Бриллиантовая рука
Признаться, мы приступаем к анализу этого фильма с некоторым волнением. Дело в том, что из всех «золотых» фильмов Леонида Гайдая этот является самым «золотым», из всех легенд, окружающих его фильмы, этот, безусловно, самый легендарный. Конечно, невероятно сложно выстраивать фильмы Гайдая по местам в иерархии. Но «Бриллиантовая рука» не может не занять в ней первое место. Уж слишком все сошлось! Зрители не дадут здесь соврать. Ведь именно эта комедия в 1995 году в результате опроса зрителей телеканала РТР была признана самой лучшей, наиболее совершенным творением режиссера . Добавим, что это и наиболее кассовая его картина. В прокате она заняла первое место и по опросу журнала "Советский экран" опередила даже "Новые приключения неуловимых" (фильм посмотрели 77 млн. против 66 млн. у «Неуловимых»).
Последний факт особенно примечателен. «Неуловимые мстители» - насквозь идеологизированный советский боевик, коммунистический вестерн, в котором четверо подростков, квартет «красных дьяволят», побеждают чуть ли не всю белую армию. Чудовищная трагедия русской гражданской войны подается в каком-то романтическом, вальтер-скоттовском стиле: возникает ощущение, что братоубийственная бойня – это едва ли не война белых (то есть красных) с индейцами. Тем не менее, советский зритель конца 60-х предпочел криминальным приключениям красных дьяволят веселые приключения героев «Бриллиантовой руки». Герои с твердой идеологической основой, уничтожающие врагов советской власти, оказались бессильны перед персонажами «Бриллиантовой руки», - людьми с не очень «правильным» поведением, да еще и отпускающими шуточки, крайне сомнительные с точки зрения власти Советов. Не больше, не меньше, но Гайдай, независимо от своих намерений, здесь нанес символическое поражение официальному режиму.
Это позволяет сказать и о том, что советский человек не был до такой степени рабом и бездушным роботом тоталитарной системы, как это иногда представляется. Казалось бы, только что советскими танками раздавлена «пражская весна» («Бриллиантовая рука» снималась как раз в это время), и все советские люди, за исключением нескольких выродков, единогласно поддержали это подавление свободы, и вдруг.. И вдруг официальная идеология проигрывает фильму, где главный положительный герой (между прочим, участник великой отечественной войны!) поет «А нам все равно»! Как бы там ни было, но советские люди интуитивно предпочли хохмы Гайдая, а не серьезные лица воинственных красных подростков, побеждающих орды врагов. И здесь ничего не могли сделать даже танки, ибо смех разрушает патологическую серьезность любого тоталитаризма. Русский философ и литературовед Михаил Бахтин как-то сказал: «Классовый идеолог никогда не может проникнуть до ядра народной души: он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и циничной (снижающей) веселости, с карнавальной искрой веселой брани, расплавляющей всякую ограниченную серьезность» . Но Гайдай не был классовым идеологом и потому проникал до смеховых глубин народной души, - этого-то и не могли ему простить всяческие идеологи.
В каждом из «золотых» фильмов Гайдая немало искрометных и остроумных фраз. Но здесь их количество просто зашкаливает: фильм давно растаскан на цитаты как никакой другой. Как если бы он был поставлен по выдающемуся литературному произведению. Если хотите, в этом фильме чувствуется определенная каноничность. Теперь с ним будут сравнивать все российские комедии. И до сих пор ни одна сравнения не выдержала. Да и кто выдержит этот громовой разряд смеха? Так что очевидно замечание: «Представьте себе - вы никогда больше не увидите "Бриллиантовую руку" - волосы дыбом встанут» . Конечно, ведь это «священное писание» русской комедии! В этом смысле абсолютно прав М. Брашинский: «Бриллиантовая рука, по сути, определила канон "официального диссидентства" подмороженной оттепели с его иносказательными песенками, двусмысленными шуточками и легким социалистическим абсурдизмом (впервые после романов Ильфа и Петрова породившим новый фольклор)» .
Особенно обратим внимание на последний факт. Фразы из картин Гайдая действительно вошли в советский фольклор, но фразы из «Бриллиантовой руки» засели в нем так прочно и глубоко, что порой и не сразу вспомнишь, что впервые это сказали именно герои гайдаевского шедевра: это не гигиенично! зато выгодно, удобно и практично! я должен принять ванну, выпить чашечку кофе; будет тебе и ванна, и кофе, и какава с чаем! шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! за чужой счет пьют даже трезвенники и язвенники; чтоб ты сдох! чтоб я видел тебя в гробу у белых тапках! чтоб ты жил на одну зарплату! Это до сих пор свежо, а последнее – по-прежнему актуально в России. И не так уж важно, кто это сказал. Это снова сражает наповал, как и сатира тандема Ильф-Петров. Поэтому сравнение с главными советскими сатириками не случайно: по ходу «Бриллиантовой руки» не раз ловишь себя на мысли, что так, наверное, мог бы шутить великолепный Остап Бендер, если бы он, конечно, дожил до конца 60-х. Пожалуй, нигде больше юмор Ильфа и Петрова не имел продолжения в советскую эпоху, за исключением творчества Гайдая.
Разумеется, у кинокритиков, как всегда свой, весьма оригинальный взгляд на вещи. Тот же Сергей Добротворский опять видит в шедевре Гайдая скрытые цитаты из Хичкока. Имеется в виду эпизод, когда Геша Козодоев, убедившись, что «клиент готов», встает из-за ресторанного столика и отправляется «позвонить мамочке». Добротворский настаивает, что это прямая реплика из «Севера через северо-запад»: шпионские страсти начались с того, что герой Кэри Гранта точно так же отправился «звонить мамочке» в тот момент, когда посланцы нескольких разведок с нетерпением ждали, кто из посетителей ресторана откликнется на кодовое имя таинственного спецагента. Кстати, следующий затем у Гайдая культовый микросюжет о «Володьке, который сбрил усы», как полагает критик, в целом повторяет схему хичкоковского триллера, классическую формулу «не тот человек» . Что ж, кинокритику – кинокритиково…
Особую роль в данной картине играют песни. Среди них выделяются две композиции: одну исполняет герой А. Миронова Геннадий Петрович Козодоев («Остров невезения»), а другую - герой Никулина Семен Семеныч Горбунков («А нам все равно»). Вновь предоставим слово композитору Зацепину: «Я показал мелодию Леониду Иовичу, и он сказал: «Это то, что надо». Но Дербенёв сначала написал совсем другие стихи, где рефрен был такой: «Пусть я пороха не выдумал и Америк не открыл вовек, что-то та-та-та-та — я простой советский человек». Он оттолкнулся от сценария, в котором было написано: «Песня простого советского человека». Дербенёв так и написал. И Гайдай этот текст принял. Я прочитал и говорю Дербенёву: «Леня, я музыку написал не для такого текста. Здесь это не годится. Ты думаешь, кто-нибудь станет на улице петь про „советского человека“? Добровольно? Как ты себе это представляешь?». Тут Дербенёв обиделся: «Вот ты всегда такой… Гайдай принял, а ты нет». Но я его убедил: «Леня, ну зачем про „советского человека“? Это же слишком официально, и сразу какая-то скука казенная». Он долго не упирался и написал песню, которую назвал «А нам все равно». И, знаете, как-то она проскочила, не вырезали ее цензоры Госкино .. Видимо, дело спасло то, что ее пел Юрий Никулин» .
Опять мы видим, что Юрий Никулин стал палочкой-выручалочкой для Гайдая: крамолу, которую не простили бы другим, прощали ему как всенародному любимцу, чье обаяние было способно превзойти даже цензурные преграды. Сравните: песня про «простого советского человека», и песня «про зайцев», которым, к тому же, еще и все равно.. И самое любопытное, что Гайдай был готов принять именно первый вариант.. Но в том-то и гениальность этого режиссера: пусть разум подсказывал, что надо принять песню про «советского человека»; однако интуиция говорила обратное, - «зайцы» лучше, без этого будет не смешно, не по-гайдаевски, - и он предпочел разуму интуицию, и готов был отстаивать эту песню даже перед цензурой. Только вообразите, что незабвенный Семен Семеныч в полупьяном виде пел бы про простого советского человека! Фильм потерял бы от этого очень много, а цензура могла бы не пропустить и такой вариант: разве петь в нетрезвом виде про советского человека не есть его полная дискредитация?
Со второй песней тоже связана весьма интересная история. За несколько лет до этого Эльдару Рязанову пытались запретить фильм «Человек ниоткуда» (1961) под тем предлогом, что нельзя обижать «наших африканских братьев», которым СССР, как известно, строил социализм . А у Гайдая подобная тематика прошла. Появились на свет «несчастные люди-дикари, на лицо ужасные, добрые внутри». Последнее выражение можно было бы счесть формулой советского человека: снаружи ужасные, внутри – добрые, но все же дикари.. Да еще «дети понедельника», поэтому «что б они ни делали, не идут дела»: значит, родились не в то время, не в ту эпоху, в несчастливые времена. Звучит как-то страшновато и довольно подозрительно: уже минуло 50 лет советской власти, - что же, дела-то так и не идут? Какое-то тотальное невезение, или что-то не так изначально? Вообще говоря, песня «Остров невезения» местами походит на нечто вроде альтернативного гимна СССР: симпатичные дикари, живущие на проклятом и невезучем острове, где нет календаря, и все, что ни делай, получается из рук вон плохо. Или, быть может, здесь намек на кубинскую революцию Фиделя Кастро и «остров свободы»? Ведь остров-то, из песни, скорее тропический – крокодилы с кокосами.. Кстати, Александр Зацепин тоже усматривает в тексте этой песни крамолу: «Я не думаю, что Дербенёв умышленно писал антисоветский текст, нет. Это было просто… в генах, в крови, в воздухе ощущалось… Написалось так - и всё. Потом, конечно, Миронов исполнил ее просто гениально» .
Опять-таки, песню спасло блестящее исполнение. Хотя соскальзывание этой песни в джаз, а в конце композиции явное подражание Миронова Луи Армстронгу вряд ли могло вызывать восторг у начальства. Тем не менее, Гайдай упорно защищал эту песню, хотя на худсовете от него требовали ее выбросить, поскольку она, дескать «тормозит» действие картины. Так или иначе, но эти две песни были чудовищными с точки зрения официальной идеологии, - что бы там ни замысливали их авторы, они неизбежно порождали ряд нежелательных ассоциаций. Поэтому в Госкино после просмотра сказали: «Что-то слишком мрачно для комедии. И какие такие зайцы? И что это им все равно? Надо еще разобраться». То-то Геша Козодоев говорит: про зайцев, Сеня, это не актуально. Еще бы! Актуально было бы петь «и Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди».
«Остров невезения» - тоже песенка сомнительная. «Что это за остров, где вообще ничего не получается? Что вы имеете в виду?» . Конечно, «товарищи» задавали правильные вопросы: «разобраться» было надо. Но это сложно. В том-то и дело, что, скорее всего, ничего не «имелось в виду». Это просто две абсурдистских песни «ни о чем», песни людей, которым наплевать на идеологию, которые просто хотят быть. А в советской стране нельзя просто быть, - надо быть так, как завещал великий Ленин. Вот это колоссальное несоответствие и порождало нежелательный ассоциативный ряд: песни про зайцев и невезение рассматривались как нежелание маленького человека стремиться к великим целям и жить согласно великим идеалам. Маленьким людям хочется, чтобы их оставили в покое и просто не мешали. И тут начинается поиск намеков, и таковые намеки легко обнаруживаются не потому, что они есть на самом деле, но в соответствии с духом этих песен, нарочито асоциальных, не предполагающих никакого общественного статуса у героев. Впрочем, в новейшее время в песнях из фильма Гайдая стали видеть другие намеки: якобы в песне «А нам все равно» он предугадал «новых русских». Забавно, но и это свидетельствует о том, что актуальность этих песен не ушла в прошлое.
Если в предыдущих фильмах Гайдая речь могла идти скорее о полунамеках, то в этом картине присутствуют уже намеки, и притом в большом количестве. Что это за главный положительный герой? Уже Шурик в «Кавказской пленнице» сомнителен с точки зрения образца морального поведения, а здесь.. Поехал, понимаешь, Семен Семеныч за границу, оставив жену с ребенком дома, - что это его так за границу потянуло, да еще и по «буржуазным» странам? Ну, ладно, поехал, так поехал, но он ведь на свою голову (точнее, руку) еще и приключений привез! В этом смысле прав очаровательный контрабандист Лёлик (А. Папанов): лопух! Действительно, полный лопух. Но этого мало: то Горбунков напивается до поросячьего визга с контрабандистом Гешей, то готов вот-вот изменить своей жене, причем дважды, - сначала с восточной путаной, а затем и с нашей обворожительной блондинкой, то 500 рублей в кепку кладет, - просто какой-то недоумок, а не образцово-показательный советский человек. Неужто товарищ Гайдай хочет сказать, что такому персонажу можно подражать? Или он намекает, что советские люди могут быть только такими? Конечно, Гайдай снимал комедию, а не фильм «Жизнь комиссара», но в СССР и комедия должна быть идеологичной, давая положительные примеры. А тут такое.. Когда председатель Госкино Романов посмотрел «Бриллиантовую руку», он сказал Гайдаю: «там у вас и про дикарей, про черных снаружи и добрых внутри, и про пьянство, и какой-то секс, и голые бабы. Что, вы там все с ума посходили на „Мосфильме“?!» .
Начался дикий скандал. Естественно, потребовали вырезать большое количество сцен. И здесь Леонид Гайдай не в первый раз проявил свою гениальную находчивость. Как известно, в фильме существует укороченная вторая серия «Костяная нога». Когда Гайдай сдавал картину в Госкино, он приклеил в конце второй серии чудовищный атомный взрыв. Когда председатель Госкино Романов в конце увидел атомный взрыв, он едва ли не упал в обморок. И стал кричать: «Леонид Иович, ну атомный взрыв-то при чем?». Гайдай сказал: «Это надо, чтобы показать всю сложность нашего времени». От него требовали убрать именно эти кадры взрыва как совершенно чудовищные, ведь мы же за мир и против атомной войны, но режиссер настаивал на своем, утверждая, что в противном случае картины вообще не будет. Тут все бросились его уговаривать: «Леонид Иович, что вы делаете? Ради Бога, пусть дикари остаются, пусть остается песня про понедельники, что хочешь, только убери атомный взрыв». Гайдай непоколебимо стоял на своем. В конце концов договорились, что три дня он будет думать. Через три дня режиссер все же согласился убрать атомный взрыв. Итак, ядерный взрыв удалось предотвратить. Его аккуратно вырезали . Из "Москвича" вместо бомбы выпал страдалец Семен Семеныч. Мир во всем мире восторжествовал. Правда, Горбунков в результате падения сломал ногу. Но в выигрыше оказались все.
Через 2 дня картину неожиданно показали Брежневу. К счастью для Гайдая, она ему понравилась. И никаких поправок больше не было. Можно сказать, что это была единственная картина Гайдая, почти не пострадавшая от цензорского надзора. Поэтому в ней больше личного, выстраданного, умного. Тут надо сказать о том, что роль Леонида Брежнева в советском киноискусстве была особой. Многие картины показывали ему лично, и он выступал, по сути, в роли главного цензора, тем более что был заядлым кинолюбителем и смотрел фильмы чуть ли не каждый день. И порой именно он «пропускал» фильмы к зрителю. Например, в начале 70-х был создан фильм «Белорусский вокзал», который цензура не пускала на экран, полагая, что в фильме не в лучшем свете представлена московская милиция. Однако в фильме есть эпизод, где показано, как через много лет встретившиеся однополчане поют песню о десантном батальоне, в котором они когда-то служили. Эта песня тронула Брежнева до слез, и фильм был разрешен. Сходная история была и с фильмом «Калина красная» Василия Шукшина. Там есть эпизод, когда герой, бывший уголовник хочет навестить мать, но не решается показаться ей, и, отойдя от своей избы, рыдает и падает на траву возле полуразрушенной церкви. Эту сцены требовали убрать цензоры – советский герой не может плакать возле церкви. Но в этом месте фильма Брежнев прослезился и картину «пустили» .
В нашем случае знаменитая брежневская «сентиментальность» помогла и фильму Гайдая. И это при том, что в картине есть эпизод с явным намеком на «дорогого Леонида Ильича». Дело в том, что в фильме есть сцена прощания Лелика с Козодоевым. Мощный поцелуй взасос между двумя мужчинами в данном случае вовсе не намек на гомосексуальность, а просто дружеский подкол главного менеджера страны Л.И. Брежнева. У генерального секретаря была такая особенность укреплять международную дружбу путем крепких мужских поцелуев с представителями иностранных держав. Вот над этой антигигиенической привычкой генсека слегка пошутил маэстро. Леонид Иович говорил, что он имеет право шутить по-родственному над Леонидом Ильичем, как "почти полный тезка" . Интересно, обратил ли Брежнев внимание на это эпизод, или не обратил? Понравился он ему, или нет? Возможно, мы никогда не узнаем этого, но в любом случае, если картина ему понравилась, то это значит, что глава советского государства и коммунистической партии воспринял данный фрагмент «без претензий».
Однажды супругу Леонида Гайдая Нину Гребешкову спросили, о чем снят фильм «Бриллиантовая рука», и она сказала: да ни о чем! Нет, формально это детективная история. Детективный жанр использовался Гайдаем и раньше: люди варили самогон, хулиганили в автобусе, грабили склад и похищали невесту. Здесь же – история из жизни контрабандистов. И, конечно, она заканчивается поимкой преступников и торжеством справедливости. Но – это все же не главное в фильме. Это все форма, а содержание.. А содержание как будто не преследует никаких высоких целей: мы смеемся, потому что нам смешно. Песни ни о чем, фразы ни о чем. Люди никакие. Обыватели, одним словом. И автор с ними на сто процентов солидарен. А ко всяким идейным словам относится в высшей степени скептически. Как вообще, к наличествующему словарному и фразеологическому запасу. Как режиссер, продолжающий традиции немого кино, он слову не доверяет. Но недоверие свое превращает парадоксальным образом в одну из самых сильных сторон своего кинематографического дарования. Слово обнаруживает свою абсолютную пустоту и взлетает, подобно воздушному шару или мыльному пузырю, лопается, обдавая веселыми разноцветными брызгами. Как то и принято на карнавале. С этим противником Гайдай расправляется на его территории к безумному восторгу зрителя. Потому фразы из его комедий давным-давно стали пословицами и поговорками. И все они тяготеют к абракадабре, бессмыслице, "непереводимой игре слов", что-нибудь вроде "Цигель-цигель, ай-лю-лю" .
Сразу замечаешь, что там, где слово развенчано, вывернуто наизнанку, у Гайдая все в порядке . Поэтому-то так популярна прежде всего гайдаевская тарабарщина – в «Пленнице» уже было бессмертное "барбамбия-кергуду", а здесь - "хам-дураля", "цигель-цигель, ай-лю-лю!" и т.д. Его герои пытаются уйти от мира и стать не от мира сего. Но это не религиозный аскетизм, фактически неведомый в СССР, это бегство от мира как бы невзначай. Да, мир встает дыбом, но герои Гайдая только случайно выпив и с непривычки захмелев, устраивают бедлам. Сказано же: "В тихом омуте...". Вот они - тут как тут - и черти, и "хулиганы-тунеядцы-алкоголики, расхитители социалистической собственности". Полные антиподы положительных героев по всем статьям Уголовного кодекса. Но вот сама эта полнота противопоставления подозрительна: уж очень быстро обнаруживается, что правила игры у мирного героя с ними общие, идеальные они партнеры. Объедалы-опивалы-халявщики обитают в мире праздника, где, в противовес повседневности, не надо заботиться о хлебе насущном. Короче, асоциальные эти элементы являют собой потаенный идеал существования для скромных наших героев - и на экране, и в зрительном зале. Потому и легендарная троица Трус-Балбес-Бывалый, и верзила Федя, и элегантный Граф, и амбал с людоедским оскалом и нежным именем Лелик - вечно любимые народные герои. А праздничное карнавальное пространство, в котором они обитают, - съемочная площадка Гайдая.
Гайдай показывает великий соблазн перевернутого мира: герою хочется бежать из социума, и не обязательно потому, что этот социум «советский» и «тоталитарный», а потому, что они не могут устроиться ни в одном социуме, ведь они – типичные маргиналы, несущие крест маленького человека. «Вроде не бездельники и могли бы жить», но не живется им на белом свете: они смеются, чтобы не впасть в отчаяние от ужаса. И лишь в пьяном виде они сходят с ума, приоткрывая завесу иного мира, но не небесного, а скорее вывернутого наизнанку: они перешли бы на ту сторону бытия, но у них есть только этот мир, - реальный или не очень. Здесь можно вспомнить хотя бы знаменитую в перестроечные годы книгу «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева . Хотя у Ерофеева пьянство носит несколько сакральный оттенок и даже обнаруживает в герое некоторую религиозность, чего совершенно нет у Гайдая. Впрочем, в поиске прототипов для «карнавального мира» мы можем дойти и до «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле.
Для нас важно, что этот перевернутый мир хотя и является скрытым идеалом наших героев, но он не подается автором фильма как идеал для подражания. В этом мире герои не смогли бы жить постоянно, ибо потеряли бы свой статус «маленьких», - этот сатирический мир возможен лишь как вытесненный, дополнительный и параллельный мир. Как тут не вспомнить, что в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова некто Хворобьев, монархист в душе и служитель Пролеткульта на деле, думал про себя: «Все отняла у меня советская власть .. чины, ордена, почет и деньги в банке. Она подменила даже мои мысли. Но есть такая сфера, куда большевикам не проникнуть, - это сны, ниспосланные человеку Богом .. в своих снах я увижу то, что мне будет приятно увидеть» . Вот так и герои Гайдая стремятся в сферу, куда не проникнуть никому, где им будет приятно и смешно. И где, в отличие от персонажа Ильфа и Петрова, нет, и не будет Бога. Маленький советский человек раздваивается, существуя и наяву, и в мире своих веселых иллюзий. Эта карнавальная двойственность героя, программно заявленная в его любимой песне про зайцев, была своеобразным выходом за пределы регламентированного социального существования, романтически-пародийным проявлением индивидуального куража. Столь популярная и всегда приносившая большую удачу в кинопрокате формула "свой среди чужих, чужой среди своих" обыграна у Гайдая с редкой язвительностью и в то же время с подлинным сочувствием к маленькому человеку, который вынужден играть не свойственную себе значительную роль (этот мотив не раз использовался и Чаплином и Китоном, перед которыми Гайдай преклонялся всю жизнь) .
Кто такой Семен Семенович Горбунков? С одной стороны, - типичный советский человек, - ничего диссидентского в нем не видно за версту. А с другой – человек, постоянно попадающий в нелепые ситуации, и выходящий из них скорей уж благодаря чуду, чем собственной смекалке. Такой персонаж сильнее всего напоминает главного героя русской сказки, - Иванушку-дурачка. Этот архетип проявляется у Гайдая и ранее: и в Шурике, и в «троице», но здесь данный типаж расцветает окончательно. «Дуракам везет», - гласит русская пословица, и именно это можно сказать о Горбункове. Это персонаж, отмеченный особым знаком. Да, он не от мира сего. В средневековой Руси такие люди, отличающиеся своим странным поведением, отклоняющиеся от нормы, могли называться юродивыми, блаженными. Им помогает только чудо. Таков и Семен Семеныч. Он выходит невредимым из любого переплета, хотя, казалось бы, должно быть все наоборот. Но если русские юродивые избегали зла, потому что были с Богом, то Горбунков – юродивый советский и потому, конечно, без Бога. Юродивые сказали бы, что они живы по милости Божьей, - но почему все так удачно, несмотря ни на что, складывается у Горбункова, не смог бы ответить ни он сам, ни его автор. Сказали бы, что «случайно» или «повезло», «так уж получилось», и, вообще – так написано в сценарии! А кто же пишет сценарий жизни? Это уже вопрос из «Мастера и Маргариты» Булгакова (его задает Воланд в начале романа), но для советской метафизики он запрещен. И наш юродивый Сеня его не задает, - комедия, знаете ли, небожественная.
Если юродивые на Руси были не от мира сего, т.е. от Царствия Небесного, то Семен Семеныч не мог быть из небесного мира, ведь никакого неба для советского человека нет, - потому он - от мира несуществующего, иллюзорного, карнавального мира смешных «перевертышей». На Руси только юродивые могли открыто обличать власть . Герои Гайдая в этом напоминают их. Русские юродивые «бежали» не только «от» мира, но и «к» Богу, но атеистические юродивые у Гайдая бегут только «от»; им некуда бежать, - конечный пункт их бегства либо юмористическая фантазия, где можно оттянуться и покривляться, где можно «не быть как все» в этом придуманном веселом Ничто, либо вернуться обратно, в наш родной советский мир: все-таки у Семена Семеныча жена и дочка.. И в финале картины он возвращает в «реальный мир», где солнце, вода, семейное счастье, - и никаких непродуманных фантазий.
И здесь стоит сказать о религиозной тематике в творчестве Гайдая. В «Бриллиантовой руке», пусть и не слишком навязчиво, но все же осязаемо подчеркивается, что «плохие герои», контрабандисты Лелик и Геша, - люди верующие. В комнате, где просыпается Козодоев, висит православная икона, а сам Геша однажды даже крестится. Но все это превосходит эпизод на рыбалке Горбункова и Козодоева. Там Геннадий Петрович думает, что пропал навеки на каком-то островке песка посреди моря, и вдруг видит мальчика, идущего по отмели. Однако в экстатическом припадке ему видится, что это якобы Христос, идущий по воде; вокруг мальчика даже появляется что-то вроде нимба. И Козодоев, держа в руках палку с трусами Лелика идет вслед за мальчиком.. Звучат религиозные песнопения.. Правда, Козодоев быстро понимает, что это не Христос, и тогда он толкает мальчишку в воду.. Сатирическое обыгрывание религиозных мотивов встречается у Гайдая и в других картинах: в «Операции..» Верзила, думая, что замуровал Шурика в стенах, снимает кепку и тут раздаются звуки заупокойной службы; в «Двенадцати стульях» один из главных отрицательных персонажей – отец Федор (правда, здесь претензии могут быть в первую очередь к Ильфу и Петрову); в «Иване Васильевиче..» это опереточные шутоподобные православные иерархи. В том же фильме есть эпизод, когда Иван Грозный не может выйти из лифта и крестит его двери: лифт останавливается, двери открываются, и они говорит – вот что Крест Животворящий делает. Конечно, это не что иное, как хула на крест. Хотя претензии, в данном случае, опять-таки, могут быть предъявлены перво-наперво к автору экранизированной пьесы Михаилу Булгакову, из которой взят этот эпизод..
Легче всего сказать: Гайдай был советским человеком, что поделаешь! Если уж советские космонавты не видели Бога, то как Его увидеть режиссеру Гайдаю? В оправдание Гайдая можно было бы сказать так: в «Бриллиантовой руке» он высмеивает не столько религию, сколько «плохих людей», прикрывающихся религией. Если контрабандист Геша готов чуть ли не утопить мальчика, которого он только что принимал за Христа, то, видимо, считать его чересчур религиозным человеком нет никаких оснований. Полагаю, что большинство зрителей этого фильма не слишком акцентировали внимание на данных эпизодах: они не самые смешные и в них нет явного обличительного пафоса. К тому же, в карнавальном мире Гайдая отличие положительных персонажей от отрицательных не так уж безусловно, - и те, и другие суть маски, - а что за ними? Это не так просто узнать. Балбес не очень сильно отличается от Семена Семеныча Горбункова: в «отрицательность» одного и в «положительность» другого верится не совсем до конца .
Но, тем не менее, с религией у Гайдая связаны не самые хорошие персонажи. Это оставляет глубокую зазубрину времени в его кино. Еще недавно глава советского государства Хрущев обещал показать по телевизору «последнего попа» и в 60-е годы усиленно взрывали храмы, и вот.. Сложно сказать, каково было личное отношение великого режиссера к религии. Скорее всего, как у большинства людей его поколения, - никакое, - т.е. отрицательное, но не идеологизированное, без агрессии и желания уничтожать. В одном из своих интервью жена режиссера говорит так: «Он вступил в партию на фронте, верующим не был, но всегда в поездках заходил в церковь и ставил свечку Николаю Угоднику. Я удивлялась, но не спрашивала. А когда впервые попала в дом его родителей (на окраине Иркутска у них был дом с участком), увидела такую икону у его мамы...» . Кто может знать все глубины человеческого сердца? Только Тот, в Кого, по всей видимости, не верил Гайдай.. Тут, видимо, стоит задуматься над природой смеха: если смех преодолевает все преграды и нарушает все заповеди, то он опасен, ибо разрушает все самое святое в человеке. Т.е. в смехе может присутствовать и сатанинское начало, нельзя обожествлять смех и смеяться над всем, иначе мир не просто «перевернется» на время, но рассыплется совсем. Понимал ли это Гайдай? Было ли у него что-то святое? Как у участника великой отечественной войны, вероятно, да. Но, увы, при всем при том это было «советское святое», а отнюдь не христианское, отражающее высшую святость - Бога. Полагаю, что советская цензура, не принимавшая многое в «Бриллиантовой руке», не имела никаких претензий к «религиозным» эпизодам в этом фильме: тут все вполне ортодоксально и, к сожалению, в духе «генеральной линии»..
В остальном же, к счастью, Леонид Иович отклонялся от этой линии весьма успешно. Чего стоит хотя бы управдомша, сыгранная блистательной Нонной Мордюковой. Олицетворяющая мелкого советского чиновника, она великолепна в своем упоении властью. Поначалу она заходит к Горбунковым, надеясь получить от них подарок, и получает игрушку-сюрприз, - ящичек, из которого при открытии вылезает нечто ужасно-шутовское и раздается дикий смех. Вот в этом Гайдай: во всех его лучших фильмах есть это внезапное вылезание из черного ящика, этот неожиданный взрыв хохота, когда «серьезные товарищи» ожидают «подарков», а им везде – кукиш, и даже без масла, - и еще глазом издевательски подмигнут . Конечно, после таких «сюрпризов» отношение с истеблишментом неизбежно портятся. «Наши люди на такси в булочную не ездят», - презрительно комментирует героиня Мордюковой поведение Горбункова. «Наши» - это, конечно, советские. Впрочем, она может и по фене говорить, поэтому заявляет милиционеру, охраняющему Горбункова: топай да хазы! – увидев татуировку у него на руке.. Женщина-управдом считает себя вправе регламентировать жизнь своих жильцов вплоть до такой степени, что если они не будут покупать лотерейные билеты, она грозится отключить им воду. Кстати, цензура требовала убрать этот момент: в этом усмотрели намек на обличение власти, - дескать, если советские граждане будут себя плохо вести, то, что же, власть рабочих и крестьян отключит им и газ, и воду?! Да не только это, а еще и кислород вместе с жизнью. В фильме есть характерный эпизод, когда Горбунков, замечая, что у них, на Западе собака – друг человека, нарывается на оригинальный ответ управдомши: а у нас управдом - друг человека! В таких случаях в России говорят: ты хоть сам понял, что сказал?! Означает ли это уравнивание управдома с собакой? И если управдом только друг человека, значит он сам – не человек? Здесь лексика фильма Гайдая особенно упорно требует чтения между строк. И это чтение приносит огромное изобилие плодов.
Вообще, управдомша, олицетворяющая советского человека, - это персонаж, негативный именно своей склонностью к обличениям. Вот она выговаривает жене Горбункова: я не удивлюсь, если Ваш муж тайно посещает любовницу. Это, между прочим, одно из немногих отцензурированных мест в картине. В оригинале все было жестче: я не удивлюсь, если Ваш муж тайно посещает синагогу. Конечно, этого не могли пропустить в советские времена. Как же, у нас пролетарский интернационализм, а здесь, что это, - сионистская пропаганда? Хотите сказать, евреев в Израиль не выпускаем? Или, напротив, что-то антисемитское? В связи с этим эпизодом, возникает вопрос: а возможна ли такая шутка в кино сегодняшней политкорректной Европы? Ведь сегодня шутить про евреев, особенно в США, не принято, - чего доброго, обвинят в фашизме и отрицании холокоста..
Сколько ни смотри «Бриллиантовую руку», всегда обращаешь внимание на ее язык. Вот человек прогуливает собаку (это его обличала грозная управдомша), а тут табличка с надписью "Гулять собак воспрещается!". Понятно, что "Гулять собак воспрещается!" звучит не очень правильно по-русски, но как иначе? "Гулять собакам воспрещается!" будет социально неправильно, т.к. собаки не есть дееспособные граждане . При виде этой таблички вспоминается старый анекдот об уроке русского языка в армянской школе. Помните дети: слово "сол" пишется с мягким знаком, а слово "тарелька" без! А вот, с великим трудом добравшись до условного места Козодоев настойчиво повторяет пароль "Черт побери!", пытаясь обратить на себя внимание... Наконец, сообразив, что иностранцы по-русски не очень хорошо понимают, говорит пароль "по-иностранному": "Чьоёрт побьер-ри!". И только дальше следует знаменитая гайдаевская абсурдистская абракадабра слов на «местном диалекте». А неподражаемый Лелик с его «мэ» и «жо» и «туалет типа сортир»? Порой юмор может быть уловлен здесь лишь при помощи интонации и тембра: «подаришь его бабе цветы, дитЯм мороженое», - инструктирует Лелик Гешу. И что здесь смешного? Однако смеются уже сорок лет. Как все это отразить с помощью абстрактных категорий? Папаша, ты что, глухонемой? Да! Понятно..
Разве не потрясающ внутренний диалог Горбункова с самим собой, когда он, вернувшись с круиза, едет на такси домой? «В самодеятельности участвуете?» - спрашивает у него таксист-милиционер. «Участвую» - автоматически отвечает Семен Семеныч, а затем спохватывается про себя: «зачем я соврал, я же не участвую». Здесь мы видим несовпадение ролей: роли, навязываемой обществом (в самодеятельности нужно участвовать, ведь это социально активный образ жизни) и роли, которую человек играет сам, не участвуя активно в ритмическом бытии советского социума. Одновременно здесь присутствует и страх перед социальной регламентацией – зачем я соврал, я же не участвую во всем этом? А вдруг узнают и.. Недаром Горбунков так излагает свое кредо: я не трус, но я боюсь. Значит, есть чего бояться.
Хотя у Гайдая страх носит комичный характер. То Козодоеву снится страшный сон, где оторванная рука с бриллиантами преследует его. Аналогичным образом и жена Горбункова, видя его забинтованную руку, думает про себя «его пытали..». Последний момент, кстати, заставляет обсудить тему «Восток и Запад» в данном фильме. Уже с первого момента своего появления, Геннадий Петрович Козодоев легко опознается как «западник». И песенку поет какую-то джазовую, «как у них». И костюмчик на нем «не нашего» покроя, и «моделью» подрабатывает, хотя брюки, - вот незадача, - никак не превращаются в элегантные шорты. Да и фразочки типа «пардон» или «отель «Атлантик» с ударением на последнем слоге, - не из нашего лексикона. Поэтому-то смешно, когда Геша говорит стамбульской проститутке, пытавшейся соблазнить наивного простака Горбункова: русо туристо – облико морале. С его обликом это как-то не вяжется: вот если бы эту фразу сказала управдомша..
Она, впрочем, не дремлет и говорит жене Горбункова, что после возвращения с Запада ее муж стал другим. А то как же: вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут. Призрак капитализма бродит в поисках добычи. Вот и верная Наденька думает, что ее мужа пытали. А как иначе: был на Западе, вернулся с загипсованной рукой, - значит, злобные буржуазные вурдалаки гнусно издевались над ее драгоценным Сеней. Да еще и загипнотизировали, - что это он, как заведенный, повторяет: поскользнулся, упал, очнулся, - гипс? Обнаружив у супруга пистолет с крупной суммой денег, Надя спрашивает у него: откуда это у тебя? И получает логичный до абсурда ответ пьяницы и дебошира Горбункова: оттуда. Но для его жены «оттуда» - это с «тлетворного» Запада. Ведь оттуда Сеня привез себе «проблемы» вместе с контрабандистами. Даже песня Горбункова «про зайцев» при всем ее абсурдизме – это «славянофильская» альтернатива «западнику» Геше. Конечно, «на поляне траву зайцы в полночь косили» - это просто какое-то галлюциногенное видение, но все же зайцы – это наше, родное, а крокодилы, которых пытаются поймать незадачливые дикари – это чужое, это «их нравы». К тому же зайцы косят траву, как во всякой советской деревне, да еще трын-траву, - тут уже сказкой попахивает, где темно-синий лес, в котором дубы-колдуны, - а вот у дикарей не растет кокос: таких проблем наш человек никогда не испытывал и не испытает. И вообще, остров невезения – это там, у них, а у нас – остров везения: хорошо в стране советской жить!
Это у них есть недоступная Софи Лорен, которую так и не увидел Сеня и невкусная кока-кола, которая не понравилась ему до отвращения. «Наши люди», - и тут славянофилы и западники сходятся, - любят пиво с водкой, а также шампанское, которое Лелику даже заменяет одеколон. После чего они бьют стекла в ресторане.. Но тут Горбункова, конечно, в очередной раз соблазнили: ведь он такой доверчивый, - вздыхает Наденька. Этому противостоянию западников-контрабандистов и простодушного славянофила Горбункова мешает только фигура управдомши. Она вроде бы воплощает «наше», родное, советское, но больно уж несимпатичное. Да и под конец фильма управдомша «начудила». Имеется в виду сцена почти что состоявшегося грехопадения Семена Семеныча с порочной блондинкой. Разумеется, он играет роль примерного семьянина, но как-то не очень убедительно: обычное у Гайдая издевательство над серьезностью роли «героя». Вот и Горбунков с таким упоительным восторгом смотрит вовсе не на жену, а на роковую даму из блатного мира, целью которой является поразить лоха своей красотой в соединении с клайфелином до полной потери сознания и сознательности . Т.е. нет такого мужа, который не мечтает быть холостяком, - как говорит наш любимый шеф мафии. И тут ярко проявляет себя «карнавальность» Гайдая, когда все шиворот-навыворот. В пьяном (а каком еще!) видении Семена Семеныча, - хотя до конца непонятно, видение это, или нет, - возникает управдомша, которая вдруг выламывается в «восточном» танце совершенно как путана, да еще и мигает подмалеванным глазом . Вот он, раздвоенный мир Гайдая: то ли это истинное лицо управдомши, то ли это просто кому-то кажется.. В общем, то ли девочка, а то ли виденье.
Герой Гайдая ведь становится трезв тогда, когда выпивает.. Возникающее раздвоение позволяет ему по-иному взглянуть на свою жизнь. Когда опасающийся бандитов Горбунков слышит душераздирающий крик, а потом видит, как милиционеры волокут пьяного (эту роль исполнил сам Гайдай), то он говорит им: на его месте должен был быть я. Ему отвечают: напьешься, - будешь. Такое ощущение, что Семен Семеныч почти буквально воплощает этот завет в жизнь, и тогда он оказывается на своем месте, а не на месте, предписываемом ему социумом. И тогда он чувствует, что это он управляет своей судьбой, а не она – им. Но опьянение проходит и наш герой понимает, что надо возвращаться назад – к той горестной судьбе, которая выпала нам. А нам все равно! Или все-таки нет? Федя, дичь!