Человек архетипический и социальный в драме Янниса Рицоса «Аякс»
Герасимова С.В.
Логика – мать абсурда.
Среди ее законов есть такой: если «А» обязательно «Б», то «Б» не обязательно «А». И все кажется оправданным, если учесть, что дружба обязательно жертвенна, но жертвенное – не обязательно дружба, ибо это может быть и материнская любовь. Неученый обязан учиться, но тот, кто учится, – не обязательно неуч. Однако если этот закон логики применить к восходящему к Евангелию непосредственному умозаключению: «Кто не с нами – тот против нас», то получится: «Кто против нас – тот не обязательно не с нами».
Атмосфера концлагеря политзаключенных Партени на острове Лерос, в котором греческий писатель Яннис Рицос (1909, Монемвасия – 1990, Афины) оказался в 1967 г. в результате переворота хунты «черных полковников» передана в следующих строках верлибрической драматической поэмы «Аякс», представляющей собой поток сознания: «Страх перед врагом ничто по сравнению со страхом перед другом, который знает твои тайные раны и целит в них» [1, с. 255]. Рицос был активным участником антифашистского сопротивления, а по кругам земного ада прошел по воле своих же собратьев – греков.
Земная «эвклидовская» логика и земной социальный опыт убивают архетипический мир души. Вот древний Аякс Теламонид сражается с троянцами и побеждает двадцати восьмерых из них, уступив в отваге лишь Ахиллесу, Патроклу и своему брату Тевкру. [2, с. 163] И Аякс Рицоса «когда корабли загорелись, дым от них поднялся к небесам и казалось, что горит само море» [1, с. 256] ринулся наперерез Гектору. Здесь картина мира ясна: есть свои – есть враги, и между ними идет бескомпромиссный бой. Но что делать, если врагами оказались свои – Атриды, а Афина, чтобы ты им не отомстил, как демоница, помутила рассудок – и теперь возвышаются лишь груды убитого скота?
Архетипический смысл войны – борьба с мировым злом. Социальный – жажда славы, земных благ, даже наживы. Мифологическая Земля ждет от войны земных благ – облегчения своей участи, поскольку ее груди тяжело носить чрезмерно размножившийся род человеческий. Аякс в драме Рицоса многократно отрекается от социального смысла войны, ибо в герое над человеком социальным торжествует человек архетипический – и он видит, как мировое зло захлестнуло и небо, и землю, и его собственную природу, которой он не способен больше доверять, ибо глаза его смотрят – и не видят, то есть не видят сущности происходящего. Рицос погружает героя в атмосферу апокалипсиса, в то время как события современного романа часто задаются постапокалипсическим вектором времени [3, с. 81]. Представление о том, что в конце времен живые будут завидовать мертвецам, восходит к библейскому пророчеству: «И приказано было саранче не убивать их, а мучить болью в течение пяти месяцев. И боль та была подобна боли, которую причиняет скорпион, когда ужалит человека. И всё это время люди будут искать смерти, но не смогут найти её. Они пожелают смерти, но она не придёт к ним». (Откр. 9:5,6) Герой Рицоса так и скажет, что он завидует мертвецам, поскольку его обманули все, даже его собственная природа.
В результате бинарная картина мира, в которой архетипический мир борется с социальным, осложняется опытом, пришедшим из экзистенциального романа. И дело не только в насыщенности драматической поэмы Рицоса аллюзиями на «Мух» Сартра, ибо Аякса тоже окружают мухи с когтями, почти Эринии, и призраки усопших, которых жители Аргоса у Сартра ждут у входа в пещеру, и не в том, что Аякс, как и герой Камю, посторонний самому себе, ибо «сам обманул себя» [1, с. 255] и знает, что «движут нами всего лишь чужая нам жизнь да чужая смерть» [1, с. 259], но в том, что его духовный опыт колеблется между признанием внеморальной экзистенциальной ценности бытия и ее отрицанием.
Жизнь – высшая ценность, поэтому подобно экзистенциальному герою, Аякс готов простить себе свою постыдную роль, простить смехотворную и позорную бойню скота: «Сердце человека – влажный корень в земле, живучий, глубоко скрытый. Весна уж близко, возможно, он даст новый росток». Прощение и приятие земного бытия возможно, если над землею простирается небо, ибо следующая за процитированной мысль звучит так: «Видел шатры, сверкавшие под утренней росою; там был какой-то отсвет небес, то ли серый, то ли розоватый, приближавшийся по камням медленно, как выздоровление». [1, с. 255]
Но есть в мире Рицоса и другая земля, над которой нет неба, а потому и сама она призрачна, лишена экзистенциальной сущности и наполнена трупами «убитых воинов; башмаки скрючились, пряжки проржавели из-за вечной сырости и дождей; понемногу все это слипается в один мягкий слой, и весной сквозь него прорвутся тысячи полевых цветов, разноцветных и ярких – возможно, они выбирали себе краски с одежды убитых. Когда ступаешь на них, ощущаешь особую мягкость, глубокую, мирную, ни тлена и пустоты, а завершенного и ушедшего в небытие. Ты надкусываешь листок дерева, а вкуса у него и нет. Срываешь цветок, смотришь – и видишь, прозрачный пейзаж…»+ [1, с. 257] Эта лишенная экзистенциальной сущности земля кишит призраками мертвых, которые отражаются в светлой воде и заглядывают в окна булочной, чтобы вновь увидеть свое отражение. Но оно – лишь видимость экзистенции. И только от Аякса зависит на какой земле ему жить и умирать – на земле, таящей экзистенциальный корень бытия, или в мире призраков.
Если мировое зло в контексте поединка с ним обретает черты личного начала, то складывается сюжет о Фаусте и Мефистофеле, зародившийся задолго до Гете, например, как отмечает Пронин В.А., в офортах Рембрандта и Делакруа, а позже трансформированный в романе «Доктор Фаустус» Томаса Манна, главный герой которого, Адриан Леверкюн, знает, что «искусство, и, прежде всего, музыка, дают человеку забвение от ужасов индивидуального существования» [4, с. 165]. Но Аяскс Рицоса чужд искусству.
Рицос не изменяет развязки – его герой умирает: экзистенциальное приятие бытия само, как призрак, проносится по его душе, утратившей доверие ко всем формам бытия, кроме смерти. Нет у человека врага более страшного, чем он сам. От оружия в руках неприятеля можно защититься тем же оружием, а от себя и оно не защитит! Жизнь – призрак. Смерть – вечная сущность.
Если у Софокла в одноименной трагедии Аякс умирает, чтобы доказать, что боги властны лишить его разума, но не чести, которая дороже самой жизни, то у Рицоса тема посмертной чести даже не звучит, но губительным оказывается чувство экзистенциональной пустоты всего земного.
Интересно, что в мировой литературе есть еще один губитель стад – это Дон Кихот. Но когда он оказывается в ситуации Аякса и вместо вражеских воинов побивает стадо овец, то не пытается покончить с собой, как античный герой, который понимает, что этот «подвиг» опозорил его, а смерть — единственный способ смыть позор кровью. У Аякса и Дон Кихота может быть одно общее оправдание — они действовали в состоянии измененного сознания, ибо на их ум и волю оказывали влияние извне: Афина ведет себя в отношении Аякса, как злые волшебники, которых Дон Кихот постоянно обвиняет в своем умопомрачении.
Разница между героями состоит в том, что Аякс беззащитен перед Афиной и может выразить свое человеческое несогласие с ее божественной волей, только убив себя. Он не может выйти из-под власти Афины иным способом. Дон Кихот не одинок в аналогичном поединке, его нравственное поражение в битве с овцами не является окончательным, ибо у него есть опора в войне с волшебниками и колдунами — это Христос. И он точно знает, что если он и был обманут на этот раз, то в следующий раз ему обязательно представится шанс одержать победу нас сверхъестественными носителями зла.
При этом часто возникает вопрос, мудр или безумен Дон Кихот. Когда он действует — кажется безумцем, когда рассуждает — мудрецом.
Дон Кихот ведет духовную брань, а закон ее таков, что даже если все человечество объединит свои физические силы в борьбе с духами злобы — то потерпит поражение. Дух можно победить только духом. Дон Кихот ведет себя как безумец, когда мировому злу пытается противопоставить свою физическую силу и сразиться с ним как рыцарь. Поэтому действующий Дон Кихот подобен безумцу. Однако Дон Кихот преображается в мудреца, стоит ему противопоставить мировому злу — христианский дух, рассудительность, а также вступить в брань духовную, а не в физическую.
Владимир Набоков (1899–1971) в «Лекциях о “Дон Кихоте”» опровергает распространенное представление об этом герое как о неудачнике. Разделив главы романа на четыре сета, писатель веде11т счет поражениям и победам героя, приходя к выводу, что тот сыграл жизненный матч вничью. Хотелось бы дополнить размышления великого писателя таким наблюдением: самые важные победы, одержанные Дон Кихотом — нравственные. Величайшим триумфом Дон Кихота Набоков считает XXXVII — ХХXVIII главы I тома, описывающие ужин (двадцатый эпизод): «Вся тональность этой сцены — благородный Дон, сидящий в свой последний час (вскоре он будет предан на муки и заключен в клетку) за ужином с двенадцатью гостями, почти учениками, — смутно напоминает картину Тайной вечери в Новом Завете». [5, с. 145-146] К нравственным победам, описанным во втором томе, можно отнести сцену, когда Дон Кихот остается неколебимо верен Дульсинее Тобосской, ибо «развязная разумница» Альтисидора представляется влюбленной в него (II том, гл. XLLIV), — эту победу Набоков почему-то не учитывает. Дон Кихот смог словом предотвратить потасовку, которая уже готова была разыграться на свадьбе Китерии и Басилио, обхитрившего своего соперника — Камачо. Наконец, он не убоялся совершить путешествие на летающем коне, чтобы расколдовать принцессу, ее бородатую дуэнью Горевану и других.
Аякс Рицоса тоже мог одержать нравственную победу над мировым злом. Но, по мысли автора, экзистенциального внеморального приятия жизни для этого было бы недостаточно. Для успеха в архетипическом поединке Аяксу нужна опора на христианство, которое, как может сначала показаться, представлено у Рицоса в экуменической ретроспективе: храм на Саломине, где в детстве как-то раз спрятался от жары маленький Аякс, полон высоких светлых икон (характерных для Православия), но здесь и кровь, «капающая с наконечника копья» [1, с. 251] (признак католичества). Это копье Лонгина из рыцарских романов о Чаше Грааля пугает ребенка, ему хочется бежать, словом, экуменически равноценного сплава Востока и Запада у Рицоса не произошло.
Текст этой небольшой драматической поэмы в 14 страниц густо испещрен вязью повторяющихся образов-символов. Важнейший из них – белый баран. Глядя на него, Аякс сперва замечает: «Как кротки и печальны его глаза, - прямо маленький святой Иоанн – они научили меня кротости», - и добавляет затем: «В его глазах отражается дверь, совсем маленькая, и утренний свет, и два листика, и крохотная сверкающая точка – может быть, это и есть тот родник, где пили кони Ахилла». [1, с. 258] Образ белого барана многозначен – это и агнец – прообраз жертвы Христа; и символ, сопровождающий одного из евангелистов – правда чаще не Иоанна, а Луку; и жертвенное животное Ветхого Завета, а в контексте драмы Рицоса – это и символ духовного возрождения, не возможного без молитвы и смирения, которое могло бы выразиться, например, в таком восклицании Аякса: «Слава Богу, что это оказались агнцы, а не Атриды, животные, а не люди, с которыми мы еще объединимся для борьбы с мировым злом». Смирение, по мысли Рицоса, смогло бы защитить Аякса от самого себя и даровать ему нравственную победу не над своей плотью, а над мировым злом – как Дон Кихоту.
Литература
1. Рицос Яннис. Драматические произведения. Четвертое измерение. Т.2. – М.: РАТИ-ГИТИС, 2009.
2. Гигин. Мифы. – СПб.: Алетейя, 1997.
3. Литвиненко Н.А. Векторы времени в романе Робера Мерля «Мальвиль»//Вестник Университета Российской академии образования. 2014. № 1.
4. Пронин В.А. Иоганн Вольфганг Гёте, его современники и последователи. – М., 2014.
5. Набоков В. Лекции о «Дон Кихоте». – М., 2002.
Герасимова Светлана Валентиновна – доцент кафедры истории литературы МГУП имени Ивана Федорова.
Аннотация и ключевые слова
Герасимова С.В. Человек архетипический и социальный в драме Янниса Рицоса «Аякс»
Архетипический смысл войны – борьба с мировым злом – побеждает в душе Аякса из драматического монолога Я.Рицоса социальный смысл войны, заключающийся в борьбе за земные блага. Как губитель стад, он предстает новым Дон Кихотом, образ которого включен в контекст экзистенционального романа.
Ключевые слова: архетип, Аякс, Дон Кихот, экзистенциональный роман.
Gerasimova Svetlana Valentinovna - associate Professor of the history of literature at MGUP named after Ivan Fedorov.
Gerasimova S.V. Man archetypal and social at drama "Ajax" by Yiannis Ritsos. Archetypal meaning of the war - the struggle against world evil - triumphs in the heart of Ajax at the dramatic monologue by Ritsos over the social meaning of war that is to fight for the creature comforts. As the destroyer of herds, he appears the new Don Quixote, whose image is included in the context of existential novel.
Key words: archetype, Ajax, Don Quixote, existential novel.