Материнские руки (Ольга Северина) / Проза.ру

Вот и отгремели залпы Победы. И Ане, стиснув зубы, нужно было продолжать жить. Ради детей. Во имя детей. Без Павла.
Не раз, обливая похоронку слезами, молила Бога, дать ей силы вынести все тяготы и лишения послевоенной разрухи, поставить детей на ноги, вывести их в люди. Сделать всё так, как мечталось вдвоём с мужем.
Нет старшей дочери, их первенца, Валечки ... Забрала её с собой злая старуха, косившая без разбору всех подряд, невзирая ни на возраст, ни на регалии.
Так и не узнал Павел о смерти дочери. А может это и к лучшему? Если есть жизнь за той чертой, то при встрече с отцом расскажет Валя ему всё, что им пришлось вынести и пережить за годы войны.
Последнее письмо от мужа, получила в день, когда хоронили Валю.    Единственное, которое осталось. Растапливая печь, младшая дочь, Галочка, сожгла все письма отца. По своей детской наивности посчитав их виновниками материнских слез, пролитых ночами в подушку. Если бы она знала ценность каждой строки и то, сколько сил они давали матери.
А последнее письмо и сохранилось лишь потому, что долго не могло попасть к адресату. И, достав его, с нежностью разгладив сгибы, принялась читать.
« 11. 08. 1943 г.
Здравствуйте дорогая Аня, Валя, Галочка, Тома и Коля!
Сообщаю, что я жив и здоров, чего и Вам желаю в вашей жизни. Передаю всем Вам наш боевой , красноармейский привет. Не знаю, где Вы находитесь сейчас, но я писал много писем на Вышние Пены. Ответа не получил. Сейчас, пишу на Бобраву. Может быть, это письмо вас найдёт?
Что может писать военный, кроме сводок наших боевых успехов?
Знайте, что победа близка, хотя трудностей впереди еще много.
Жизнь мы знаем одинаково и смерть всеми презираема. Вы, конечно, все испытали силу наших "андрюш" и "катюш" и знаете, чем они пахнут для немцев.
Да, мои дорогие, жизнь сапёров, к сожалению коротка, бесконечно коротка, но я живу не для себя, а только для семьи и надеюсь ещё увидеться со всеми Вами. Я считаюсь героем в своём подразделении и буду награждён.
Моя убедительная просьба к родным. Помогайте моей любимой Ане и моим детям, чем только можете в эти трудные и тяжелые дни жесточайшей в истории войны, за что я буду Вам пожизненно обязан.
Дорогая Аня! Я очень обижаюсь, что ты не пишешь мне писем, чем это объяснить и как это объяснить, не знаю, но твои письма держат меня на свете. Без них я совсем зверь. Убедительно прошу писать обо всём.
Валя, Галочка, мои дорогие дети, как Вы живёте без меня, скучаете ли Вы? А я плачу, когда думаю о вас, и не могу не плакать, так как не вижу никого, кроме «катюш». Если бы мне сейчас вас, хоть на минутку увидеть! Но это невозможно, и я не могу не плакать.
Аня, думаю, ты на зиму переедешь в Ракитное? Постарайся устроиться с топливом на зиму, а может тебе будет какая помощь от родственников? Меня, конечно, не совсем слушай, я сейчас тебе совсем не хозяин. Делай как лучше, но сохрани жизнь свою и моих дорогих деток, я скоро вернусь домой.
Шлю всем мой привет и желаю всего наилучшего в жизни.
Не обижайтесь, что так назойливо и досадно пишу, знайте, что я на боевом посту.
До свидания.             П. Скоморохов.»
Читала адрес на треугольнике и слезы застилали глаза :
            «Курская область, Ракитянский
            район, Бобровский с\совет
            Ткаченко Варваре Ан.
            / для Скомороховой Ани / .
Полевая почта № 0333 - Д
Скоморохов П. Ф"

Милый, милый Павлуша, ты и на передовой непрестанно думал о своей семье, о своих детках.
...Вспомнилось, как они стали семьей.
…Приехала она, девица Ефимьева к своей сестре в гости, да так и осталась у неё. Вдвоём легче. А на жизнь зарабатывала шитьём. Что на ней было? Пальтишко, туфельки да шапочка. Вот и всё приданое.
Сестра Геля, в замужестве Жабоедова, очень её любила. И откармливала и отпаивала домашним молочком, чтобы румянец появился на щечках у Анечки. Да и Тихон Иванович, её муж, не обижал, доброй души был человек.
   Вздохнула. Служил Тихон Иванович в органах контрразведки. Погиб в начале июня 1942 года в бою под Старым Осколом. Остался лежать в братской могиле, где-то в районе цементного завода, на южной окраине.
А тогда, предложил, - Работа у меня трудная, всё время в разъездах, оставайся жить у нас, чай не чужие? Захор
Онен в бВот и осталась Аня с сестрой жить. А тут Павел зачастил в гости. Увидела Геля, как вспыхивает личико сестрёнки, при виде гостя, да и высказала ему напрямик то, что думала. Дескать, негоже девушке с ним встречаться, как не пара она ему. Что нужна ему учёная, да с достатком, а к ним ходить, только душу сестре мутить.
- Не серчайте, Павел Филиппович, Аня девушка бедная, а вы учитель. Не пара она Вам. Испортите ей судьбу. Вот Вам Бог, а вот - порог".
Ни слова не возразил Павел. Стоял, опустив голову, да потупив глаза. Вот и не заподозрила сестра ничего неладного. Только уходя, попросил, чтобы Аня вывела его за калитку.
Поклонился в пояс, да вышел из хаты. А на улице, обнял крепко свою любимую и сказал, что дороже неё, нет у него никого на свете!
Так, держась за руки, и пошли в сельсовет. А вышли оттуда законными мужем и женой. Пошли к сестре виниться да просить благословения .
Всплеснула та руками, не зная, смеяться или плакать, да всё – равно, ничего ведь не изменишь. Стала стол накрывать, да гостей созывать.
Во время застолья свадебного и пришла лихая весть. Зарезали родную сестру Павла, а вместе с ней и четырёх её деточек. Кто, да за что, неведомо? Вскочил Павел на коня да поскакал в Ракитное...
А Геля, взяла молодайку за руку, и повела следом. Как прошли они эти два десятка километров, не помнят. Успели как раз на похороны. Пять гробов провожало село в последний путь. Здесь и с родственниками Павла познакомилась. Посмотрел свёкор на её шапочку городскую да туфельки и спросил у сына:
- А скрыня хоть у нее есть?
...Горько усмехнулась своим мыслям Аня. Какая там скрыня? Всё, что на ней было, это и было всё её приданое...
... Достала похоронку. Читать не стала, знала её наизусть :
« ... Ваш муж Скоморохов Павел Филиппович, 1911г.р., уроженец п. Ракитное, красноармеец 38А 465 сп умер от ран 5. 09. 1943г.
Место захоронения Курская область, Суджанский р-н, Казаче-Локнянский с/с, с.Казачья Локня, кладбище, могила №26».
Знать бы, что он после полученного 18 августа ранения, ещё больше двух недель боролся за свою жизнь, полетела бы к нему птицей, вымолила бы, спасла…
Вытерев слёзы, посмотрела на спящих детей. Вот твои кровиночки, Павел, твоё продолжение. Две дочери и сыночек. Ты живешь в них и смотришь на мир их глазами. Разве может время стереть о тебе память, если в детях твое живое воплощение, а в сыне, продолжение рода?
Как мечтал Павел, чтобы родился сын. Старший Женя, умер от скарлатины в сорок втором. Остались три девочки, а он так хотел мальчика
Уходя на фронт, сказал ей:
- Аннушка, береги себя. Пусть родится сыночек. Если я не вернусь, будет тебе опорой.
Было это в феврале сорок третьего. А в сорок первом, ему, как директору школы, дали бронь. И только когда фронт приблизился к Дмитриевке , всех мужчин срочно мобилизовали и направили на поддержку отступающей Красной Армии.
Пробираться к своим было сложно. Все дороги немцами перекрыты. Безоружные, необстрелянные бойцы, оказались в кольце. Когда военный, который собирал их со всех околотков на помощь фронту, понял, что пробиться нет никакой возможности, обреченно махнув рукой, сказал:
- Вы, хлопцы, местные, дороги знаете. Разбредайтесь кто - куда, авось кто - то из вас в живых и останется. Иначе, погибнем тут все, ни за цапову душу.
Пробравшись в Ракитное, Павел, так, чтобы не знали даже соседи, спрятался у родителей. Иногда тайком, подвергаясь опасности, встречался с Аней, приносил ей продукты, что передавали родные.
Мечтал с женой о мирной жизни, строил планы на будущее. Знал, что каждая их встреча может быть последней. Знала это и Аннушка .
Но Бог миловал. И когда в сорок третьем село освободили от немцев, всё трудоспособное мужское население было мобилизовано на фронт. Павел попал в саперную роту.
В мирной жизни боявшийся даже вида крови, на передовой, не раз встречался один на один со смертью. Домой писал письма, в которых подбадривал свою Аннушку, просил выдержать всё, несмотря ни на что. А еще, беречь себя и деток.
Сам только не уберёгся. Когда его, раненого, истекающего кровью, доставили в госпиталь, было слишком поздно.
...Бережно сложив фронтовой треугольник и поцеловав его, спрятала в жестяную коробку. Вытерла залитое слезами лицо. Необходимо было хоть немного поспать. На работу вставать в пять часов утра.
Задув гильзу - сорокопятку, которая служила лампой, и, стараясь не скрипеть кроватью, прилегла рядом с Колей. Спи, дорогой сынишка. Всё самое страшное позади. Впереди новая жизнь.
На соседней кровати спали Галочка и Тома. Их равномерное дыхание подействовало успокаивающе на изболевшуюся душу. Посмотрев на детей, дала себе слово всё вынести. И мысленно пожелав им спокойной ночи, уснула наконец и сама.
Через изрешеченный осколками снарядов потолок их дома, просвечивало звёздное небо. Выщербленная луна освещала большую комнату, стены которой были в наледи, а и из мебели, стояло всего две железные кровати, стол и стулья. Ни света, ни тепла не было. Окна и те были заложены кирпичами, ни одно стеклышко в них во время бомбежек не уцелело. Но, похоже, что живущие здесь люди, были рады и этому.
...После нескольких часов сна Анна проснулась и стала собираться на работу. Хорошо, что заранее припасла в школе торф. Сейчас она растопит печь, и когда дети придут на занятия, будет уже тепло.
Она любила школу, где всё напоминало о Павле, когда он работал здесь директором. После изгнания немцев, пришлось общими усилиями здание восстанавливать. Ездили в Шебекинский лес за брёвнами, на торфяные разработки, заготавливали на зиму топливо.
Когда предложили работу уборщицей, согласилась. Да и разве был у неё выбор?
...Коля проснулся от холода. Посмотрел сквозь дыры в крыше, на блекнущие звёзды. Спать уже не хотелось. Завернулся в одеяло, но теплее от этого не стало.
Подумал, что бы ещё на себя надеть? Но, только представив, что нужно будет ступать босыми ногами по ледяному полу, передумал, решив остаться на месте, и ждать, когда сёстры проснутся.
Они его сами и оденут, и накормят. Да особо и одевать - то было нечего. Приходилось донашивать платья сестренок. Он в этом ничего ещё не понимал, в свои три года, думая, что так и нужно.
Когда мама на днях принесла кусок ткани, полученный в благодарность за раскрой одежды, на семейном совете встал вопрос, кому из девочек шить из него платье? Каждая отстаивала свое право, пытаясь аргументировано убедить маму стать на её сторону. Мама молчала, не хотелось никого обидеть, обеих было жалко. Тогда Коля, как единственный мужчина в доме, решил сказать свое слово .
Стукнув кулачком по столу, чтобы обратить на себя внимание, звонко крикнул:
- Шить платье будем… - и с важностью посмотрев на маму и сестёр, а для убедительности показывая на себя пальцем, заявил, - Мне!
Не мог понять, почему все так смеялись?
У Коли, несмотря на его возраст, как и у всех членов семьи, были свои обязанности. Пока мама на работе, каждый вносил свою лепту. Галочка - пасла козу, Тома - носила бидончиком воду из родничка, текущего в овраге. Ей за день, к маминому приходу, нужно было наполнить водой целое ведро. Идти по отвесным склонам было очень трудно, но было слово «надо».
Дети не роптали. Но иногда, в мамино отсутствие, сестрёнки затевали ссору. Тогда Коля брал кнут и разгонял их по углам. Ведь он в семье был единственный мужчина, значит самый главный, после мамы.
В его обязанности входило собирать хворост для печки. Дети относились к своим поручениям ответственно. Коля знал, не насобирает хворост, нечем будет растопить печь и вся семья будет мёрзнуть. Если Тома не принесёт воды, нечем будет умыться и постираться, не будет горячего кипятка. Если Галя не станет пасти козу, все останутся без самого главного    продукта, - козьего молока. Всё было главным, и всё было важно. А ещё, детям не хотелось огорчать свою маму. Они видели как ей тяжело без отца. Как она старалась оберечь их от холода, голода. Ходила на торфяные разработки, за торфом для школы, и в лес за хворостом, чтобы было чем растопить печь. Находила время шить на заказ на швейной машинке, недосыпая, недоедая, стараясь свой кусок хлеба, отдать детям. В их семье царила любовь и забота друг о друге. Материнские руки, всегда были готовы дарить детям ласку и тепло. Особенно, Коле. Его все любили. Коля знал наизусть и с удовольствием декламировал стихотворения, многие из которых посвящал коту Мелюсику.
            Плакала кися на кухнi,
            У нei очицi попухли .
            - Шо ти киценька плачешь?
            Чi iсти ти хочешь, чi пити?
         - З тяжкоi нeволi плачу.
            Сам повар смeтану злизав ,
            А на мeнe, кицюню, сказав.
            Хотiв мeнi лапки побити,
            Та чiм же я буду ходити?
Ещё ему нравилось это:
            У глeчiку - молочко,
            Ай - да штука ловка.
            Та як його скуштувать?
            Нe влазe головка.
            Наша киця дуже хитра,
            Спосiб пiдiбрала.
            У той глeчiк вузeсeнький,
            Хвостик умочала .
Перебрав в памяти все, что знал, опять с тоской посмотрел на изрешеченную крышу. Звезды уже попрятались, небо начинало сереть, до прихода мамы оставалось совсем немного. Чтобы как - то скоротать оставшееся время, Коля решил немного помечтать.
Он по жизни был мечтательной натурой. Маленьким, мечтал о балалайке. Когда подрос и научился на ней играть, мечтал о гармошке. А катаясь зимой, с мальчишками, на привязанной к одной ноге деревяшке, мечтал о настоящих коньках. Приходил домой, в изодранном до дыр пальто, и мать не говоря ни слов, вешала сушить его на печку.
Пальто до утра высохнуть не успевало. Топить печь было нечем. То, что приносил Коля, хватало ненадолго. Мать уходила в лес, приносила хворост. Но только он сгорал, как тепло из комнаты мгновенно улетучивалось.
Вот и сейчас, сидя на кровати в ожидании, когда проснутся Галочка и Тома, Коля мечтал, как было бы хорошо, если бы вернулся отец. Ведь ему так трудно управляться с этими девчонками. Вот только кнут и выручает. Ведь Коля только с виду хочет показать им, что он сильный и смелый. А на самом деле, знали бы они, как ему приходится, собрав в кулак силу воли, сидеть в здесь темноте и ждать, когда они проснутся?
Но в этом, он никому никогда не признается. Разве только, был бы рядом отец, и у них были бы с ним свои мужские секреты. И чтобы не было так страшно, натянув на плечи одеяло, и поплотнее в него закутавшись, звенящим в утренней тишине голосочком, запел:
- Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца,
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых, я остался один...
Он пел, и вместе с песней к звёздам уносились и его страх, и тоска, и желание быть маленьким и, забравшись на отцовские колени, обнять крепко папку и не отпускать его никуда.
Как он желал этого! Как ждал! Как мечтал встретить отца!
Пожалуй, это была самая главная мечта в его детской, но уже такой взрослой, жизни.
Он искал отца в каждом военном, которого видел. Подходил, брал за руку оторопевшего от растерянности солдата и, глядя своими лучистыми глазами прямо ему в глаза, спрашивал:
- Ну, где же ты был так долго? Нас искал?
И ухватившись покрепче за мужскую руку, тянул домой, приговаривая:
- Папа, пойдем, я покажу тебе, где мы живём. Мама так обрадуется, что ты нашёлся!
У всех бойцов, к кому он обращался, ком стоял в горле. Пройдя войну и не раз заглянув смерти в глаза, солдаты не могли выдержать взгляда этого маленького хлопчика, так искренне верившего, что отец жив и вернулся. И в то, что наконец они встретились. Подхватив Колю на руки, несли его домой, к матери. А он, радостно кричал на всю улицу:
- Ура! Я папку своего нашёл!
И не понимал, почему люди, вместо улыбок, вытирали слезы и отворачивались…