1977г.
Через месяц закончатся госэкзамены, и диплом экономиста-организатора будет у меня в кармане. Вот только надо сдать госэкзамены. Первый — научный коммунизм, для сдачи которого надо прочитать и законспектировать 180 (!) произведений классиков и всяких Конвенций и прочитать шесть учебников. Будущих специалистов пробирает мандраж — председателем комиссии на экзамене будет Раиса Максимовна — жена Первого секретаря партии Ставропольского края — Горбачева. Она умна, строга, принципиальна. Но я ее не боюсь и иду первой из полутора сотен студентов отвечать без подготовки. Уж лучше сразу, чем ждать под дверью и переживать за каждого входящего. Получаю свою пятерку, не думая, что когда-то мои знания по политическим дисциплинам могут пригодиться.
Диплом у меня свободный - есть семья и ребенок, а на работу без стажа не берут, даже нормировщиком! Захожу в бюро по трудоустройству каждый день, и через неделю мне предлагают временное место экономиста в «почтовом ящике» - колонии строгого режима на место ушедшей в декрет сотрудницы. Ура! Добираться далеко от города, но есть подвозка к этой зоне.
Утром подхожу к месту сбора сотрудников, когда еще никого нет. Подходит человек в штатском, я спрашиваю, отсюда ли можно уехать в зону. Нет, в лагерь могут ездить только штатные сотрудники. С трудом убеждаю, что я будущий сотрудник, чтобы меня взяли.
Приняли меня экономистом цеха на полгода. В цех, конечно, не попасть — нечего молодым девушкам делать в зоне, где работают сотни рецидивистов. Но у нас очень хороший коллектив в отделе штаба, работа скучновата, начальник строгий, директор вообще зверь. А так хочется разнообразия. Завтра ноябрьские праздники, все забегающие в отдел поздравляют нас, мы — их. Начальство на территории лагеря на планерке. Скучно.
Предлагаю коллегам повеселиться немного. Набираю телефон внутренней связи, так как звонить за территорию лагеря и штаба можно только через секретаря начальника. Изменившимся голосом прошу принять телефонограмму из областного центра. Я звоню в спецотдел — там приветливые девчонки работают и молодой начальник с чувством юмора. Диктую «телефонограмму»: "Поздравляем всех сотрудников с праздником. ТЧК. Ваши З\К".
Девушка, принимавшая мое послание, очень долго не могла понять, что это за Зэ-дробь -Ка в конце предложения. Потом вникла, поблагодарила и сказала, что зарегистрировала. Та-аак! Мне это не очень понравилось. Через десять минут к нам зашла заплаканная сотрудница. Пожаловалась, что ее разыграли — по внутренней связи не могло быть послания из областного города - заключенные, видимо, смогли изменить голос на женский и издевательски подписались под телефонограммой.
А журнал с секретной информацией, прошитый, чтобы не было правок, проверяется ежегодно работниками Управления. Счастье, что начальник отдела с чувством юмора и велел не докладывать руководству о ЧП, чтобы не досталось кому-то на орехи.
Я поняла, что «орехи» предназначались бы мне вместе с выходным билетом на волю.
Больше я так шутить не стану!
Не отгуляв положенного декретного отпуска, моя предшественница объявила, что выходит на работу, а мне, следовательно, надо уходить. Но теперь у меня есть хоть какой-то стаж и возможные рекомендации! Ура! Нашла место экономиста по труду и зарплате на базе снабсбыта. Она далеко за городом, зарплата средненькая, но выбора у меня нет — пошла устраиваться.
Моя начальница - молодая женщина с разноцветными глазами — один карий, другой — зеленый, - окончила какой-то пивной техникум. И это руководитель планового отдела, где у нее шестеро подчиненных и даже двое с высшим специальным образованием. Но, говорят, она неконфликтная и послушная — директору такие нравятся. Эх, не быть мне никогда начальником отдела — приключения ищут меня и всегда находят в неожиданных местах.
В мои обязанности входит и работа нормировщика — в конце месяца набирается более тысячи нарядов, которые надо рассчитать и составить ведомость получающих по ним зарплату рабочих. Говорят, предыдущая работница уволилась из-за ежемесячного аврала, когда трое суток приходилось заниматься расчетами.
На мой вопрос, почему наряды не сдаются ежедневно, моя начальница сказала, что невозможно перевоспитать ответственных кладовщиков и звеньевых — им лень писать их каждый день. Ладно, посмотрим, что можно изменить. Прошу всех ответственных приносить мне наряды ежедневно, даже хожу забирать их по цехам, но никто не написал ни одного за полмесяца работы. Я всех предупреждаю, что наряды буду принимать только до 12 часов дня последнего дня месяца — все, принесенные на минуту позже, будут оплачиваться только в следующем месяце. Выслушиваю издевательские смешки в ответ и только пожимаю плечами — доживем до понедельника и посмотрим.
В последний день месяца в полдень у меня на столе только двести нарядов. Остальные будут приносить еще пару дней, как успокоила меня начальница — люди срочно пишут то, что должны были заполнять ежедневно. Но она волнуется, как я справлюсь за последнюю ночь перед сдачей ведомости в бухгалтерию, ведь останется более полутысячи необработанных нарядов. Говорю, что все знают сроки сдачи, я сделаю все вовремя, а нарушители сроков пусть пеняют на себя. Неконфликтная начальница не стала вникать , а я не стала распространяться о карательных мерах к штрафникам. Спокойно рассчитав те бланки, которые лежали в моей папке до полудня, остальные складывала в другое место, предупреждая каждого сдающего документы о том, что рассчитывать их стану в другом месяце. Им-то что! Считай, когда можешь!
В день сдачи ведомости в бухгалтерию толстая главбухша визгливо кричала о том, что ее в день получки люди разорвут на части — многие не заработали даже на аванс, который получили полмесяца назад. Как жить людям? Я посоветовала выписать им аванс пораньше, а рабочие пусть спросят со своих начальничков, которые проигнорировали все сроки сдачи даже после предупреждения.
Пятого числа около сотни человек получали свою куцую зарплату и шли ко мне разбираться. Моя начальница пила валерьянку в кабинете юрисконсульта, а я спокойно показывала пухлую пачку нарядов, которые мне принесли на следующий день после срока сдачи, и предлагала спросить у своих кладовщиков и у себя, почему они приступают к работе, не имея рассчитанной зарплаты за выгрузку вагонов. Крику было много, угроз еще больше, но потом никогда никто не приносил мне наряды в последний день больше положенного.
Рабочие всегда ворчали, что заработки низкие, но нормы оплаты были такими мизерными, условия труда — такими тяжелыми, что утешить их было нечем. Одна радость — небольшие премии раз в квартал.
В рабочий кабинет зашла инспектор по кадрам с приказом о начислении премий , чтобы я внесла расчетную сумму в ведомость с начисленной зарплатой. Смотрю — несколько человек пропущено, причем, самых трудолюбивых и непьющих. Чванливая молодая "кадровичка" отвечает, что эти люди иеговисты, потому премия им не положена. Ничего себе! А православным и католикам положена, а мусульманам? При чем тут вероисповедание? Пошла разбираться к председателю профкома по совместительству главбухшей, почему она не защищает рабочих. Она высокомерно ответила, что политика партии нынче такая, что с космополитами надо бороться всеми методами. Эта курица мне рассказывает о политике партии, когда у меня еще из головы не выветрился весь партийный хлам, которым забивали головы в институте!
Пошла на прием к директору с этим приказом. Он — бывший экспедитор, получивший за счет взяток и подачек в виде дефицитных материалов диплом ближайшего техникума и взобравшийся к старости на пьедестал начальника базы, жил по принципу: «Я начальник — ты дурак!» По-отечески ласково он мне пояснил, что иеговисты — преступники, которым даже зарплату жалко платить, не то что премию. Я запальчиво пояснила, что никто не имеет права нарушать Конституцию, что премия трудовая, заработанная ими — честными тружениками, а что у них в голове — не наше дело. Это не соцсоревнование, в котором эти верующие не участвуют, а поощрение за добросовестный труд.
И тут директор прозрел: « Да ты поддерживаешь врагов советского народа!» Зашла приглашенная главбухша и заголосила вместе с директором, куда меня могут привести такие заблуждения. Я стояла у стола, как двоечница и вставляла «вы неправы», «надо менять приказ». И тогда директор угрожающе прорычал, что вызовет для меня представителя КГБ, который примет меры. Я засмеялась — приглашайте - и вышла из кабинета.
Моя начальница старается не вникать в мои проблемы, да мне это и не нужно — и так хватает умников, которых надо убеждать, что они не правы. Я спокойно занимаюсь своими делами минут сорок после ухода от начальника, как забегает взволнованная секретарша:
- Срочно к шефу! У тебя, кажется, будут серьезные неприятности, - округлив глаза, шепчет она.
Естественно, будут, ведь я не собираюсь оставить без премии хороших работников.
Но причина оказалась в другом. В кабинете директора неторопливо, но с нервным подергиванием плечами прохаживался невысокий человек в сером костюме, шеф сидел с своем кресле, сбоку за столом восседала горой надменная главбухша. Я поздоровалась и осталась стоять — сесть мне не предложили.
Не без удовольствия директор объявил, что по мою грешную душу прибыл работник КГБ, которому я должна пояснить, по какой причине встала на скользкий путь защитника космополитов, врагов, которые не признают наше государство. Серый человечек энергично кивал головой, слушая эту чушь, а потом взял слово. Вначале он смягчил формулировки шефа, надеясь на мое понимание ситуации , а потом жестче добавил, что с такими мыслями у меня не остается выбора жизненного пути, а только скользкая дорожка западных подпевал, ведущая в места не столь отдаленные.
Ух ты! За мою правоту мне уже грозят тюремным сроком! Я засмеялась и нахально села за стол.
- Это с каких же пор защита прав рабочих и критика профсоюза становится уголовным преступлением? Давайте-ка вспомним, что по этому поводу писал Владимир Ильич в 14-м томе. Вы помните эту цитату или напомнить?
Честно говоря, я блефовала — в каком томе что писал Ильич, мне было неведомо. Но на сто процентов я была уверена, что этого не знал никто из присутствующих. В крайнем случае, я могла отговориться, что перепутала тома, но суть речей классика знала.
Закончив с правами рабочих, снова напористо обратилась к серому человечку:
- Может, вспомним еще работы «Государство и революция» и «Государство и религия» - кажется, том 41-й. Что Ленин говорил по этому поводу?
Я талантливо держу паузу в ожидании, что именно будет мямлить хоть кто-то из этой идиотской компании. Они тоже держат паузу, но главбухша уже паникует, начальник мой возится в кресле, и только КГБ-шник криво усмехается. Выдаю цитату на одном дыхании, не заботясь, сколько там моей отсебятины, но суть все же сохраняю по-ленински точной. И потом без паузы добавляю:
- Я завтра же поеду в крайком партии и попрошу проконсультировать, кто из нас что-то не понял из выступлений Ленина или специально изменил формулировку, чтобы добросовестные пролетарии не смогли получить свои кровные деньги.
Чувствую, что меня уже заносит на лозунги, и пора бы кончать эту комедию, тем более, что « серенький» уже как-то посерел после моей угрозы обратиться в партийный комитет — работ Ленина он наверняка не знает.
Тут мой шеф хлопает ладонью по столу и говорит, что Ленин всегда прав, по селектору грозно велит секретарше вызвать кадровичку, меня успокаивает, что все сейчас решат по-справедливости, и отпускает.
Еще через десять минут заходит зареванная кадровичка и молча дает мне приказ со всеми отсутствующими ранее фамилиями.
Продолжение
http://www.proza.ru/2016/09/05/2063