ВИКТОР СБИТНЕВ
УКОРЕНЕННЫЕ РУССКИЕ ЛЮДИ
Нет, в самом деле, странным образом скроен русский человек, а тем паче, костромич! И четыреста лет назад, сразу по завершении великой «смуты», удивлялся он тому парадоксу - отчего, де, посчастливилось родиться, вроде, на самой обширной и богатой земле, а живём вот беднее всех? И триста лет назад удивлялся: что же это, всё рубим и рубим эти проклятые «европейские окна», а живём по-прежнему «подло»? И двести лет назад, низвергнув французского супостата, перед которым трепетала вся Европа, и, принеся тем самым российскому самодержцу всемирную славу и господство, удивлялся тому же. Ещё более удивлялся он этому сто лет назад, к 1913 году, когда империя Российская «во главе» с опекаемыми царём костромскими белопашцами кормила хлебом своим едва ли ни полмира! Кстати, во многом именно поэтому в ту достопамятную пору выдающийся писатель и философ Василий Розанов в письме к своему не менее гениальному земляку Павлу Флоренскому назвал костромичей самыми укоренёнными людьми России, вложив в это определение, по всей видимости, как великую гордость, так и «многие печали». Но вот в последнее время меня, всё того же костромича, только ещё через сто лет, стало вдруг настораживать то бросающееся в глаза специфическое свойство российской жизни, что её парадоксы каким-то весьма чудным образом перешли из разряда явлений исключительных в череду самых настоящих обыденностей, то есть, упрощённо говоря, перестали удивлять. Ну, скажите на милость, только честно: разве сегодня кому-нибудь по-настоящему больно от этого очевидного несоответствия явлений: Россия – самая богатая страна мира, а подавляющая часть её населения живёт, по современным меркам, бедно?! И даже – очень бедно. Повторюсь, что из подобных парадоксов буквально соткана современная российская действительность. Но даже на общероссийском фоне Костромская область – тоже, своего рода, парадокс. Точнее, парадокс – не область, а собственно факт самого существования такого субъекта на карте Российской Федерации. Но обо всём по порядку.
Начнём с того, что Костромская губерния после 1917 года зажила, пожалуй, самой тяжёлой за всю свою историю жизнью. Свергнувшие самодержавие большевики (именно они, а не Временное правительство, в конечном итоге, - так будет логичней) чрезвычайно не любили Кострому как «колыбель Дома Романовых» и одну из «поставщиц» на бурно развивающийся капиталистический рынок целой плеяды блестящих купцов и предпринимателей – таких, как Фёдор Чижов, братья Павел и Сергей Третьяковы, Иван Сытин, Михаил Красильщиков и других. Именно они заложили отличительные черты истинно русского предпринимательства, которые до сегодняшнего времени являются едва ли не главным укором самому смыслу Великой Октябрьской Социалистической революции, провозгласившей своей главной целью – построение на Земле самого справедливого строя за всю историю человечества. Увы, ни до Чижова и его сподвижников, ни после них в России да, пожалуй, и во всей Европе не было столь квалифицированных и профессиональных устроителей крупных производств и столь же справедливых и совестливых граждан страны и родного края. Львиную долю своих гигантских прибылей эти «хищные буржуи» вкладывали в учреждение и содержание в Костроме и губернии учебных заведений, больниц, музеев и в строительство иных общественно значимых объектов.
Но вот свершилась революция и новая власть не нашла ничего лучшего, как попросту, не создавая из российской губернии советскую область, взять её и… уничтожить. А зачем тратить время, средства и кадровые ресурсы на какие-то там преобразования «гнезда самодержавной власти»? Поразительно, но факт: с огромной губернией поступили ровно так же, как поступали с отдельными представителями правящего класса. Её расформировали, поделив обширную территорию между соседними областями. Часть отошла вновь созданной Ивановской области, часть - Нижнему Новгороду (Горькому), Ярославлю и Вологде. А в центре районного (уездного) теперь города Костромы на фундаментальном постаменте искусно выполненного памятника правящей династии установили ассиметричную и нелепую, прежде всего, с архитектурной точки зрения, статую Вождя. А памятник династии уничтожили вместе с губернией. Но я, разумеется, не об этом. Я – о последствиях. А они для нашей земли были поистине плачевными, если не сказать – гибельными.
Каждый, кто учился в советской школе, а тем паче окончил советский ВУЗ, прекрасно помнит, что в конце двадцатых, вскоре после свёртывания НЭПа, страна взяла курс на индустриализацию. Огромные средства и людские ресурсы были брошены на строительство крупных, главным образом, промышленных предприятий. Их строили по всей стране, в том числе, и на территории современного Центрального региона: в Ярославле, Иванове, Горьком, Вологде, Кирове и так далее. Но никто не собирался строить что-либо фундаментальное в районном центре, каковым в ту пору числилась Кострома. Да, на территории бывшей губернии валили лес для строек в соседних областях и сманивали на эти стройки костромскую молодёжь. И краю Костромскому осталось развивать, в сущности, одно лишь сельское хозяйство, по которому в ту пору шёл «девятый вал» коллективизации, сопровождавшийся массовыми раскулачиваниями наиболее работящих крестьян и их выселениями в никуда. Ярославль же тогда или чуть позже отстроил огромные шинный и нефтеперегонный заводы, а также - Рыбинский моторный, Вологда – Череповецкий металлургический комбинат, в Горьком один автозавод чего стоил! Не говоря уже про мощнейшую «оборонку».
А потом началась война. Хотя Кострома и оставалась до самого 9 Мая 1945 года глубоким тылом, но Великая Отечественная выкачала и перемолола в своих смертоносных жерновах практически всех молодых мужчин края. Как значится в Костромской энциклопедии, «Костромская область отдала каждого четвёртого своего жителя фронту, и каждого второго из них – безвозвратно». И только в августе 1944 года статус Костромской области был наконец-то восстановлен. Да, во время войны область несколько пополнилась беженцами и эвакуированными с западных территорий страны, но это были, в основном, женщины, дети и старики. Многие истощённые дети Ленинграда, так и не сумев поправиться, умерли на Костромской земле, где им сегодня, словно ощущая себя виноватыми в чём-то, памятливые костромичи, «укоренённые русские люди» поставили памятник.
Началось восстановление страны из развалин и пепла. И вновь СССР призвал на эти стройки самых молодых и перспективных. Губернатор Сергей Ситников, ссылаясь на недавние исследования института прикладной социологии РАН, в личной беседе констатировал то печальное обстоятельство, что поскольку на территории нынешней области лет пятьсот (!) не велось никаких крупных строек, отток молодёжи отсюда был явлением постоянным. Притока же, естественно, не наблюдалось. Это, с одной стороны, сказалось на генетике (почти чистая генетическая линия), а с другой, неминуемо привело к старению местного населения. И сегодня процесс этот, особенно в районах, приобретает угрожающий характер. Приток, по словам губернатора, конечно, был. Но кого? В первую очередь, это отставные военные и северяне, которые приехали к нам в рамках жилищных проектов и программ. И это, как правило, люди уже немолодые.
А между тем, власти заново созданной области к шестидесятым годам(!) оказались перед фактом, что между районами, с одной стороны, и районами и областным центром – с другой, фактически нет сколько-нибудь надёжных путей сообщения, то есть – элементарных проезжих дорог. В тридцатые годы их прокладывали разве что для подвоза спиленного леса к железнодорожным узлам. Пишущий эти строки, приехавший в Кострому в конце восьмидесятых годов, добирался в дальние районы области, в основном, на самолёте «Ан-2», который по зиме, случалось, приземлялся и на каком-нибудь огороде. Вообще, вновь образованная область представляет из себя довольно странную конфигурацию. Это – некий «чулок», вытянутый с юго-запада на северо-восток примерно на шестьсот километров. И если сама Кострома стоит далеко не на самой северной реке Волге, то из Павина и Боговарова в особо морозные ночи запросто можно увидеть всполохи Северного сияния. А родина знаменитого русского художника-сказочника Ефима Честнякова – та, вообще, носит название в самом прямом смысле разъединяющее – Кологрив, то есть город, расположенный около («коло») гривы. Той самой гривы, выпуклости тверди земной которая проводит чёткую границу между Югом и Севером. И всё здесь, так или иначе, подчинено этому геофизическому разграничению. Например, реки, берущие начало к югу от этой гривы – такие, как некогда сплавная и богатая рыбой Унжа, текут в Волжский бассейн, а те, что начинаются севернее – например, река Юг, скатываются с гривы на Север, к Ледовитому океану. В связи с этим и народ на территории нынешней Костромской области живёт очень разный: даже образ жизни, а не только говор у северян и южан совершенно не похожи один на другой. Не стану принижать нравственных достоинств жителей Юго-запада области, но они, в большинстве своём, значительно практичней и жёстче северян. Губернатор Сергей Ситников вспоминает о том, что не раз в прежние времена где-нибудь в районе Вохмы, встретив на ночной дороге случайного мужика, можно было запросто рассчитывать на кров и скромный ужин. Однажды с ним так и случилось по пути в далёкое Малораменье. Встретивший его деревенский житель тут же пригласил к себе в избу, накормил, уложил спать, а утром сам же посадил в автобус. Увы, на Западе, вблизи оживлённых магистралей и торговых путей, крупных производств и, соответственно, более обеспеченной жизни такое представить гораздо трудней. А если уж и приютят, то за определённую плату. Можно ли всё это каким-либо образом соединить? Разумеется, не только можно, но и нужно. То есть, я хотел сказать, что для этого нужны деньги. А их в нашем практически лишённом крупной промышленности крае всегда остро не хватало. Бюджет-то, как известно, пополняется за счёт налоговых поступлений с продуктивно работающих предприятий.
И всё-таки, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Кое-как справившись с разрухой на западе страны, Центр наконец-то обратил внимание на проблемы, так сказать, молодой области. Впрочем, всё вновь подчинили идеологии и геополитике, и уже в конце пятидесятых – начале шестидесятых вокруг Костромы развернулось интенсивное строительство многочисленных ракетных шахт под ядерные ракеты – разумеется, с соответствующей инфраструктурой: сетью дорог, мостов, городков и прочего, прочего, прочего. Поскольку многие шахты «пришлись» на крайне заболоченную местность, копать которую было бессмысленно, её… замораживали жидким азотом и лишь после долбили и сверлили. Когда ракеты были уже «наведены» на потенциальных врагов – страны НАТО и США, вспомнили, что в столице области до сих пор нет шоссейного моста через самую крупную реку Европы – Волгу, которая в этом течении разливается более, чем на версту. Мост построили лишь к 1970 году, а до этого так и сообщались две городские стороны при помощи парома! И это в то время, когда большинство крупных промышленных предприятий было построено как раз на менее значительной по численности населения заволжской стороне города. Так и жили, сурово и весело. Основное костромское производство – это текстильные фабрики и машиностроение, но со временем появилась и углублённая переработка древесины, и не только в Костроме, но и на Северо-востоке области: в Мантурове и Шарье. Честно говоря, костромская лесная отрасль жила очень неплохо почти до Ельцинских времён. Леспромхозы (ЛПХ) стали не только производственными локомотивами края, но и средоточием культуры и духовной жизни. Здесь и зарабатывали больше, и жильё строили, и соцкультбыт, и обеспечивали своих работников и членов их семей всем необходимым для хорошей жизни, в том числе пресловутым дефицитом. Костромской край – это не только Волга да боры дремучие, хотя под Кологривом до сих пор сохранились участки девственной нетронутой тайги с выводками тетеревов и глухарей, с лосями, медведями, кабанами и даже рысями. Костромская область – это страна синих озёр и разливов до горизонта, это край искусных рыболовов и охотников, грибников, ягодников, травников и уникальных знатоков всех удивительных секретов русского Севера. Здесь, где-нибудь под Боговаровом, пахтают такое домашнее масло, что после него и знаменитое вологодское намазывать не станешь. Здесь, где-нибудь под Буем, Сусанином, а то и Вохмой тебя угостят таким сыром, какой ни одному голландцу придумать не под силу. А от ухи с Чухломского озера можно сойти с ума! В разгар так называемого застоя в Кострому очень любил ездить на охоту брежневский зять Юрий Чурбанов со товарищи, которого, как водится, встречало первое лицо региона, в ту пору – первый секретарь Костромского обкома КПСС Юрий Баландин. Уже находясь в воздухе, первый заместитель министра внутренних дел Чурбанов попросил главу области Баландина угостить его знаменитыми чухломскими карасями. Времени оставалось в обрез. Что делать?! Баландин, о крутых нравах которого, в Костроме до сих пор рассказывают анекдоты, вызвал из местной воинской части вертолёт и послал его на Чухломское озеро, но карась забился в тину и в сеть, спущенную через прорубь, естественно, не торопился. Обозлённый Баландин сидел на рации, поминутно спрашивая про улов. О каждом пойманном карасе ему докладывали отдельно. Наконец, когда число рыбин перевалило за дюжину, первый секретарь приказал срочно лететь назад и как можно скорее доставить пойманное вместе с чухломским ухаваром. А, между прочим, весил каждый озёрный карасик никак не меньше килограмма. Так что, Чурбанов и его московские генералы были страшно довольны угощением, сваренным в специальном казане на каких-то заранее заготовленных, не известных никому травах. И подобных рассказов я слышал десятками, и всегда все они были только из первых рук, от непосредственных участников и свидетелей. И всё же, увы, самое сильное впечатление на меня произвели не Чухломское и Галичское озёра, и даже не заповедный Каменик, где, запнувшись о белые грибы, можно вывихнуть ногу, а острова между Нёмдой и Унжей неподалёку от Берёзовца, что в Кадыйском районе. Мы с сыном ловили там щук «на дорожку» и были страшно увлечены процессом, как вдруг заметили какие-то странные перемены вокруг. Словно Стикс переплыли! Вода незаметно встала и потемнела, а кругом воцарилась такая мёртвая тишь, какой в июле, да ещё по весело текущей Нёмде, просто и быть не может. Ни птичьего щебета, ни коровьего мыканья (на островах всегда паслись коровы, самостоятельно переплывая с одного клочка суши на другой), ни древесного шелеста… Внимательно присмотревшись к ближайшему острову, мы увидели старый пирс из полусгнивших брёвен, а дальше - ржавые остовы небольших судов-лесовозов и лесопогрузочной техники: краны, лебёдки, вагонетки, обломки рельсов, обрывки тросов и прочее. Потом появился ещё один такой пирс, а потом ещё и ещё. Всё, как будто, говорило о том, что здесь произошла какая-то страшная катастрофа, и люди, которые некогда работали в этих краях, просто в одночасье бросили всё и кинулись в чащи, спасаясь от смертельной опасности. И больше они сюда уже не вернулись. Сын, ничего не понимая, сидел на корме и, словно домашнего кота, гладил по голове недавно пойманную, ещё не уснувшую щуку, а я вдруг вспомнил про Унжлаг, о котором мне рассказывал один костромской краевед пару лет назад. Помнится, я ещё и слушал то его не шибко внимательно, поскольку обильно хлынувшей литературой обо всех этих лагерных ужасах был буквально утомлён. И вот на тебе, так просто, безо всякой журналистской цели, сибаритствуя и наслаждаясь любимым видом отдыха на редкой по красоте реке, взять и выплыть сразу в центр самой страшной русской трагедии. Ещё не выйдя полностью из ступора, я неожиданно громко закричал сыну, чтобы он грёб отсюда в обратную сторону, ужасаясь от одной лишь мысли, что впереди нас могут поджидать всё новые и новые пирсы. Успокоились мы лишь возле Берёзовца, при виде плывущего прямо по Нёмде стожка(!). Это один из местных «укоренённых» жителей вёз с островов сено, укутавшись в него с головой.
Вообще-то костромичи в семидесятые-восьмидесятые годы жили не хуже других, и не только «лесники» (работники лесной отрасли), но и, например, многочисленные текстильщики, которые имели весьма приличные привилегии по сравнению с теми же машиностроителями, учителями и прочей интеллигенцией. Зарплаты, ежегодные бесплатные путёвки, свои профилактории и стадионы. Да и самый крупный в области Дворец культуры, в который охотно ездили и ездят все звёзды страны и зарубежья, - их, текстильщиков. Даже в первые годы - ещё советского - Рынка они оказались в выигрыше, поскольку стали менять часть своей продукции на дефицитные в ту пору автомобили «Ваз», которых попросту не было в свободной продаже. Ещё лучше жилось работникам крупнейшей в Европе Волгореченской ГРЭС (в полусотне километрах от Костромы), которая до приезда на неё Чубайса, была не только градообразующим для Волгореченска предприятием, но и значительно пополняла областной бюджет. Но с приходом Ельцина и команды Гайдара всё, увы, в Костромской области стало круто меняться в худшую сторону. И, конечно, не только и даже не столько в материальном отношении. У большинства «укоренённых» россиян попросту вышибли из-под ног абсолютно все основы их жизни, самого мироощущения. Подавляющее большинство людей среднего и более чем среднего возраста перестали понимать: что (а главное, во имя чего) в стране происходит? Какие-то проворные молодые люди, которых никогда не видели ни на фабриках, ни на комбинатах и заводах, и которых ранее все считали тунеядцами и спекулянтами, стали массово скупать ваучеры, становясь хозяевами тех самых предприятий, что совсем недавно кормили практически всю область. Теперь же, воцарившись на них, новые хозяева, первым делом, грубо говоря, гнали всех в шею, и прежде всего – самых опытных и профессиональных специалистов, потому что они во все времена оставались, по большому счёту, независимыми гражданами края и страны. Признаться, мне этот процесс чем-то напоминал раскулачивание, только в сфере производства. Чем всё это закончилось, известно. Самые умные и мастеровитые со временем ушли в частные фирмы, а то и вовсе уехали из края, оставив фабрики и заводы на полное разграбление и умирание. И они практически все умерли… Умереть текстильной промышленности края помог к тому же Китай, рьяно занявшийся переработкой исконно русского продукта – льна. Китайцы стали заваливать им наши западные рынки по заниженным ценам. И вскоре Дания, Голландия, Италия и иные наши постоянные западные партнёры переключились на китайцев. Но куда больнее было «лесникам», поставлявшим на рынок основной костромской товар – пиломатериал. Главный удар был нанесен по леспромхозам, практически уничтожив как их самих, так и завязанные на них структуры жизнеобеспечения. И если горожане в этой ситуации ещё как-то могли переориентироваться и даже какое-то время просуществовать, например, на зарплату члена семьи, занятого в другой отрасли, то в многочисленных удалённых от центров лесных посёлках наступило чёрное время, поскольку в них все только лесом и занимались – от мала до велика. Я знаю, о чём пишу, потому что изъездил весь костромской северо-восток вдоль и поперёк. Лесорубы – это соль костромской земли. Их посёлки и называются то по-особому, словно и не сёла так называли, а прозрачные лесные родники, которые всегда наши люди оберегали пуще своей жизни: Талица, Воробьёвица, Полдневица… Так и слышится в них – «водица», а ещё есть в череде их Рай и Иерусалим. Последнее, согласитесь, вольно - невольно напоминает о мученической смерти Иисуса, столь же чистого, открытого и, по большому счёту, беззащитного. В этой связи мне в ту пору очень хотелось дать холёному москвичу Гайдару топор и отправить его куда-нибудь под костромскую деревню Гробовщина, в царство мошкары и слепней – сучковать заваленный ельник. Кстати, в конце концов, ЛПХ точно так же разворовали и обанкротили, как и городские предприятия. А процесс, о котором говорил ещё Горбачёв, всё шёл и шёл: вскоре в области ликвидировали мобильные дорожно - эксплуатационные предприятия (ДЭПы), жилищно-эксплуатационные комбинаты и участки (ЖЭКи и ЖЭУ), ремонтно-строительные участки (РСУ) и даже наша «градообразующая» ракетная дивизия была выведена в неизвестном направлении, а многочисленные ракетные шахты взорвали и частично засыпали старыми денежными купюрами. Я бывал в брошенных военных городках, на так называемых ракетных точках. Ощущение сродни тому, что я описывал выше, когда случайно заплыл в УнжЛаг. Но до сих пор я езжу на своём автомобиле по многочисленным проложенным военными бетонкам и до сих пор в костромских лесах не заросли рваные траншеи – следы выкопанных чёрными следопытами кабелей. О сельском хозяйстве и говорить нечего. В области есть районы, например, Пыщугский, где «колхозов» (ОПХ или СПХ) нет вообще: скотина забита, а пахота окончательно заросла.
Но, как утверждал некогда Александр Блок, у которого взбунтовавшиеся в семнадцатом году мужики сожгли родовое имение, сколько бы мы не говорили о печальном и не рассуждали о концах и началах, всё же необходимо думать и о простом человеческом счастье. Какое оно у людей в нашем заповедном лесном крае? «Оно соткано из удивительных, неповторимых приоритетов! – Считает костромской губернатор. – Скажите, где ещё, в каком регионе огромной страны русский мужик ставит взаимоотношения с соседом выше отношений с супругой?! Честно, не знаю: плохо это или хорошо… Но, вообще, дружба в шкале нравственных ценностей у жителей нашего северо-востока стоит на первом месте! Увы, здоровье пока лишь на восьмом…». Наверное, поэтому ничто в области сегодня не развивается столь интенсивно, как строительство и переоборудование поликлиник, больниц и медицинских центров. И приток свежих сил наблюдается, например, врачей из соседних регионов, где у них и зарплаты ниже, и нет той сетки льгот, которые разработаны и обеспечены губернатором и Думой. Да и бизнес, если трезво подумать (увы, пьянство по-прежнему остаётся главным бичом провинциальной жизни!), способен встать на ноги не только на торговом юго-западе, но и в удалённых от цивилизации Боговарове или Павине. Для этого бизнесмену необходимо продуманное целеполагание, честолюбие и самоотверженность. В общем, всё те же качества, которыми обладали костромские предприниматели начала прошлого века. И в крохотном Павине, например, таковых наберётся человек пятнадцать. Это бывшие лесорубы, трактористы и инженеры, которые, используя преимущества протекционистской в сфере развития лесоперерабатывающей отрасли политики, учредили в начале века более десятка частных фирм. Пишущий эти строки объехал с главой района несколько таких малых предприятий и был несказанно удивлён высокой культурой павинской лесопереработки: до двадцати пяти наименований продукции по самым высоким евро-стандартам! И каждая партия, а то и отдельное изделие – в целлофановой плёнке и с маркировкой. Но и среди этих полутора десятков предпринимателей, по мнению Сергея Ситникова, есть настоящие феномены, опыт которых может стать живым примером для всей России. Например, хозяйство Курбанова (я был в нём лично ещё лет пять-шесть назад), в котором лесопереработка искусным образом сочетается с сельским хозяйством. На первых порах, как животноводство, так и земледелие предприниматель поддерживал исключительно за счёт леса. Но со временем он сумел добиться такого гармоничного сочетания видов деятельности, при котором всё в хозяйстве стало зависеть одно от другого. Навоз и опилки так обогащают курбановские посевные угодья, что земля на них даёт до сорока центнеров с гектара зерновых при пятнадцати – восемнадцати центнеров – у соседей. В свою очередь, хорошие урожаи обеспечивают значительные привесы свиней и бычков. Средства же от выгодно реализованного мяса Курбанов вкладывает в модернизацию лесоперерабатывающего оборудования и расширение лесосечных площадей. Кстати, плату за аренду лесосечных площадей нынешняя администрация снизила почти вдвое.
Увы, куда более однороден и не затейлив бизнес, развивающийся в самой Костроме. К сожалению, в большинстве своём, местные предприниматели не унаследовали тех, прежде всего, человеческих качеств, коими были в полной мере наделены их знаменитые на всю Россию предшественники. Казалось бы, налоги – святое дело! Но даже их, легальные, предусмотренные федеральными законами денежные отчисления в бюджет, нынешние костромские капиталисты платят неохотно, изощрённо изобретая разного рода «уходы» и хитрости. И лучше других это знают костромские силовики и фискальные органы. Но… в костромских думах, как областной, так и городской, львиная доля депутатов – предприниматели, которые ловко лоббируют свой бизнес. Кострому не безосновательно называют «ювелирной столицей России", но налогов областная казна от этой самой столицы получает - кот наплакал. То же можно сказать и о строительстве. Например, некогда мощный и единый Горстрой сегодня также представляет из себя не менее дюжины куда более мелких строительных компаний и фирм. Одна из основных причин всё та же: возможность более гибкого ухода от налогообложения. Депутат областной думы и руководитель группы компаний «ФЭСТ» Владимир Михайлов по этому поводу не раз взывал к коллегам: дескать, пора образумиться и перестать дурить хотя бы самих себя. Ведь постыдным для всех нас является не то, что налогов не платят разного рода подпольщики (тех же ювелиров-частников в одном только Красносельском районе более трёхсот!), а как раз то, что это постыдное явление касается руководителей, формально признанных и уважаемых, которые поставляют на рынки всего Центрального региона самый широкий спектр товаров и услуг.
У молодых есть перед всеми нами одно существенное преимущество: они, как правило, – оптимисты и, в лучшем смысле этого слова, прагматики. Да и не всегда, согласитесь, больная память делает счастливым? Духовным – да, добрым – безусловно, а вот удачливым, обеспеченным – это навряд ли. А мы сейчас, в большей степени, говорим как раз о последнем, ибо, живя и действуя в потенциально самой богатой стране мира, продолжаем в большинстве своём свыкаться с, так сказать, персональной бедностью, как с непреложной данностью. И это неправильно хотя бы потому, что абсолютно не соответствует незыблемому для всех эпох и формаций философскому и жизненному закону о единстве материи и духа, формы и содержания, одёжки и ума. И хоть второе костромского губернатора волнует и занимает куда больше первого, идти к его совершенствованию он мыслит через преобразование первого, что в дотационной Костроме сегодня может показаться и немыслимым. Но кроме тощего бюджета остаются ещё и они, молодые предприниматели, которых год от года становится на земле Костромской всё больше: медленно, но верно. Не верится, но факт! Бывая сегодня у нас, туристы из индустриально развитых регионов, мягко говоря, недоумевают: да, откуда у вас столько торговых центров - в разы больше, чем в любом соседнем городе? Например, где ещё можно найти столько всего для строительства и ремонта, как в костромском «Аксоне»? Поверьте на слово: нигде! Разве, что в Москве или Питере, только существенно дороже… Это же можно сказать и о нашем наивкуснейшем в мире хлебе (например, о самых доступных в России пирогах и тортах!), и о нашей пище духовной, за которой на родину последней монаршей династии едут сегодня из соседних областей, некогда пытавшихся поглотить, по мановению Центра, наши реки, леса, сёла и города. Не получилось. Да не очень-то, видно, и хотелось, потому как богу – богово, а кесарю – кесарево. Последние русские кесари пошли из Костромы, а Бог у нас – один. Но это здравый смысл и логика. А есть ещё и «живая» власть, которая, по меткому выражению Пушкина, «для черни ненавистна». Весь вопрос в том, согласны ли мы, «укоренённые русские», считать себя чернью? Самая пора пришла с этим как-то определиться. Хотя бы потому, что опять российские края и области намерены укрупнять путём всё того же пресловутого присоединения слабых к сильным. Понятно, что Кострому, если такое начнёт происходить в Центральном регионе, в силу опять-таки всё тех же причин, «назначат» слабым регионом, а, к примеру, Ярославль, который дымит всеми своими трубами всего в шестидесяти километрах от Костромы, - сильным. И вряд ли того же геополитика Жириновского, недавно затребовавшего для себя «пожизненного депутатства», смутит то «временное» геополитическое обстоятельство, что Костромская область более, чем вдвое обширней Ярославской. Ну, не парадокс ли? А может, чем по новой заниматься болезненными административными перетасовками, лучше приступить к окончательной разработке и последующей реализации проекта по глобальному инвестированию Центра России, к чему призывал ещё Александр Солженицын в статье «Как нам обустроить Россию»? Правда, тогда ни Горбачёв, ни Ельцин, «увлечённые» борьбой друг с другом, любимыми, его попросту не услышали. А теперь? Теперь, мы, добрые и отзывчивые «укоренённые русские люди», искренне радуемся построению колоссального моста на Дальнем Востоке, преображению Краснодарского края присоединению Крыма и даже удорожанию газа для непостоянной и необязательной Украины. Но если честно, то нам самим чрезвычайно остро не хватает ещё одного (грузового) моста через Волгу, а нашим природным газом, который обогревает пол – Европы, пользуются всего пять районов области из двадцати пяти! Более того, даже в самой Костроме найдутся дома и целые улицы, на которые ещё не ступала нога работника самой мощной в мире газовой компании.