и к детскому саду я тоже привыкла, и равнодушно отбывала в нём дни, как обязательную повинность.
Мама иногда заплетала мне на ночь косички, и от этого волосы утром становились кудрявыми. Я смотрела на себя в высокое зеркало, стоявшее у входной двери нашей старшей группы, и казалась себе очень красивой. Волосы были пышными и волнистыми, и рассыпались в стороны по моим плечам. В детском саду я почти ни с кем не дружила, только с Павликом. Мы играли с ним и другими мальчиками в войну, и Павлик был командиром, а я его женой. "Ах, я ранена,"- говорила я и опрокидывалась навзничь в сугроб, - "Мне нужна операция." Павлик быстро "зашивал" мне рану и говорил, что всё в порядке. Он обнимал меня, и мы с ним целовались. Я ощущала себя в каком-то очень радостном состоянии оттого, что Павлик выбрал меня для игры в войну и сделал своей женой. Он мне ужасно нравился. Он целовал меня в лоб. Мне жаль было с ним расставаться в конце дня. Приходил папа и забирал меня домой.
Погода стояла очень холодная, иногда на улице было 40 градусов мороза. В такие дни ветки деревьев покрывались инеем, а воздух становился таким острым, что им невозможно было дышать, и мне поверх шапки надевали шаль, а папа засовывал мне между шалью и носом платок, так как ему казалось, что шерсть будет колоть мне лицо.
В детском саду было прохладно, и я носила мягкие сапожки и шерстяную кофту. В карман мне клали яблоко, и по обычаю его кусали все, кто приходил в эти морозные дни в группу.
Несмотря на холодную погоду, каждый день мы выходили на прогулку, и наша новая воспитательница Зинаида Поликарповна, весёлая и любившая напевать, завязывала нам шарфы поверх воротников и натягивала башлыки на головы.
На улице светило яркое солнце. Вторая прогулка была вечером, в темноте, при свете фонарей.
Иногда нас оставляли в помещении, и мы ждали родителей в группе. Нам раздавали листки бумаги, и можно было рисовать. Мои рисунки всегда хвалили.
Помню, как в группе проводили экспериментальное занятие. Пришли незнакомые люди, детей посадили за столы, поставили чашки с синей краской, и велели всем рисовать многоэтажный дом с окнами, проводя толстые жирные линии. На этот раз на мои рисунки никто не обратил внимания, но все хвалили какого-то мальчика, у которого дом получился наиболее похожим. Он правильно выбрал толщину линии, и его рисунок положили в отдельную папку, и рекомендовали ему заниматься в кружке. Мне запомнился этот день оттого, что было много народу и стоял какой-то ажиотаж. Рисунки других детей, развешанные по стенам, получились совсем не интересные и одинаковые у всех - какие-то решетки вместо домов. Однако, их собрали и вложили в толстую тетрадь в клетку, исписанную мелким почерком в каждой строке.
Дома я тоже часто рисовала, и однажды, глядя на иллюстрации в детском журнале, скопировала несколько картинок. Получилось очень похоже, и папа обратил на это внимание. Но меня не стали обучать рисованию, - у родителей были другие планы.
(Продолжение : http://www.proza.ru/2016/09/05/445)