СТАРОЕ НАЗВАНИЕ – НОВАЯ ДРАМА
Он не был хорошим человеком. Вот так, сразу, я хочу пояснить, что возникшая к нему в будущем симпатия не из-за того, что он сделал или кем он был. Его звали … а, впрочем, неважно какое у него было имя, ведь можно обойтись без имён. Петя или Вася – хорошие, звучные имена, подходящие к этому герою, но не из-за имени или прошлых деяний возникнет расположение к этой отрицательной личности, к этому антигерою моего повествования, к этой мозоли процветающего социалистического общества.
Но и не надо судить его очень уж строго. У него было тяжёлое детство после того, когда в пять лет он потерял родителей. Его отдали в детский дом, но только представьте детский дом в конце шестидесятых годов, где плохо кормили, плохо воспитывали, относились пренебрежительно и свысока, а дети, чтобы выместить накопившую злобу, отыгрывались на своих же, устраивая дружные побои тем, кто не умел или не мог за себя постоять. Мягко говоря, ему там было не сладко, и в пятнадцать лет он сбежал, как последний беспризорник вынужденный жить на улице. Конечно и на улице он не был один, а примкнул к плохой компании, ведь без защиты одному на улицах не выжить. Почему к плохой? А к какой ему примыкать? Тогда не было хороших уличный компаний, у него не было другого выхода, и он шёл по жизни, плывя по течению, которое, к сожалению, текло в противоположную сторону. Поэтому не удивительно, что он воровал, бил беззащитных, пил, ругался матом и ходил в грязной, помятой одежде.
Я смотрел на всё это со стороны, будучи немым зрителем жизни этого человека. Я наблюдал за ним без тени благосклонности, будучи бессильным что-либо поменять. А когда у него появился маленький шанс изменить свою жизнь к лучшему, он ухватился за него не раздумывая и не было никого, кто мог бы его остановить. Кто-то, какая-то тень шепнула несколько слов, уговорила, завербовала, взяла под своё крыло, наобещала всего, что так жаждется живущему на улице парню. Но самое важное – ему обещали работу.
Однажды вечером, он воспользовался большим тесаком, который он одолжил у приятеля из шайки. Он пырнул этим ножом прохожего в парке, которого совершенно не знал и спокойно пошёл дальше, посвистывая на ходу. Он сделал это не ради ограбления и не из-за мести, а просто потому, что кто-то обещал ему выход из своего грязного существования. И он взял этот шанс, скорей всего единственный в своей жизни, став убийцей. Можно ли его за это судить? Конечно можно, и даже нужно. Разве что-то может оправдать отнятии жизни?
Но я следил за ним молча, не в силах помешать или наказать. Я свидетель, а не судья или палач. Я видел, что за свою работу он получил большие деньги, но к чести сказать, не пропил их, чего я от него ожидал, а купил себе новое чёрное пальто с красивыми блестящими пуговицами. В этом пальто я застал его на остановки электрички одним поздним вечером. Прошло десять лет со дня убийства, и он действительно изменил свою жизнь. Хотя его однокомнатную квартиру трудно назвать роскошными хоромами, он больше не жил на улице – а это главное. А его работа иногда вынуждает убивать, но ведь он делал это не для личной выгоды, а для государства.
Электричка задерживалась. К остановке подходил молодой парень, восемнадцати-двадцати лет. Наш герой насторожился – сказалась привычка из жизни на улице. А парень, не на кого обращая внимания, продолжал идти мимо, когда вдруг, поравнявшись с героем, он присел, якобы, чтобы завязать шнурки. Но на его блестящих туфлях шнурков не было! Внезапно выхватив нож, он резко пырнул им, разрезая вены во внутренней стороне коленной чашечки. Герой, не ожидая угрозы снизу, пошатнулся и упал на колени. Он выхватил нож, но напавший на него парень давно скрылся. Ниоткуда появились два милиционера и увидев в руках нашего героя нож, подбежали к нему, требуя опустить оружие. И он послушался. Не потому, что приказали, а нож сам выпал из ослабевших рук. Наконец, милиционеры заметили кровь. Вместо того, чтобы позвонить в скорую или позвать на помощь, они просто ждали, пока вся кровь не вытечет из вены, и он умрёт. Но не дождавшись смерти, один из них схватил нож и принялся усердно отрезать пуговицы, тихо объясняя товарищу, что эти позолоченные пуговицы он может дорого продать на рынке.
Пуговицы! Вот, о чём он думал! Не о том, чтобы помочь, облегчить боль и оказать медицинскую помощь, а о заработке! И не тогда, когда наш герой был мёртв, а когда он, истекая кровью, молча терпел эту несправедливость. И в этот момент, как ребёнок, я разрыдался, испытывая жалость к этому человеку, испытывая вышеупомянутую мимолётную симпатию к герою-убийце ставшим героем-жертвой. Я не пикнул, когда погибли его родители, я молчал, когда его избивали в интернате, я был нем, когда он хладнокровно зарезал человека, но сейчас я неудержимо заплакал, не способный выдержать такую жестокость. Она, ещё одна свидетельница, стоящая в тени, заплакала вместе со мной. Неужели она плакала по той же самой причине? Неужели такая страшная несправедливость затронула её душу и сердце? Нет, - сказала она мне, - мне жалко милиционера, которому за этот проступок дадут пять лет. Я разрыдался ещё больше. Невидимые оковы сжали мою грудь, признавая, что я единственный, кто понимает глубину происходящего. Если у меня были слёзы возмущения, то у неё – негодования. А какая разница между этими понятиями? Возмущение – это крайнее негодование, вершина айсберга. Если человек хочет есть, то ведь это не значит, что он испытывает голод. Я же был готов есть песок, возмущённый тем, чему я был очевидцем.
Прошло двадцать лет. Я не знаю, была ли она права, но однажды я увидел этого милиционера, стоящего на перекрёстке в форме полковника МВД. Он беспечно разговаривал с товарищем, а я спокойно присоединился к компании: всё-таки кто-то знакомый, за кем я могу наблюдать. Их разговор мне не был интересен, и оглядываясь по сторонам я заметил молодого парня, целеустремлённо направляющегося в нашу сторону. Проходя сзади полковника, он аккуратно ткнул его в спину иголкой и пошёл в ближайшую парадную.
Полковник пошатнулся.
- Ты в порядке, - спросил у него приятель.
- Да, всё нормально.
Но я знал, что это было не так. Пусть в этот раз не было ножа и много крови, всё повторяется. Яд на острие иглы сделает своё дело. Око за око. И хотя этот милиционер не убил нашего героя, своим бездействием и своей жадностью, он совершил преступление и был добивающим фактором. Кто ведает, что ещё он сделал за эти годы своей карьеры. Возможно, он и убивал. Мне здесь больше нечего делать. Инстинктивно, я пошёл за убийцей. Мне хотелось, чтобы он благополучно скрылся. Зайдя в парадную, я заметил, как он входил в квартиру. Запасной выход! Что ж, он будет в порядке. По крайнем мере, сейчас. Но когда-то он станет жертвой очередного убийцы. Всё повторяется. Я пошёл вверх по лестнице, подымаясь на последний этаж. Когда я был наверху, я услышал, как в парадную ворвалась группа милиционеров. Значит, полковник уже мёртв. Я не хотел, чтобы меня приняли за убийцу, ведь я находился там же, рядом с полковником. Я вздохнул и так же молча и бесследно, как я проделывал тысячу раз, растворился.