Вечерами делать нечего. Телевизор не смотрю – здоровье не позволяет. Повара моего утром только показывать стали, фильмы – все мелодрамы, шоу-бизнес – дешевка, конкурсы всяческие – кошмар и ужас. Сижу в кухне, в окно гляжу. У нас есть, на что посмотреть: площадка небольшая, три дома на нее выходят. По периметру – три продуктовых магазина, пара хозяйственных и - главное – пять точек, где пиво на розлив продают. А это значит, жизнь кипит, народ с утра до поздней ночи взад-вперед шастает. Сижу, чужую жизнь наблюдаю.
Жизнь не шибко красивая. Я, конечно, уже старая песочница, не знаю, как это сказать в мужском роде, но ты меня понял.
Мужское население все больше в семейных трусах и майках фланирует. Ноги грязные волосатые, руки тоже грязные, в татуировках. И лица соответствующие, и разговоры. Не разговоры, конечно, общение – так скажем.
Дамы тут же променад делают. У дам трусы покороче. Татуировки все больше на ногах и на спине. Ноги тоже грязные – порода, видать, такая, с грязными ногами напоказ все ходят. Зато ногти на тех ногах крашенные.
Да Бог с ними с ногами. Может быть, не виноваты соседи мои, что ноги не моют, может, не знают они вовсе, что мыться надо. Не кошки же, в самом деле. Не о том речь.
Другая мне печаль и жалость от другого: мучаются они - и мужчины так называемые, и женщины. Ведь как стараются друг перед другом! Одна пупок откроет, вторая уже под самые груди майку отрывает, третья в пупок себе кольцо вставляет - граната, ей-Богу, типа "взрывоопасная, но ручная", четвертая штаны буквально рвет на себе, словно ножовкой поперечной по дереву. Эта худеет, как от глистов, чтоб привлекательнее стать. Та, наоборот, пиво хлещет с милым другом, чтобы духовная общность случилась. Эта маникюр с педикюром выставляет, та грудь накачивает. Татуировки рисуют на себе.
А мужчины! Кто мускулы надувает, кто матерится погромче – признак мужественности. Кто весь в росписях ходит, как кусок старого забора.
Зачем? А ответ простой и даже скучный: боятся они все до одного. Да и не только они. Оно ведь разобраться, все мы боимся. Ни дефолта боимся, ни сокращения. То есть всего этого тоже, но уже потом. А главное и сначала - боимся одиночества. Стараемся поэтому подать себя получше, поэффектнее, что-то сделать, чтобы выбрали нас. Ищем мы утешения от ближних, но почти никогда в этом никому не сознаемся. Словно в какую-то команду спортивную стараемся записаться. А нас не берут. Не замечают.
Суетимся потому изо всех сил. У племянницы подруга кое-как устроилась в милицейское училище хор вести. Какой там хор, я не знаю. Но знаю, что в училище этом четыре сотни жеребцов, все молодцы, как на подбор. Она и решила, что там шансов больше. Но забыла, что сама-то – не царевна в хрустальном гробу: время не остановишь. Ей уже четвертый десяток, а им лет на пятнадцать меньше и с каждым годом будет меньше и меньше. Они словно застыли в своем – от восемнадцати до двадцати пяти, скажем. А она же – не вино, чтоб с годами дорожать.
Другой подруге знакомый сказал, мол, у него высокие требования к будущей половине, стандарты высокие. Она, на всякий случай, расстраивается – вдруг не соответствует. Но за каким чертом ей такой друг требовательный, саму себя спросить не хочет или не может.
Я тоже беспокоился в свое время. Внешность и все такое. А жена моя мне просто сказала. Мы к тому моменту уже лет семь прожили вместе, дети уже были.
- Мы с тобой, - она сказала, - как будто в поход идем, в горы, например, твои любимые. Отошли далеко от старта. Назад дороги нет. Все тревоги твои, как глянцевые журналы, остались валяться там, далеко сзади. Ты меня выбрал, а я – тебя. Это значит, все в тебе мне нравится, а рулетку прикладывать, лекало или весы, или с чьими-то стандартами тебя сравнивать, у меня времени нет. Не нужно мне это, мне ты нужен. Успокойся на этот счет раз и навсегда, оставь хлопоты пустые.
Посмеялись мы с ней и закрыли тему. Некогда нам было. Все времени, казалось, мало.
Я понимаю, не всем так повезет, как мне когда-то. Не смеюсь я над соседями своими – жаль мне их иногда. Пустые хлопоты жизнь заполняют под завязку. Где уж тут время найти ноги помыть, штаны надеть или задуматься.
Пишу тебе и смеюсь сам над собой: живу один сколько лет, зачем, казалось, мне-то ноги мыть, штаны дома надевать, задумываться? Пустая, казалось бы, трата времени, да еще и голова болит. Пустые хлопоты, если с их позиций смотреть. Надо Юрия Юрьевича, психиатра нашего участкового спросить, носит ли он штаны дома. Это как в кино старинном: «Чьих будешь?». Хотя все же кажется мне, счастье вернее искать с чистыми ногами, в штанах и спокойно. Кольцо в пупке, наверное, не поможет.