Глава 33
Зима 856г. Побережье Юго-Западного Вестфольда. Капище Одина на Божьей скале. Обряд очищения кузнечных мастеров.
Утро поздней северной зимы полностью вошло в силу. Солнце большое, но ещё не жаркое, медленно двигалось к зениту. Близился полдень. Волшебно блестел наст вдоль череды лесных деревьев и по бокам лесной тропинки, провожая путников на лыжах безмолвным великолепием. Лесные птицы весело перекликались, разнося утренние новости по всему лесу, обитатели которого стремились побыстрей покинуть свои норы и укромные уголки, в поисках неги от света и короткого, но уже чувствительного тепла приближающейся весны.
Белые зайцы, мелькая подотощавшими за зиму боками, поспешно передвигались к облюбованным солнцем опушкам, и сладострастно шевеля усами, жадно дышали прогретым воздухом и щурились от зеркального снежного отражения. Волкам, хозяевам чащи, той порою, было не до них. Они сами, разомлевшие от короткого солнечного тепла и ослеплённые стойкими солнечными лучами, возлегая на сугробах, рыхлых от подтаявшего снега, упоённо мечтали о весне, с её зеленеющими лугами, весенними полевыми цветами, жаворонками в небе, как о поре, когда, по воле божественного Вильтиезмира и Зелигенов, и по прямому наущению Одина, они полностью подчинятся законам животного естества, собираясь в волчьи семьи, и о таком неблизком лете, с его пушистой добычей, нагулявшей силу и плоть, после долгой зимней спячки и бескормицы.
Вслед фонтанам душного воздуха берлоги, вырывающимся из сугроба под вековой сосной, показался чуткий нос господина леса. Маленькие маслянисто-чёрные глаза медведя недоумённо щурились в немом вопросе : "Что уже пора просыпаться или ещё нет, кто там наверху так шумит и неистовствует, и что это подданные так расшалились?". Белки, возбуждённо перебирая лапками, шустро скачут из своих зимних покоев по веткам и стволам лесных деревьев, ощущая их преображение и запах наступающей весны. Скоро, совсем скоро воцарится тепло и зелёный покой...
Лыжи, смазанные китовым жиром, справно скользили по насту лесной тропинки, унося известных нам путников через лес к Божьей скале, капищу бога Одина. В полдень кузнецы Уле и Хардвин, а так же Йорди Углежог и Хёгни Молотобоец, были у подножья нестареющей фигуры Всеотца. Со времени посвящения Сигфрёда, старшего сына Умелого, прошло достаточно времени, но Всеотец оставался прежним: толи дерево его идола не старело, толи сам дух Одина осчастливил его бессмертием. По пути через лес Йорди подстрелил двух зайцев, заранее приготовив жертву чтимому им богу. Как самый старший по возрасту и положению, Хардвин Умелый принёс жертву Асу, окропив заячьей кровью жертвенный алтарь, а тушки животных сложив к ногам божества. После недолгого молчания, просители взялись за руки, а Умелый поставив всех на колени, начал моление:
О, Всеотец! Наш труден путь и мы творим под дланью Тора.
Лепить Железо и пестовать Огонь - всё тяжкий труд.
И к совершенству путь наш долог.
Года - не мера мастерству. И жизнь сама ему не мера.
Лишь только вера, истовая вера нас посылает в этот путь.
О, мудрый Один, мыслей властелин! Хотя б на миг... Пусть на чуть-чуть...
Войди в наш тесный круг! Открой нам тайны полог!
Благослови наш честный труд и дай надежду на спасение.
Нам ниспошли удачи светлые лучи за долгое терпение.
Пусть наши руки устали не знают. Пусть наши лёгкие от жара не сгорают.
Пусть разум наш свободным станет. А сталь трудиться не устанет.
И мы клянёмся с помощью твоей творить законы мастерства и совершенствоваться сами.
Ведь мы с тобою навсегда, а ты - навеки с нами.
Увы, мы - смертны, властелин. И на земле наш путь недолог.
Молю тебя, войди в наш круг! Открой нам тайны полог!
Неведомо снизошёл ли дух Одина в их тесный круг, внял ли их мольбам мудрый и деятельный бог, вложил ли он просимую толику своей мудрости в головы просителей, а силы - в их смертные тела, но каждый из них вдруг почувствовал крепкую уверенность в себе и своих силах, каждому стало ясно, что он не обделён вниманием небожителя и что он избрал правильный путь для достижения общей цели. И от этого на сердце у Уле, Хардвина Умелого, Йорди Углежога и Хёгни Молотобойца стало тепло, спокойно и радостно.
Возвращались они медленно, пытаясь вовсю насладиться дивным лесным воздухом и солнцем. А глаза Уле всё тянулись и тянулись в сторону Ормульфовой избушки, дух же его неудержимо стремился сквозь стену леса, по заснеженным полям, над лесными тропинками и подёрнутой настом лыжней, туда, в сторону Заячьего холма, который был сейчас так близко, но и недосягаемо далеко. Уле без жалости оборвал это чувство, это желание вновь увидеть Сигфрёда и Хомрада, крепко обнять старину Ормульфа. "Не сейчас, - твердил он себе, - ещё рано, вот выкую меч и тогда смогу доказать старому ведуну, что я воскрес, что я - новый Уле, что труд его, благодарение светлым богам, был не напрасен, пусть увидит меня здоровым и успешным, вот тогда мы и порадуемся вместе, нельзя разочаровывать старика, ведь он оставил во мне часть своего сердца»... Видя непонятное напряжение Уле, Хардвин пытался растормошить его шутками и весёлыми деревенскими историями. И постепенно это у него получилось. Потом они вместе смеялись, обсуждая понравившиеся моменты.
- Уле, брат. Почему ты никогда не говоришь о себе, почему не рассказываешь о прежней жизни, почему не делишься историями о своём городище, своём роде? - осторожно спросил Умелый, когда они уже были на задворках Лосиного бора.
- Потому что мне нечего рассказывать, брат Хардвин... Потому что нет больше того Уле, того городища и того рода, из которого я вышел... А обо мне сегодняшнем ты знаешь всё и мне нечего добавить... - взволнованным голосом ответил Уле. Ответил и ещё раз понял, что прошлое для него - бездонная пропасть без названия. И что всё, что у него есть и будет, это - настоящее и будущее. Настоящее, в котором существует Заячий холм, Лосиный бор и Инга Осень. А будущее - его ремесло и мастерство, которое во что бы то ни стало нужно было вернуть, а потом видно будет.
Поздний обед в доме Хардвина Умелого, вывел Уле из остатков тоскливого состояния, горячая пища и весёлая беседа с хозяйкой, женой Хардвина и матерью Сигфрёда и Хомрада, сделали своё дело и вернули Железнорукому расположение духа. Хозяйку звали Берти Златовласка. И она была под стать хозяину - высокая, крепкая и уверенная в себе женщина. Боги наделили её настоящей северной красотой и здоровьем. Румянец, от горящего очага, придавал ей молодости, а изумительные, точёные кисти рук не пострадали от домашней работы, которая спорилась в них и исполнялась всегда вовремя. Фартук толстой ткани серого цвета не скрывал, а подчёркивал совершенность её фигуры. Она передвигалась стремительно и неслышно, будто скользила по поверхности пола. Улыбка Берти всегда казалась милой и обворожительной. Но главным своим богатством она считала светло-русые с пшеничным оттенком длинные волосы, которые она заплетала в толстые косы и украшала ленточками из разноцветной ткани. Казалось она никогда не знала грусти или дурного настроения и этим всегда благотворно влияла на окружающих. Она была моложе Хардвина, и её ещё не согнула и не состарила тяжёлая крестьянская работа. Семья эта слыла зажиточной. И это впечатление складывалось из убранства дома, да и сам дом по деревенским меркам был немаленьким. Вместе с супругами проживала и их родня, так что рук в лесу, на пашне и на большом огороде хватало. Берти хорошо вела домашнее хозяйство и её домочадцам не на что было жаловаться, ведь хорошая , вдумчивая работа и достаток всегда идут рука об руку.
Утомившееся за день солнце направилось в закатную сторону. Близился вечер. А мужчины, поблагодарив хозяйку за ужин и беседу, направились в сторону кузни. Только сейчас Уле заметил, что Йорди Углежога с ними нет. На что Хардвин пояснил, что Йорди заранее направился к своей печи, делать последнюю закладку для получения угля на завтрашнюю ковку. Скоро они уже стояли у ворот кузни. Печь Йорди раскалилась и дышала жаром, а вокруг неё стояли две лавки и два колченогих табурета из кузни. На одной из лавок лежал старый, но ещё целый корабельный парус.
- Ну что, други! Мы пришли вовремя. Пора разоболочаться и готовиться к омовению, а так же очищению паром. Так начнём-те же, избранники богов, обряд телесного очищения не медля более! И пусть весь сглаз, следы липкого дыхания злых духов, злокозненная порча, а так же дурные и обременительные мысли покинут нас. И пусть тело и дух наш будут чистыми. С нами Тор! - громогласно возвестил Хардвин Умелый и стал разворачивать старый парус. Йорди и Хёгни помогли ему закрепить его верхний конец вокруг верхушки печи, прямо ниже трубы, а нижнюю часть его - полог , на две ладони выше земли, прикрепив его к ножкам табуретов и скамеек. Получился объёмный купол, под которым скрывались всё те же скамьи и табуреты. Хардвин, а вслед за ним и его друзья, вошли внутрь рукотворного шатра и раздевшись расположились на деревянных сидениях.
Эта мыльня, называемая «басту» (свеи и даны произносили это слово мягче и длиннее - "бастю", растягивая окончание, как будто бы выдыхая горячий её пар), испокон веков была устроена по принципу перевернутой кружки, когда непрерывный обмен горячего и холодного воздуха достигался за счет щелей в её нижней части, выходящих наружу, а сама она стояла над землей. Воздух приходил и уходил снизу, проходя через раскаленную печь, стоявшую на земле. Так он нагревался и заполнял собой помещение шатра, вытесняя холодный воздух наружу. Прошло немного времени, но мыльня уже была полна печного жара, мгновенно превращающегося в приятно обжигающий пар. Хёгни Молотобоец притащил из кузни кадку холодной воды вместе с ковшом и пучки высушенной травы. Мужчины тёрлись ими и ополаскивались уже прогретой водой, они потели и дышали горячим паром, блаженно щурясь и расслабляясь. Это длилось долго, но никто не мог и вспомнить, что снаружи бушевала хоть и поздняя, но суровая северная зима.
Этой ночью Уле не спал. Сон не шёл к нему. Событие завтрашнего дня никак не выходило у него из головы. И он опять и опять тренировался в овладении своей железной рукой: зажимал и поднимал кузнечные клещи, многократно тренировался пить из кружки, раз за разом надевал на себя шапку левой рукой. И под утро, наконец удовлетворившись собственными успехами, сомкнул усталые глаза.
А вокруг уснувшей кузни бесцельно бродила холодная зимняя ночь, и была она похожа на душу Уле, которая, оставшись одна на всём белом свете, заледенела от потерь, от скорби, от жестокости этого мира, спряталась куда-то глубоко-глубоко, как прячется от мороза все живое. Но ничто не стоит на месте, всё вначале родится, крепнет, а затем стареет, ветшает, разрушается и вновь возрождается в чем-то ином. Вот и после холодной зимы непременно придёт лучезарная красавица-весна. Солнце согреет своими объятиями всю округу Лосиного Бора, и проснётся та окончательно, возрадуется, освободившись от бремени снега и льда, зажурчит веселыми ручьями... Постепенно, как бы нехотя, оттаяло и сердце Уле. Постепенно, капля по капле, ушла его боль и скорбь. И сам он теперь избавился от пагубного притяжения Хеля, найдя наконец свой путь и смысл пребывания в Мидгарде. Крепко спал кузнец в предрассветной тьме, а неумолимые норны — богини судьбы, уже вынесли свой приговор, определили его будущее, и довольные решением, занялись своим извечным делом, сосредоточившись на иных смертных и других народах Скандии...
_____________
Велтиезмир — в общепринятом понимании, это - животное-мир(мир животных, мир лесного народа), символизирующее сущность животного естества.
Зелигены — т.е. духи являющиеся покровителями лесов и их жителей; представлялись в виде светловолосых красавиц в белых платьях, символизируя этим белый снег зимних лесов, светло-жёлтую осеннюю листву, женское начало животного мира и семейственность его устойчивого существования.
По прямому наущению Одина - после пленения главного волка, антипода Одина, Фенрира, сам Один стал повелителем всех оставшихся на свободе волков.
Глава 34.
Зима 856г. Побережье Юго-Западного Вестфольда. Лесная деревня Лосиный Бор. Кузня Хардвина Умелого. День Уле Железнорукого. Амулет Тора. Рождение чуда.
И долгая зимняя ночь когда - нибудь заканчивается: мрак её тает, как надежда старца на возвращение утраченной молодости; серые тени пробиваются через плотную стену тьмы; предрассветная тишина замирает в ожидании живых звуков приближающего утра.
Уле разбудил приход кузнеца Хардвина, за спиной которого, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, уже стояли Йорди Углежог и Хёгни Молотобоец. Они были готовы приступить к работе тотчас же. И Уле невольно оказался в центре внимания сотоварищей. Это был его день, и все ждали, когда же он даст ему начало.
– Вижу, что все вы готовы быть заодно, что полны решимости и творческого желания, итак, друзья, приступим к делу. Ну, а пока заготовки в печь загрузим. Время есть. Сейчас же мне нужны четыре глиняных горшка, - с этими словами Уле кивнул Хардвину, уже облачённому в кожаный фартук и колпак. Тот нырнул к полкам кузни, вынес четыре глиняных горшка, поставил их у горна и начал сыпать в горшки древесный уголь и закладывать вперемешку с углем железные поковки, приготовленные Уле накануне. Затем добавил в горшки несколько больших кожаных обрезков, бросил нарубленные бараньи рога и с десяток телячьих копыт. Когда горшки наполнились доверху, он прикрыл их крышками и глянул на Уле, а тот кивнув головой, поспешил на помощь. Надев кожаные рукавицы кузнецы, изловчившись, подняли горшки, ловко орудуя кузнечными клещами, сунули их в жаркое нутро печи и закрыли заслонку.
- Ну-ка, поддай! – кликнул Хардвин Йорди Уголежогу, в это время с наслаждением принюхивавшегося к запахам печи.
- Вот и всё… – кузнец Хардвин Умелый снял кожаный фартук, подошел к большому деревянному корыту с водой, ополоснул руки и лицо. Вытираясь куском старой холстины, спросил у Хёгни Молотобойца:
- Ты готов, Молотобоец?
- Да, мастер, я готов приступить хоть сейчас.
- Потерпи ещё… Ну, мастер Уле, дорогой гость, садись. Позавтракаем. Садитесь и вы помощники, чем богаты, тем и рады. Вот должна уже появиться моя Берти Златовласка с завтраком...
- Хей! Мастер Хардвин, супруг мой, окружённый собратьями по ремеслу! Не терзает ли вас голод, не мучит ли жажда? - тотчас снаружи прозвучал мелодичный женский голос. И Умелый кинулся к пологу двери на миг замешкавшись, отбрасывая его и освобождая проход для входящей супруги. И тут во внутрь порхнула стройная, красивая и величественная Берти, осветившая своей лучезарной улыбкой дымное и закопчённое нутро кузни. Сегодня женщина была принаряжена в белое, расшитое красными нитками полотняное платье и овчинную шубу.
- Ну наконец… Вечно ты опаздываешь… – благодушно заворчал Умелый.
Но ворчал он больше по привычке, для порядка: его живые, искрящиеся глаза с любовью смотрели на жену, которая с усилием внесла большой, наполненный снедью поднос, накрытый сверху чистым рушником, свёрнутым многократно для сохранения тепла приготовленной пищи. Заедая просяной лепешкой, Уле вместе с гостеприимными хозяевами черпал деревянной ложкой из большой глиняной миски душистую мясную похлёбку. А под конец застолья хозяйка с торжественным видом поставила перед едоками горшочек с пчелиным мёдом, тягучим и янтарным.
Так начался новый день. Что принесет он этим людям? Каждый из них думал и мечтал о своём, но вместе они были соединены одной целью, одним порывом, неугасимым желанием творчества и совершенствования. А Златовласка исчезла так же беззвучно и внезапно, как и появилась... Должное время минуло и взгляды кузнечных мастеров не сговариваясь устремились к печи с заготовками.
- Пора, други? - вопросительно произнёс Хардвин Умелый.
- Да, мастер Хардвин, - согласился с ним Йорди Углежог, - по запаху чую, что готово железо. Пора глянуть. Уле мастер, давай глянем вместе. Тебе решать, когда нам за ковку браться.
Они подошли к печи совместно и сняли крышки с горшков. Металл в них блестел чёрно-матово, как слёзы и кровь земли, целостным куском, без остатков гари и копоти. Сами же горшки раскалились до бело-серого цвета, вот-вот треснут. Облачка мелких искр носились над ними, складываясь в своеобразный рунный узор, понятный только настоящему и бывалому мастеру. Уле всматривался в них, пытаясь понять сложный язык пламени и металла.
«Нет, не готово железо откликнуться на зов молота, не подало оно своего знака о том... - напряжённо думал кузнец Уле, - не хватает ему какой-то малой малости... А вот чего просит оно? Чего ждёт? Не пойму...». Он вновь и вновь вглядывался в горшки с железом в ожидании ответа. Уле постарался отрешиться от всего и сосредоточиться на них одних. И тут как будто бы из ниоткуда, из дальней дали, из другого мира в голову ему пришли недавно услышанные слова: « Железо - плоть земли... И как любой плоти ему потребны сердце, голос и имя... Ведь чем крепче она, тем громче её голос и величественнее её имя... Настоящее железо боится воды, но живёт ветром. А золото не гниёт...». Мгновения воспоминаний прошелестели мимо и Железнорукий наконец хрипло произнёс вслух:
- Да, я услышал и понял тебя, великий Синдри! Я принял науку твою!
Сотоварищи глянули на него недоумённо, в беспокойстве за его рассудок. Но Уле уже подошёл к наковальне и снял с шеи амулет Тора, которым дорожил всегда, которому молился в тяжкие времена страданий своего духа и тела. Время, которое он затратил на закрепление зубила в своей железной руке, показалось ему вечностью, но он сделал это. И через миг уже разрубил священный амулет на четыре части. Неспешно, как будто прощаясь, собрал их правой рукой и бросил по одной золотистой дольке в каждый горшок...
- Разведи огонь сильней, Йорди! Прокали горшки ещё раз, - уже спокойно бросил Уле в строну Углежога. И помощник не преминул исполнить его наказ. Огонь запылал с новой силой, облизывая горшки с железом, а Углежог по выражению глаз Железнорукого понял, что пора готовить горн. Золотые кусочки, упав на черную поверхность железа, бусинками росы разбежались по сторонам, запрыгали и затанцевали на его поверхности, заискрились золотистыми огоньками. Облачка искр вокруг горшков и прямо над ними изменили свой бег и форму: они сливались и рассыпались вновь, пронизанные золотистым свечением, опускались на поверхность металла, таинственно потрескивали. Уле взял за руку и подвёл к печи кузнеца Хардвина Умелого.
- Посмотри, мастер, на узор искр над железом. Что видишь ты в нём и что тебе говорит узор сей?
- Я вижу три руны. Брат Уле... Это - Соулу, Дагаз и Манназ. Вместе они означают победу, успех и удачу, даруемую богами... И я вижу эти знаки чётко...О, Тор Громовержец, впервые в жизни огонь и железо говорят со мной...Говорят как с равным. И я понимаю их...
- Да, всё так, мастер Хардвин, но мне там ещё и Уруз помстилась - руна богатырской силы... Нас четверо и руны четыре...Неисповедимы помыслы богов...
Вскоре таинственное облачко искр исчезло, испарилось, а поверхность металла стала тёмно-золотистой.
- Всё, теперь пришла пора. Настало наше время приступить к делу, мастера. Берите клещи и сдвигайте на край печи горшки с металлом, оставив только один, его же переверните и начинайте горновую обработку железного куска, - спокойно произнёс Уле и начал помогать мастерам в исполнении своего призыва. И тогда в работу вступил Йорди Углежог. Меха его горна дышали, как лёгкие дракона, а огонь получался ровным и постоянным, от чего металл из темно-золотистого стал вначале розово-красным, а затем приобрёл беловатый оттенок. Готовую к ковке небольшую железную голову, Хардвин Умелый поместил на наковальню.
- Теперь её нужно разделить надвое, а потом вытянуть и выпрямить в две тонкие полосы два с половиной локтя длиной. Прутья же эти затем снова поместить в горн необходимо. И никакой воды... Никакой воды!- словами определил Уле план дальнейших совместных действий. И вот лаская слух мастеров, слаженно застучали два молота и им вторил кузнечный молоток Уле. Они творили, а сердца их пели... Когда прутья нужного размера были готовы, Хёгни Молотобоец поместил их на пламя горна и устало вытер пот со лба. Теперь за работу принялся Йорди Углежог. Уле и мастер Хардвин, пользуясь короткой передышкой, с наслаждением умылись из кадки и выпили по ковшу свежей воды. Но перерыв закончился быстро, так как горновой работал во всю свою силу и сноровисто. Опять раскалённые прутья металла лежали на наковальне, а мастера встали на свои рабочие места.
- Сейчас, други, нам предстоит задача посложнее прежней, - определил новую часть работы Уле. - У кого были сёстры, тот меня поймёт без труда. А из горячего металла мы тотчас же будем плести девичью косу. Гнуть, перегибать, растягивать неподатливую плоть стали, а потом снова охаживать её молотами до получения прямой стальной полосы. Из восьми готовых прутов у нас должно будет получиться четыре стальных косы.
- Да...Капризную и неподатливую стальную плоть придётся обхаживать как строптивую деву. Семь потов сойдёт пока заплетёшь такую косицу, - добродушно и слегка иронично возразил ему Хардвин Умелый. Но им было не до разговоров и через некоторое время стальная косица была готова и отправлена в печь, куда после напряжённого труда мастеров были отправлены ещё три.
Время для тружеников огня и стали, самоотверженно окунувшихся в своё творчество, сначала замерло, а затем превратилось в растянутую рыбачью сеть, такую же длинную и постоянно ускользающую. Солнце уже устремилось на закатную сторону, а они всё работали, забыв про голод и жажду, не ощущая усталости и опустошения тела тяжёлым, изматывающим трудом. Четыре полученных полосы они снова заплели в стальные косицы попарно, а две полученных в конечном итоге, завернули в одну толстую косу, после обработки молотами и растягивания которой, получился клинок. Ещё неказистый, ещё по-юношески угловатый, но уже грозный в своей узнаваемости. А когда Уле проложил на нём широкие желоба — долы, от перекрестья до верхней трети клинка с обеих сторон, он приобрёл ту грозную простоту, в которой угадывается неизбежная и смертельная опасность этого оружия. Клинок был ещё ярко-красным от раскалённого железа и дышал нестерпимым жаром, а Уле уже накидывал плащ и надевал шапку.
- Клинок нужно в воду погрузить, брат Уле, и он готов будет! Конец нашей работе!- возбуждённо произнёс кузнец Хардвин Умелый.
- Нет, ни за что! Не делай этого, мастер Хардвин! - крикнул Уле в ответ и, взяв клещи правой рукой, ухватил ими клинок ниже перекрестья, а затем выбежал на улицу. Он споро сунул ноги в лыжи, стоящие у крыльца, и побежал на них по снегу в сторону озера, где встретил когда-то Золотого Кабана. Бескрайнее звездное небо провожало его немым одобрением. Он скользил по подмёрзшему снегу, держа клинок в вытянутой руке, и радостно улыбался. Всё удалось, всё получилось и свершилось... А меч, будто слыша его мысли, отзывался всполохами красного пламени. Снежинки, разбуженные бегом Уле, с шипение таяли на пылающей стали, превращаясь в пар. Постепенно клинок остывал и облик его менялся. Когда Уле достиг озера, то смог уже взять его в руку, через рукавицу ощущая уходящее тепло стали. И подивился его цвету. И сердце его замерло...Сталь отливала золотистым отблеском, и шёл он изнутри клинка, пронизывая мрак ночи мягким свечением. А рисунок стали поразил воображение кузнеца своей разветвлённостью, жёсткостью и богатством, он напоминал шерсть мифического животного.
Весь наступивший день Уле вместе с мастером Хардвином, Йорди и Хёгни посвятили доработке меча: шлифовали клинок, затачивали его с обеих сторон, мастерили ручку из ясеня, а потом плотно обматывали её тонким кожаным ремешком, мастерили навершие в виде головы ворона и прилаживали его на надлежащее место. И все дивились его особенности: он был крепок, но удивительно гибок; немалого размера, но лёгок и удобен; стальное же тело его отливало золотом.
- Чудо чудное! Глаз не оторвать! Да это конунг всех мечей, виденных мной когда-либо! - не уставал восклицать Хардвин Умелый, восхищённо любуясь результатом их совместного труда. - Ты - чародей стали, мастер Уле! Я ковал мечи ранее, но никогда не думал, что рука смертного может породить что-то подобное. Клинок твой достоин светлых богов, Одина и Тора.
- Да нет в нём ничего колдовского или тайного. Сделан он нашими руками, хотя и под руководством Асов. Но вот что чувствую я, касаясь его и работая с ним, - он живой, он наливается силой и способен пролить реки крови, обороняя своего хозяина и расправляясь с его врагами... - отвечал Уле на речи мастера Хардвина. Отвечал вслух, но чувствовал, что только он сам может постичь всю суть содеянного - ведь он один из всех, окружающих его мастеров, знал о пророчестве и будущей судьбе своего творения.
А дальше они закатили пирушку в честь окончания трудов своих, одобренную Берти Златовлаской, которая не преминула снабдить уставших мастеров едой и хмельным. Утомлённые за эти дни мужчины, наконец, дали волю эмоциям. Они говорили без остановки и задорно смеялись, пили пиво, заедая его пирогами с зайчатиной, лакомились копчённой утятиной, вяленой рыбой и варёной репой. Внутреннее напряжение, два дня томившее сердца тружеников, теперь покинуло их. Им стало легко и привольно.
На пороге кузни недавним утром встретились четыре разных человека. Но теперь они были едины - каждый чувствовал родство с другим, готов был отдать за него свою жизнь, они стали братьями по мастерству, самыми близкими людьми когда-либо объединёнными ремеслом.