Всю последнюю неделю Соня не находила себе места от какого-то тягостного предчувствия. Она просто физически ощущала необъяснимое сгущение негатива если не вокруг её семьи, то над собою совершенно точно. С чего бы и почему? Ответа не было, но всё усиливавшаяся тревога уже начинала мешать… Главное, было непонятно – откуда ждать беды, внезапного удара судьбы? Карты говорили, что откуда-то извне, со стороны… И в то же время, как бы из собственного дома... Непонятно, неоднозначно и очень тревожно... Никому не признаваясь в своих предчувствиях, Соня молила Бога о сохранности своей семьи…
Звонок телефона разбудил их уже глубокой ночью… Сердце ёкнуло и словно забыло о своём предназначении… «Вась! – едва сумела позвать она мужа – Возьми трубку…» Тот хриплым со сна голосом произнёс:«Да! Кто это?» «Вася, это мама Сонечки! - услыхал он знакомый голос тёщи - Передай ей телефон, пожалуйста!» «Сонь, это тётя Рада! Тебя!» «Мам! Что?» - замирая от страха, вступила в разговор София. «Папа…» «Папа? Что с ним?» «Приезжайте как можно скорее… У нас беда…» «Что с папой?» «Он умирает… Если не поторопитесь, можете не застать живым!» «Вылетаем немедленно, слышишь? Жди!» «Слышу, девочка моя, слышу… Поторопись!» «Вась…» «Конечно! Иди, собирайся, а я пока позвоню братьям!» «Неудобно, ночь на дворе…» «О чём ты сейчас? Удобно, не удобно… Сонь! Мы одна семья! Пора бы уже и привыкнуть…»
Первый звонок Роману с Аней. «Ром!» «Ты на часы смотрел?» «Ром, у Сони с отцом беда… Звонила её мама…» «Что случилось?» «Не знаю толком, сказала умирает… Можем не успеть проститься… Мы с Соней немедленно в город…» «Антону звонил?» «Нет! Первому тебе!» «Понял… Вась! Мы с Аней едем с вами! Подруливай к нам, а я пока сообщу старшому…» «Ром! Может, не стоит?» «Ты о чём?» «Ну, что вам-то…» «Прекрати! И слушать не хочу! Чтоб через час был у моей двери, ясно? Успокой Сонечку, хотя чем тут успокоишь…»
«Соня! Ромка с Анечкой едут с нами, слышишь?» - громко окрикнул жену Василий, но ответа не получил. «Сонь, ты где?» - вновь позвал он, но она вновь не отозвалась. Не на шутку встревоженный поспешил в гардеробную, где по его расчёту должна была находиться Соня, как вдруг услыхал сдавленные рыданья в темноте одной из гостевых спален. «Я знала, что так будет, знала! – сумел разобрать он сквозь её непрекращающиеся всхлипы – Знала… Чувствовала, что добром всё это не кончится… Его смерть на моей совести целиком и полностью…» «Так, стоп! – повысил он голос, чтобы заглушить рыдания жены - Стоп, моя дорогая! И с какого же переляку, скажи-ка мне на милость, ты решила взвалить всё произошедшее себе на плечи? Причём тут ты или кто-то другой, кроме него самого? Кто виноват в том, что твой папенька слетел с глузду?» «Вась… - едва выговорила она, сделав глубокий вздох - А кто же? С тех пор, как я сбежала из дома, дад стал пить… Если раньше просто выпивал, то тут, как с цепи сорвался… Ну, а как его не понять? Барон, а дочка наплевала на все законы и обычаи и… Что ему, бедному, пришлось вытерпеть, да выслушать по моей милости… Страшно подумать… О каком авторитете могла идти речь с того дня? Ты же знал, насколько гордым он был человеком…» «Гордость? При чём тут гордость? Нет, гордость - это совсем не про него! Скорее уж самодурство беспросветное, эгоизм, гордыня… Нормальный, любящий отец только порадовался бы счастью дочери! Для родителей, любящих родителей, я имею в виду, благополучие их детей превыше всего! Ты же счастлива со мной, так?» «Так-то оно так, но…» «Никаких «но», моя дорогая жёнушка, никаких «но»! Давай-ка кончай это мокрое дело и бесполезное самобичевание – ни к чему хорошему они не приведут! Сумки собрала?» «Нет…» «Вот и плохо! Вытирай-ка свои глазоньки, и иди, покидай там сама знаешь что: по паре сменного белья, что-то тёмное из одежды… Ну, не мне тебя учить! И вот ещё что: жаль, конечно, что так вышло, но дад твой взрослый человек, не ребёнок… Должен был понимать, что делает…»
Чем ближе они подъезжали к станице, тем сильнее, тем громче колотило по рёбрам сердце Сони. Ей казалось, что прошла уже целая вечность с той самой ночи, под покровом которой она, не оглядываясь, бежала из родного дома навстречу своей любви, не допуская даже мысли о замужестве не с тем, кого любила больше себя самой, не принимая, и не соглашаясь с выбором отца. Рискованное предприятие! И если бы не помощь мамы и не толика везения (не так уж часто в эти места наведывались таксомоторы!) плохо бы было им обеим, ой как плохо… Слишком суровым был нрав у отца… Дочь-то он просто бы запер под замок до самой свадьбы, не позволяя родным близко приблизиться, а вот жене досталось бы покуда некуда… и не смей слезы проронить на людях, не смей пожаловаться… хотя, кому бы она могла пожаловаться? Некому… «Ой, о чём это я? – вздрогнула она от вдруг всколыхнувшейся ненависти – Нет его уже… Нет… Совсем… Царство ему Небесное и Господь судья за всё…» Крупные горошины слёз вновь покатились из-под сомкнутых век, но ни звука, ни стона. «Сонь! – не зная как утешить, прижал её к себе Вася – Ты не сдерживайся, поплачь - легче станет…» Ни слова не говоря, она уткнулась в такое надёжное, такое родное плечо мужа и затихла… А потом, подняв лицо, прошептала, боясь разбудить задремавших Романа с Аней:«Вась… Как-то они меня примут? А?» «Не забивай себе голову чепухой! – также шёпотом ответил он ей – Какая тебе разница? Не забывай, что ты теперь не одна! Пусть только посмеют! И потом, что они тебе? Нам здесь не жить…» «Согласна… - вновь прошептала Соня, и вдруг спросила – А ты не хотел бы тут остаться?» «Где? В таборе?» «Не обязательно в таборе! Почему именно в таборе-то? Поблизости, в станице, например?» «А, что, тебе там, где мы сейчас живём, плохо, что ли?» «Нет! Ну, что ты? Почему сразу плохо? Рядом с тобой мне везде хорошо!» «Тогда о чём речь?» «Не знаю… Скучно там!» «Скучно?!» – удивился он идентичности её мыслей со своими, потаёнными, которые вот уже несколько дней не давали ему покоя. «Ну, да… Как в кино… Не по-настоящему всё… Так и кажется, что вот сейчас вспыхнет свет и нужно будет освободить помещение от своего присутствия, нужно будет уходить…»
«О чём вы там всё шепчетесь, заговорщики?» - вдруг подал голос Роман с переднего сидения. «Тихо ты, жену разбудишь!» «Уже! – отозвалась Анна – Мы, что, уже приехали?» «Почти! Вот проедем станицу, потом мост. А там уже и рукой подать!» "Красивые у вас тут места, раздольные!" «Да уж! – воскликнула Соня – Красоты у нас навалом, не то что у вас там… каменные джунгли…» «Ну, положим, там, где мы все живём…» - попытался было заступиться за свою родину Роман, но она его вновь в запальчивости перебила: «А что там? Лес, а тропинки заасфальтированы… Чистенько, вылизано – травинке малой и той воли нет… Да, ну…» «А что плохого в том, что чистенько?» «Ром! Хватит придуриваться! Ты же всё отлично понимаешь! Дело совсем не в том, что чистенько, а в том, что всего как-то слишком – слишком много людей, которые не знают и знать не хотят друг друга; слишком много домов и заборов, и в тоже время слишком мало воздуха, радости…» «А здесь у вас всё по-другому, да?» - усмехнулся Роман её горячности. «А вот представь себе, да! Сам посмотри вокруг!» Они как раз ехали по очень широкой, просторной улице станицы. По обе стороны от дороги за невысоким, одинаковым для всех, штакетничком проплывали дома и домишки, уютно расположившиеся в глубине роскошных садов. «Весною, наверное, красиво!» - задумчиво произнёс он, и впрямь любуясь открывшейся взгляду панорамой. «Что ты! Такой красоты в ваших городах и днём с огнём не сыщешь!»
«Я что-то не понял, цыганочка, ты к чему это клонишь? Неужто задумала братишку моего тут оставить, в таборе своём?» «Ну, что ты? Я – ниточка, а он – иголочка! Я за ним хоть на край света босиком пойду! – улыбнулась сквозь невысохшие слёзы Соня, целуя свою «иголочку» в и впрямь колючую щеку – Как он скажет, так и будет!» Василий лишь крепче прижал её к себе, не пожелав вмешиваться в их разговор с братом. Вместо него вступила в перепалку Аня: «Ром, знаешь, а мне тут нравится! Я вот хотя и горожанка, а не отказалась бы здесь остаться!» «Воздух, что ли, заразный? И эта туда же…» «Ну, всё, считайте, приехали! Сейчас по мосточку проедем и можно будет отпускать такси!» - взволнованно выдохнула София.
Дорога как-то заметно пошла под уклон к густо заросшему ивняком и черёмухой берегу речушки-ручейка, среди ветвей которых радостно желтели новенькие деревянные перила какого-то совершенно «киношного» мосточка, за которым поднималась уже круто вверх к показавшемуся цыганскому поселению. Расплатившись с таксистом, все четверо, нагружённые многочисленными пакетами и сумками, медленно направились к хаотично, как казалось на первый взгляд, расположившимся на просторной возвышенности домам, вокруг которых, несмотря на ранний час, уже кипела простая в своей обыденности жизнь: бегали ребятишки, лаяли собаки, кудахтали куры… Вася с Соней, сцепившись руками и погрузившись в какие-то размышления, шли, не обращая ни на что внимания. А вот Анне с Романом, наоборот, всё было очень интересно и любопытно и прежде всего то, что никто не поспешил им навстречу, не пожелал поприветствовать, просто поздороваться… Казалось, жители старались даже спрятаться – и это было очень странно, если не сказать больше. Сами строения не отличались какими-то архитектурными изысками и разнообразием – по большей части сплошные глиняные мазанки, крытые где железом, краску на которых давно пора бы было обновить, где-то шифером, а на многих по старинке виднелась обыкновенная солома… Но встречались и более современные, сложенные из красного кирпича и даже как бы в два этажа. Почему как бы? А потому, что полноценным первый этаж можно было считать лишь с большой натяжкой из-за недостаточной для того высоты. Без объяснений понятно, что там, как бы в цокольном уровне, располагаются какие-то помещения хоз. назначения: кладовые и т.п. Возле одного такого дома они и остановились. На крылечке, прислоненная к кованным ажурным перилам, стояла крышка от полированного гроба тёмно-вишнёвого цвета.
«Не могу…» - еле слышно прошептала Соня и не села – упала на лавочку возле стены родного дома, спрятав лицо в ладони. Василий молча присел рядом, притянув её к себе. Ромка с Анечкой стояли возле, не зная что и предпринять или сказать… Что тут скажешь… Два мальчика-подростка выскочили из вдруг распахнувшейся двери и, никого кроме не замечая, подбежали к Соне:« Сонечка! Приехала, а у нас тут…» Подняв заплаканное лицо, она прижала их к себе, целуя поочерёдно в такие родные, такие доверчивые мордашки и что-то тихо, по-цыгански принялась говорить, явно утешая то ли их, то ли саму себя… Через какое-то время на крыльце появился высокий красивый молодой цыган и что-то резко гортанно произнёс, после чего мальчишки вывернулись из объятий сестры и, виновато потупясь, поспешили уйти. Василий встал со скамейки и усадил на неё вместо себя совершенно растерявшуюся от такого сурового приёма Аню. Цыган не спеша спустился вниз и протянул ему руку: «Рад тебе… Освободился?» «Как видишь!» - сдержанно ответил Василий. «Ты с кем?» «Брат с женой!» «Понятно… одно лицо! Проходите в дом!» - сделал приглашающий жест рукой и, подождав пока те возьмут траурный венок из тёмных живых роз, что привезли с собой, молча прошёл вслед за ними. Ни слова, ни взгляда обращённого к сестре… Соня с Аней остались на улице одни…
«Сонь…» - непонимающе начала было говорить Аня. «У нас так положено… Мужчины отдельно… А, гори оно всё синим пламенем! – вдруг приняла она какое-то решение – Пошли!» - и подтолкнула свояченицу к порожкам крылечка. Пройдя небольшую по размерам прихожую, они оказались в просторной комнате с затейливо расписанным потолком, которую явно освободили от мешавшей мебели. В «красном углу» пред иконами горела лампадка. На столе, покрытом какой-то богатой парчой, стоял гроб, вокруг которого толпилось до десятка мужчин в траурных одеждах с горящими свечами в руках… Было очень душно, пахло ладаном, цветами и ещё чем-то таким, что можно назвать горем… Не обращая ни на кого внимания, Соня прошла прямо к гробу и положила поверх уже лежавших свою охапку алых роз. Потом, перекрестившись на образа, медленно опустилась на колени и, коснувшись лбом пола, замерла, словно ведя безмолвный разговор с тем, кто когда-то дал ей жизнь. Никто из присутствующих не мешал, но и никто не поддержал её, кроме мужа и деверя, которые молчаливой стражей сразу же после их с Анной появления здесь, встали в непосредственной близости за спиной.
Траурная служба шла своим чередом: священник читал молитвы, дымился ладан, потрескивало пламя свечей… Сколько это продолжалось… Пять минут… десять? Потрясённая до глубины души, Анечка не смогла бы ответить… Она стояла, закрыв глаза, старательно вслушиваясь в речитатив молитв и ничего не понимала, словно и не она, и не с ней, и не здесь… И вдруг, как вспышка внутри глаз: Соня! Смеющаяся и весёлая качает на качелях маленькую хохочущую девочку… Секунда… и вот уже опять слышится отдалённое бормотание и нечем дышать… По видимому, что-то заметив, Василий вдруг тронул её за плечо и спросил: «С тобой всё нормально?» «Не знаю…» - едва смогла она ответить и схватила за руку Романа, привычно ища в нём надёжность опоры. Василий поднял жену с колен и вывел её на улицу, где уже их поджидали Роман с побледневшей Анечкой. «Ты что-то увидела там в комнате?» - снова обратился к ней Васька. « Да, но... Потом… Сама не понимаю, что это было…» «Хорошо… потом так потом… - и, обернувшись к жене – Идите к матери! Ей теперь не легче твоего!» И Соня с Аней пошли к женщинам в соседский дом. Но как оказалось, и здесь мало кто был рад встрече с нею… Только мама… На то она и мама, чтобы всё понять, и принять, и простить… Улучив минутку наедине, Аня спросила:"Сонь! Я не понимаю…" «Что тебе не понятно?» «Почему все эти тётки такие злые, прямо мегеры какие-то… только что не кусаются» «Да, нет! Никакие они не злые… Просто я изгой отныне… Пошла против правил, понимаешь? Женщинам положено слушаться мужчин, не выходить из их воли, понимаешь? Сначала отца, старших братьев, потом мужа… А я… Как они могут быть рады моему появлению, когда я олицетворяю опасность для всего многовекового уклада? Какой пример могу подать для их дочерей или внучек? Нет, они совсем не злые, но и нет мне ни прощения от них, ни места в таборе… Нет и не будет больше поддержки… и это – навсегда, вот что самое печальное… Ведь я же выросла среди них, многие помнят мои первые шаги и слова… Многие из них даже любили нянчиться со мной… Ох… А если бы кто-то вдруг узнал про то, с чей помощью я осуществила побег, они бы её со свету сжили бы… Вот почему и она как бы отчуждённо со мной, как бы вынужденно… Но это совсем не так! Мама очень рада, что у меня всё получилось, очень! Очень рада, что мы приехали, рада видеть и не только нас с Васькой, которого всегда считала за своего сына, но и вас с Ромашкой! Ань… Спасибо тебе» «За что?!» - удивилась девушка. «За то, что поехала со мной сюда… Представляешь, каково бы мне было сейчас одной… Отец… Несмотря ни на что, я любила его и совсем не желала ему ничего плохого… Просто Ваську я любила и люблю ещё больше, а дад не хотел ни понять, не принять, ни смириться… Вот сердце и не выдержало… Что ни говори, а на мне вина…»
«Ничего подобного! Нет в его смерти твоей вины! Не смей даже думать подобным образом! – вдруг раздался негромкий голос Сонечкиной мамы, сумевшей так тихо подойти к ним, что они и не заметили – Не смей отравлять себе жизнь! У нас у каждого своя судьба – что на роду написано, то и случается! На всё воля Божия! Ты мне лучше вот что скажи: вы с Васей живёте в законном браке? Ты не обманывала меня? Не успокаивала?» «Да! – прошептала в ответ дочь, вытирая ладошкой слёзы – Но пока не венчаны, венчание только предстоит!» «Венчание?! Вася согласен на венчание с тобой?! Согласен на церковное освящение брака?!» «Да! И он, и его братья тоже! Мама, спасибо тебе! У меня всё хорошо: есть муж, есть дом, в котором всегда тебе рады – знай это и помни!» «Девочка моя… - залилась слезами женщина – Если бы ты только знала какой бальзам сейчас пролила на моё истерзанное сердце… Если бы ты только знала, как я устала всего бояться… Может быть, мне и придётся воспользоваться твоим предложением пожить у вас, если твой муж не будет против… Степан… он, конечно, мой сын, но он точная копия вашего отца… такой же тиран… Но младшие… куда я без них? Кому они тут нужны без меня? Нет, Стёпа их, конечно. не оставит, но и по голове лишний раз не погладит, слова тёплого не скажет. Так что...» «А почему без них? Да у нас такой дворец, что места на весь бы табор хватило, а не для вас троих! Думай и решайся – поедем с нами! Васька будет только рад такому твоему решению!» «Ой, девочка моя! Не решай за мужа! С ним говорить буду сама… Ладно, ты тут своя, все порядки знаешь, располагайтесь… А мне надо идти… Хотя все и понимают, что не в моих силах не общаться с вами, с тобой, но довольных по этому поводу мало, сама понимаешь… Анечка, простите нас… Простите…» - и, вытирая слёзы, пошла прочь…
После поминального обеда мужчины вышли на улицу, а в доме остались только самые близкие и несколько женщин, помогающих наводить порядок, среди которых были и жена старшего брата Сони и их три дочери, её племянницы. Альбина, жена Степана, подражая мужу (или не смея идти против), не сказала своей объявившейся золовке и пары слов, что не могло не огорчать хотя бы потому, что Сонечка всегда очень хорошо к ней относилась и не один раз утешала после нередких вспышек гнева братца… Они даже подружились и стали близки друг к другу, но вот сегодня когда Соня сама попробовала заговорить с нею о чём-то, та только сверкнула глазами. Что-то прошептала свекрови и, забрав дочерей, ушла совсем к себе домой.
Словно в пику столь явному неприятию, София в свою очередь разговаривала и обращалась ко всем подчёркнуто на русском языке, демонстративно и намеренно. Вот и теперь, посмотрев в спину убегающей снохи, она, вздохнув, задала вопрос матери: «А, что, это уже решённое дело?» «Ты о чём?» «Да о том, что Степан будет бароном вместо отца?» «Ну, ты должна понимать, как это бывает…» «Откуда? Других баронов и их ухода на моём веку не было!» «А… ну, конечно-конечно… Я так тебе отвечу: скорее всего – да! Во всяком случае я не слышала, чтобы кто-то назвал имя другого кандидата… Но в любом случае, он-то себя таковым уже считает, разве ты этого не заметила?» «Как не заметить? Заметила, конечно… вот потому и спрашиваю… А, что говорят старики?» «Старики? По-моему, они ещё не сказали своего слова! Но вполне может быть и так, что я чего-то не знаю… Он со мной почти не разговаривает со дня твоего исчезновения… То, что заподозрил моё участие в нём, сомнению не подлежит – знал, как я люблю тебя и как отношусь к Василю… Помнит, как ревновал меня к нему… Хотя нужно отдать должное – ни разу, ни единого словечка обвинения в мой адрес им произнесено не было, за что и низкий поклон и спасибо… Михай так и ушёл в неведении о моей роли, а иначе…» «А иначе тебя схоронили бы вперёд него…» - горестно прошептала дочь. «Вполне возможно, дитя моё, вполне возможно… Но я не могла поступить по другому, не могла позволить ему исковеркать ещё и твою судьбу, как исковеркали когда-то мою...» Крепко обняв мать, Соня молчала.
А на улице мужчины продолжали высказывать соболезнования по поводу безвременной кончины отца Степану. Они пожимали ему руки, похлопывали по плечу, некоторые приобнимали, что-то говорили и постепенно расходились по своим хатам, возвращаясь к обычному образу жизни. В конце концов на площадке перед домом усопшего барона остались только трое: сам Степан, Василий и Роман. Говорить было не о чем, но и молчать становилось с каждой минутой тяжелее. «Вы на долго задержитесь здесь?» - отведя взгляд в сторону, нарушил молчание Степан. «Стёп! Вот что ты, как не родной? В чём наша вина с Сонькой? В том, что любим друг друга? Это, что, для тебя новость большая? За что ты её наказываешь? Кто тебе дал такое право? Ну, ладно бы дядя Михай, вечная ему память… да и то… А ты? Ты-то здесь при каких делах?» «А при таких, что я теперь вместо отца, понял?» «А-а-а… С повышением, брат, с повышением! Ты, значит, выиграл джек-пот? Так что ли?» «Не бери на себя много! Вы с ней причина этой беды! А потому и радости мало от встречи с вами обоими!» «Стёп! Ну, не ври ты хоть самому себе, не изображай горем убитого! Ты ж только выиграл от этого, не так ли? И потом, я больше чем уверен, что дядя Михай всё понял и простил давно нас! Если бы не этот случай, мы бы вскорости сами бы явились за прощением к нему. Конечно, пяток ударов кнутом я бы схлопотал для острастки за непослушание, но и всё – он непременно раскрыл бы нам свои объятия и ты это знаешь также, как и я! Зачем же ты гонишь единственную сестру из родного дома?» «Никого я не гоню – это раз, а во-вторых, ваше дело как поступить. Ты как был чужаком, так им и остался! Знай об этом и помни – никто тебе тут не рад!» «Врёшь! Вот опять врёшь! Не надоело? Да если бы они не боялись твоего гнева, новоиспечённый барон, то давно бы облепили нас со всех сторон! Это тебя не любят в таборе, а не меня – вот в чём твоя и проблема, и беда! Подумай на досуге, коль не совсем дурак!» В наступившей паузе металось что-то очень злобное, пусть и не видимое простому взгляду, от одного мужчины к другому… Никто не желал отступить, проявить хоть каплю разума… Враги на всю оставшуюся жизнь. Наконец, Степан произнёс:«Думай как знаешь… Твоё право… Да, пока не забыл: перед смертью отец сказал, что Ариель твой! Забирай и как можно скорее, и самого и подружку его – иначе я их обоих отправлю на колбасу! Это уже давно нужно было сделать, поскольку после тебя он не позволил никому оседлать себя!» «Вот она настоящая верность-то! Не то, что ты… Другом когда-то считался… Заберу, заберу! Непременно заберу, не переживай! И ещё – не боись, спать на твоих простынях не стану!» "Вот как? – зло усмехнулся Степан - А я и не приглашал, как мне думается! Однако гостиниц у нас в станице не наблюдается пока, так что, куда ты денешься?" « А не твоя печаль-забота! А только как сказал, так и будет!» "Ну-ну..."
Оборвав разговор, Степан повернулся к братьям спиной и, не обернувшись ни разу, скрылся в доме. Точки над «i» были расставлены, говорить больше было не о чем…