Объем 14 тыс. зн.
Я была в не себя.
Нет, на хвалебные речи я и не рассчитывала, но одно дело – трояки в четверти, и совсем другое, когда узнаешь, что твой ребенок вместо поездки с классом в Новгород, два дня шатался неизвестно где.
Домой идти не хотелось. Рассказывать мужу о услышанном на родительском собрании было бесполезно – у Игоря одна реакция: кулаком об стол и четыре слова: «слушайся мать, твою мать!» А еще понимала, что, как только увижу Настьку - обязательно сорвусь, и я отправилась к Нике - единственному человеку в нашем доме, который был на «ты» и со мной, и с моей пятнадцатилетней дочерью.
Ника выслушала рассказ о проделках моей чадушки и пожала плечами.
- Девочка ищет своего романтического героя – это нормально для ее возраста.
Нет, не такой реакции я ждала от соседки.
- Уже не ищет - нашла. Этого козла, - сказала я язвительно. - Бубнит его песни с утра до вечера, ахинею эту… Стены в комнате его рожей оклеила - ладно, но врать? нестись на концерт в какие-то Кимры? на электричках? И это номально?
- Кать, проблема в том, что она вам – своим родителям - не доверяет. А что до песен… бубнит, значит, находит в них что-то для себя важное.
- Этот ее герой - старый облезлый козел, - горячилась я. - Что такого важного он может дать девочке-подростку?
- Что-то такое, чего вы с Игорем ей не додаете. Иногда двух слов достаточно, чтобы покорить сердце подростка. По себе знаю.
Я поперхнулась:
- Хочешь сказать, что тоже, как и Настя? Не может быть! я ведь помню тебя в этом возрасте.
- Ты помнишь меня двумя годами старше, - возразила Ника. - Когда вы к нам переехали, я уже заканчивала школу.
- То есть, ты хочешь сказать…
- Нет, - сказала Ника. – А не гонялась за своим кумиром, он жил прямо подо мной. В той самой квартире, которую потом купили вы.
Вот это новость.
- А почему я об этом ничего не знаю? - удивилась я.
- Потому что ко времени нашего знакомства, я им уже переболела. Да и темы такой не было. А случилось это, когда мне было тринадцать.
- Тринадцать. Ничего себе!
- Представь себе, - сказала Ника. И стала рассказывать.
Я тогда была настоящим гадким утенком. Представь девочку с лишним весом, которая на полголовы выше самого высокого мальчишки в классе. Гуливерка, Жирафа – самые безобидные клички, из тех, что придумывали для меня мои одноклассники. Сверстников я сторонилась. Сидела дома за книжками или в одиночестве бродила по окрестностям. И была очень рада, что наш дом стоит в тупике, у самого парка; что в нем всего восемь квартир и кроме меня нет никаких детей.
Однажды к дому подкатило такси. Из него вышел мужчина со снопом цветов - букетом эту охапку назвать было нельзя - и направился к подъезду.
Ты знаешь, в нашем доме мы знаем не только друг друга, но и всех ближайших родственников. Этого я видела впервые. Я мысленно пробежалась по всем четырем этажам, прикидывая, к кому это явился гость с этаким букетищем… Нет, ни у кого никаких торжеств вроде бы не намечалось. Версия о чьем-либо воздыхателе отпала сразу – визитеру было не больше тридцати пяти, а в нашем подъезде тогда никого кроме меня моложе этого возраста не было, не считая мою мать... Наверно, ошибся адресом, думала я.
Незнакомец, между тем, крутился у подъездной двери, пытаясь зажать букет между телом и стеной, и высвободить руку.
- Я открою! – воскликнула я и бросилась на помощь.
Он сдунул свалившуюся на глаза длинную челку.
- Спасибо, красавица!
Я встретилась с ним взглядом. И меня, вдруг, как током прошибло – это же мой отец. Все сходилось с маминым описанием: высокий, красивый, глаза – как у меня: серые с рыжинкой, волосы темно-русые. Точно. Никаких сомнений. Вспомнила рассказанную мамой историю: она и мой отец встретились на туристической тропе, полюбили друг друга, потом поссорились и расстались, не обменявшись адресами. Я столько просила бога, чтобы мой отец нас нашел и – вот: свершилось!
Дверь отсекла звуки его шагов, а я осталась на крыльце. Я и сломанная веточка хризантемы у моих ног. Я подняла ее, сдунула невидимую пыль, вдохнула горьковатый аромат. Стояла и не знала, что делать: за ним бежать или остаться. Решила остаться – пусть сами разбираются… Я представляла: вот он поднялся к нам на этаж, подошел к двери и остановился в нерешительности, наконец, собрался с духом и нажал кнопку звонка…
И тут мои мысли прервал голос тети Кати, высунувшейся из окна первого этажа.
- Вероничка, посмотришь за Эклером, пока я буду выходить? Ну, так я его сейчас выпущу!
Я подержала двери, пока такса не выскочил из подъезда. Подхватила волочащийся за ним поводок, чтобы чуть погодя вручить хозяйке.
- Видала, - спросила у меня та, чуть выйдя во двор, - какой он сегодня букет припёр!
Я сразу поняла о ком речь и заволновалась:
- А вы что же, знаете его?
- Конечно… Это же квартирант Тамары Георгиевны.
- Квартирант?
- Здрассти! Уже неделю как живет.
- Но как же…
- Сама у сына внуков нянчит, а квартиру сдала. Вот этому и его… не знаю, кто она там. Что-то не ко времени он сегодня, так-то утром является. Люди на работу, а он – домой. И все с цветами… полюбовнице своей.
Я ничего не понимала. Зачем моему отцу снимать квартиру у Тамары Георгиевны. И кто полюбовница? Моя мама?
- Полюбовница, – повторила я упавшим голосом.
- Ясное дело, - подтвердила тетя Катя. - Да разве женам такие букетища носят? Я думаю, - размышляла она, - он - повар. Знаешь, скока они заколачивают! Если в дорогом ресторане…
Я почувствовала, как внутри будто лампочка лопнула. Что-то горячее прилипло к моим щекам, и я закричала:
- Что вы несёте, тетя Катя! Не знаете, а несёте! - и кинулась в подъезд. Только миновав квартиру Тамары Георгиевны, я поняла, что тетя Катя говорила вовсе не о моей маме, а о какой-то посторонней женщине, живущей вместе с моим как бы отцом. Последнюю надежду развеяла моя мама, когда сказала, что уже видела новых жильцов. «Сразу видно – интеллигентные люди, - сказала она совершенно спокойно.
Я окончательно убедилась - не отец.
Я думала о нем весь вечер. Представь мое состояние: за несколько минут обрести отца и тут же его потерять.
Второй раз я столкнулась с ним спустя несколько дней. На лестнице. Я – вниз, в школу. Он - вверх, и опять с цветами. С букетом роз.
Я растерялась, мне казалось, что он знает о моих фантазиях по поводу нашего родства, и не понимала, как себя вести. А он крикнул радостно:
- Аааа, красавица! Привет, привет!
И сильным баритоном пропел на английском языке какую-то оперную фразу.
Я в ответ что-то прошептала и попыталась прошмыгнуть мимо него. Но он остановил, придержав за руку.
- Давай знакомиться! Меня зовут Никита, можно просто – Кит.
- Вероника, - промямлила я. – Можно просто Ника.
- Нет, - сказал он. – Ника - это тривиально. Я буду звать тебя Рони. Лучше – Роня, как героиню Астрид Линдгред. Идет?
Я изобразила головой что-то похожее на согласие и бросилась на выход.
Душа моя опять возликовала: он меня запомнил, он придумал мне имя, он считает меня красавицей.
Он так ласково на меня смотрел, что я ни одной секунды не сомневалась в его искренности.
Целый день я перебирала в мыслях нашу встречу, и поняла: он – артист. Наверное, выступает в ночном клубе, поэтому и возвращается по утрам. И цветы - это для него цветы. От поклонниц. Конечно! Для него, а не для его полюбовницы. Это только тетя Катя могла предположить, что такой элегантный мужчина может работать поваром.
Ни разу не задалась я вопросом, какие песни он исполняет, где выступает. На самом деле, мне было все равно. Единственное, чего я желала – это снова и снова слышать, как он говорит мне «привет, красавица!» и чувствовать, как сначала разгораются огнем щеки, а потом жар охватывает все тело.
Наступили летние каникулы. Как раз в ту пору теть Катю скрутил радикулит. Я вызвалась выводить на прогулки Эклера и под этим предлогом торчала во дворе с раннего утра, боясь прозевать его возвращение. Иногда он возвращался домой в мрачном настроении и смотрел сквозь меня, точно я – голограмма. Устал – оправдывала я его невнимание. Бывало, он вообще не появлялся по нескольку дней. В такие дни я мучилась, как алкаш без опохмелки: ни спать, ни есть не могла. Уехал на гастроли - объясняла я его отсутствие. Потом он появлялся, я получала от него улыбку, «привет, красавица!» и была счастлива беспредельно.
А однажды он сказал мне.
- Роня, а ты какой иностранный язык изучаешь? Если английский – моя жена может помочь. Так что – заходи. Эва будет только рада.
Ага. Была охота зубрить английский в самом начале лета, да еще с его женой. Я к этому моменту хорошо ее рассмотрела. Она была – миссис Зануда. Простое платье, туфли на средней шпильке, стрижка каре. Скучно, бесцветно, примитивно. И толстокожая. Я на ее спине сто дыр взглядом просверлила, а ей хоть бы что – ни разу не обернулась. И лицо – так себе. Нет, не такая у него должна быть жена, думала я. Вот если бы он женился на моей маме… Да, она не знает английский, зато настоящая красавица. И мужчины на нее оглядываются. Я сама видела.
И я сказала:
- Мне надо с мамой посоветоваться, - надеясь, что он пригласит в гости и её.
Они познакомятся, мечтала я, он обязательно в неё влюбится, и у меня, наконец-то, появится папа. Я представляла, как мы идем втроем: он, а по бокам мы с мамой с цветами в руках. И все нам завидуют, особенно тетя - Катя…
- Ну, если надумаешь, заходи, – сказал он.
И вот, представь, прихожу я после прогулки домой, а в большой комнате за столом рядом с мамой сидит он – Кит и что-то возбужденно рассказывает. На столе коробка конфет, бутылка вина. Я слышу, как мама смеется незнакомым смехом…
Я стояла в коридоре и смотрела на них, а они на меня не обращали никакого внимания. Они даже не услышали, что я пришла.
Такая обида меня взяла, так стало хреново, хоть плачь. Я, громыхнув дверью, выскочила из квартиры, кинулась за дом. В парк, в свое укромное местечко под ивой, и там просидела до полуночи. Сидела и ревела. От обиды и ревности.
- Ты же мечтала их познакомить.
- Все мечты о нем, как о папе были забыты, - сказала Ника. – А, как увидела его за нашим столом – так и поняла: люблю его больше жизни.
Домой я пришла затемно. Маму уже трясло от волнения.
Она мне: где, как, что случилось? А я в глаза ей боюсь взглянуть – такая у меня ненависть к ней была в ту минуту. Не знаю, как сдержалась. Помню – оттолкнула ее, выкрикнула что-то гадкое и заперлась в своей комнате.
Мама пыталась достучаться, потом тоже вспылила и ушла к себе. А я уселась на подоконник и сидела, вглядываясь в ночь. Был август, звенели цикады. И вдруг я услышала разговор. Сначала просто монотонное мужское бормотание. И вдруг, отчетливо, женский голос.
- Ты уже клялся!
Столько отчаянья было в этом голосе, что я содрогнулась. Легла животом на подоконник, свесила голову вниз и увидела, как развеваются на ветру ее волосы, наверно, она стояла спиной к открытому окну.
Он видимо подошел к ней вплотную, потому что мне стало слышно каждое слово.
- Я выиграю, - сказал он с горячностью, - я чувствую. Чувствую…
- Нет, - сказала она.
- Пока мне везло, ты мне верила! – воскликнул он.
- С меня хватит! Я отдала все, что имела. Квартиру сдала… живу в этом курятнике…
- Всего две недели! Эва, я прошу тебя… Две недели и мы уедем куда захочешь. Ты забудешь эту дыру, как страшный сон. Это такой шанс! Надо просто поставить…
- Что поставить? Ты последнее мое кольцо проиграл… Я не буду больше добывать для тебя денег, Кит. И не стану закладывать квартиру…
Окно с шумом захлопнулось, голоса отдалились. Я была поражена.
Первое, за что зацепилось мое сознание – две недели. Мы уедем через две недели, сказал он. Потом – «ты забудешь об этой дыре, как страшный сон!» Значит, все его улыбки, все восторги по поводу нашего дома – «живем, как на даче!» – притворство. Все – враньё. Всё. И «привет, красавица» и бутылка вина и коробка конфет на нашем столе.
Меня трясло, к горлу подступила тошнота. Я ворвалась в мамину комнату. Она спала, но я растрясла ее.
- Зачем он приходил? Никита. Зачем?
– Предложил уроки английского, - ответила она сонно, - для тебя. С хорошей скидкой… Им с женой срочно деньги нужны, я согласилась оплатить сразу на полгода... Они машину…
- Нет! – заорала я. – Нет, нет, нет! Он все врёт. Он – игрок! Я слышала - они съезжают отсюда через две недели…
Я как была в ночной рубашке, так и выскочила из квартиры и понеслась вниз. Мне не пришлось долго тарабанить в их дверь – он открыл сразу же. Не помню дословно, что я там кричала, что-то о предательстве и лжи, но до сих пор вижу его искаженное брезгливостью лицо…
Я заработала нервный срыв. Перестала есть. Похудела. Лежала в клинике с подозрением на анорексию. Но – обошлось. Мама даже возила меня на воды, как Кити в «Анне Карениной».
Кит вернул маме деньги за уроки английского. Они исчезли из нашего дома так же внезапно, как и появились. Прошло несколько лет. Тамара Георгиевна умерла, и Борис, ее сын, продал квартиру вам. А два года назад…
Я сидела в маршрутке, ждала отправления. Зазывала надрывался, пытаясь привлечь внимание потенциального пассажира:
- Одно место до улицы Юности! Всего одно место! Улица Юности…
В дверях салона появилось худощавое лицо с трехдневной щетиной. Его обладатель оглядел салон и протянул пьяно:
- Юность – это хорошо. Что, есть возможность посетить?
Он сдунул свалившуюся на глаза длинную челку, и я его узнала. Он постарел, поседел и выглядел, как выходной пиджак, побитый молью.
- Никита! - подтверждая мою правоту, донесся с улицы резкий женский голос.
Мачо ухмыльнулся, тяжело вздохнул и сказал:
- Побег не удался!
Потом, выпятив губы, издал ими неприличный звук и исчез из дверного проема.
В окно мне было видно, как он подошел к пышнотелой небольшого роста женщине, явно много старше его и клюнул ее в щеку. Она, размахивая руками, что-то сердито выговаривала. Это была не Эва.
Я смотрела и думала – хорошо, что он был в моей жизни – хорошую прививку я получила сразу и от альфонсов и от авантюристов.
***
Придя домой, я ничего не стала рассказывать о родительском собрании, будто его и не было. А когда Настя заснула, сказала мужу:
- Завтра же скажешь дочери, что она – умница и красавица. А сейчас, давай, тащи сюда кассеты этого её... Разбираться будем, что такого он ей дает, чего мы с тобой не додали…
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2016
Свидетельство о публикации №216082300861
обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2016/08/23/861