Бегство - обновлено 05. 09. 2016 года

   

        Б Е Г С Т В О 
 

        Движение бегущих на запад казацких масс по дороге постепенно спадало, а затем совсем оборвалось. Опытным крестьянам, еще со времен гражданской войны подобная ситуация предсказывала: ожидай следующей волны бегущих масс, на сей раз войсково-фронтовой и предстоит каждому по-своему решать, как ему быть.

        Мне было приказано запрягать лошадей и быть готовым к отъезду – куда я не знал. По указке Рогану, мы выехали из Боровки на полевую дорогу, справа которой виднелась Моевка и, следуя по ней, намеревались выехать вблизи «Курятника» на дорогу, связывающую Вацлаву с Моевкой, что было вблизи не раз упоминаемой мной опушки леса, от которой до Вацлавы рукой подать.

        Большая часть полевой дороги оставалась еще под снежным покровом, превратившись в жижу, в нее до ступиц погружались колеса брички. Лошади напряженно с усилием двигались шагом, иногда останавливаясь из-за прекращения вращения одного или двух колес брички, намотавших на себя остатки стебель разных растений, смешавшихся с размякшим черноземом.
 
        Намотанный на колесо нарост все увеличивался, пока не уперся в защитный от грязи щиток, в результате чего колесо прекращало вращаться. Приходилось не защищенными руками черпать тающую жижу и обливать ей колеса, очищая их от нароста, на что уходило время, но оправдывалось преимущество избранного пути тем, что на нем никто не встречался. Истратив вдвое больше времени, на этот не обычный путь, наконец, мы во второй половине дня добрались до Вацлавы.
 
        Сожительство Рогану с Франей  на деле было чем-то большим чем, казалось со стороны. Она ждала его и он исполнил обещанное «в случае чего» не оставить ее на Вацлаве. Мы уже были совсем - рядом, с усадьбой, оставалось лишь направить лошадей в проезд, и вдруг вблизи его толи случайно, толи в ожидании нас, оказалась Франя. Она бросилась к бричке, в которой уже не сидел, а стоял, держась за «козлы», намереваясь спрыгнуть Рогану, пришлось осадить лошадей.

        После объятий и поцелуев, они о чем-то переговаривались, не прислушиваясь к их разговору, я терпеливо ожидал какого-то распоряжения, и оно последовало. Подготовить сыпучий корм  (смесь овса с настроганным эспарцетом и корнеплодами), наполнить ним опалку и уложить ее в бричке, чтобы никто этого не заметил, исключалось, так как помимо меня в этой работе принимали участие другие конюхи.

Никого подозрения эти действия не вызывали, потому что объяснялись просто: подготовка к утренней поездке. Выводом лошадей из конюшни и упряжкой их и бричку мне всегда оказывали помощь, но в данном случае предстояло выполнить мне в одиночку, причем, дождавшись того времени, когда из конюшни уйдет последний конюх.
 
В этот вечер я с Аней, как в обычные вечера, когда не было поездок, были у наших соседей и уже, как говорят, наступила пора честь отдать, убравшись в свою коморку. Однако мне казалось, что все еще рановато оправляться на конюшню, однако Аня ускорила события, она поднялась небрежно бросив:

  – Нам пора на конюшню… – и запнулась, поняв, что сказала лишнее. Ведь, не посвящая в подробности, я ее осведомил, что мне поздним вечером предстоит поездка.

 – А що там робити вночі?! – удивился Сильвестр.
 – Та нічого такого,– спохватился я,– вдосвіта поїздка, коні мусять бути нагодовані, треба заглянути…

Мы вышли от наших покровителей, направляясь к входным дверям дома, в котором находилось наше жилье с намерением проводить Аню и оставить ее там, а мне не заходя в коморку, отправится на конюшню. Однако Аня заупрямилась, выразив желание помочь мне в упряжке лошадей. Как и следовало ожидать, мои опасения оказались напрасны. На конюшне людей не было, лошади мирно очищали ясли и желоба от кормов. Справившись с упряжкой лошадей, мы тронулись с места.

Усевшейся в бричке Аня, изображавшая из себя «барыню» продолжала исполнять эту роль до проходной, а там сошла, условившись со мной подождать какое-то время, необходимое ей для входа в коморку, а если это окажется невозможным, она возвратится ко мне за помощью. Однако перестраховка оказалось излишней, Аня не возвратилась, а я, выждав еще какое-то время, привязал вожжи к ограде и отправился к дверям жилья Рогану.

На мой стук в двери их открыла Франя.

– Все зробив як тобі було сказано?
– Все.
– Віднеси це до брички,– показала она на два небольших чемодана и баул, лежавшие рядом на полу прихожей,– й чекай нас, ми зараз вийдемо…
 
Уложив под заднее сидение брички чемоданы, я не знал, куда определить баул. Поместить его в отсек между «козлами» и стойкой не удавалось, там уже  была опалка с кормом для лошадей. В это время к бричке в сопровождении Рогану подошла Франя и, усевшись в бричке, протянула ко мне руки:

– Давай його сюди,–  уложив на колени баул.
– Поїхали, в Моївку,–  как всегда вполголоса распорядился Рогану.

Повернув лошадей вправо, взмахом кнута вынудил их перейти на рысь. Раскисшая, затянутая ледяной пленкой дорога и небольшой ее подъем препятствовали ускоренному движению, но лошади напряженно двигались вперед. Обычно в поездках, следивший за скоростью движения Рогану, в это раз не вмешивался в мои действия, вроде бы одобряя их, что свидетельствовало о неких спешно развивающихся событиях.

Мне не совсем было ясно, куда я должен отвезти, одетых по-зимнему о чем-то шептавшихся
пассажиров. Как только мы поравнялись с видневшимся «Курятником» мне было велено
свернуть вправо и в объезд пустовавших здесь зданий и полевой дорогой направится к окраине
Моевки, где в одной из хат жили родители Франи. Лишь тогда начала вырисовываться часть
цели нашего маршрута.

По знакомой мне полевой дороге мы подъехали и остановились у ворот, за которыми в темноте промелькнула тень человека, скрывшегося в хате, а вслед этому блеснул огонек в одном из ее окон. Франя, не выпуская из рук баула, сошла с брички, а Рогану, откинув крышку сидения, достал из него один из чемоданов. Вырвав из моих рук вожжи, он мне жестом руки указывал  нести чемодан вслед отрывавшей калитку Франи.

Не успев дойти да хаты, как на ее порог появилась Франя, велела мне оставить чемодан самому возвращаться к бричке. Приняв из рук Рогану вожжи и забравшись на «козлы» я, было, намеревался развернуть лошадей, но Франя в бричку не садилась, а Рогану сошел с нее на землю и, подойдя к подруге, слился в объятии громко плачущей подруги. На непонятном мне румынском языке он в чем-то ее успокаивал…

 Очнулся я от толчка в спину и, оглянувшись, увидел, утиравшего носовым платком лицо Рогану…

 – Відвезеш пана адміністратора до Борівки польовим шляхом, яким вчора добирався до Вацлави.
 – Зрозумів? – наставляла меня Франя.
 – Поїхали! – тихо произнес Рогану.

Развернув лошадей в обратную сторону, мы направились в полевой дорогой до «Курятника»,
а тем временем я копался в своей памяти, пытаясь вспомнить какой-то ориентир, чтобы
оказаться на той полевой дороге, по которой с большим трудом добирались до Вацлавы. Не
могу утверждать, что именно по одной и той же дороге мы все же доехали до окраины Боровки и по ее безлюдным, тонущим в грязи улочкам, выехали в центр села, но с противоположной стороны здания жандармского пикета.

Как только нам стала видна лицевая сторона здания, мы увидели светящиеся в нем окна и
мелькавшие в них тени людей. Подъехав ближе к проходной, мы не увидели здесь охраны,
а ее шлагбаум оказался открытым. На нас никто не остановил и не обращал внимания, кругом
сновали жандармы и полицаи, грузили какие-то баулы и ящики, нагромождая ними в не
упряженные лошадьми повозки. Происходящее свидетельствовало:
 
 – «Зачуяли постоли, що чоботи близько!».
 
Остановились мы у одного из подъездов, над дверьми которого исчезла, красовавшаяся здесь
вывеска с надписью «ROMANIYA Lidjuni zi Jandarme… », обозначавшая вход в жандармский
пикет. Бледный Рогану сошел с брички, молча жестом руки, указывая вниз, мол, жди тут, а сам исчез в здании.

Оглядываясь по сторонам, я пытался разглядеть в темноте происходящее вокруг. Вдруг мое
внимание отвлекает подошедший к лошадям жандарм. Он ухватывает за уздечки
лошадей и стал  отводить их несколько в сторону от подъезда. Вслед за этим полицейские «хлопцi» на освобожденное место подкатили пустую повозку, и   начали загружать ее  вынесенными из здания ящиками, баулами, мягкими стульями и даже каким-то старым диваном и креслом.

Вскоре в сопровождении полицая вышел Рогану. Он, молча, уселся в бричке, а полицай подошел ко мне ближе, сказал:

– Відвезеш пана Рогану до Борівського відділення…

В центре Боровки мы выехали на знакомую нам дорогу. Она была запружена двигавшимся с
затемненными фарами немецким автотранспортом. Встречное движение угрожало неизбежному столкновению, пришлось съехать на обочину и двигаться по нему до ответвления полевой дороги, ведущей к Боровскому отделению.

Здесь не было видно каких-либо признаков жизни, абсолютная тишина, ни одного огонька, словно в могиле. Однако, приблизившись к дому, в котором жил друг Рогану – румынский администратор Боровского отделения, – он отозвался. После короткого между ними разговора, Рогану возвратился к бричке и, забрав свой чемодан, коротко бросил:

 – На конюшню…

В конюшне людей не оказалось. Здесь, как и прежние наши приезды было несколько пар выездных лошадей. Тускло осветлявший помещение единственный, висящий на столбе в застекленной коробке фонарь из снарядной гильзы как-то угнетающе подействовал на меня. Я не стал распрягать лошадей, а, сняв опалку, поместил ее на дышле брички, разнуздал лошадей. Усевшись в бричку и укутавшись попонами, я задумался над происходящим вокруг меня.

Все свидетельствовало о том, что теперь мое положение резко изменится и мне предстоит незавидная в нем роль участника бегства оккупантов. Мне нельзя допустить непредвиденное развитие ситуации, при которой я не смогу что-то предпринять, мне следует действовать, чтобы избежать ее и, наконец, освободиться от тянущегося уже свыше окаянного года застывшего времени моего земного существования.

Сбежать? Одному или с лошадьми? Где укрыться? Все завертелось в голове, а время безжалостно, ходило. Словно шагреневая кожа сужалось, не оставляя мне на раздумья ничего, о чем подтверждало светлеющее на востоке небо о приближавшемся рассвете.

Решаюсь!…

Уверенными движениями сбрасываю с себя попоны, укладывая их под сидение, снимаю почти
опустевшую опалку, зауздываю лошадей, направляю их к водопою, который у самых ворот, что на выезде из усадьбы. Надо же подкрепить лошадей перед нелегким путем. Все кругом тихо, ничего подозрительного, не разнузданные лошади медленно пьют с наполненного желоба воду, а мне кажется это вечностью.

Выехав за ворота усадьбы, сворачиваю лошадей на ответвляющую влево полевую дорогу с тем, чтобы, следуя по ней подальше отдалиться от той дороги, по которой недавно приехал сюда. Этим маневром надеюсь запутать свой след, дезориентировать погоня,  если она последует.

По мере отдаления от места начала побега, при каждом встречающемся ответвлении влево
дороги, направлял в него лошадей. Правда, рысью двигаться не позволяют раскисшие
весенней распутицей эти и без того мягкие дороги, но они оказались не столь засоренные
всякими засохшими сорняками, которые наматываются колесами брички.

Шоссе в сторону Боровки, я пересек где-то вблизи Томашполя. Продолжая беспрепятственное
движение полевыми дорогами,  достигаю Фелициановки, что в двух-трех километрах севернее
Вацлавы. Не заезжая в лежавшее рядом с дорогой село, сворачиваю в сторону поля, к
видневшейся в нем скирде сухих кормов, а справа прилегающий к нему знакомым лесом, за
которым как бы укрылась Вацлава.

Не распрягая лошадей, а разнуздав и приблизив их к скирде эспарцета, предоставил им
неограниченную возможность, насытиться сочным кормом. Завернувшись в попоны и
зарывшись в скирде, я беспробудно уснул. Проснувшись не смог сразу сообразить, что
окружает меня: приближение рассвета или наступление ночи и, лишь спустя какое время,
сгущающие темноту привели меня к осознанию наступающей ночи.

Сильно ощущался голод, ведь прошло уже две ночи и день, с тех пор как я что-то было во
рту, еще, будучи вечером в семье Сильвестра. Как быть далее? Возвращаться на Вацлаву,
не зная, что ждет меня там, не решался, а мысли были всякие, не ровен час - не станут разбираться, да и на заступничество Рогану не следует надеяться, ведь не он будет разыскивать сбежавшего с лошадьми кучера, а кто-то другой, возможно, местные полицаи или еще кто там.

Нет, мне не следует: не зная броду лезть в воду! Надо разведать, но пора и напоить коней!
Распрягаю лошадей, оставляю на них лишь уздечки, соединив их поводками, забираюсь на
одну и верхом направляюсь выходящей просекой леса до берега, протекающей здесь речушки
Тростянец.

Лошади сгибая головы тянуться к воде утомляя жажду. Я оглядываюсь по сторонам, всматриваясь знакомую окружающую Вацлаву местность, но погруженная в темноту она почти не просматривается.

Возвращаюсь к скирде тем же путем. Привязав лошадей к бричке, нагромождаю вблизи их, как мне кажется, достаточно корма на ближайшие несколько часов, и решаюсь незаметно пробраться к бараку, в котором живет старик Здановский.