Роберта сидит на моей кухне у барной стойки в уютной миланской квартирке недалеко от via Manzoni и, несмотря на прекрасный сентябрьский вид за окном, жестоко страдает с бокалом охлажденной «Сlicquot » в руках. У нее уникальнейший в истории человеческих отношений, как она сама считает, случай: от нее ушел муж после их двадцатилетнего брака, оставив Берте с дочерьми дом, машину и двух скотч-терьеров. Любая русская девушка рассмеялась бы ей в лицо: «Да у нас полстраны матерей-одиночек, разведенок и брошенных женщин в гораздо худших финансовых условиях», но я пытаюсь быть с ней вежливой и проявлять сострадание, в котором ей категорически отказывают подруги, родные сестры и даже мать, хозяйка крупного бутика и не последний человек в области высокой моды.
- Милая, нет сил уже слушать твое нытье, возьми себя в руки, наконец, - говорит она дочери.
Надо отдать должное, страдает Роберта очень красиво: совсем перестала есть, литрами пьет крепкий черный кофе и курит одну за одной, в результате чего она сильно похудела, а на заострившемся лице застыло выражение немой благородной скорби.
Берта не хочет слушать никаких предложений «пойти в спортивный клуб» или «купить тур на Мальдивы», качая головой и монотонно повторяя:
- Как он мог, как мог…
Совершенно очевидно, что ей не нужен собеседник, и мои старания по срочному вызову уборщицы Гали, только что розами не посыпавшей квартиру к ее приходу, и срочная организация поездки бэбиситтера Энн в музей Леонардо да Винчи с детьми, абсолютно напрасны и никчемны. Муж, чтобы не мешать, по его словам нашему общению благородно удалился выпить вина с друзьями в Sadler, на самом деле не желая не признаваться в том, что чужие страдания, даже если речь идет о родной сестре, вряд ли кому-нибудь могут быть интересны. Жизнь слишком коротка, чтобы страдать самому и уж тем более добровольно погружаться в мир чужой тоски.
Прежний уютный обывательский мир Роберты был наполнен смыслом исключительно бытовых радостей и переживаний. После замужества и рождения старшей дочери Гризельды, социолог Роберта оставила службу и добровольно заточила себя в огромном двухэтажном доме, чтобы рьяно отдаться ведению домашнего хозяйства под лозунгом: «Как я могу свои полы доверить кому-то еще? Только сама, только вручную и только проверенными и надежными средствами: Meine Liebe для полов, Bagi Клинер для стекол и Frosch для посуды».
Общение с внешним миром Берте заменили дневные сериалы и вечерний монолог с уставшим после работы мужем Кристианом, владельцем крупной адвокатской конторы. Ее муж, угрюмый интроверт и отчаянный социофоб, мечтая об отдыхе и хотя бы минутном уединении, нашел спасение в близлежащих к дому барах, куда все чаще стал заглядывать после работы чего-нибудь выпить под настроение. Там он и познакомился с симпатичной интеллигентной москвичкой Верой, преподавателем английского и итальянских языков, привлекшая его внимание чтением изрядно потрепанного томика Петрарки в оригинале. Узнав об этом, Берта перебила в доме всю посуду Villeroy & Boch с такими криками, что их соседи, пожилая китайская пара, вызвали полицию, решив что семью Берты с Кристианом взяла в заложники румынская банда и громит их дом.
Но когда уехала полиция, а в доме стало тихо, то Роберта обнаружила, что вместе с тем исчез и Кристиан, а вместе с ним его костюмы, обувь, рубашки и ноутбук.
Пока он жил в отеле первые дни, Берта уговаривала себя, что муж, избалованный ее рыбными фрикадельками на пару и идеально белоснежными рубашками, почувствует дискомфорт и вернется к налаженному быту, съехав из отеля. И он сьехал, правда не к ней, а в съемную квартиру в дешевом районе к Верочке.
- Пойду я домой, - сказала грустно Берта, ставя бокал с недопитым Prosecco на стол и глаза ее снова предательски заблестели.
- Зачем? - искренне удивилась я. - Дети же в Риме у тети, что будешь одна сидеть целый вечер?
- Приготовлю его любимую пасту с базиликом, - сказала она с воодушевлением. А вдруг он вернется?