Сталь и пена

Сталь и пена
повесть

     2016 год
     Мальчишки шестиклассники вернулись из школы и долго шептались между собой. Сначала в прихожей, шушукаясь и пересмеиваясь в кулачок. Чуть позже в своей комнате за закрытой дверью, споря и дружно хихикая вполголоса, чтобы не услышали близкие…
     Возбуждённое и смешливое состояние близнецов Серёжки и Ромки не ускользнуло от внимания родителей. Но торопить события и спешно узнавать причину не имело смысла. Мальчишек просто распирало от новой информации. С минуты на минуту их любопытство должно было выплеснуться наружу, превратившись в поток вопросов «почему», «зачем» и «откуда». 
     Родители, как и всегда, оказались правы.
     Дверь в зал приоткрылась, в проём просунулась кучерявая голова Серёжки.
     – Пап, ты не занят? – едва сдерживая нетерпеливый порыв, с осторожностью спросил он. В глазах мальчугана мелькнули смешливые искорки, которые тут же были подавлены неумелой попыткой сосредоточиться и сдвинуть к переносице редкие бровки.
     Дверь резко распахнулась, и под напором брата близнеца Серёжка кубарем вкатился в комнату. Успев обменяться парой беззлобных оплеух, мальчишки ещё несколько секунд барахтались на ковре, но подхваченные сильными руками отца были усажены на диван. 
     – Угомонились? Ну, рассказывайте, что вас так развеселило! Вместе посмеёмся! – отец ласково посмотрел на сыновей и опустился в кресло напротив.
     – Ты первый, – менее решительный Ромка ткнул брата локтём под ребро. 
     – Что б ты без меня делал, трусишка, – пробурчал Серёжка и, глядя прямо в глаза отцу, выпалил на одном дыхании. – Кто такие коммунисты, папа?
         «Взрослеют твои мальчишки, Владимир Петрович, взрослеют», – пронеслось в мыслях отца. 
     – Вот даже как! – его лицо сразу стало серьёзным. – А у самих варианты есть?
     Взъерошенные близнецы переглянулись, чертинка вновь мелькнула в их глазах и тут же спряталась.
     – Смелее, смелее, не бойтесь, ругать не буду. Сами-то как думаете? Дружно напрягаем извилины! – взгляд отца смягчился.
     – У нас в школе смеются, когда кого-то называют коммунистом, – скороговоркой отрапортовал Серёжка.
     – И что же тут смешного?
     – Как что, неужели ты не понимаешь. Это же те, которые всё крадут, ну, то есть воруют, как бы тащат всё…, – попытался оправдаться Серёжка.
     – Интересная версия, и на чём же она основана?
     – А ругать не будешь? – мальчишка пытливо посмотрел на отца.
     – Конечно, нет. Я в самом начале разговора пообещал, что всё, как на духу.
     – Ну есть же такое слово – «скоммуниздил». Неужели ты, папа, не слышал. Вот и коммунисты оттуда, коммуниздят всё, – выпалил Серёжка и опустил глаза в пол, всё ещё опасаясь за свою смелость.
     – Так, понятно. Ещё есть версии?
     – Можно я? – более рассудительный и дотошный Ромка подключился к разговору. – Коммунисты – это те, кто за Ленина, они революцию делали, – неуверенно произнёс он и незаметно ущипнул брата, как бы убеждая в правоте своей версии.
     – Ага, теплее. И кто такой Ленин?
     – Ну, па-ап, вот это ты валишь! Просто конкретно! Но мы-то в Москве были и знаем, что Ленин – это тот, кто лежит в мавзолее Ленина, и обмотан бинтами, как египетская мумия, – довольный Серёжка блеснул своими «знаниями».
     – Понятно. Уже немало, – с грустью в голосе молвил отец. – Может и про революцию что-то слышали, про крейсер Аврора…?
    –  Какой, какой крейсер? Первый раз такое название слышим, – Серёжка во все глаза смотрел на отца.
     – Нет, пап, про революцию не знаем, – откровенно ответил Ромка.
     – И в школе за все шесть лет вам ни разу ни про коммунистов, ни про Ленина, ни про революцию не рассказывали?
     – Конечно, нет! –  искренне воскликнули близнецы.
     – Ну, пожалуй, с Авророй будет легче. Вы же недавно стихотворение Пушкина учили,  «Зимнее утро», а там есть строки «навстречу северной Авроры, звездою севера явись». Вспомнили?
    – Ну, да, – неуверенно протянули мальчишки, пытаясь припомнить забытые строчки.
    – Но нам никто не говорил, что такое  «аврора», –  попытался оправдаться Серёжка.
    – Вообще-то, Аврора – это греческая богиня утренней зари, потому и называют авророй и зарю, и рассвет, – отец авторитетно восполнил пробел в детских знаниях...
    Но его мысли были уже далеко за пределами откровенного разговора. В голове пронеслось, как буквально на днях в стихотворении о войне мальчишки увидели два незнакомых слова: «эшелон» и «мундштук», и как дружно искали их значение…
    С «коммунистами» было не так просто. В двух словах не объяснишь, не расскажешь. А ведь кашу в детских головах нужно как-то разгребать. Хорошо ещё, когда есть, что разгрести. Но не первый же класс! И даже не второй, и не третий.
     Чувство стыда – от него тоже не спрячешься. Никто не снимет родительскую ответственность за подобные пробелы в детском познании мира. Но нужно ли грузить подростков знаниями прошлого? Сидят себе за любимым компьютером, играют в стрелялки, получают четвёрки и пятёрки в любимой школе. Не рано ли начинать подобные разговоры? Придёт время, и годам, этак, к четырнадцати промелькнёт в одиноком параграфе учебника истории «коммунист» и связанное с ним … Вот только в каком контексте?...
     В памяти всё ярче и ярче оживали картины и события давно минувших лет…

     1979 год 
     Военком окинул пристальным взглядом аудиторию и обратился к присутствующим в зале старшеклассникам:
     – Итак, товарищи допризывники, все вы через несколько лет будете призваны в ряды Советской армии и станете военнослужащими. Для постановки на учёт вам необходимо написать свою автобиографию. По какой схеме писать, уже знаете: начинаете с себя: когда родился, крестился, пошёл в школу, – офицер ухмыльнулся и продолжил. – Впрочем, про «крестился» – это я для красного словца. После переходим на родителей и ближайших родственников. И прошу не забывать о партийной принадлежности и членстве в ВЛКСМ. Автобиография будет помещена в «личное дело» каждого  и станет неотъемлемым документом вашего «досье». Берём листочки, ручки и приступаем…
     Вовка схватывал всё на лету. Вот и сейчас, одним из первых, набросал начальные строки: родился…, пошёл в школу…, в 8-ом классе вступил в комсомол… 
     Всё, что связано с будущей воинской службой воспринималось подростком близко к сердцу. Иначе и быть не могло. Ведь после школы он собирался в военно-морское училище. Мечта стать профессиональным офицером не покидала его с самого раннего детства. И не простым офицером, а именно флотским! И папка полностью в этом поддерживал… 
     Вовка задумался, оторвал взгляд от листка и погрузился в воспоминания.

     Комсомол. Прошёл всего год после тожественного приёма в ряды передовой молодёжи. По большому счёту ничего и не изменилось. Дома хранится новенький красный членский билет с неудачной фотографией его владельца: уж очень смешная мордашка на снимке, можно сказать совсем ребёнок – патлатый, с наивными глазками, круглыми щёчками. Ну какой комсомолец? Ан, нет! Кандидатов из класса было всего пять человек. И приняли-то не всех! Вон, Маринка-отличница срезалась при приёме в райкоме. От волнения забыла в каком году родился Ленин. Вышла вся зарёванная из кабинета… У меня память отличная. Всё, что необходимо, вызубрил наизусть: имя каждого из  руководителей стран социалистического содружества, все ордена комсомола – когда и за что награды получены.
     А сколько пришлось мучиться с этим чёртовым демократическим централизмом. Тьфу, язык сломать можно! Ни одного слова непонятно! Что за централизм, и почему ещё и демократический? Старшие товарищи сказали, что без знания назубок этого самого централизма, ни за что не примут! Ну ладно ещё можно понять: какое-то меньшинство подчиняется какому-то большинству. Хотя и поспорил бы. Так дальше и вовсе галиматья. Ни одного слова неясно. Но сказано выучить, значит, будем учить. Да и понадобилось-то  всего минут тридцать, чтобы зазубрить. И нечего забивать голову смыслом. Подрасту, всё и прояснится. Зато теперь комсорг класса Колька-рыжий каждый месяц за своей «паствой» гоняется, требует взносы по две копейки. Надо бы не забыть дома взять… А родители в командировке были, когда комсомольский билет получил. Никто в тот день не поздравил, обидно немного, хотя гордость и распирала. Зато, когда вернулись домой, в подарок, аж с десяток любимых книг вручили. И Дюма с продолжением «Трёх мушкетёров», и фантастика Ефремова, и про разведчиков… Давно мечтал такие книги прочитать… Особенно отец радовался моему взрослению: обнял, прижал к груди, взъерошил волосы. Даже показалось, что слёзинка у него в глазах блеснула…

     1979 год
     …Вовка очнулся от воспоминаний и продолжил писать…
     «Отец – Пётр Сергеевич, по  профессии инженер, высшее образование, член КПСС». 
     Юноша поставил точку и залюбовался красивой аббревиатурой из заглавных букв… Задумался. Коммунистическая партия Советского Союза! Член партии – и есть коммунист. Гордо звучит!
      Коммунисты – значит, лучшие. Они отвечают за всё. Кто в Отечественную солдат в атаку поднимал? Командир и комиссар! Вот политрук Клочков, он же комиссар – настоящий герой!
     Недаром фашисты именно комиссаров и командиров боялись больше других. В первую очередь их расстреливали. Командир – в ответе за всё. А комиссар на войне – он и есть коммунист.   
     Это самые бесстрашные и мужественные люди. И многие наши воины, уходя в последний бой, писали записки «если погибну, прошу считать коммунистом». Вроде бы и пафосно звучит, но это же было! Лично в книжках читал и в фильмах смотрел.
     Сейчас ребятня, играя на улице в войнушку, или прыгая с высокого обрыва в реку, эту фразу шутливо произносят. Некоторые со смешками и хихиканьем. А по-моему, красивые и смелые слова! Куда нам до наших дедов! Есть в поступках и характерах людей военного поколения стальной стержень! Знали, на что шли, ничего не боялись. Потому и победили! И сейчас государством коммунисты управляют. Их называют членами политбюро. Перед вступлением в комсомол пришлось все фамилии выучить наизусть. Вот только стариков среди них много. А самый главный из них имеет должность генерального секретаря коммунистической партии. Кто дорогого Леонида Ильича не знает. Ох, и анекдотов про него ходит, ухохочешься!
     Хотя и здесь непонятки есть. Почему главным в стране является генеральный секретарь партии, а не президент, как в Штатах? Ну да, есть у Брежнева и вторая должность – Председатель Президиума Верховного Совета. Друзья постарше говорили, что эта должность поглавнее генсека будет. Даже случай рассказывали, что будучи ещё только генеральным, подписал как-то Брежнев с американцами, вроде с Фордом, какой-то договор. А те его отказались выполнять, потому как по закону договора должен подписывать глава государства, а не глава партии. Опомнились наши и назначили Брежнева ещё и Председателем Президиума Верховного Совета. Вот пазл, вроде, и сложился.
     Хотя всё равно ничего непонятно. У них, там в верхах, вечная неразбериха. Кого-то назначают, кого-то снимают, но особо стараются не афишировать. Чтобы народ поменьше знал.
     Не знаю, как они, но отец мой – настоящий коммунист. Инвалидность с детства. Неизлечимую болезнь преодолел. Вопреки диагнозам и прогнозам врачей на ноги встал, ходить научился. В 60-е в Казани, одним из первых в боевые комсомольские дружины вступил. Ух, и дали они тогда жару беспредельщикам и бандитам! Навели порядок на улицах города! А ведь с самой войны власти ничего не могли поделать с бандитизмом и уголовщиной. Пока комсомол за дело не взялся. Недаром сейчас везде развешены лозунги на транспарантах: комсомол – верный и надёжный помощник партии!
     Папка мой и поныне в народных дружинах участвует, с нарушителями порядка борется… С тех далёких лет у него куча грамот осталась. Сам видел. Красивые грамоты, с красными флагами, на некоторых даже портреты Сталина есть. И во всех – за достигнутые успехи в борьбе с бандитизмом и уголовными элементами, за охрану общественного порядка… А кстати, кто такой Сталин? Отец к нему уважительно относится. Недавно даже у кого-то из друзей взял чугунный барельеф с его объёмным изображением и сделал с него гипсовый слепок. Покрасил чёрной краской, лаком покрыл, на отшлифованную фанерку приклеил. Я про Сталина мало знаю. Никакой информации ни в книгах, ни в учебниках. Но в фильмах-то показывают, что Сталин во время войны государством руководил, был Верховным главнокомандующим. Уже одно то, что мы под его руководством войну выиграли, победили, требует уважения к лидеру. Что-то там Хрущёв в 50-е намутил, культ личности придумал. И слова какие-то мудрёные: культ, да к тому же личности. Мол, восхвалял себя Сталин, выше всех ставил. Так на то он и глава государства, чтобы всё знать и уметь. Мало информации, очень мало. По крупинкам приходится выискивать. Иногда забавно видеть, как ходят в поездах, якобы, глухонемые и одновременно с картинками голых тёток предлагают пассажирам портреты Сталина. Многие фото вождя покупают, а на обнажёнку ноль внимания…

     1979 год.   
     …– Не спим, боец, не спим, – бас военрука вывел Вовку из задумчивости. – Пишем автобиографию, пишем. Кому что непонятно, задаём вопросы. 
     Вовка старательно продолжил заполнять постоянно съезжавшими строками наполовину исписанный лист бумаги…

     Мама… Добрая, ласковая, заботливая…
     Пожалуй, последнее писать не надо. Тоже инженер. Вроде бы беспартийная. Никогда от неё ничего про партию и коммунистов не слышал. Кстати, а почему беспартийная? Ведь отец же коммунист! Значит и мама должна быть в партии? Не задумывался об этом раньше.
     Может потому беспартийная, что в церковь любит ходить? В Казани, где родилась и раньше проживала, собор прямо через дорогу от её дома находился. Когда в гости всей семьёй приезжаем, она сразу же с бабушкой в церковь идёт. Один раз и меня с собой брали: народищу было, просто тьма. Очередь в храм чуть ли не на сотню метров растянулась. Какой-то праздник церковный. Даже милиция за порядком следила и проспект перекрывала. Мне понравилось внутри, но как-то неловко себя чувствовал. А батюшка вкусными кусочками хлеба всех угощал, просфорами называются, и красной сладкой водички с ложечки давал попробовать. Но я же знал, что это вино церковное, кагором называется. Мама говорила, что меня маленького в той церкви и крестили. И крестик мой показывала, пластмассовый с верёвочкой, он у неё в шкатулке хранится. Интересно, а коммунистам и комсомольцам можно носить крестик? Никто об этом не говорил. Хотя, я не видел, чтобы кто-то крестик носил. И вообще, сейчас все атеисты, т.е. в бога не верят. И в первую очередь коммунисты и комсомольцы. В учебнике же было написано, что в СССР церковь отделена от государства. Стоп, запутался совсем. Получается, что я крещённый атеист? Белиберда какая-то. Надо будет у отца уточнить. А он ведь, похоже, тоже церковь любит, хоть и коммунист. Недавно гостили у родственников в Волгограде, и зашли вместе с папой в церковь. Он свечки купил и у алтаря поставил. Но не крестился, а просто стоял и на иконы смотрел...
               
       – Всё, граждане допризывники, заканчиваем писанину, сдаём листочки, – зычный голос военрука вновь заставил юношу встрепенуться.
     «Не забыть ещё дописать про брата и сестру, –  пронеслось в голове у Вовки. – Но это быстро, проще простого». Две новых строчки завершили полностью исписанный лист бумаги.
     Подпись. Дата.
     Вовка бережно положил свою короткую автобиографию на стол военрука и покинул аудиторию.

     2016 год
     …«Нет, неправильно всё это», – отбросил  последние сомнения отец. Он встал с дивана, подошёл к секретеру и достал из него книгу в твёрдом коричневом переплёте. Своим широким форматом – не менее альбомного листа – и переплётом, отнюдь не похожим на типографское издание, брошюра напоминала самиздат. В пользу подобного заключения говорило и отсутствие заголовка на лицевой стороне обложки.
     – Знаете, что у меня в руках, мальчишки? – спросил отец, обращаясь к сыновьям и усаживаясь между ними.
    –  Нет, папа, первый раз видим, – правдиво ответил Ромка, заинтересованно поглядывая на книгу.
     Серёжка незаметно отвёл в сторону взгляд и промолчал. Будучи более любопытным и шкодливым, он изредка «совал нос» в отцовский секретер, который никогда не закрывался на замок. Но содержимое брошюры было неизвестно и ему.
     Отец перевернул корочку обложки, и на первой странице все увидели знакомый портрет, больше напоминающий дружеский шарж, нарисованный размашистыми штрихами чёрным фломастером. Под портретом – витиеватая подпись автора.
     – Дед Андрей! – дружно воскликнули мальчишки, узнавая знакомые черты.
     Следующую страницу занимала старая подретушированная фотография. Прямо на братьев смотрело юное кругловатое мальчишеское лицо с добрыми чуточку наивными глазами и упрямо сжатыми губами. Обладатель этого лица был в солдатской шапке-ушанке с красной звёздочкой по центру и серой солдатской шинели, застёгнутой на все пуговицы и верхний крючок.
     – И это тоже дед Андрей, – произнёс отец, увидев немой вопрос в глазах сыновей. – В 1943 году, после призыва в Красную армию. Ему тогда только 17 лет исполнилось, – уточнил он. – А книга называется «О времени и о себе». Этот автобиографический очерк дед Андрей написал за несколько лет до своей кончины и посвятил своей внучке. С помощью друзей дед смог изготовить  лишь несколько печатных образцов книги. И один из них – подаренный вашей бабушке – хранится в нашей семье.
     …Дед Андрей не был прямой роднёй мальчишкам. Но они хорошо знали его и любили всей душой, ничуть не меньше, чем самого близкого и родного человека. Проживший с бабушкой близнецов своё последнее десятилетие, дед не чаял души в сорванцах и каждое лето с нетерпением ожидал их в гости. Ни в один приезд не обходилось без дедовских подарков. Свои первые рыбацкие удочки, настоящие индейские луки, сделанные умелыми мужскими руками, мальчишки получили в пятилетнем возрасте в подарок от деда Андрея. С началом летних каникул близнецы ежегодно приезжали в деревню, где их уже поджидали новые игрушки и замысловатые поделки, искусно выполненные из дерева и кореньев. Но самое главное – это рыбалка! Вместе с папкой и дедом! Рыбалка была любимым увлечением и старых, и малых. Порой казалось, что не хватает целого лета, чтобы насладиться и получить удовольствие от этой забавы…
     –  Ну что, посмотрим вместе, о чём написано в книге? Можем и найдём ответы на ваши вопросы, – отец подмигнул близнецам и вслух прочитал первые строки очерка: « В моей жизни всё «как-то»… Как-то солдат войны и вернулся живым…, как-то Заслуженный работник культуры России…, как-то – Почётный гражданин района…, как-то – один из двух создателей районного краеведческого сельского музея (первого в крае)..., как-то создатель районной картинной галереи…, как-то стал профессиональным журналистом и редактором районной газеты…, как-то – секретарь райкома партии коммунистов в смутные времена… Ничего я не делал ради славы. И не помышлял о ней. Я работал. Остальное получалось «как-то», помимо, само собой».
     – Папа, а почему дед Андрей пишет «как-то»? – задал вопрос Ромка, улучив секундную паузу в чтении отца.
    – Непросто ответить на твой вопрос, но я попытаюсь. Во-первых – это обыкновенная скромность, когда свои поступки и деяния, ежедневный труд, порой тяжёлый и героический, человек не считает чем-то необычным и выдающимся. Во-вторых, – это чувство такта, которое свойственно интеллигентным и образованным людям…
     – Таким, как дед Андрей? – снова не удержался Ромка.
     – Вот именно таким, – подхватил отец. – Тактичные люди свои заслуги и «взятые высоты» никогда не выставляют напоказ и считают их чем-то само-собой разумеющимся и будничным.
     – А мы были в картинной галерее у деда, – включился в разговор долго молчавший Серёжка. – Там столько разных интересных картин, и дед про каждую всё знал и с восторгом нам рассказывал.
     – Да, человеку свойственно гордиться результатами своего труда. Тем более, когда эти результаты оценены и признаны большинством людей. И никаких противоречий между скромностью, тактом и чувством гордости нет…
     Общаясь с сыновьями, отец будто бы вновь и вновь погружался в страницы лежащего перед ним очерка, который неоднократно перечитывал.  Вот и сейчас образ деда Андрея заново вставал перед глазами.
     Ведь поскромничал дед Андрей, поскромничал! Шире послужной список, намного шире! От кузнеца в юности до зампредседателя райисполкома, ответственного за дорожное строительство… Член президиума РК ДОСААФ, секретарь и член правления общества охотников и рыболовов, член экологического совета при районном комитете экологии, председатель районного отделения Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры, председатель комиссии по содействию Советскому Фонду мира, художник, ремесленник, поэт, прозаик, председатель районного общества виноградарей… И это ещё малая толика должностей и званий. На каждой из взятых ступеней – достижения, успехи и … титанический труд.
     Кто-то из циников усмехнётся: «И нажил, наверняка, немало, при таких-то должностях!» Придётся их разочаровать. Всё богатство – книги, картины друзей-художников, поделки из кореньев, созданные своими руками, благодарная память односельчан, семья и… старый дом из глины и камыша. Конечно же «нажил», как без нажитого: туберкулёз в военные годы, который победил, несмотря на прогнозы врачей, инфаркт в восьмидесятые…
     Пока мальчишки увлечённо рассматривали на очередной странице фотографии из дедовской юности, отец пробежал глазами уже знакомые ему строчки: «Я живу в  камышитовом доме, который сам строил под кредит банка… А что я мог? Мог построить особняк там, где центральное отопление, водопровод, канализация. Я же ведал строительством дорожным. А там – и цемент, и щебень, и лес, и рабочая сила. Совесть не позволяла мне этого, хотя многим другим она позволяла». 
     Совесть. Может в этом понятии и скрывается сила, мощь, духовная и нравственность составляющая?
     «Несомненно», – мысленно ответил на свои раздумья отец.
     Но было ещё одно, чем всю жизнь гордился дед. Ещё одно звание, которое он считал самым важным и дорогим, которое с гордостью пронёс в своей душе и делах до последних дней жизни.
     Коммунист!...
     – Папа, так вот же они эти строки! – возглас Серёжки встряхнул отца. – Те самые, которые ты нам хотел показать!
     «Я коммунист был и есть, и не считаю это ошибкой. Моя вера в социалистическое будущее нерушима. Это снова будет, и снова – в России. Мы так устроены. Но наступит не скоро. Пройдут десятилетия…», – прочитал вслух Серёжка  и довольный своим маленьким успехом горделиво поднял глаза на отца.
      – Всё, я понял, – уверенно произнёс Ромка. – Коммунисты – это все такие, как дед Андрей!
     Похоже, непростой ответ для себя мальчишки уже нашли.
     Согласен ли с ними был отец? По поводу деда Андрея сомнений у него не возникало. Но как быть «со всеми»?...

     2012 год
     «Пенсия пришла, пенсия!», – сарафанное радио моментально разнесло долгожданную радостную весть по райцентру. Как же иначе? Хоть и не велика сумма, но от неё зависит жизнь большинства пенсионеров посёлка. Лекарства, продукты – только на неё, родимую, и купишь. И за воду с электричеством заплатить надо. А угля в морозную зиму сколько спалили? До сих пор у многих долги висят и спать спокойно не дают. Не привыкли пожилые люди в долг жить. Совестно…  Не только весь месяц на эту самую пенсию тянут, но ещё и деткам подросшим, в самостоятельную жизнь подавшимся, помогают. Работы в посёлке-то нет совсем…  И внучатам на гостинец оставить надо, нельзя без этого, не по-божески.
     Правдивости ради, следует отметить, что задерживать пенсию почти перестали. Ну, бывает, на недельку-другую – не так уж и страшно. Не то, что раньше, в девяностые, да нулевые, по несколько месяцев целыми семьями «на голодном пайке» сидели. Только и спасались картошечкой из погреба, да хлебом, который сами и пекли. Из муки, что по осени прикупить успели. Пока цены невелики.
    Весеннее утреннее солнце поднималось на небосклоне. Дед Андрей сидел в саду на резной скамеечке, сделанной в молодости собственными руками, и любовался набухшими почками смородины и вишни. Мысли у него были вполне весенними.
     «Зима снежная была, всю водичку почва впитала. Даст бог, и урожай нынче хорошим будет», – рассуждал про себя дед, потягивая папироску, взгляд задержался на сломанной у самой земли веточке смородины. – Опять кошки шалят, на  птичек охотятся», –  подумал он. Покряхтывая встал, подошёл к кусту и заботливо провёл морщинистой рукой по сухой ветке, очищая от остатков прошлогодних листьев.
     Резкий сигнал клаксона вывел его из задумчивости. За калиткой показался пасынок Володька – 47-летний предприниматель. Давеча приехал из города навестить стариков.
     – С добрым утречком! Карета подана, дед, – шутя и улыбаясь, бодро сказал Володька, показывая рукой на белоснежную тойоту, припаркованную у обочины. – Как и договаривались, минута в минуту, –  добавил он и бросил мимолётный взгляд на ручные часы. 
     Пенсию ожидали cо вчерашнего дня, и Володька пообещал свозить деда в центр посёлка. От окраины, на которой стоял камышовый дом, до банка и почты более получаса пешего хода. Не под силу пожилому человеку на своих двоих сей путь преодолеть туда и обратно. Вот и приходилось такси вызывать (благо последнее время расплодились, словно на дрожжах) или за помощью к  близким обращаться.   
     …Иномарка выехала на центральную улицу райцентра и резко сбросила скорость. На всём протяжении стояли знаки с ограничением скорости десятью километрами в час.
     – И что, все водители соблюдают такой режим? – полушутя спросил Володька, поглядывая через плечо на деда, дремлющего на заднем сидении в мягком комфорте.
     – Как же, соблюдают, – с едким сарказмом встрепенулся дед. – Раньше все блюли. Попробуй против закона пойти, а сейчас, тьфу, одна срамота, – ругнулся он и продолжил. – Кого из нарушителей не остановят, все из «новорусских», с цепями золотыми на бычьих шеях, да перстнями с каменьями! Словно бабы, побрякушек на себя навешали! Сразу гаишнику купюру сунут. Откупятся. Вон, понастроили магазинов, да лавок, – дед брезгливо кивнул на яркие вывески, украшавшие фасады магазинчиков из красного кирпича вдоль обочин дороги. – Скоро село в один большой базар превратится, а все жильцы торгашами станут.
     – А чем тебе магазины-то мешают? – Володька решил слегка раззадорить и растормошить деда, хотя и понимал, что старик «подсел на свой любимый конёк», и теперь его ничто не остановит. – Товаров больше станет. Будет народу, из чего выбирать. Сам же на днях говорил, что водку лучше «У Петровича» покупать: не такая горькая, как у других. Конкуренция, в конце концов, цены вниз пойдут, что захотел, то и купил. Разве при советской-то власти такое было? – шутливо вступил он в дискуссию.
     – Эх, Вовка, умный ты мужчина. Немало в жизни добился. А главного и не понимаешь. Чтоб покупать эти самые товары, что нужно? Правильно, деньги. А откуда людям их взять? Если работы в селе никакой нету. Молодёжь в город уезжает от безысходности. А те, что остаются, или спиваются, или на шею старикам садятся. Откуда же эти самые товары возьмутся, для конкуренции твоей? Их произвести надо! Но ведь всё позакрывалось. Всё разворовали, разрушили и развалили те, что у власти. Дерьмократы! – последнее слово дед произнёс с особенным воодушевлением. – При коммунистах наш район передовым в крае числился. Совхоз миллионы зарабатывал, овечью шерсть за границу поставляли, новые породы овец выводили, коих в мире не видывали. Пшеничку за 30 центнеров с гектара на полях собирали. Водой с канала все пашни орошали…  А сейчас что? – дед сделал паузу, как бы давая Володьке проникнуться сказанным. – Нет совхоза, обанкротили в 90-е. Овец уморили и распродали. Это ж надо? Такую породу! На весь мир гремела!... Людей по миру пустили, в нищету ввергли. На месте канала – болото, поросшее ряской. Компрессорные перекачивающие станции разграблены. До того докатились, что плёнку, на дне проложенную, откапывают из-под грунта и растаскивают. А ведь когда-то канал всесоюзной стройкой был. Гордостью края значился, через всю солёную степь тянули. А сейчас без воды степь умирает. Знаешь, сколько в прошлом году зерна в районе собрали?
     – И сколько? – без притворства поинтересовался Володька.
     – Пять-шесть центнеров с гектара. Лучшие в крае хозяйства и девяти не вытягивают.
     – Может, ты преувеличиваешь, дед? Не всё же так плохо. Вон, спиртзавод построили, –  Володька кивнул в сторону сверкающих на солнце огромных ёмкостей из нержавейки.
    – Построили, ещё бы! – ухмыльнулся дед. – Фирма-то за бывшим главой района числится. На деньги, полученные на банкротстве совхоза, и строили. Только бог ворьё наказал. Водица в наших краях непригодной для производства спирта оказалась. Даже в таком деле просчитались. Вот и простаивает заводишко. А чего головой думать? Денежки ведь не свои, бесчестным путём добытые. Бывший глава давно на повышение ушёл, скоро в министрах засветится. Вот оно – поколение разрушителей, – на грустной нотке закончил дед.
     – Не все же такие, –  Володька постарался подбодрить деда.
     – Здесь я с тобой соглашусь. Во все времена, даже самые тяжёлые, находились умные головы. Они и выводили страну из беспросветной мглы. Даст бог, минуют чёрные годы и Россия проснётся…
     Машину ощутимо тряхнуло на очередной выбоине, и Володька выругался вполголоса.
     – Видишь, какие у нас дороги, –  не удержался от комментария дед. – Ни одного километра за последние двадцать лет в районе не построили. А ведь я когда-то за строительство дорог в районе отвечал. До самых отдалённых деревушек асфальт тянули. Днём и ночью строили, и спрос с нас строгий был. А сейчас лишь ямки латают. И то – на федеральных трассах. Сам видишь, что на наших дорогах творится. В местных бюджетах – вошь на аркане. Некому и не на что ремонтировать. Отчислений в казну нет. Народ – гол как сокол. Фабрику по производству валенок давеча окончательно закрыли. На весь край наши валенки славились! Питомника с плодовыми деревьями, почитай, как с десяток годков уж нету. В бывших мастерских по ремонту сельхозтехники, последние трактора догнивают…
     – Да, загрузил ты меня, дед, негативом, – задумчиво произнёс Володька, останавливаясь напротив банка. –  Не сразу и переваришь всю информацию.
     –  А ты думай, Володька, думай! Голова на то и дадена, чтобы не только пить да есть, – бодро подмигнул дед и распахнул дверцу. – Я быстро управлюсь, перекури немного…
     Сняв со сберкнижки пенсию, дед зашёл в соседнее помещение почты.
     – Добрый день, дедушка, – ласково поздоровалась девушка-оператор. – Вам, как всегда, бланк на перевод? – спросила она.
     – Как и всегда. Только сегодня два бланка, доченька.
     Лариса работала на почте пятый год. Несмотря на то, что дед был в посёлке известной личностью – всё-таки почётный гражданин района, так он ещё и на почту заглядывал ежемесячно. И всегда в одни и те же дни, сразу после получения пенсии. Лариса уже знала, какой платёж от посетителя и в чей адрес сейчас последует. Сколько она себя помнила в должности работника почты, дед каждый месяц заполнял квитанцию на одну и ту же сумму в 300 рублей и направлял платёж в Москву. В адрес редакции бессменного рупора коммунистов – газеты «Правда». 
     Не понять стариков девчушке из 90-х. Вот и сейчас, смотрит в компьютер, стучит пальчиками по клавишам, а мысли совсем о другом. 
     Жалуются пенсионеры, что есть нечего, жить не на что, а сами деньги куда попало шлют. Чудные! А сегодня дед и вовсе две квитанции попросил. Куда второй платёж-то направит? Ну вот, всё и прояснилось. Очередные три сотни уходят в фонд помощи пострадавшим от наводнения на Дальнем Востоке. Где он, этот дальний восток и подтопленцы? А где мы. Неужто дедовские триста рублей спасут в столице коммунистическую газету, про которую в глубинке никто и не слыхал? И чем таким она знаменита, что каждый месяц дед Андрей в ейный адрес переводы шлёт? А помощь неизвестным – «утопленцам»? Дойдёт она до простого человека, как же! Чудные они, старики, деньги девать им некуда! 
     Лариса добродушно улыбнулась деду и умело провела оплату через компьютерный терминал.
     – Вот корешки квитанций, дедушка. Доброго вам здоровья! – искренне пожелала девушка!
     – И тебе жениха заботливого да разумного, дочка! – ответил дед и направился на выход… 
 
     …Пройдёт два года, и, вчитываясь в автобиографический очерк деда, Володька увидит следующие строки: «Пришли совсем лихие времена. Компартия запрещена, СССР развален… Чего добивался Гитлер и не смог добиться, сделано руками Бориса Ельцина, с подачи меченого Михаила Горбачёва при участии их друзей. В эту пору я работал директором галереи. Пригласил несколько коммунистов на совет. Предложил создать партийную организацию под видом клуба «Друзья газеты «Правда». Договорились на какой день пригласить возможно большее число коммунистов. Пригласили. Был проект устава клуба, но решили работать без устава и избрать правление. Его председателем выбрали меня. Договорились платить взносы и отмечать в партбилете. Взносы, их сумма, определяется каждым индивидуально, по возможности. Деньги перечисляли «Правде», она переживала не лучшие времена. Собирались в галерее не реже одного раза в месяц»…

     1986 год
     Ранним утром, возвращаясь из увольнения, Вовка неспеша поднимался по ступенькам на третий этаж спального корпуса, в котором находилось ротное помещение, и философски рассуждал о превратностях воинской службы: «Третий курс военно-морского училища – это серьёзно. Уже не «салаги» и даже не «караси». Можно сказать – основной костяк училища! Теперь не отчислят за слабую успеваемость: отстающих к концу курса практически не бывает. Да и начальство лояльнее смотрит на дисциплинарные нарушения, если, конечно, твои «залёты» на самый «верх» не выплывают. Ещё полгода и сменят третьекурсники белые бескозырки на офицерские фуражки, переедут из казарм в общежитие, в настоящие кубрики по 6 – 10 человек! Три года жизни в одном помещении на сотню коек останутся позади. Тогда и удастся по-настоящему насладиться той свободой и правами, которые предоставлены будущим офицерам военно-морского флота».
     Несмотря на то, что за окном падали пушистые снежинки, а на календаре красовалось долгожданная дата – 1 января, настроение курсанта было «на нуле». Вовкины мысли приняли и вовсе минорный характер.
     «Надо же такое придумать: ограничить праздничное увольнение восьмью часами утра первого числа! За новогодним столом в кругу друзей и рюмки водки не выпить. В училище поутру появиться нужно трезвым и бодрым, как огурчик. Иначе не миновать гауптвахты, а то ещё хуже, попрут на флот рядовым матросом – и прощай мечта об офицерских погонах. Вот и пришлось ограничиться лишь фужером шампанского. Хотя и так посидели неплохо. Шутки, смех, тосты, поздравления, фейерверки… Девчонки-студентки из универа оказались весёлыми и симпатичными. Не давали парням скучать и засиживаться за столом, каждого норовили на танцпол вытащить…
     Да мы не особо-то и упирались. До пяти утра отплясывали… Пару часов на сон и… бегом в училище. Кому только в голову могла прийти глупость с утренним возвращением в училище? Хотя и так ясно, без политотдела здесь не обошлось. Радеет партия за нас. Вдруг, не дай бог, кто-нибудь в новогоднюю ночь потеряется. А так, пересчитают всех утречком по головам, отрапортуют в политотдел флота, что праздники без происшествий, и отпустят всех далее отдыхать. Командиры, наверняка, и не возразили. Против партии не попрёшь. Слово партии выше слова командира.
     Бедненькие, и те и другие.
     По лицам видно, с трудом возвращаются вместе с нами. Не меньше нашего страдают. Кто с перепоя и больной головой, а от иного праздничный выхлоп впереди махровым облаком бежит. Им-то, командирам и политработникам, хорошо, всё с рук сойдёт. А нашего брата-курсанта нынче немало «погорит». Не бывает без залётов после подобных праздников», – Вовка прервал размышления и распахнул дверь в свою казарму.
     По ротному помещению без дела слонялись сонные курсанты. Судя по всему, голова  болела у многих, без последствий праздник не прошёл. Испорченное прерванным новым годом настроение «красовалось» на помятых лицах подавляющего большинства вернувшихся из увольнения. Только, пожалуй, вахтенная служба была довольна: не одним же им страдать из-за потерянного праздника.
     – Cлыхал новость? – лучший друг Димка махнул Вовке рукой. – Двое наших сегодня ночью спалились.
     – Кто? – спросил Вовка, мысленно ругая себя за материализацию недавних дум.
     – Да Серёжка Михайлов, пьяный в дупель, решил после полуночи прошмыгнуть через КПП. Не получилось. На дежурного офицера нарвался. Взяли «с поличным».
    – А второй?
    – Вот с ним интереснее, – Димка усмехнулся. – Мишка Космачёв, из третьего взвода. В самоходе ночью был. Ну и перебрал под бой курантов. А чтоб не попасться дежурному по этажу, решил на третий этаж по пожарке забраться.
    – Ну, нормально надумал, – Вовка поддержал замысел сокурсника. – А что не сложилось-то?
     – Так до распахнутого окна нужно по карнизу метров пять пройти, а на крайних пролётах решётки. Вот он за решётку и ухватился. Крепления не выдержали, и полетел Мишка вместе с решёткой прямо в сугроб. Спиной-то мягко упал, а решётка сверху и придавила, на лице печать от ячейки оставила. Красавец! – Димка еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, но лицо вновь потускнело, и он продолжил. – Тут его «тёпленьким» патруль и взял.
    –  Да, конкретное попадалово, не отмажется, –  грустно улыбнулся Вовка. – Если наверх доложат, мало не покажется. Да судя по всему, уже отрапортовали.
    –  С Новым годом, мужики! – к друзьям подошёл весельчак Юрка Смирнов. – По сто грамм беленькой за неудавшееся утро примем? – подмигивая, шепнул он.
     – А есть? Как пронёс?
     – По старинке, – гордо напыжился Юрка, и улыбка озарила его лицо. – Не стал судьбу испытывать, как в прошлый раз. Махнул через забор.

     Смелость и отчаянность курсанта была всем известна. Его сумасбродные порывы не мог сдержать ни 5-метровый забор из силикатного кирпича, ни дежурный офицер на КПП. Буквально пару месяцев назад на празднование Октябрьской революции Юрка принёс в училище настоящий первачок. Не таясь, в открытую. Чтобы не догадались дежурные офицеры, перелил самогон в поллитровую посудину из-под косметического средства, добавил ароматной отдушки, взятой у любимой девушки, положил ёмкость в дипломат и вперёд, через главный КПП. Дежурным в тот вечер стоял капитан второго ранга Свирепов, по кличке «Ходуля», за свой двухметровый рост.
     – Стоять, курсант! Что несём? Дипломат к досмотру! – скомандовал офицер. – Ага, спиртное!
     – Никак нет, товарищ капитан второго ранга, жидкость для роста волос, – чётко и звонко отрапортовал Юрка, снимая бескозырку и демонстрируя ранние залысины.
     – Ну, ну, – недоверчиво пробурчал Ходуля, доставая ёмкость из дипломата.
     Офицер отвинтил колпачок, плеснул из бутылки в ладошку, нюхнул содержимое, и, поморщившись от неизвестного запаха, лихим движением приложил ладонь к заметной проплешине над широким лбом. Круговыми движениями руки жидкость была втёрта в офицерскую лысину.
     – Если волосы не отрастут, на гауптвахту отправишься, брадобрей! – неуклюже сострил офицер, отдавая Юрке бутылку,  и пропустил курсанта на территорию училища.
     Тем же вечером в подсобке под искренние и звучные тосты «за дело Ленина и Великий Октябрь» содержимое бутылки перекочевало в желудки неразлучных друзей…
 
     Трое курсантов уединились в дальнем уголочке казармы, закрытом от обозрения плотным рядом двухъярусных коек. Юрка извлёк из-под тумбочки газетный рулончик, скрывающий поллитру «пшеничной», неумело дёрнул за серебристый язычок пробки и налил четверть гранёного стакана…
     – А теперь ещё неприятная новость. Из политотдела звонили в канцелярию ротного. Указание поступило: провести комсомольские собрания во всех ротах училища. Пропесочить «залётчиков» и вынести самое строгое комсомольское взыскание. А после и по командной линии решение примут. И, возможно, без скидок на праздник. Так что нашим товарищам не позавидуешь. Жалко пацанов, – грустно усмехнулся Юрка.
     – Как же без комсомольского порицания, – съехидничал Димка. – Будто наверху не знают, что мы своих не сдаём. Сплошной формализм. Терпеть не могу подобные сборища. Как бы ни старались, а вбить клин между нами у них не получится! Подавай политработникам комсомольское осуждение, – распалился он. – Припаял бы командир суток трое ареста за залёт, и дело с концом. Нет, надо ещё и никчёмную говорильню развести, изобразить комсомольскую сознательность. Надоело.
     – Ну да, – Поддержал друга Вовка. – Помните наш комсомольский порыв на втором курсе, и что из этого вышло? – он обвёл лица друзей вопросительным взглядом.
 
     Полгода назад над вторым взводом второго курса подшучивало всё училище… Курсанты прочитали  в армейском журнале историю о том, как их сверстники из сухопутного училища во время летнего отпуска в течение месяца дружно работали на строительстве БАМа. Это известие так заинтересовало и увлекло ребят, что комсорг Колька предложил провести предстоящий летний отпуск всем взводом сплочённой бригадой на Всесоюзной стройке и внести посильный вклад в дело освоения БАМа, заодно и деньжат заработать.         
    Чтобы придать веса принятому решению, оформили свой порыв в виде резолюции комсомольского собрания. Курсанты предъявили единогласно одобренную резолюцию по инстанции в политотдел для получения согласия и разрешения партийных органов.
     Ответ был обескураживающим и предельно простым. Отказать! А ежели особо настаивать будут, отпуска лишить, оставить в училище, вручив каждому по метле и лопате. На территории части работёнки хватает! Вот и потрудятся на благо родного училища, ежели руки чешутся.
     Посмеялось партийное начальство над комсомольцами, да cокурсники с других факультетов ещё долго ехидничали и хихикали вслед. Хотя в душе завидовали и уважали за неординарный поступок. С тех пор прочувствовали курсанты на «собственной шкуре» одну из ироничных флотских заповедей – «инициатива на флоте наказуема»…

     – Ну, с Новым годом, новым счастьем, – Вовка первым опрокинул содержимое стакана внутрь, шумно выдохнул и занюхал головой Димки. Настроение стало постепенно улучшаться, и угрюмое праздничное утро уже не казалось бесперспективным и несчастным.
     – Достали эти комсомольские собрания, – после принятой дозы продолжил разговор Димка. – То дружно призывают перестраиваться под лозунгом «Начни перестройку с себя». А после на собраниях перед всеми отчитываться, как ты перестроился. Идиотизм полный! И где только Горбачёв это противное слово выискал – перестройка. Аж слух режет! Вот скажите, зачем мне перестраиваться, если я ещё и «построиться» не успел? «Наломали дров» в стране, а теперь хотят ответственность на всех нас переложить. Нет, мне перестраиваться ни к чему.
     – Ага, –  поддержал друга Юрка. – Помните, как на прошлой неделе к «особисту» на беседу вызывали? Всех по очереди. 
     – Было такое дело, – согласно кивнули друзья.
     – Вот майор и задаёт мне каверзный вопрос «как ты к перестройке относишься».
     – И что ответил?
     – Что, что? Правду ответил. Отрицательно отношусь. Мало того, что слово мутное и непонятное, так ещё напоминает нерадивого хозяина, который всю жизнь строил свой дом, строил. А после посмотрел на него и видит, что дом-то кривой и косой. И давай его ломать до основания, чтобы сызнова всё начать. Нет, чтоб в процессе стройки мозги включить и подумать: вдруг что-то не так. Со стороны на плоды своего труда посмотреть, и, если нужно, огрехи сразу исправить. Тогда и было бы всё, как у рачительного хозяина.
     – А особист? – друзья, затаив дыхание, во все глаза смотрели на Юрку.
     – Ничего. Выслушал меня внимательно, понимающе кивнул. Показалось, что соглашается со мной. Может и среди них встречаются офицеры с головой. По крайней мере, хотелось бы надеяться. 
     Политический диспут друзей прервал громкий голос дежурного:
     –  Рота, строиться в центральном проходе!
     – Ну, что я вам говорил, начинается..., – Юрка поставил недопитую бутылку под табурет и неохотно направился к центру казармы. Друзья потянулись вслед за ним…
     – Начинаем комсомольское собрание, – произнёс командир роты капитан третьего ранга Филиппов, окинув взглядом сидящих  курсантов. – По рекомендации политического отдела училища тема сегодняшнего собрания «Обсуждение дисциплинарных проступков курсантов Михайлова и Космачёва». Мы должны дать жёсткую оценку нарушителям воинской дисциплины и вынести самое суровое наказание в соответствии с уставом ВЛКСМ. Слово предоставляется комсоргу курса, – Внезапно его лицо изменилось, напряглось, взор устремился в дальний угол ротного помещения и сосредоточился на месте, где Юрка с друзьями недавно «обмывал» Новый год.
     Порывистыми нервными шагами командир вышел из-за стола и чуть ли не бегом кинулся в конец казармы. Через несколько секунд, стоя перед засыпающими и зевающими комсомольцами, он потрясал недопитой бутылкой водки, извлечённой из-под табурета.
     –  Вот, су…, – кипел от негодования командир. – Чья, кто пронёс? Сейчас каждого дышать заставлю! На гауптвахту отправлю!
    В ответ раздались сдержанные смешки. С раннего утра в душном и спёртом воздухе казармы висело амбре из смеси лёгких и крепких напитков. Сколько ни принюхивайся и ни дыши – ничего не различишь. Курсанты это знали, угрозы командира многих лишь развеселили.  В кулуарах посыпались едкие реплики:
     – Повезло командиру, будет, чем подлечиться!
     – Не, нельзя, улика важная, надо бы на экспертизу направить!
     – Надо же, сама в казарму просочилась!
     – И в руки командиру!
     – Подарочек от Деда Мороза, товарищ капитан третьего ранга!
     Комсомольцы зашевелились, в глазах появился блеск, интерес к унылому мероприятию нарастал.
     – Прекратить балаган, – рявкнул командир и, покидая казарму, грозно добавил, – комсорг, продолжайте вести собрание, я скоро.
     Собрание шло размеренным чередом. Выбрали президиум из тройки друзей –  «виновников» малого инцидента с бутылкой – назло начальникам, чтобы бардачка добавить, заслушали злостных нарушителей Серёжку и Мишку, которые в оправдание не могли и пары слов связать, потому как алкоголь ещё не до конца выветрился из их голов. Посмеялись, посочувствовали, комсорг изобразил гневную тираду…, и приняли единогласно одобренную резолюцию: объявить строгий выговор без занесения в учётную карточку.
     – Собрание закрыто, – объявил комсорг и непритворно вздохнул.
     Он-то знал, что резолюцию в политотделе однозначно не примут из-за мягкого наказания. И переписывать её придётся не раз. За подобные проступки – минимум «с занесением» полагается, а если командование приговорит к отчислению из училища, то   потребуют и вовсе погнать из комсомола… Так что бумажкам ещё долго придётся между двумя сторонами уходить и возвращаться. А там, глядишь, и затеряются где-то. Отсидят ребята своё на «губе», впредь осмотрительнее будут.

     2012 год
     – Ура, утром на рыбалку! – радости мальчишек не было предела. Только сегодня приехали погостить в деревню к бабушке и дедушке, а впечатлений и эмоций – уже на целый год! Стрелы из подаренных луков расстреляны по всему огороду. Хоть в ворону, что на тополе примостилась, и не попали, но гордость так и распирает. Первое собственное оружие! Дед Андрей подарил! Можно себя представить индейцем в далёких прериях, а лучше образ благородного разбойника Робин Гуда примерить. Тем более есть и веская причина. Нужно соседскую Танюшку – ровесницу-шестилетку, из домашнего плена выручать. Наказала бабушка девчушку за порванное платьишко и не выпускает сегодня за калитку играть с новыми друзьями. Хорошо бы подземный ход под забором прорыть и спасти «красавицу-принцессу» из «заточения». Но этот вариант про запас останется. А сейчас достаточно доску в общем заборе посильнее дёрнуть. Не устоять ржавому гвоздю перед четырьмя руками юных «спасителей» – и Танюшка на свободе! На безопасной территории! Дед Андрей добрый, ругать не будет! Только что обрадовал мальчишек новостью про рыбалку! Теперь и перед Танюшкой можно новыми удочками похвастаться. 
     ...Ранним утром рыбаки уже были на «Зелёном лугу». Раскинувшееся перед ними озеро своего имени не имело. Вот и называли его местные жители по названию расположенной рядом деревни.
     Хорошее имя! Вокруг озера красота неописуемая! Протянулась степь широкая до самого горизонта, сверкает разноцветными красками полевых цветов, благоухает утренней свежестью и спускается зелёным ковром прямо к водице.
     Мальчишки сонно протирали глаза и неумело пытались насадить скользких червячков на крючок. Без отцовской помощи явно было не обойтись. И вот червячки на крючках, удочки заброшены… Теперь главное, как папка учил, внимательно за поплавком следить. Только поведёт его клюнувший карась, тут же и подсекать.
     Дед Андрей расположился недалеко в сторонке, метрах в пятнадцати. Неспеша распутал снасти, воткнул в песок резную тычку, собственноручно добротно и искусно из старой коряги сделанную, примостил удилище и присел на свой любимый рыбацкий стульчик. Но место под заброс выбрал не совсем удачное. Прямо на мели.
     – Дед, перемещайся к нам поближе, – прокричал Володька, здесь и глубина подходящая, и карась лучше клевать должен.
     – Нет, вы уж там ловите, а я здесь останусь. Люблю это место. Всегда на нём останавливаюсь. Слева камыш полукругом плотной стеной от ветерка прикрывает и плавно в песчаную косу переходит. Тишина на воде, ни зыби, ни ряби. Чуть солнышко поднимется, кувшинки начнут раскрываться и глаз радовать. А рыба никуда не денется. Уж если будет клевать, то и мимо меня не пройдёт. Да и вас мне хорошо отсюда видно. Ну а клюнет большая рыбина, спешите на помощь деду, помогайте выуживать.
         Первого карасика вытянул Серёжка. Хоть и задремал, сидя на стульчике, но после окрика отца «подсекай», спросонья дёрнул удочкой. И вот она – добыча! Радости мальчишки не было предела. Серебристый карасик был бережно запущен в садок.
     А вот Ромке что-то не везло. И червяка первым научился самостоятельно насаживать, и ни разу не присел. Стоял, упрямо всматриваясь в поплавок, а рыба всё никак не клевала. Серёжке уже во второй раз подфартило. Дремал себе на стульчике, дремал… После очередной папкиной подсказки встрепенулся, снасть с карасиком из воды выдернул… Так папка за него ещё и  наживку подправил.
     Везёт же некоторым!
     Но Ромкино терпение было наконец-то вознаграждено. Выудил мальчишка самого большого карася! Сам справился, умело к берегу подтащил, в воду за ним бросился и удачно пухлой ладошкой под жабры подцепил. Неважно, что в сапожки воды зачерпнул, зато теперь все рыбаки от зависти помрут!...
     Неожиданный Серёжкин вскрик и последовавший за ним плачь заставили отца подбежать к сыну. Ах, этот непослушный карасик! Подсёк его Серёжка, как учили, выдернул из воды…, а он возьми, да слети в воздухе с крючка, и прямо мокрым хвостом по детской щеке со всего размаха. Не настолько больно, как обидно. Вот слёзы от неожиданности и прыснули из глаз! Прижал отец мальчишку к себе, успокоил, платочком личико протёр. Да и нет уже никаких слёз. Опять в глазах азарт засветился. И сон куда-то весь пропал. Как же иначе, ведь вновь поклёвка!
     Только на левом фланге, у деда, совсем тихо. Не видать, что рыба клюёт. Говорили же ему, чтобы поближе перемещался.
     Володька положил удочку и тихонько подошёл к деду.
     Дед Андрей сидел на стульчике и торопливо что-то писал шариковой ручкой в небольшом блокноте, примостив его на своей коленке. Умудрённый рыбак был  полностью погружён в свои мысли, не замечая ничего и никого вокруг. Володька ловким движением руки подхватил дедовскую удочку и умело вытащил на берег трепыхающегося карасика. Занятый своим делом, дед Андрей продолжал писать.
     – Да, дед, пожалуй, ты так всю рыбу проспишь!  Точнее пропишешь!
     – Ох, ты! Подсёк всё-таки, моего карасика! Молодчина! – встрепенулся дед, выдавая похвалу Володьке. – Извини, увлёкся. Это место меня всегда на размышления наталкивает. Вот и сейчас накатили воспоминания и мысли, решил на бумагу перенести.
     – Прочитай, дед, пожалуйста! – встрепенулся Володька. – Любопытство просто распирает.
    –  Ну, тогда, слушай, – дед Андрей вернулся к первой страничке блокнота и принялся читать…

     «…Вскоре после смерти Сталина наступили «смутные времена». Сначала разоблачили Л. Берию и расстреляли. Затем обнаружилась «антипартийная группа» – Маленков, Молотов, Каганович, Булганин. В партии началась серия пленумов, собраний партийного актива, связанных с этими событиями. Не обошло это и наш район.
     Помню собрание в ДК. В президиуме члены бюро и представитель крайкома партии. Представитель этот долго выступал, громил «гнусную группу» и хвалил мудрость Никиты Хрущёва – нового генсека ЦК и его окружение.
     Попросил я слова для выступления. Разрешили.
     – Меня, как коммуниста, хотя ещё очень молодого, удивляет наша партийная позиция относительно личностей, так называемых наших вождей. Ещё вчера портреты этих антипартийцев и того же Берии висели во всех больших кабинетах и в клубах. Их хвалили, боготворили. А оказалось, что это – подлецы, предатели партии. Может быть лучше, если не мы, а народ похвалит? Может, народ меньше ошибается? В самом деле, у нас в  стране много хорошего, но и уйма недостатков, особенно в снабжении населения одеждой, обувью, тканями и другими товарами народного потребления. А мы кричим: у нас всё хорошо! А народ-то видит и белое, и чёрное…, – сказал я.
     Вряд ли такими были все слова, но были, содержание выступления помню точно.
     В зале, хотя и несмело, зазвучали аплодисменты. И тогда с цепи сорвался «товарищ из края»: «Это антипартийщина, это антипартийное выступление! Это речи незрелого человека, и надо посмотреть, следует ли оставлять таких в партии…»
     Что удивительно, тирады меня не испугали и даже не встревожили. А когда в перерыве многие подходили с поздравлениями и жали руки, я убедился – здесь есть мои единомышленники, но они боятся за свой партбилет.
      Выступление стало этапным в моей партийной жизни. Я понял, что стою на правильном пути: меньше славословить по поводу мнимых успехов, больше говорить правды о реалиях нашей жизни».

    Володька полностью погрузился в дедовский рассказ  и даже пытался по ходу чтения осмыслить услышанные строки. Он всегда старался избегать политических «диспутов» в общении с дедом. Наоборот, предпринимал попытки как-то сгладить его «антиправительственный» настрой. Но обычно споры и разговоры касались событий прошедших 90-х и настоящих лет. А сейчас услышал про далёкие пятидесятые, которые были для взрослого мужчины настоящей историей. Уважая принципиальную позицию деда, Володька во многом поддерживал его. Ну а если не соглашался, то пытался «подвести» деда пусть не к одобрению, то осознанию настоящего. Но прошлое глубоко сидело и в его сердце. Не просто сидело, а отзывалось болью. Той самой болью, которую Володька познал в 90-е с развалом Союза и крушением идеалов. Слова деда только подтверждали его размышления и выводы.
    –  Вот, дед, скажи: бедность, нищета – это я понимаю. Но разве тот самый «культ личности» был нам навязан исключительно сверху? Или мы, благодаря своему мироощущению и генетически заложенному «механизму» подчинения и рабства, культивировали его от самых низов? Неужели не страшно было в те времена против линии партии идти? И неужто на самом деле в стране всё было так плохо?
     –  Нет, Володька, я не чернил истинные достижения. Они были, и немалые: в районе, крае, стране. Но они могли быть ещё больше, если бы не карьеризм, если бы не «мохнатая рука», пересаживающая лодыря, бездаря из одного руководящего кресла в другое. Если бы не самолюбование.
     Всё это я бил, выступая на пленумах райкома, на сессиях районного совета, на собраниях партийно-хозяйственного актива, – вдохновение в речи деда нарастало. – Я же горячий по натуре, голос достаточно поставлен, сатиру и юмор умею использовать в выступлениях, вот и воспринимался слушателями, чувствовал поддержку.
     А в райкоме воспринимали по-разному. Особо морщились идеологи, которых я называл «идеолухи».  Давно замечено народом, что слуги бывают злее и коварнее барина. Были такие и в нашем райкоме партии. Ну а мне всё это даром не проходило, –  дед замолчал и перевёл дух. 
     –  Расскажи! Чувствую, неспроста ты эту тему затронул. Есть у истории продолжение, –   Володька просительно посмотрел на деда.
     – Почему бы и не рассказать, – дед сделал несколько глотков воды из пластиковой бутылки и продолжил рассказ, чуть прикрыв глаза и отложив в сторону блокнот:

     «Редактор районной газеты традиционно избирался членом бюро райкома партии. Так было в районе и до меня.
     Но… Я 16 лет редактировал газету и – ни одного дня не был членом бюро. В крае тогда существовало 63 районных газеты, и все редакторы, кроме меня, входили в состав бюро. Для меня – табу, запрет. Этот факт красноречивей любых слов свидетельствует о моей «оппозиционности» и об отношении ко мне.
     Вот вам – без выговоров, но и без орденов. Критика моя была нежелательна не только для райкома. Она мешала многим директорам, специалистам, секретарям парткомов. И даже крайкому партии.
     Как-то меня, имеющего высшее партийное образование, райком партии утвердил консультантом для имеющих высшее образование педагогов, самостоятельно изучающих научный коммунизм. Шёл 1982 год. В том же году нас, консультантов, собрали в крайкоме на семинар. И когда я услышал «обмен опытом», который называю «обман опытом», я оторопел. Выступали двое из каких-то восточных районов края, где море хозяйственных, экономических, социально-культурных проблем. А эти два «марксиста-консультанта» сыпали цифрами «успехов», как горохом из мешка. Патетика, одухотворённость ораторов – полнейшая. Врут и верят своему вранью.
     Наступила пауза. После таких победных реляций не каждый решится спуститься на грешную землю.
     – Любопытно… Любопытно…, – заметил я.
     – Что любопытно? – спросила учёная из университета марксизма-ленинизма, ведущая семинар»…

     Внезапно на удочке «затанцевал» поплавок, полностью вынырнул на поверхность и лёг плашмя на воде. Дед, прервав своё повествование, бросил взгляд в сторону камышей и резко с подсечкой рванул удилище. Над водой  лишь просвистел крючок с обкусанным червячком.
     – Карасик балуется. Мелковат, видать, – размеренно произнёс дед Андрей и, подправив наживку, вновь забросил удочку.
     Володька с нетерпением ждал продолжения истории, но старый рыбак не торопился. Достал из кармана любимый мельхиоровый портсигар, чуть подрагивающими пальцами вынул из него сигаретку и привычными, годами отточенными движениями, стал её разминать. Володька настроился переждать длительный перекур, но тут же встрепенулся, услышав хрипловатое покашливание деда и продолжение рассказа…       
         
     «В этот момент в аудиторию зашёл заместитель заведующего идеологическим отделом крайкома. Фамилию его я запамятовал.
     – Да вот, что любопытно. Со слов товарищей, сейчас выступивших, у них уже не «научный», а настоящий коммунизм. Любопытно, почему крайком партии не внедряет его по всему краю? – ответил я ведущей.
     Далее назвал этих «консультантов» очковтирателями, что на беду они не одиноки и есть в каждом районе. И они нравятся крайкому партии и крайисполкому: подают им рапорты. А посему и не о чем беспокоиться.
     Учёная опустила голову, а заместитель вперился в меня глазами. Затем «дал мне по зубам» пафосной и шумной отповедью. Он кипел от негодования. Практический результат этого кипения – я не стал консультантом. В самом деле, как держать такого? Поломает весь «научный коммунизм»…, – дед горестно замолчал  и некоторое время, близоруко прищуриваясь, всматривался куда-то вдаль.
     Неприкуренная сигарета продолжала крошиться под его пальцами, но рассказчик, казалось, этого не замечал.
 
     Володька тоже тихо сидел рядом, взволнованный услышанной историей. В его голове возникало всё больше и больше вопросов, но он понимал, что и так уже утомил деда своими расспросами.
     Неожиданно дед продолжил:

     «Иногда, пытаясь уколоть меня, непонятное зло на мне сорвать, недалёкие люди обвиняют: «А ты, будучи редактором, бегал в райком газетные материалы согласовывать!...»
     Это клевета. Не только «не бегал», но и не ходил. Случалось, свои личные каверзные материалы публиковал в пику властям. Выговаривали мне, но не без здравого разума. Без злобы. Я знал, меня не уберут из редакции, а рядового литработника могут и придирками вышибить. Кстати, тогда критики было в 100 раз больше, хотя дела в районе шли в 100 раз лучше. Сегодня это не газета, т.е. не то, что под газетой понимается. Сегодня это фиговый лист, закрывающий срамные места районной администрации. О рабочей жизни – ни слова; мнения рабочего, безработного, матери – ни слова. И чего не коснись в жизни – в газете почти нет. Отсутствует основа жизни – экономическое положение людей, их правовая защищённость. Совершенно нет журналистских исследований и расследований действий коммерсантов и пройдох от коммерции, директоров различных АО, прочей элиты, не говоря уже о властных структурах…»

     – Папа, дед, – звонкие голоса близнецов прервали беседу двух поколений. – У вас поплавок в камыши утащило! Тяните скорей!
     – Чтоб тебя…, – непонятно к кому обращаясь, добродушно ругнулся дед и первым схватился за удилище. Леска натянулась как струна, удочку выгнуло дугой, и в камышах раздался шумный всплеск.
     – Тяни, дед, тяни! – хором вскрикнули мальчишки. – Уйдёт карась!
     Но напрасно волновались близнецы. Шансы карася против старого опытного рыбака были ничтожны. Через минуту неравной борьбы, умелой рукой деда полукилограммовая рыбина была плавно подведена к кромке берега и вытащена на траву.
     Рыбалка набирала свои обороты…

     То, о чём не успел в завершение своего рассказа поведать дед, по прошествии  нескольких лет Володька прочтёт в его записках: «…В 1978 году мне было присвоено почётное звание «Заслуженный работник культуры РСФСР». А в 1985 году я распрощался с коллегами из газеты, да так, что порою мне и поныне отказывают в публикациях. По разным, главным образом политическим причинам…» 

     1988 год
     – Стоять, курсант! – тонкий, на высоких тонах голос заместителя начальника факультета по политической части капитана первого ранга Нефёдова заставил Вовку притормозить и обернуться.
    Он уже надеялся, было, незамеченным проскочить мимо, но не вышло.
     – Вы когда мне, товарищ главный корабельный старшина, заявление на вступление в партию принесёте? Пора уже, я жду, после нашего последнего разговора несколько недель прошло. Как и обещал, лично Вам рекомендацию дам. Ещё две рекомендации от друзей своих – партийцев возьмёте, – по-отечески произнёс замполит факультета.
     …Нефёдов был человеком беззлобным, хотя и хитроватым. К курсантам относился мягко, можно даже сказать с любовью. Но любовь какая-то ненастоящая была, чересчур показушная. Курсант неискренность остро чувствует, не проведёшь его «на мякине». Год назад выдал Нефёдов единственную любимую дочку замуж за статного четверокурсника Сашку – хулигана, злостного нарушителя всего и вся, солиста и музыканта училищного ВИА. Ну залетела по глупости девчонка, а курсанту и деваться некуда, когда сам папочка при таких должностях. Любовью в отношениях и не пахло, одна физиология. А что теперь? Прощай свобода, бесшабашная и лихая молодость… Так Сашка и здесь пытался сопротивляться. «Под венец» всем училищем отлавливали. Под руководством папочки. Невеста в белом на КП ждёт, нервно на часики поглядывает и украдкой платочком слёзы вытирает. Долгожданная, выстраданная поездка в ЗАГС под угрозой срыва. А жениха всё нет и нет….  Поймали. Чуть ли не под конвоем в нарядное авто посадили... Стерпится – слюбится! Даже непонятно, кто больше радовался, дочка или папа.
     После успешно организованного замужества дочки Нефёдов, казалось, полюбил курсантов ещё больше. Дисциплинарных проступков старался не замечать – для этого командиры есть, в учебный процесс не вмешивался. Знай себе, строчи планы, да отчёты по выполнению партийных резолюций съездов и пленумов, проверяй качество и своевременность политинформаций да речи произноси по красным датам. Если и видели его курсанты, так это на кафедре марксизма-ленинизма. За освоением учащимися партийных дисциплин: истории партии, марксистко-ленинской философии, политической экономии, научного коммунизма Нефёдов следил жёстко и принципиально. Двоек на семинарах и экзаменах не прощал. А двойка по высшей математике, кораблевождению или борьбе за живучесть корабля – это не страшно, считал он. Ну стоял курсант на вахте, в карауле, не успел подготовиться, с кем не бывает. Но пара по политическим наукам – это уже ЧП. Маховик политической вертикали и карающей десницы партии раскручивался на всю катушку. Обсудить и осудить на комсомольском собрании (для коммунистов – вызвать на партком), пропесочить в «Боевом листке» и стенгазете, разработать комплекс планово-организационных мероприятий по недопущению подобного… А если повторится, то можно на самом высоком уровне поставить вопрос об отчислении из училища, ввиду низкой политической сознательности. Да что там говорить? Не только одному двоечнику достанется, но и всем его начальникам от командира отделения до ротного. Недосмотрели, недоглядели…            
     – Так точно, товарищ капитан первого ранга, по ночам не сплю, над вашим предложением думаю, – чётко отрапортовал Вовка, мысленно ругая себя за нежданную встречу – нет, чтоб другим коридором пойти, глядишь, и разминулись бы. – Быть членом партии – почётная обязанность, – продолжил он. – К такому решению надо сознательно подходить. Взвесить все за и против, проанализировать свои поступки. Понять, достоин ли. Если каждый, не задумываясь, начнёт в партию вступать, то что же тогда с нею будет? – Вовка лучистыми и широко открытыми глазами в упор посмотрел на замполита.
     – Молодец, курсант, грамотно рассуждаешь. В партии такие и нужны. Ты же отличник, и мы тебя хорошо за пять лет изучили. Кому попало, рекомендации не даю. А то, что с воинской дисциплиной проблемки бывают, так вас таких целое училище. Но флот без коммунистов существовать не может. До лейтенантских погон считанные месяцы остались, поторопись. – Нефёдов протянул для пожатия руку.
     – Так точно! – ответил Вовка.
     Обменявшись рукопожатием, офицер и курсант расстались.
     Спустя пару часов, в курилке, трое друзей обсуждали состоявшийся разговор с замполитом.
    –  Устал я от него шкериться, – пожаловался Вовка однокурсникам.
     – Да, теперь не отстанет. Ему же нужно план по приёму в партию выполнять, – с пониманием отозвался Димка.
     Димка уже год, как стал коммунистом. Но на отношениях между друзьями этот факт совсем не сказывался. На четвёртом курсе парень женился, дочка подрастала. После выпуска из училища Димка готовился стать морским офицером погранвойск. А в погранвойсках строго, беспартийных не направляют. Хоть и флотская структура, но относится к комитету государственной безопасности. И берут туда только проверенных. В том числе по партийной линии.
     – Пусть на пограничниках план выполняет, а нас не трогает, – беззлобно ответил Вовка. – Вот тебе, Димка, это нужно. В погранцах без красных корочек никак. А мне зачем? Раз в месяц на скучных собраниях заседать и руку поднимать под дружное «одобряемс»? Или с умным видом на парткоме голосовать против своего же товарища, когда его «песочить» будут по заявлению супруги, якобы за измену, или «пятёрку», заначенную после получки? Не, всё это не по мне. Тем более мы с Юркой решили после училища пойти служить в 12-ю оперативную эскадру на ракетные корабли.
     12-я эскадра считалась гиблым местом. Базировалась в далёкой бухте, условий для проживания семей – никаких. До ближайшего города – сотни километров разбитых дорог. Постоянные выходы в море, учения, боевые походы и стрельбы… Бывало, корабль у причала стоит, никуда не выходит, а семью видишь в лучшем случае не чаще одного раза в месяц. И то, если супруга набралась мужества за тобой в эту глушь податься. И влачить существование на съёмной квартире в забытом богом посёлке без магазинов и досуга.
     Так что желающих служить в 12-ой, практически  не было.  Ссылали в эскадру либо «двоечников», которые в списках на распределение последние, либо «сумасшедших».
     Вот ко вторым и относились Димка и Юрка. Друзья были круглыми отличниками, и перед ними открывалась перспектива службы на любом из выбранных флотов. Хочешь в солнечный Крым – на здоровье, хочешь ходить в «гражданке» на белых кораблях с «большими шарами» – пожалуйста, Камчатка с двойной выслугой и большой зарплатой – и здесь место найдётся,  а если постараться и немного перед начальством прогнуться – то и в подмосковных институтах осядешь.
     Но все эти варианты не вызывали у обоих курсантов ни энтузиазма, ни желания там оказаться. Для себя они решили, что идут в 12-ю и точка. Хотя и стажировку в ней прошли на боевом эсминце, всю подноготную воинской службы узнали… Страсть к дальним океанским походам, солёные брызги неизвестных морей, полная лишений и опасностей флотская жизнь манили и притягивали будущих офицеров.
     … Позади государственные экзамены и защита диплома. Вовка и Димка сидели в курилке и с интересом рассматривали лежащие на ладонях синие ромбики с белой окантовкой, под блестящей эмалью которых красовались серп с молотом и пятиконечная звёздочка.
    –  Вот и знаки о получении высшего образования нам вручили, – с грустью произнёс Вовка. – Через двое суток получим офицерские погоны и кортики. Даже не верится, что пять лет за спиной осталось.
    – Ага, – согласился с неразлучным другом Димка. Вот только что-то неспокойно на душе, час назад Юрку в политотдел вызвали. Как бы неприятностью это не обернулось.
     – А вот и он, лёгок на помине, – Вовка кивнул в сторону приближающегося друга.
    Юрка в задумчивости подошёл к товарищам, присел на скамейку и закурил.
     – Ну, рассказывай, зачем вызывали?
     Юрка сделал пару затяжек и, отведя взгляд в сторону, тихо ответил:
     – В комсомол вступать заставляют.
     – Как в комсомол? – в изумлении хором воскликнули Вовка с Димкой.
     – Вот так. Извините меня, ребята, что скрывал этот факт. Я ведь комсомольцем никогда и не был. В школе не вступил. А в училище уже  и смысла не видел. Думал, что ещё на первом курсе заметят мою «антипартийность» и вступить в ряды ВЛКСМ заставят. Но нет, никто не заметил. Я и не настаивал. Зачем, какой смысл вступать? Я что, другим бы стал, резко изменился, поумнел? Что-то в нашей дружбе изменилось бы? – в расстроенных чувствах Юрка отбросил окурок.
     – Конечно, нет, – также хором ответили друзья.
     – И что ты в политотделе ответил? Заявление на вступление в комсомол написал?
     – Нет, отказался, – лицо Юрки вмиг напряглось. – Сказал, что все пять лет комсомольцем не был и сейчас вступать не собираюсь. На принцип пошёл.
     – А они?
     – Пригрозили, если в комсомол в течение суток не вступлю, не видать мне офицерских погон, как своих ушей. Я развернулся, дверью хлопнул и ушёл. Пусть делают, что хотят, но своего решения не изменю. Насмотрелся я на партийных боссов. И в училище, и на флоте. Сами знаете, какое к ним отношение. Презрительное. Их на кораблях иначе, чем лентяями и дармоедами не называют. Ни личного состава в подчинении, ни техники…, только руками водить могут и пламенные речи толкать, которые никто не слушает и никак не реагирует. За всё в ответе командиры. А эти лишь «сливки» снимают, да рапорта строчат. Нет, ни в какие комсомолы я вступать не буду. Если рядовым матросом на флот отправят, дослужу, а дальше видно будет, –  грустно закончил Юрка.
     – Да погоди ты, может всё и уладится. То ли ты не знаешь их структуру, основанную на формализме. Поговорят, поговорят, как всегда, кулаками по столу постучат и забудут, – поучительным тоном продолжил разговор рассудительный Вовка. – Им и так неприятности ни к чему. Ведь за то, что проглядели тебя, целых пять лет не замечали беспартийного, по головке не погладят. Выплывет наверх, придётся отвечать. Есть вероятность, что проблема сама и рассосётся. 
     … В торжественный день получения офицерских погон и кортиков Юрка стоял в одном строю со своими друзьями. Ему, как и всем остальным было присвоено первое воинское звание лейтенант.
     Предположение Вовки сбылось. Документы на присвоение званий ушли на подпись в Москву раньше инцидента, и внести в них изменения не было возможности ни у командиров, ни у политработников. Да никто и не хотел «выносить сор из избы».

     2016 год
     Мальчишки крепко спали…
     Отец продолжал листать страницы книги и в который раз вчитывался в уже  знакомые строки:
 
     «Я коммунист. И носил в себе сомнения относительно порядка в партии. В 1953-м, после смерти И.В.Сталина и прихода к власти Н.С.Хрущёва с его бомбометательными докладами и речами в адрес Сталина и «антипартийных группировок во главе с Маленковым» я понял, что тут не чисто. Налицо борьба за власть любыми путями. Будучи молодым коммунистом, я начал высказывать сомнения. Публично, на партактивах, куда меня приглашали как партсекретаря работников культуры. Здесь  впервые услышал из уст какого-то уполномоченного от крайкома партии, что мои речи – «антипартийные». Я усвоил это и продолжал всю партийную жизнь в том же духе – «антипартийном». Был у меня друг, Иван М., всю жизнь партийный и советский чиновник. Мы были единомышленниками. И колотили в одну дверь. Я был убеждён в том, что генсек партии и фюрер фашистов недалеко ушли один от другого по своему положению: чуть ли не святые. Генсек – всё! Как и фюрер. Когда сегодня «правые» критикуют партию и попадают именно в эту «лузу», я с ними согласен. Но среди правых мало честных, 99 процентов напоминают мне фашистского Геббельса – министра пропаганды при Гитлере. Вредность фюрерства в КПСС я решил проверить на двоюродном брате и большом моём друге, ныне покойном…. Его реакция была убийственной. Хотя после, месяца через три, он мне написал из дома: «Андрей, во что-то надо верить…». Я верил и верю в идеалы социализма, он тоже. Мы расходились во взглядах на роли личностей (конкретных) и их положение в партии. При строжайшей централизации их ум, как у В.Ленина, И.Сталина (репрессии выношу за скобки), и их дурь, как у Н.Хрущёва и Л.Брежнева, или способствовали прогрессу во всём, или сдерживали его.
     Сделав социалистическим святым, и по заслугам, В.И.Ленина, поклонившись уму и решительности И.В.Сталина, мы автоматически всех генсеков зачислили в этот ряд, хотя они этого никак не заслуживали. Это – фюрерство.
     Сомнения кусали меня всю жизнь и подтвердились предательством генсека Горбачёва самой партии и всего СССР.
     Не бахвалюсь. Меня никогда не волновала личная судьба. Более того, ради принципов я готов был жертвовать многим. Благодать в том, что моя первая (покойная) жена понимала меня и во всём основательно поддерживала.  Не сомневаюсь, она пошла бы за мной в ссылку, не осуждая за это.
     Но возникает вопрос: «Как при своём поведении и взглядах, я не попался КГБ?» Видимо, мне встречалось «другое» КГБ, с майорами которого я дружил. Это были грамотнейшие люди, которые разделяли мои взгляды. Не надо о КГБ думать, что там придурки и палачи. Туда отбирали самых умных людей. А умные умеют думать. Идиоты там встречаются редко.
     Если говорить о современном – не верю ни одной «ветви» власти. Все они воры. В большом или малом, но воры. В зависимости от иерархии, от положения во власти. Паскудно то, что большинство из них те, кто имел партбилеты КПСС. Сегодня, перекрасившись, они и диктуют, и воруют. Сверху донизу.
     … И опять сомнения. И снова неверие. Жить при этом сложно… Как жить? Как мириться? Вопросов много, а ответов нет. По моей натуре ответ один – массовый подъём народа. А где «народ»? Есть, пока, массовое скопление «населения», которому часто всё «до лапочки».
     И это страшно. И страшно умереть при этом общественном состоянии России…»

     1990 год
     Эскадренный миноносец «Стремительный» возвращался в родную гавань, к своему постоянному месту базирования. За бортом оставались тысячи пройденных морских миль, более шести месяцев боевой службы в Индийском океане и Персидском заливе. Все задачи, поставленные высшим командованием были выполнены на отлично. Десятки караванов советских судов в охранении эсминца беспрепятственно прошли через охваченные пиратством и ближневосточными военными конфликтами морские воды. Ракетные и артиллерийские стрельбы вдали от родных берегов показали, что наши моряки виртуозно и мастерски владеют самыми современными боевыми техническими комплексами. Присутствие советских кораблей в горячей точке мирового океана продемонстрировало всему миру мощь и могучий потенциал советского военно-морского флота и советского государства.
     Впереди показались каменистые сопки, местами покрытые золотым и багряным кустарником, и знакомые причалы с кораблями, раскрашенными разноцветными флагами. 12-я эскадра встречала своих моряков.
     С минуты на минуту прозвучит учебная тревога и боевые расчёты, участвующие в швартовке корабля, займут места по расписанию, а весь остальной личный состав выстроится на верхней палубе в торжественном строю.
     На юте возле флагштока стояли в парадной форме наши друзья – Володька и Юрка. На широких плечах молодых людей красовались погоны старших лейтенантов. Мысленно офицеры были уже там, на берегу, в нежных и жарких объятиях своих любимых. А сейчас они молча провожали взглядом уходящую даль.
     За кормой бурлила, вздымалась кипящими водоворотами морская пучина, то и дело выбрасывая на поверхность серовато-белые клочья пены, чтобы тут же подхватить их, безжалостно разметая, разбрасывая по сторонам, и вновь поглотить в бездонной пучине. Устремляя свой курс к родным берегам, стальная махина корабля продолжала безжалостно взрезать встречную волну...         
     …Командовал построением заместитель командира по политической части капитан второго ранга Синицын.
     – Смотри, а Синица-то при параде, приосанился, орлом выглядит, – полушёпотом сказал Юрка и незаметно ткнул локтём в бок своего товарища.
     – Так ему сейчас речь произносить. Соскучился, наверно, за полгода по настоящей работе, – сыронизировал Димка. – Командир-то со старпомом сейчас на мостике, корабль к швартовке готовят. Вот и доверили ему личным составом командовать.   
     – А что, нормальный мужик, все бы замполиты – такие, как он. Тогда бы и служба шла,  как положено, – вступился за политработника Юрка.
    Синицу на корабле уважали. Высокий, подтянутый, с правильно поставленным тихим голосом. Будучи на корабле вторым лицом после командира, замполит всегда оставался «в тени». Если авторитет командира корабля был на самом высочайшем уровне: профессионал, технарь в лучшем смысле этого слова, воспитатель, психолог, офицер от бога, то слова о замполите подбирались с трудом. Никто из моряков и офицеров никогда не видел его повышающим голос и вообще «чересчур» говорящим. Немногословный, внимательный, с умными глазами и спокойным хладнокровным выражением лица, он никогда не вмешивался в профессиональные обязанности моряков, не давал указаний и распоряжений относительно действий матросов и офицеров на боевых постах, на ходовом мостике стоял за спиной командира и пристально вглядывался в морские дали… Сплотив вокруг себя немногочисленный актив из штатных художников и комсомольских активистов, вёл незаметную для общего глаза политическую работу. И что это тоже работа – догадывались не все. Боевые листки и стенгазеты выходили вовремя, также своевременно поздравлялись именинники, награждались подарками особо отличившиеся матросы, по праздничным дням звучали на построениях и из динамиков  соответствующие речи… По несколько раз в день замполит появлялся в матросской столовой вместе с дежурным офицером, снимал пробу из общего котла, контролируя качество приготовленной пищи… За что и были благодарны все матросы. При дозаправках корабля топливом с нефтеналивных танкеров, лично обходил кубрики, собирая у матросов письма родным и близким, чтобы попутным транспортом переправить их на родину. Возможно, замполит вёл и другую нужную и полезную для личного состава работу, но она была скрыта от глаза «за семью печатями».
     Дружеские отношения, публично не выходящие за рамки служебной субординации, связывали командира с замполитом. Хотя офицеры, задолго до похода, несколько раз и видели командира вместе с замполитом в ресторанах, доверительно беседующих за рюмочкой водки. С кем же ещё командиру стопку пропустить? С офицерами корабля нельзя, субординация не позволяет. А замполит вроде бы и подчинённый, но по партийной линии – первый… 
     … За успешное выполнение поставленной боевой задачи в дальнем океанском походе командир корабля был награждён орденом Красной звезды. Точно таким же орденом были отмечены «заслуги» заместителя командира по политической части капитана второго ранга Синицына. Не остались без наград и молодые офицеры Димка с Юркой. На новеньких лейтенантских кителях красовались медали «За отличие в воинской службе I-ой степени».
     К Юрке больше никто и никогда не приставал с требованием вступить в комсомол. В первые дни появления беспартийного офицера на корабле командование сделало «круглые глаза»: надо же, нонсенс! Но после нескольких попыток увеличить число комсомольцев отстало от него. Ни к чему глупостями заниматься, молодому лейтенанту нужно новую технику осваивать  и личный состав обучать…
     …Через полгода в связи с продолжающимся развалом Советского Союза незаметно исчезнут на боевых кораблях офицерские должности штатных комсомольских активистов. После событий августа 1991 года пропадут и замполиты, чтобы через несколько месяцев вновь появиться на кораблях в новой должности заместителей командиров по воспитательной работе. Но к этому времени СССР уже прекратит своё существование. На руинах великого государства начнёт свой отсчёт новая молодая Россия.

     2016 год
     … «Милая внучка! Жизнь твоего деда – обычная жизнь с её радостями и огорчениями и большой к ней любовью. К любимым, как известно, отношение особое. Тут не как-то, а напрямую – всей душой, всем сердцем, всей своею короткой собственной жизнью по отношению к понятию и сути Жизни вообще», – отец дочитал последнюю страницу и захлопнул книгу. За окном была глубокая ночь. Но финальные строчки, врезавшиеся в память, вновь и вновь вставали перед глазами:
    Наконец-то он понял, что беспокоило его после сегодняшнего разговора с мальчишками, где и в чём была отцовская недосказанность. Вот они, те слова, которых ему не доставало при объяснении дедовского «как-то»: жизнь, любовь, душа и сердце.         

     От автора
     Так кто же такие коммунисты?
     Те, кто был членом партии и имел красный партийный билет?
     Те, кто свергал ненавистный царизм и империализм в октябре 17-го?
     Или те, кто верил и верит в идеалы социализма и коммунизма, в «великое дело Ленина»?
     А может те, кто пронёс эту веру через всю свою жизнь, денно и нощно работая не покладая рук на благо всех трудящихся, возводя ДнепроГЭС и Магнитку?
     Те, кто отстоял нашу Родину в боях с фашистскими захватчиками, первым бросался в атаку с криками «За Родину, за Сталина!»,  и чей простреленный партийный билет до сих пор бережно хранится в семье, как дорогая реликвия и память?
     Те, кто уходил в последний бой со словами: «Если погибну, прошу считать коммунистом», оставляя в нагрудном кармане заявление о вступлении в партию?
     Может быть кровавая партийная верхушка, в годы власти которой были подвергнуты репрессиям десятки тысяч наших сограждан?
     Или великие и мудрые вожди, под знаменем которых мы победили фашизм, создали ядерный щит и запустили первого человека в космос?
      Те, для кого «моральный кодекс строителя коммунизма» со строками, взятыми из библии, и есть настоящая религия?
    А может коммунисты – это те самые 18-летние мальчишки из моего повествования, которые в силу своего возраста и юношеского максимализма пытаются противостоять показушности, формализму, бюрократизму государственной идеологии и системы? 
     Хотя, нет. Они же ещё только на пороге своей  «политической карьеры», и для каждого она сложится по разному.
     Или коммунистами считать политработников и замполитов, которые жёстко и принципиально следили за идейностью масс, проводя в жизнь партийные и государственные решения?
     Или всё же настоящие коммунисты – такие, как дед Андрей, для которых основа жизни – труд и вера в социалистическое будущее России, несокрушимая вера в возрождение родной страны.
     И можно ли назвать коммунистами те девять миллионов членов КПСС в последние годы существования СССР и десятки тысяч партийцев сегодня под знаменем Зюганова? А как же быть с теми, кто жёг и выбрасывал партбилеты в начале 90-х, с теми, кто, получив партийное образование в 70-е и 80-е, после с неукротимым фанатизмом разрушал созданное их отцами и дедами?
     Как говорил дед Андрей: «Вопросов много, а ответов нет».
     Какой сделают выбор, какой найдут ответ мальчишки Ромка и Серёжка – я тоже не знаю. Хотя, на страницах повествования свой первый выбор они уже сделали. Я даже не знаю, поймут ли они хоть что-нибудь, дочитав до конца эти строки... Но надеюсь, смогут отличить калёную сталь от мутной и серой пены, которую унесёт в небытие ветер истории и народная память. 
     Несомненно одно: вопреки модным рассуждениям, коммунисты далеко не серая масса. Они были и есть плоть от плоти и кровь от крови народа. Значит, есть среди коммунистов, были и будут истинные труженики, патриоты и герои. 
     Народ способен на многое – и высокое, и великое. 
     Но, в семье не без… И низость не народ совершает. Это удел отдельной личности, когда она… уже перестаёт быть личностью.
     И кем бы ты ни был в этой жизни, какой политической принадлежности ни придерживаешься, всегда оставайся Человеком. Человеком с большой буквы.

               
                июль 2016 года