Если вы увидите такие слова: "Она разлила дымящийся мокко в чашечки тонкого мейсенского фарфора, и по комнате разлился чарующий аромат настоящего кофе", - знайте: это враньё поганое.
Было так. Анастасия Меркуриевна разлила чай по чашкам. В комнате запахло мочалкой. Пили в молчании, с печеньем и сушками. Зубы хорошие, эвон - хрумкает сушкой, думал гость.
Сам он зубы берёг: размочит в чашке печеньку - и аккуратно, не спеша, вятляет. Анастасия Меркуриевна смотрела умильно и чаще частого поправляла нитку бус на шее - круглые, оранжево-жёлтые, они назывались янтарными, но были стекло.
- А вы не пишете стихи? - насмелилась Анастасия Меркуриевна.
Чтобы показать свою невинность, она улыбнулась так широко, словно перед ней за столом сидел сам Евтушенко.
- Э... да. Почитать вам?
- А вы, может быть, ещё чаю...
- Благодарю. Удоволен весьма. Кхм... Итак, - Филипп Александрович откашлялся.
Он поднял руки, ладонями вверх. Посмотрел на них - и опустил, положил на стол ладонями вниз.
- Анна-Ванна, наш отряд
хочет п**дить теребят!
- Кто такие теребята?
Отвечают ей ребята:
- Теребята - это те,
кого хочем п**дить мы!
- Рифмы нет у вас в стихе.
- А пожалуй, нам наср*ть.
Филипп Александрович умолк. Он подумал - и убрал руки со стола.
Анастасия Меркуриевна смотрела на него не отрываясь. Она даже забыла поправить янтари. "Шуранёт как сейчас чашкой, - поэт опасливо заёрзал, - или конфетницей... Зря это я, надо было про любовь чего-нибудь, или про войну."
- Ну как вам?
- Божественно! - закричала Анастасия Меркуриевна. - Вы лучше Б**дского!
Она вскочила, размахивая суконной юбкой, подбежала к сопернику прекрасного Иосифа и заключила его голову в жаркие слюнявые объятия. Анастасия Меркуриевна давно ждала случая подобраться поближе к Филеньке - и вот этот случай сам и представился! "Теперь не уйдёшь, - думала Анастасия Меркуриевна, хищно тиская сомлевшую добычу, - теперича не выскользнешь, гадёныш!"
Она сама пописывала стихами и покакивала прозой, и знала цену случайности. "Карачун мне, - горестно думал Иосиф. - Это не человек - это какой-то экскаватор!"
- А ты мне ещё почитаешь? Да? Ведь, да? - интимно прижималась жена царедворца к новорождённой лысинке на любимой макушке. - Ух ты, мой мусисюпинький!
Лысина возбуждает женщин. Это факт. Лысина напоминает женщине...
- Мы разве уже на "ты"? - Филипп Александрович защищал одежды, а сам тем временем прикидывал - как ему свалить монументальную Настю и свалить самому?
- А ещё как! - кричала возбуждённая поклонница, возбуждаясь от собственного крика. - На "ты"! Иду на "ты"! "Ты, ты, ты... только ты!"
Анастасия принялась сладострастно ворошить ему волосы. "Блин... там же лысина у меня... Ну, всё..."
- Ну, хватит! Всё, - Филипп Александрович вскочил, совсем невежливо оттолкнув хозяйку в сторону.
Он отскочил от стола в сторону двери. Но до двери ещё нужно было успеть добраться.
- Что вы, в самом деле?! - несколько нервно сказал прекрасный Иосиф. - Это на вас так стихи подействовали?
- Да-а, - игриво пропела поклонница.
Покачивая бёдрами, она стала приближаться к поэту, имитируя желание схватить и слопать Филиппа Александровича, и запить чаем. Поэт проворно убрался с линии огня за стол. "Чёрт, вот баба! Взбесилась, что ли? Надо ей сказать, что..."
- Я не привык на первом свидании. Это противоречит моим нравственным принципам. У меня на первом даже и не стоит, а на втором стоит, - объяснил Филипп Александрович. - И... с мочеиспусканием тоже нехорошо. Вот, смотрите...
Для наглядности он взял со стола чашку с недопитым отваром мочалки:
- Вот! Должно быть - у-у-у... п-ш-ш-ш... а у меня...
Анастасия Меркуриевна, сотрясая янтари, следила за вытекающей из чашки на ковёр тоненькой струйкой. Глаза её засияли... "И этот поц тем думает смутить?!" Она широко развела руки в стороны, как будто вот-вот скажет: "Welcome to America!"
"Этот поц" совершил фатальную ошибку. Он сообщил женщине о своих недугах. Женщина обожает недуги! Она всё знает о них, многие недуги были придуманы женщинами. Недруги и недуги - вот подлинная специализация женщины. Это её поле, её попечение, здесь она пасёт и спасает. Попался, гад. Вот теперь тебе точно не уйти.
- Я... полечу!
- Не надо!
- Полечу!
- Лети одна!
- С тобой!
- Одна!
- Летим!
- Ну пуговицы-то зачем рвать!
- Пришью!
- Не надо!
- Долгими зимними вечерами! Тосковала по тебе! Твои стихи! Твои глазки! Лысинка! Мой! Твоя!
- Нет!
- Да!
- Уйди, тварь, - дрожащим голосом посулил Филипп Александрович, закрываясь брюками. - Уйди, а то убить могу! Правда!
Анастасия Меркуриевна легко поднялась с ковра. Она оправила одежды. Скорым шагом ушла в ванную, щёлкнула задвижка. Прекрасный Иосиф заспешил со штанами... Чёртова дура... пуговицы оборвала! Спасибо, ремень есть. Идёт уже!
- А, вы уже собрались, - как ни в чём не бывало, сказала хозяйка дома, увидев гостя одетым и в обуви.
- Да, я, пожалуй, пойду. Спасибо за чай. До свиданья.
- Это вам спасибо, - вздохнула Анастасия Меркуриевна, да так вздохнула, что янтари затрещали на шее. - Прекрасно провели часок.
- Да, да.
- Позвонишь? - вдруг снова перейдя на интимный шёпот, спросила она.
- Всеконечно, - пообещал Филенька.
Всё кончено. Кончено. Старая кошёлка. Всё кончено.
- Ну, я... откланяюсь?
- Ох, и сволочь же ты, Филька.
- Не без того, - согласился Филипп Александрович.
3 сентября 2016 г.