Искушение отца Филотауруса
Священник первой категории Филотаурус служил свою чередную вечерню.
Хотя шел всего лишь сто сорок пятый час вторника седьмой недели по пятидесятнице, но после всеправославного совещания митрополии Ориона было разрешено изменять богослужебный календарь на планетах с замедленным течением времени. Глоны третьего поколения уже могли управлять своей физиологией по часам пятой планеты Альниламского викариатства, переселенцы же с Беллатрикса, первой колонизированной звезды созвездия Ориона, а так же их глоны жили по временному режиму митрополичей планеты.
Святым сто сорок пятого часа был местночтимый преастроподобный Мордон, один из первых отшельников в Орионе. Подвижник спасался в пустыне седьмой планеты Беллатрикса, когда еще атмосферные генераторы не установили на ней безскафандровую ауру. Однажды обходя окресности своей нанокелии и окропляя их святой водой он упал в кратер, повредив допотопный несамозаклеивающийся скафандроподрясник, и уснул навсегда так и не успев глонироваться. Его верный келейник, древний опторобот пятого поколения не оставил тело своего аввы и охранял останки учителя, пока несовершенные оптоволокна не потускнели и цветальный процессор не перегрелся.
На аналое посреди храма были выложены святыни когда то принадлежащие преастроподобному: часть рукава того самого скафандроподрясника и фаланга щупальца верного робота келейника. Поговаривали, что по всем храмам Орионской митрополии из хранящихся останков можно было собрать с десяток тех скафандров и роботов, но отец Филотаурус имел сертификат подлинности святых деталей келейника, подаренных ему на именины мэром планеты и его духовным чадом Глоном Михайловичем Третьим.
Служа иерей размышлял о судьбах человеческих. Сам он еще ни разу не глонировался, так как был прислан в эту дыру из семинарии соседнего созвездия Тельца по специальному запросу Орионского митрополита, когда еще не был разрешен канонический казус о возможности рукоположения глонов. Теперь же, только что закончился очередной вселенский собор, где определили рукопологать глонов в звездных системах, эрополе которых не позволяло размножаться половым способом. На соборе возник страшно неприятный скандал, грозящий галактическим расколом. Иерархи планет с половым размножением поставили вопрос об обете неглонирования для монашества. Напротив, епископы епархий в созвездиях с обратным эрополем воспротивились этому нововведению, вызванному по их мнению завистью черного духовенства из традиционных солнечных систем, обвиняя в аглонаитской ереси и попрании символа веры тех, кто призывал крестить глонов, и доказывая, что глонированное духовенство не требуется заново рукопологать, а следует принимать во общение в сущем сане. В ответ их оппоненты обвинили противников в новооригенизме и требовали от них публичного покаяния, грозя запретами и лишением сана. Дело дошло даже до заушений. Во избежание потери части своих епархий, всегда враждующие между собой вселенский патриарх и путинарх северных созвездий на этот раз без споров договорились перенести обсуждение щекотливой темы, создав рабочую группу по разработке концепции межзвездного канонического права и социального служения.
Скандал замяли, но осадок остался и сейчас батюшка размышлял о своей горькой доле в этой глухой Орионской провинции. Ему так хотелось домой в созвездие тельца, где не было этого дурацкого обратного эрополя, не было глонирования и особенно таких противных глонов в третьем поколении.
Иерей Филотаурус служил вечерню и жалел сам себя. Всю молодость и зрелость он отдал этой так и не ставшей ему родной планете, никто не сказал молодому необстрелянному семинаристу какие трудности его семья встретит на чужбине, отозвавшись на призыв-послание Орионского митрополита. Самыми тяжелыми испытаниями были невозможность иметь потомство из-за обратного эрополя в созвездии Ориона и духовное окормление людей, прошедших глонирование. С бездетностью батюшка как то смирился, ведь и в родном Таурусе не у всех получалось родить, ну а супруга отчаянно пыталась реализовать свой нерастраченный материнской потенциал погрузившись в общественную работу. А вот исповедь глонов и разговоры с ними по душам были для священника просто невыносимой пыткой.
После того, как был введен закон о сохранении социального статуса и должности по окончании глонкарантина, возвращаться в детское тело стали только полные неудачники и конченные романтики, а тем, кому было что терять, просто молодели. При этом, согласно госпрограммам по борьбе с коррупцией, пьянством, курением, космополитизмом, атеизмом и прочими общественными и личными пороками в препараты для глонирования вводились все новые и новые уточнения, в результате чего получались совершенно порядочные и высоконравственные люди, эффективные, преданные и честные работники, патриоты своих планет, звезд и созвездий. Один из помощников митрополита даже назвал глонирование новым преображением и призвал придать этому изменению личности сакральность, объявив его восьмым таинством и введя обязательную полную исповедь перед принятием глоноформа. Тут же были составлены соответствующие чинопоследования и начались их обсуждения на обязательных собраниях духовенства. Ходили слухи, что даже сам митрополит давно думает о глонировании, только ждет не дождется, когда примут канон о сохранении сана и назначения у духовенства после выхода из карантина.
Такие печальные размышления одолевали бедного иерея. Он хорошо понимал, что человек должен болеть похотью, нечестностью, трусостью, завистью, жадностью, гневом и страдать от всего этого при отношениях с другими людьми. В этом вся человеческая суть, обусловленная первородным грехом. Если не пройти такое испытание, не устать от собственного бессилия, не начать биться со страстью самому с Божьей помощью и в честной борьбе, а получить все даром в проклятом глонировании, то тогда появляются такие нравственные уроды, как этот дьякон, бывший в прошлой жизни наркоманом, а сейчас поднимающий кадило для благословения.
Отец Филотаурус грустно благословил вычищенное до блеска, благоухающее и позвякивающее дымодатчиками кадило и заметил, как недавно назначенный дьякон впился глазами в небрежность движения иерейской руки и затем, незаметно щелкнув под стихарем пальцами, тут же передал свое наблюдение по фай-связи в секретариат викариатства.
Дьякон Тиньос шел по храму, совершая очередное каждение. Движения его были величественны, облачение сверкало и хрустело, кадило благоухало и светилось золотом. После глонирования он освободился от привычки к наркотикам и не захотел продолжать карьеру художника акциониста. Он вдруг стал видеть мир по другому и открыл для себя радость послушания и красоту порядка. Замысел Творца пленил сердце молодого глона, а услышанная как то по файприемнику утренняя проповедь митрополита определила его решение стать служителем алтаря. Именно церковь идеально должна была воплощать в своем устройстве послушание и порядок.
Бескорыстное служение нового дьякона было замечено начальством и его первым назначением была должность смотрителя в церковном училище.
Контингент учащихся состоял в большинстве из молодых людей, родившихся в традиционных звездных системах, однако уже были слушатели, так же как и он избравшие жизнь в церкви после выхода из глонокарантина.
Не мог новый смотритель спокойно наблюдать нарушения правил, небрежность и необязательность своих подопечных. Его оружием были штрафы, выговоры, порицания, но все это очень слабо помогало изменить ситуацию. Ученики только совершенствовались в неповиновении и придумывали новые способы отмазок, предлогов и отговорок. Пришлось привлекать тех горящих огнем правды студентов, как правило глонов, поддерживающих его усилия, и создать из них молодежную организацию "порядок". Дело пошло лучше, а совсем не способным к исправлению учащимся отец дьякон предлагал как последней шанс записаться в недавно открытую епархиальную глонолабораторию, где они бесплатно могли осуществить коррекцию привычек и способностей.
По окончании учебного цикла Отец Тиньос был назван лучшим смотрителем созвездия и награжден назначением в соборный храм пятой планеты Альнилама.
Воодушевленный поощрением, новый клирик, осмотревшись на новом месте, навел порядок в соборной ризнице, заставив трудиться лентяев пономарей и, организовав производство в художественных мастерских, вывел их на сверхокупаемость, чем заслужил особое расположение соборного старосты.
Только со штатными отцами у отца дьякона не складывались отношения, он чувствовал дистанцию и осторожную неприязнь. Отцы, привыкшие всегда молчать и делать по своему, чувствовали в новом адепте порядка чужого среди своих.
Отец Тиньос придумывал и предлагал все новые и новые способы отчетов, ведомостей и выписок, но опять как было с воспитанниками духовного училища, отцы, подчиняясь новым правилам, излучали несогласие и разномыслие.
- Почему не принимают закон об обязательном исправительном глонировании? Столько ошибок, небрежности в служении наших священников! Пусть в викариатстве знают как обстоят дела. Владыка подумает как исправить ситуацию.- размышлял отец дьякон, щелчком пальцев включая файсвязь для передачи очередного сообщения в викариатство.
Альниламский викарий меланхолично лежал на диване в своем рабочем кабинете закинув ноги на подлокотник. Руки за головой рассеянно теребили скандиевые четки, глаза невидяще смотрели на потолок, обшитый драгоценной сосновой доской, встроенный в мозжечок файприемник был отключен.
Только что владыка встречался с казачьим атаманом пятой планеты, тот, не мигая, по военному нагло смотря на архиерея глонированным взглядом, навязчиво предлагал услуги по поддержанию порядка в храмах планеты. Пришлось кивать, обещать подумать и рассмотреть. В приемной ожидали встречи глава департамента по культуре, архитектор епархиального стадиона, слышались голоса отцов Фибера и Гарела. Высветив на табло надпись: пять минут сугубой молитвы, викарий вспоминал недавний отпуск.
С сестрой и зятем они отдыхали в системе Саифа, заповедной звезды созвездия, у зятя там была собственная планета, обустроенная всеми необходимыми для отдыха удовольствиями. По вечерам, выпив саифовки, они летали наперегонки между горами, спускались на лифте в центр планеты порезвиться в невесомости, играли в шашки на щелбаны, вспоминали детство, покручивая шашлык над искусственным минивулканом. Зять, успешный бизнесмен, никому не доверял и, может быть поэтому, получив очередной щелбан, вдруг спросил по родственному:
- Скажи мне шурин, а что такое вам попам говорят, когда рукопологают, какие тайные знания вам открывают, короче, признавайся, как вы нас дурите.
Владыка, шутя обещал открыть секрет после того как зять достроит ему новое епархиальное управление, а сам почему то с тех пор постоянно размышлял и вспоминал.
В юности слова писания, что царство Мое не от мира сего, пленили сердце будущего князя церкви тайной, которой так хотелось хоть немного быть причастным, и, помнится, чудесным светом наполнялась юная трепетная душа . Теперь почему то не думалось о неотмирном, а все сердечные заботы были о прочном устроении Альниламского викариатства, укреплении церковной вертикали, несении возложенных митрополитом послушаний и поручений. Архиерей прислушивался к себе, отыскивая внутри трепет и восторг, но обнаруживал, что трепещет и восторгается совсем не от того о чем грезил в юношестве. Странно все это, строишь царство Альниламское, а мечтал о том, которое не от мира сего, может быть при рукоположении мы наоборот, что то забываем?
Очнувшись и включив файку легким щелчком, он высветил на табло имена отцов Фибера и Гарела, самых инициативных в его викариатстве.
- Ну давайте, быстрее выкладывайте, какие еще способы придумали дурить народ.
Отцы Фибер и Гарел ошарашенно уставились на своего владыку, тот, сам поняв, что сказал, тряхнув головой снял наваждение и приветливо улыбнувшись добавил:
- Это я так, о своем, ну садитесь, говорите, что новенького.
А новенького было много чего. Первым стал говорить священник пятой категории Гарел, у него всегда было много идей по обустройству приходской и епархиальной жизни.
- Во первых, всвязи с приближающимся чемпионатом галактики устроить епархиальное соревнование по гонкам на звездолетах, для этого назначить в каждом храме штатного ответственного, обязать приходы подготовить и выставить корабль с командой, а впоследствии учредить регулярный чемпионат Орионской митрополии с почетным призом в виде паломничества к келье преастроподобного Мордона.
- Во вторых, предложить на синод нашу епархию, как эсперементальную для пробного глонирования священнослужителей с сохранением сана.
- В третьих, если экспиремент будет согласован на высочайшем уровне, выпустить распоряжение об обязательном глонировании штатных клириков достигших семидесятилетнего возраста, а их матушек обязать глонироваться в сорок.
- А почему матушек в сорок?- поинтересовался архиерей
- В нашем созвездии с обратным эрополем им особенно тяжело, чтобы снова чувствовали себя молодыми и сильными, кроме того не лишне побыстрей подкорректировать часто непростой характер, ну, и нам батюшкам хорошо.
- А в пятых, поручить специалистам епархиальной глонолаборатории разработать соответствующие препараты для оптимального результата, тут мы от вас ждем руководящих указаний, какими качествами вы считаете следует наделять наших клириков и их матушек, я на всякий случай набросал списочек.- закончил отец Гарел, победно взглянув на Фибера из под бровей.
Отец Фибер, получив слово встал и волнующимся голосом начал
- Владыко, для начала хотел испросить Вашего благословения на миссионерскую поездку моих приходских миссионеров астроакробатов в созвездие Зайца, где только начинается колонизация, они заодно попробуют подыскать место для Орионского Подворья. А еще на пасху мы как всегда ожидаем пастырского визита нашего митрополита, предлагаю организовать епархиальную молодежь на оформление необитаемой восьмой планеты в виде пасхального яйца, со святящимися буквами ХВ, когда Блаженнейший будет пролетать мимо, он обязательно заметит и оценит.
Последовало молчание, прервавшееся словами отца Гарела
- Да, такого еще нигде не было! Это вы отче первый придумали.
- интересные идеи, особенно насчет сроков обязательного глонирования, попробуем поработать- закончил совещание викарий.
Матушка Фила стояла у окна наблюдая закат. Обычно белый Альнилам, ложась на горизонт, притягивал взгляд переливами красок, будто включенная в небесах реклама. Озеро внизу отражало звездную игру цвета и света, усиливая звучание вечерней палитры. Цветные Альниламские зайчики бегали по стеклу, стенам, лицу женщины, проникая внутрь и волнуя душу разноцветными настроениями и воспоминаниями.
Ой, как же хотелось счастья, и оно казалось приходило порой, но почему то не удерживалось, а таяло во времени, будто сахар в воде. Первый раз трепет и предчувствие завладели ею, когда зацвела молодость и заблагоухала любовь. Правда сладостная мечта раствориться в муже и детях незаметно улетучилась, как теплый воздух в распахнутую дверь. Переезд в Орион и назначение отца Филотауруса на пятую планету Альнилама хоть и лишили их возможности иметь детей из за обратного эрополя в созвездии, но снова наполнили жизнь надеждой и перспективой служения Богу и людям. Она горела, старалась, придумывала, отдавала себя, а ее огонь дымил суетой, сжигал смысл и хоронил воздушные замки под пеплом тоски. И не было ни лада в душе ни порядка в доме, а сердце женщины вновь наполнялось новыми грезами - эта ночь в епархиальной глонолаборатории не только сотворит ее снова молодой, но прогонит уныние, усилит волю и таланты, приручит синюю птицу.
Цветные зайчики заглядывали в лицо, гладили лоб и щеки, ласкали руки, Фила даже закрыла глаза, пытаясь представить их прикосновение и вздрогнула, когда внезапно голова мужа легла на плечо, руки обняли живот, а по шее потекла теплая капля. Он плакал.
- Давай не будем этого делать, я уйду за штат, уедем на родину в Таурус или поселимся где нибудь здесь в тихом месте над морем.
- Ты не сможешь без службы, а я буду помогать тебе всеми новыми силами, наконец наведу у нас порядок и, вдруг ученые чего-нибудь придумают с эрополем.
- Мне кажется мы потеряем друг друга.
- Ну, что ты, наоборот, мы будем счастливы.- погас последний вечерний свет.
***
Восходящий Альнилам наполнял комнату цветным сиянием, они стояли в радуге, глаза батюшки были наполнены усталостью и тревогой, молодая женщина смотрела внимательно: надо же этот неопрятный человек прожил со нею много лет, сколько сейчас предстоит трудов, чтобы привести все в подобающий вид. Он еще и нетрезв, а ведь идет строгий пост, надо сообщить куратору, - щелкнула пальцами, включая файсвязь, матушка.
Хор глонированных певчих виртуозно исполнял херувимскую. Отец Тиньос мастерски кадил алтарь, его заряжённое блестящее кадило красиво позвякивало дымодатчиками в такт мелодии и обильно благоухало фимиамом, почему то вызывающим кашель у служащего Филотауруса. Вышколенные пономари зоркими глонированными глазами улавливали малейшее движение дьяконских бровей, обильно подсыпая в кадильницу указанный Тиньосом аллергический ладан. Священник возносил к небу дрожащие руки судорожно пытаясь произносить слова молитвы. Дьякон щелкал пальцами транслируя немощь иерея по файке.
После службы, в ризнице, между клириками состоялся давно назревший разговор.
- Отче, ты совсем потерял форму, у тебя нет ни вида ни звука, сутулый, хриплый, седой, вечно опаздываешь, плохо слышишь, ошибаешься. Неужели сам не видишь, что пора преобразиться в новую тварь, без изъяна и недостатка.
- Знаешь Тиньос, смотрю на нашу молодежь и не хочу быть новой тварью. Вспомни, когда ты был неформалом-акционистом, то своими художествами ставил на уши всю планету, бунтовал и жил по полной, а сейчас не пойму какому богу молишься и служишь. Меня пугают твои стальные глаза и расчетливые поступки. Зачем мне такая новизна.
- Хочешь обидеть отец, не получится, нет у меня обижалки. Ты один в нашем соборе остался из старой гвардии, все остальные уже смотри как выстрелили после глонирования. Не застревай и нас не позорь, а то даже неудобно перед собратьями и прихожанами за такого батюшку.
- Я лучше от старости помру, не волнуйся, не долго будешь стесняться.- закашлялся иерей.
- Ты прямо один хочешь чистеньким остаться. Знаешь, я тоже был против глонирования, меня брат хитростью заставил, а теперь ему благодарен и не жалею совсем. Впрочем, вижу не получается разговор, не хочешь по хорошему соглашаться. ну что же, вот тебе передали указ о направлении на курсы подготовки "Новое преображение", завтра должен быть в кабинете ответственного за глонирование в нашем викариатстве, отца Гарела.
В шелковом белом подряснике со скандиевыми четками в руке, припадающей подагрической походкой викарий нервно вышагивал под драгоценным сосновым потолком рабочего кабинета. Через раскрытые окна Альнилам освящал дрожащим белым светом стену с портретом митрополита и стоящего под ним испуганного отца Гарела. Только что тот сообщил владыке о неудачном разговоре с Филотаурусом, пожилой иерей отказался от путевки в епархиальную глонолабораторию и высказал просьбу отпустить его за штат.
- Я уже доложил Блаженнейшему, что все наши священники с радостью и благодарностью за его заботу идут по достижении возраста на глопроцедуры. Нельзя отпускать его за штат не глонированным, мне уже обещано архиепископство за удачный эксперимент. Ты подставил меня Гарел! - гремел викарий.
- Ваше преосвященство, на этого Филотауруса очень много жалоб и докладных, -вставил слово священник, - он стал выпивать последнее время, служит небрежно, за собой не следит, супруга тоже пишет на него в епархию. Вы можете его отправить под запрет как не достойного, я готов организовать ходатайство всего клира пятой планеты об отставке старого дурака.
Альнилам горел неровным светом, звездная буря опять бушевала на светиле. Архиерей стоял у окна, на фоне ярких бликов его темная фигура казалась священнику смерной тенью с сияющими скандиевыми четками.
- Ты сам дурак, Гарел.- донесся голос от фигуры, - забыл, что мэр планеты Глон Михайлович ходит к твоему Филотаурусу. У этих третьих глонов мода такая, любого вокруг пальца обведут, а на исповедь и поговорить идут к нашим старичкам непеределанным, ренегатам блаженным, прямо в очередь становятся. Ладно, на епархиальном собрании подними вопрос о дисциплине, попробуем поговорить. Свободен! - яркий всполох пощечиной ударил по лицу убегавшего иерея.
Епископ стоял у окна под сверкающим Альниламом не понимая сам себя.
С тех пор, как эксперимент по возрастному глонированию стал проводиться в Альниламском викариатстве, отец Филотаурус все больше задумывался о своей жизни, о иерейском служении и с грустью признавал, что ни одна из его великих жизненных целей не достигнута. Все, о чем мечтал он когда то в молодости, чего хотел достичь, кем стремился стать, все, все упущено и развеяно. Надежды и желания гибли и исчезали друг за другом, постепенно освобождая наполненную когда то кладовую замыслов и задумок. Он чувствовал себя разбитым, одиноким, обманутым стариком, бредущим к конце своего века без запасов и уже непонятно куда. Получалось, что всю свою жизнь Филотаурус только терял и тратил, даже тогда, когда казалось, что находил и приобретал.
Предложение исправить себя глонированием щекотало своей доступностью, легкостью и перспективностью, правда смущало то, как менялись люди выйдя из карантина, как расплющивал их души глонокаток. Когда же его супруга стала вновь молодой, красивой, но такой далекой, Филотаурус определился, но не подозревал как трудно ему будет.
Тяжелым, свинцовым сном он спал перед сегодняшним епархиальным собранием, перед своей последней потерей в этой жизни. За многочисленные нарушения дисциплины, небрежное служение, соблазнительное поведение все собратья голосовали о его запрете в служении. Не помогло и ходатайство Глона Михайловича, викарий утолил его обещанием познакомить с самым известным старцем в Орионе, схимником Инанисом. Измученный священник внутренне даже был согласен с решением отцов, он устал и чувство недостоинства давно давило душу.
После голосования Он вышел из зала не дожидаясь конца собрания, не обращая внимания на звонки датчиков обязательного присутствия, вздохнул полной грудью и вдруг ощутил себя свободным и легким. Теперь у него ничего не осталось, кладовая окончательно опустела и ему стало хорошо.
Как жалко всех,- подумал Филотаурус и почувствовал внезапно нестерпимый жар и вспыхнувший ослепительный свет.
С Альниламом уже давно что то происходило, а сегодня сразу после голосования Он взорвался.
Горел Альнилам, горел соборный храм пятой планеты, жалобно звякало дымодатчиками обугленное кадило, горел драгоценный сосновый потолок в кабинете викария, под ним плавились скандиевые четки, горела белым пламенем новая епархиальная глонолаборатория, горели ужасом глаза людей по всей галактике в оцепенении смотрящих на космический фейерверк и рождение сверхновой звезды.
Огненный ангел летал в горящей тьме собирая души.
Эксперимент завершился.