(Еда)
- … Скоро ты подашь вечерять? Чы будешь крутиться по хате, як индюшка с перебитым крылом?..
- Зараз несу.
Она поставила на стол две наполненные глиняные миски, над ними столбом вставал пар. Сабадырь ел проворно, покряхтывая от наслаждения. Вылезая из-за стола, не упустил случая, чтобы напомнить расхожую шутку-прибаутку:
- Наивсь, як бык, напывсь, як смык, - голодный, як собака!
- Господь с тобою!..
- Це я так… Добрый борщ! – Скрутыв цыгарку, добавил: - Знаешь что за сила в борще? Вот поешь того-сего, набьёшь живом – всё не оно, всё вроде голодный. А похлебаешь борща – и словно на домкрате вверх тебя поднимает.
Михаил Годенко «Потаённое судно»
Солнце на закат, мусульманин на обед.
(Мусульманский пост – ураза. В уразу изменяется лишь регламент обычных завтраков, обедов и ужинов: пить и есть запрещается лишь в светлое время суток, а после захода солнца застольничать можно хоть до рассвета. Однако с утренней зарёй вновь предстоит забыть до сумерек о пище).
Пифагорейцы вслед за орфиками верили в перевоплощение душ и считали, что результатом их философской практики должно стать освобождение от последующих воплощений в земном теле. Но это не приводило их к пренебрежению плотью, свойственному, например, индийским аскетам. К телу пифагорейцы относились как к инструменту души, который нужно поддерживать в хорошем состоянии и приспосабливались к тому роду деятельности, который избрал человек. Пифагор, например, предпочитал вегетарианскую еду, но атлету Милону, готовившемуся к Олимпийским играм, посоветовал есть мясо. Вообще во всех вопросах, связанных с телом, пифагорейцы стремились исключительно к целесообразности.
Пифагор считал, что каждый вид пищи и питья оказывает определённое воздействие на состояние души и мысли человека. Для философа он рекомендовал самую простую еду, которая не вызывает ни чувства тяжести, ни возбуждения: злаки, фрукты и овощи, советовал избегать мяса и вина. Любопытно, что таинственному запрету для пифагорейцев подверглись бобы. Нельзя было не только есть их, но и прикасаться к ним. По приданию, несколько учеников Пифагора, спасаясь от преследователей во время разгрома их школы, вынуждены были остановиться, поскольку их путь преграждало бобовое поле. Они не могли нарушить священный запрет и поплатились за это жизнью.
Егор Фалев, кандидат философских наук.
…В прохладной комнате чай быстро остывал, и Владимир Ильич пил его торопливо, частыми глотками. Лёгкий, как осенний листок, ломтик хлеба и жёсткая котлета – весь его завтрак – не требовал много времени…
Юрий Яковлев «Дорога в Сокольники»
Феодосий пригласил князя отужинать. А когда принесли монастырскую пищу, князь изумился:
- Отчего еда у тебя так вкусна, ни с какими моими дорогими яствами не сравниться?
- Да от того и вкусна, - ответил Феодосий, - что иноки, работающие на кухне, строго соблюдают устав и делают своё дело без греха.
- Прикажу кА я своих поваров выпороть.
- Пороть их не надо, князь, лучше пришли их к нам в учение – кого помоложе да посовестливей…
В. Воскобойников «Первая обитель»
(Нестор Летописец и Печерские старцы)
После истинного грузинского завтрака, состоящего из острого супа из курицы и рагу из фаршированного мяса, приправленного кислым молоком с шафраном, завтрака, который был оценен не выше чем посредственный двумя турками и одним голландцем, они в восемь часов утра снова отправились в путь…
Жюль Верн «Упрямец Керабан»
Императрица отличалась удивительной непоследовательностью, особенно когда дело касалось таких важных сторон жизни, как пища, одежда и любовь.
Если говорить о еде, то она придавалась самому настоящему обжорству, уплетая за обе щеки ветчину, французские паштеты, булки и пирожки. Она выписала из Франции поваров, и те трудились в поте лица, составляя к её столу редкие яства. Из любви к персикам и винограду, которые росли на юге её страны, Елизавета приказала проложить особую дорогу между Москвой и Астраханью длиной в тысячу двести миль. По этой дороге скакали во всю прыть посыльные с фруктами, упакованными особым образом в плетёные корзины. Но нередко обжорство уступало место воздержанию. Когда по церковному календарю наступал пост, Елизавета строго соблюдала его и приходила в ярость, если кто-нибудь из придворных не желал изнурять себя постной пищей.
Кароли Эриксон «Екатерина Великая»
***
Г. Квитка-Основьяненко «Пан Халявский»
(Сокращённое описание банкета на Малороссии, 18 век)
Пожалуйте. Прежним порядком выпито было и по третьей чарке – и вдруг засурмили и забубнили уже в сенях в знак того, что пора к обеду и первая перемена стола уставлена.
Стол был приготовлен в противной комнате, то есть расположенной через сени, насупротив той, где находились до обеда. По стенам были лавки и перед ними стол длинный, покрытый ковром и сверх скатертью или иною, вышитою по краям в длину и на углах красною бумагою разными произвольными отличными узорами. На стол уставлены были часто большие оловянные блюда, или миски, отлично, как зеркало, блестяще так вычищенные, и все с гербами Халявских, наполненные, то есть миски, борщами разных сортов. Для сидящих не было более приборов, как оловянная тарелка, близ неё – большие ломти хлеба белого и чёрного, ложка деревянная, лаком покрытая – и всё это, через всю длину, на обоих концах покрывало длинное полотенце, так же вышитое, как и скатерть. Оно служило для вытирания рук вместо теперешних салфеток. Стол, кроме мисок, уставлен был большими кувшинами, а иногда и бутылями, наполненными пивами и медами различных сортов и вкусов… И какие это были напитки!.. Ей, истинно не лгу: теперь никому и не приснится вкус таких напитков; а чтоб сварить или приготовить, так и не говорите: никто и понятия не имеет. Вообразите себе пиво тонкое, жидкое, едва имеющее цвет желтоватый; поднесите же к устам, то уже один запах манит вас отведать его, а отведавши, вы уже не хотите оставить и пьёте его сколько душе вашей угодно. Сладко, вкусно, приятно, усладительно и в голове не оставляет никаких последствий!.. А мёд! Это на удивление! Вы налили его, а он чистый, прозрачный, как хрусталь, как ключевая вода. «Что это за мёд?» - сказали бы вы с хладнокровием, а, может, ещё и с презрением. Да подите же с ним, - начните его кушать, то есть пить, как от третьего глотка вы именно не раздвинете губ своих: они так слипнутся. Сколько сладости! А аромат какой! Теперь ни от одной барыни нет такого благоухания, а откровенно сказать: когда они выезжают в люди, так это они точно имеют. Нет, никто мне не говорил, где именно Россия! Спорю и утверждаю, что она у нас, в Малороссии. Доказательство: когда россияне ещё были славянами (это я, не помню, где-то читал), то имели отличные меды и только их и пили. Когда какому народу хотелось пить мёду, то они ехали к славянам. В великой России таких медов, как у нас, в Малороссии, варить не умеют: следовательно, мы – настоящие славяне, переименованные потом в россиян…
Но оставим учёные рассуждения и возвратимся к батенькиному банкету. Так извольте же припомнить, что этакие меды и пива стоят по всему столу. Увидите же, что из этого после выйдет.
Промежду кувшинами или бутылями стоят кружки, стопы – и все серебряное, тяжеловесное, вычеканенное различными фигурами и мифологическими, то есть ложными, божествами – и все заклеймённые пышным гербом Халявских, преискусно отработанным.
Его ясновельможность, пан полковник, изволил садиться, по обычаю, на самом первом месте, в голове стола; подле него не было не было приготовлено другого места, потому что никому же не следует сидеть наравне с такою важного ранга особою. Женский пол замужний садились, по чинам своих мужей, на лавках у стены. «Хозяин должен был крепко наблюдать, чтобы пани есаулова не села как-нибудь выше пани бунчуковой товарищки, если он заметил такое нарушение порядка, то должен просить паниесаулову пересесть пониже; в противном случае ссора вечная у мужа униженной жены с хозяином банкета и с есаулом, мужем зазнавшейся; а если он ему подчинён, то мщение и взыскание по службе». После усевшихся женщин садились девушки также по чинам отцов своих. Мужчины, и все по чинам, садились на скамьях, или «ослонах», против женского пола. Хозяин банкета садился на самом конце стола, чтобы удобнее вставать по разным надобностям. Хозяйка же не садилась вовсе: она распоряжалась отпуском блюд и наблюдала за всем ходом банкета. Несколько девок дворовых, прилично случаю убранных, в своём национальном, свободном везде наряде – тогда не умели ещё стеснять и снуровать – как бы это сказать?.. ну, натуры или природы – так стояли они в углу, близ большой печи, в готовности исполнять требования гостей. Хозяйкин глаз наблюдал и за ними – и беда девке, зазевавшейся до того, что гость сам скажет: «Дивчино! Подними мне хлеб или ложку», или что-нибудь потребует. Маменька, бывало, из другой комнаты кивнут пальцем на виновную – а иногда им и покажется, что она будто виновата – так, вызвавши, схватит её за косы и тут же ну-ну-ну! Да так её оттреплет, что девка не скоро в разум придёт. По щекам же в таком случае никогда не били, чтоб предосудительные звуки не дошли до слуха гостей. Проученная, поправив косы и всё растрёпанное, опять являлась на своё место и стоит как свеча.
Вот, как уселися – и все смотрят на пана полковника. Он снял с тарелки рушник, или полотенце, положил себе на колени – и все гости, обоих полов, сделали то же. Он своим ножом, бывшим у него на цепочке, отрезал кусок хлеба, посолил, съел и, взяв ложку, хлебнул из миски борща, перекрестился – и все гости за ним повторили то же, но только один мужской пол. Женщины же и девушки не должны были отнюдь есть чего-либо, но сидеть неподвижно, потупив глаза вниз, никуда не смотреть не разговаривать с соседками: а могли только, по-утреннему, или пальчиками мотать или кончиком платка махаться; иначе против них сидящие панычи осмеют их и расславят так, что им и просвета не будет: стыдно будет и глаза на свет показать.
После первой ложки пошли гости кушать, как и сколько кому угодно. Против четырёх особ ставилась миска, и из неё прямо кушали, выкидывая в тарелку, перед каждым стоящую, косточку, муху или другое, что неприличное попадается. По окончании одного борща, подавали другого сорта. И сколько сортов бывали борщи – так на удивление! Борщ с говядиною, или, по-тогдашнему, с яловичиною; борщ с гусем, прежирно выкормленным; борщ со свининою; борщ Собиевского (бывшего в Польше королём); борщ Скоропадского (гетмана Малороссийского). Опять должен сделать учёное замечание: по истории нашей известно, что эти особы сами составили особого рода борщи, и благодарное потомство придало этим блюдам имена изобретателей. Рыбный борщ Печерский, бикус, борщ с кормленою уткою… да уже и не вспомню всех названий борщей, какие, бывало подают!..
Когда оканчивались борщи, то Сурмы и бубны в сенях возвещали окончание первой перемены. При звуке их должно было оставить кушать и положить ложки. Гости мужского пола вставали с своих мест и становились в сторонке, чтобы дать кухарю свободно действовать. Он забирал опорожнённые миски, а девки по знаку маменьки, из другой комнаты поданному и с прикриком: «девчата, а нуте! Заснули?» - опрометью кидались к столу, собирали тарелки, сметали руками со стола хлебные крошки, кости и прочее, устраивали новые приборы и, окончив всё, отходили в сторону. Тут при новом звуке Сурм и бубен являлся кухарь с блюдами второй перемены и уставлял ими стол, и тогда вставший мужской пол садился по-прежнему.
За сим подносилась водка; пан полковник и гости прошены были выпить перед второю переменою.
Вторую перемену составляли супы, также разных сортов и вкусов: суп с лапшою, суп с рыжем и радзынками (сарачинское пшено (рис) и изюм) и многие другие, в числе коих были и суп исторический, подобно борщу, носивший название «Леопольдов суп», изобретение какого-то маркграфа Римской империи, но какого – не знаю. Любопытные могут узнать, наверное, из исторических рассмотрений критик и споров учёных мужей.
При начале второй перемены пан полковник, а за ним и все гости, всё же мужского пола, олегчали свои пояса.
При первой и второй переменах пили пиво, мёд, по произволению каждого.
Прошенные гости, чтобы сделать хозяину честь и доставить удовольствие за его усердие, помня, что мёд был отлично вкусен, охотно соглашались приятным напитком усладить свои чувства. Мёд на вид был тот же – чистый, как ключевая вода, и светлый, как хрусталь. Вот они, наливши в кубки, выпивали по полному. Батенька, поглотив свой смех и уклоняясь пану полковнику и всем гостям, вежливым образом просили извинения, что не угостили, как должно, его ясновельможность и дорогих гостей, а только обеспокоили их и заставили голодать.
Пан полковник, был до того времени многоречив и неумолкаем в разговорах со старшинами, близ него сидящими, после выпития последнего кубка мёда онемел, как рыба: выпуча глаза, надувался, чтобы промолвить хотя бы слово, но не мог никак; замахал рукою и поднялся с места, а за ним и все встали… Но вот комедия! Встать встали, да с места не могли двинуться и выговорить слова не могли. Это – надобно сказать – батенькин мёд производил такое действие: он был необыкновенно сладок и незаметно крепок до того, что у выпившего только стакан, отнимался язык и подкашивались ноги.
Проказники батенька были! И эту шутку делали всегда при конце стола и хохотали без памяти, как гости были отводимы своими жёнами или дочерьми; а в случае, если и жёны испивали рокового напитка, то их вместе проводили люди…
Г. Квитка-Основьяненко «Пан Халявский»
***