Глава из остросюжетного любовного романа
в жанре мистического реализма
"Психотроника любви"
***
Фойе аристократического театра «Звездный круиз» в антракте напоминало ярмарку чудес, где сами собой, непринужденно и естественно отовсюду изливались «чары полнолуния». Коробейники в костюмах шутов, факиров, травниц и прочих кудесников предлагали шокированной публике воду «Эрос», стимулирующие кремни, травяные сборы с заговорами на приворот и отворот и множество всякой всячины, невероятно интересной и привлекательной на вид.
Особым спросом пользовались зеленая скифская глина, якобы собранная со дна целебного источника св. Елены, и антикармический препарат «Грааль», изготовленный в лаборатории центра на основе костного говяжьего мозга и муки из ста шестидесяти сортов семян и плодовых косточек. Неплохо расходился и пантакль царя Соломона, распечатанный на ризографе с приложением из четырех свечей и ритуальной инструкции.
Масалитинов тупо смотрел с балкона на цветник из нарядных пациентов доктора Свириденко, шевелящийся от дыхания профессионально навеянных изотерических страстей. Сам же доктор в антракте не появился, а у служебного входа, распрямив могучие плечи, прирос к дверям немой Афанасий.
Среди увлеченных чудодейственными снадобьями и спуском «деревяненьких» в необъятные кошели коробейников то здесь, то там сновали спортивные мальчики в фирменных рубашонках, все как один с темными очками в нагрудных карманчиках. Мальчики не теряли бдительности, хотя все было пристойно и занимательно. Играли блюз с пристонами, а на простенки проецировали эротические кадры любовных прелюдий.
Раздался второй звонок. Андрей механически поднялся в служебную ложу, сел в кресло и уставился в правый угол сцены, откуда должна была появиться Ирина.
Наконец, свет погас. В полной темноте, вдруг, на семи треножниках, выставленных у рампы, с треском вспыхнуло разноцветное пламя и спиралью взвилось вверх. Необычайной красоты зрелище цветных огненных языков заставило публику замереть в креслах. В наступившей тишине слышно было как потрескивает адская горючая смесь. Густой сладковатый аромат волнами лилового дыма расстилался по залу. Протяжная, заунывная, на одной ноте, мелодия волновала ожиданием чего-то непредсказуемого…
– О лучезарная, это переживание может забрезжить между двумя дыханиями, -
играл во всех доступных регистрах бас Свириденко.
На сцену выпорхнула Ирина и заметалась, как ослепленный мотылек. Она была в газовом балетном платье с открытым атласным лифом, обрисовавшим на фоне темного задника совершенные линии ее хрупкой фигурки. Вдруг, как бы в воздухе, вырос мощный торс гипнотизера, затянутый в трико цвета искристой платины. В этом фосфорящемся мертвящем костюме он походил на привидение. Делая легкие пассы над белокурой головкой девушки, он остановил ее и заставил опуститься на пол у своих ног. Тихо и покорно она скользнула вниз и вытянулась на боку, лицом к залу, безжизненно и неловко вывернув руку.
– Постигай, когда дыхание сворачивается от низа вверх, – молитвенным голосом читал над неподвижной Ириной «Канон храмовой жрицы Богини Матери» доктор кукольных наук, держа в своей загадочной власти чувства доверчивых зрителей.
Широко расставив ноги и не переставая вращать руками, он как бы втягивал цветное пламя с треножников в радужную воздушную воронку. Из этой воронки вверх устремилась струя розоватого дыма. Дым не растекался по воздуху, а наоборот, уплотнялся и, колеблясь, формировался в контур… контур девушки… контур Ирины!
Лярвическая воздушная Ирина опустилась прямо на руки гипнотизера. Приникнув к его груди кудрявой головкой, она приветственно махнула рукой в зал. Раздались робкие хлопки, мгновенно переросшие в шквал оваций и так же мгновенно стихнувшие по повелительному жесту властелина на сцене.
Мелодия, все убыстряя ритм, закружила его с материализовавшейся партнершей в неистовом танце, проникновенный голос зазвучал повсюду, парализуя сознание и волю, понуждая к бесконтрольным странным движениям живых зрителей-марионеток, лишенных разума…
Неописуемое волнение охватило зал. Наэлектризованный дурман из смеси приторного запаха лилового дыма, стонущей музыки и переливов вкрадчивого баса заполнил пространство. В темноте зала искрило от прикосновения ищущих рук, ног, губ и всех остальных доступных и недоступных членов.
Бородатый толстяк в первом ряду причмокивал сырыми губами и повторял, тупо уставившись на пустое место супруги возле себя: «Вот дура, вот дура, вот дура…», он прикрыл глаза и впился пухлыми пальчиками в ручки кресла, кайфуя от собственных ощущений. Змейка на его гульфике разошлась от напиравшей плоти, облаченной в белоснежный трикотаж импортных трусов и этим напоминавшей зачехленный пушечный ствол. Однако громадный живот на время скрыл от владельца досадный казус.
Супруги Грабовские, с апоплексическим румянцем на щеках и сжав плотно колени, делали какие-то записи в объемистых блокнотах, беспрерывно облизывая языками распухшие покрасневшие губы.
Белобрысый Коркин вытянулся во весь свой капитанский рост и пил «Смирноффскую» из горла фирменной литровой тары. Его худосочная половина, молитвенно сложив руки, покусывала зубами большой палец и стонала. Неимоверным усилием уперев косой мутный взгляд в костлявый лобок жены, обтянутый шелковыми шортами, Коркин спустил брюки, плеснул остатки водки на свое мужское достоинство и, взмахнув отяжелевшим указательным пальцем, громогласно приказал: «Стоять! Стоять, ссыкунишка!» Увядший член признаков оживления не подавал, а потрясенная супруга с кошачьим воплем бросилась всем телом на мужнину немощь, как на вражескую амбразуру. Затем, она схватила Коркина в объятья, впилась ногтями в его тощие ягодицы и сильно укусила за живот. Коркин протяжно застонал, как лишенная невинности девственница, и испачкал впалую грудь подруги жизни.
Впрочем, стонал уже весь зал. Женщины и мужчины искали ртами друг друга. Одна дама присосалась к гипсовой ручке амура, да с такой страстью, что вывалилась из ложи, обломила ручку, повисла на арматурной проволоке, но не выпустила лакомства изо рта.
Под тяжестью дамы гипсовая фигурка распалась на множество кусков, обвалившихся на сидящих в партере. Этого никто не заметил. В ложу тотчас же принесли счет. Там никого не оказалось. Пришлось отыскивать даму внизу. Попытка не увенчалась успехом. Правда, ручку амура нашли среди осколков, но дама уже занялась французской любовью с длинноволосым художником, наотрез отказалась признать себя виновной и возместить театру материальный ущерб.
Большую часть партера скрывал фиолетовый туман. Можно было только догадываться по звукам, что там происходило. Уже смутно Андрей различал многорукое звено литераторов с подпрыгивающей круглой головой консультанта в центре и выкрики, самый безобидный из которых дико звучал: «дерижопу», – множество раз. К консультанту через спинки кресел полез гомосексуалист из балета, но того перехватили мальчики в фирменных рубашонках частной охраны и вернули на место, нашептав что-то на ухо.
– Смотри как будто впервые на прекрасного человека или обыкновенную вещь, – журчал в мозгу бас Свириденко, – на кровати или на сиденье дай себе стать невесомой… В движущемся экипаже, ритмично покачиваясь, переживай свой день. Или в остановившемся – позволь себе, склоняясь, раскачиваться все медленнее по невидимым кругам…
Розовая лярва змеей обвилась вокруг фосфорицирующего торса доктора. Вместе они представляли собой как бы одно тело, искрящееся в изменчивых фантастических очертаниях.
Ирина же лежала оцепенев, в той самой позе,
с какой начался этот беспрецедентный гипнотический опыт.
«Она умрет… она не выдержит этого… или уже мертва… Я порву его в куски! Боже, Боже, что же мне делать? Что мне делать?» – шептал Масалитинов, в горячке стискивая голову руками и едва удерживаясь от того, чтобы не разбить ее о стену ложи от безысходности и отчаяния.
Новый, какой-то отвлекающий шум волной прокатился по залу. В последних рядах происходило что-то скандальное.
– Пустите, пустите же меня! – слышался чей-то высокий молодой голос.
По проходу между рядами, перебираясь через тела практикующих на полу тантристов, продвигался к сцене невероятно худой и высокий юноша с отросшими до плеч растрепанными волосами. В длинном, непомерно широком для его тонкой фигуры сером плаще он выглядел совершенно нелепо и комично среди разомлевшей от похоти публики.
– Скоты вокруг… а где же люди? О Боже, кто их сотворил?!
Одиозная фигура застыла у рампы, воздев кверху прозрачные от худобы руки.
– Уберите этого идиота! – истерически завопил женский голос.
Словно пробужденные внезапно, почитатели секс-йоги повскакали с мест и ринулись к сцене. Перевозбужденную толпу пытались сдерживать натренированные охранники. В виновника переполоха со всех сторон полетели бутылки с «Эросом», целительные камни и гипсовые осколки амура.
Цветное пламя в треножнике внезапно погасло. Воздушная лярва испарилась прямо из рук Свириденко. Сам он, опешив на мгновения, попытался остановить взбунтовавшихся зрителей и, выкинув вперед руку с перстнем, обрушил всю мощь своего громового баса, умноженную десятками усилителей, на бесновавшийся партер.
– Завали его, завали, завали! В задницу! – верещала круглая голова литератора, подпрыгивая, как мяч.
– Шакалы воют у порога… лампада тлеет на груди… Любви, о Боже, дай немного… Прости их, Господи, прости… – молил безымянный пророк в плаще, оттирая ладонью кровь из рассеченной брови.
Тренированные мальчики уже отжали самых драчливых к боковому выходу и теперь запихивали расчлененную толпу обратно в кресла. К раненому юноше протиснулся, наконец, Язин.
– Славочка, Славик, миленький, хороший мой, пойдем отсюда, – почти плача, упрашивал он юношу, обняв за плечи и увлекая за собой к служебному входу.
– Куда? Отсюда нет дороги… из ада вспять не выйти никогда…
– Да заткни ему глотку!
Брошенная сильной рукой бутылка угодила в разбитую голову юноши, он зашатался и осел на руки Язина. С помощью охранников Василий Саввович вынес его из зала.
Ничего этого Масалитинов уже не видел. Воспользовавшись суматохой, он выбрался на сцену и в миг, когда погасло цветное пламя, а растерянного премьера ослепили софиты, подхватил бесчувственную Ирину на руки и исчез с нею за кулисами.
Покинул сцену и Свириденко.
В зале наводили порядок служители и охрана. Публика потянулась к выходу.
Беспрепятственно миновав длинный коридор, Андрей спускался по лестнице с усыпленной девушкой на руках. Мысли лихорадило. «В скорую… нет, в больницу… в больницу! В какую? Ее ж нужно вывести из гипнотической комы… только не Свириденко! Кто угодно, только не он!» У входной двери вдруг выросла борцовская фигура немого.
– Придержи дверь, Афанасий, – кивнул ему Масалитинов.
Но немой покачал головой и указал рукой на лавку для курильщиков.
– Убью! С дороги, – зарычал Андрей, плечом отпихивая немого.
– Оставьте девушку, она в коллапсе, – услышал он за своей спиной голос Свириденко, –
вы погубите ее своим невежеством.
От неожиданности и в самом деле опустив Ирину на лавку, Андрей с яростью накинулся на Афанасия, осыпая его градом беспорядочных ударов. Молниеносный профессиональный апперкот вырубил его на какое-то время…
Очнувшись на лавке, писатель застонал и, мотая головой, как бодливый бычок, бросился в кулуары театра. Все грим-уборные были пусты. В плохо освещенном зале царил полный разгром. Кроме вахтеров и уборщиц, обозленных руганью и угрозами неудовлетворенных зрителей, преждевременно покинувших театр, не было никого.
Куда идти? Где он мог отыскать Ирину? В профессорской квартире? Но в чужой обстановке вряд ли удобно двоим мужчинам – самому Свириденко и Афанасию – ухаживать за больной девушкой. Тогда в ковчеге этого проклятого курфюрста!
Да, именно там.
Готовый на все ради спасения Ирины,
Масалитинов сломя голову помчался в логово мага.
***********************