Стая Белого Волка. Часть 4. Горные волки.
Для тех, кто уже прочитал предыдущую трилогию.
Мне очень хотелось закончить историю «Happy end». Мои герои этого заслуживали. Но если следовать логике характеров и состоянию современного мира, то такой финал оказался бы не логичным, читатели в него бы не поверили. Я – не поверила, поэтому продолжила историю.
Глава 1. Надлом
Глава 2. Новое поколение.
Глава 3. Новый виток судьбы.
Глава 4. Игры со смертью.
Глава 5. Дар Мудрой Птицы.
Глава 6. Генрих-младший.
Глава 7. Наследник злого гения.
Глава 8. Вслед за солнцем.
Глава 1. Надлом.
Удивительно красив рассвет в горах. Сначала солнечный свет падает на самую высокую, покрытую снегом, вершину, окрашивая ее в нежнейшие оттенки розового и алого цветов, в то время, когда на более низких склонах еще лежат сумрачно-сизые тени, скрадывая их очертания. И чем выше поднимается солнце, тем дальше катятся волны света, прогоняя тени, делая всё вокруг более резким и ярким, окрашенным в розовые цвета надежды.
А на закате всё наоборот. Солнце уходит вниз к далекому горизонту, забирая с собой все яркие краски. Тени же начинают расти и удлиняться, протягивая свои призрачные щупальца всё выше и дальше по ущелью, между горными склонами. Вытянувшийся по его дну городок словно тонет в сизых волнах теней. Сначала уходят в пучину сумрака невысокие домики простых горожан, затем – более высокие здания на центральной площади. Последним, под напором мрака, сдается высокий шпиль церкви, блеснув, напоследок, яркой вспышкой золотого креста. Одержав очередную победу в долине, тени начинают штурмовать горные склоны и, словно полчища врагов, широким охватом наступают на стены монастыря, прилепившегося на нешироком выступе скалы, на противоположном склоне ущелья. Через некоторое время сдается и он, погрузившись в серую мглу сумерек.
Печальный перезвон колоколов лишь усиливает безотчетную грусть, которая всегда охватывает меня на закате. Стоя у окна, я судорожно пытаюсь зацепиться взглядом за последние отблески света на снежном пике, и представить себе, что с другой стороны горной гряды, куда уходит узкая, проложенная еще древними инками, дорога, всё еще светло и радостно. Это точно так же, как в разгар дождливой осени думать, что где-то на другой стороне Земли – весна. Обычно, мне это помогало. Но не сегодня. Сегодня я способна думать лишь о том, что именно туда два дня назад ушли те, кто мне по-настоящему дороги. И я не знаю, когда они вернутся назад. А всего лишь несколькими днями раньше, я и подумать не могла, что всё так обернется.
В тот день я уже полчаса кряду вертелась перед зеркалом в своей спальне, пытаясь пристроить в приподнятых вверх волосах гребень и кружевную мантилью, которые должны были, вместе с белым кружевным платьем в воланах, завершить образ «белой сеньоры» на сегодняшнем празднике, посвященном святой Урсуле. Весь этот наряд, на днях, привезли мне из Лимы, куда Барон переслал его, с помощью DHL, из Европы. Вместе с извинениями, из-за того, что самому на празднике присутствовать не получается. Что изрядно подпортило впечатление от подарка. Вообще-то, фламенко мы вместе танцевать собирались. А тут еще Хорек, который метался по комнате, из угла в угол, стеная по поводу, белого же, костюма, который я заставила его надеть.
- Ненавижу эту удавку! - заявил он, наконец, выдергивая из выреза рубашки шейный платок, который я туда совсем недавно пристроила. – И я не понимаю, зачем мы должны так наряжаться, и вообще идти на этот праздник!
Я тяжело вздохнула:
- Уймись ты, Алексей! У местных жителей, и так, не очень много развлечений, и этот праздник для них – главный в году. А мы с тобой – часть этого праздника, как статуя святой Урсулы. Которую, между прочим, сейчас тоже наряжают.
Но Алешка моего шутливого настроения не поддержал:
- А мне плевать, кого они там наряжают! Хоть, новогоднюю елку! И мне надоело, постоянно изображать «благородного сеньора»!
Он, определенно, задался целью испортить мне настроение! Я кое-как воткнула гребень в волосы и, отвернувшись от зеркала, рявкнула в ответ:
- А мне - не надоело! По-твоему, лучше, что ли, немецко-фашистских захватчиков изображать?
Обращение к недавнему прошлому нашего, затерянного в горах, городка произвело эффект совершенно обратный тому, который я ожидала.
- Они, хотя бы, жили, как хотели, и ни под кого не подстраивались! - резко ответил он.
Вот, тут уж, я совсем разозлилась:
- На тебя не угодишь! То тебя не устраивает, что я постоянно подвергаю опасности свою жизнь и жизнь наших детей, ведя активный образ жизни в стае, то ты восстаешь против мирной жизни обычных горожан! Определись уже, пожалуйста!
Хорек стойко встретил мой разгневанный взгляд:
- Ты и представить себе не можешь, как мне здесь всё опостылело! И эта, однообразная, повседневная жизнь, и эти убогие праздники! Особенно, эти мракобесы с их религиозными обрядами! Ведь, ты меня еще и в церковь потащишь!
В целом, я его понимала, мне, и самой, стоило немалого труда перестроиться на мирный лад, вести размеренный образ жизни. Но интересы маленьких детей – превыше всего. Поэтому, я решила несколько смягчить позицию:
- В церковь можешь не ходить, уж, если так не хочешь! Хотя, тебя там молиться-то никто и не заставляет. Сидишь себе, вроде свадебного генерала. А урсулинкам, ты сам знаешь, мы многим обязаны!
Мне не было нужды повторять, что именно благодаря монахиням, и созданной ими в этой горной глуши больнице, и появились на свет, пять лет назад, наши дочери-двойняшки. Младшую из которых, я и назвала Урсулой. А старшей девочке, родившейся часом раньше, мы дали имя Елизаветы. Еще одно напоминание о прошлом.
- А я считаю, что за эти пять лет мы сделали достаточно много, чтобы расплатиться с долгами! - продолжал кипятиться Хорек.
- Любая человеческая жизнь – бесценна! А жизни наших детей – в особенности! Но, если тебе тут так надоело, то ты в праве уйти! - отрезала я, теряя терпение.
Дальнейшие пререкания прервало появление наших детей одетых к празднику и в сопровождении их нянь, фрау Марты и Хуаниты.
Две пары двойняшек – это очень приятно, но и очень хлопотно. Я постоянно благодарила судьбу за то, что она так прихотливо распорядилась моим потомством, создав прочные, кровные, связи внутри стаи. Но и непримиримые противоречия, заодно. Сыновья, один из которых звался Германом и родился черненьким, потому как отцом его был Че, а второй – светло-русым с голубыми глазами, весь в отца, которым, согласно генетическому анализу, был Алексей, и звался он Юрием, или как было записано в свидетельстве о рождении – Георгом.
Отцом их, по закону, считался Че, с которым я зарегистрировала брак, для упрощения выезда из России. А затем, при отъезде из Германии, опекунство над мальчишками оформили на профессора Клауса и фрау Марту. Из дочерей, родившихся меньше чем через год после своих братьев одна оказалась блондинкой с голубыми глазами, обрамленными черными ресницами и бровями, и обещала вырасти точной копией своего отца – Вольфа. Другая же, из пары, радовала всех своими ярко-зелеными глазами и рыжими кудряшками, что очень подходило к рыжим усам ее отца – Хорька. Официально же отцом их, обеих, был записан Барон.
Единственной возможностью, как-то узаконить появление на свет моих дочерей, оказалось провести обряд крещения в местной церкви, а священник уговорил еще и обряд венчания между родителями провести, чтобы соблюсти приличия, и вопросов наследования не возникало. Другого церковного брака у меня в наличии не имелось, так что я даже и закон не нарушила. Хотя, документы у меня теперь были на другое имя, как и у остальных из нашей команды. Вольф, через старого барона, снова организовал генетическую экспертизу, которая подтвердила, что отцов опять два - Вольф и Алексей. На что я, вновь, заявила, что каждая дочь будет звать папой своего биологического отца, а других перестановок не ожидается. Хорьку бы радоваться, но он, несмотря на мои заверения, что оба брака – пустая формальность, в душе, всё же, комплексовал. А вся стая, просто, души не чаяла в двойняшках, считая их своими талисманами удачи.
Они, и в самом деле, оказались, каким-то странным образом, связанными с поворотными моментами в судьбе стаи. А я, до недавнего времени, считала, что мне удалось создать, довольно удачную, модель семьи. Каждый из малышей знал своего отца, а ко всем остальным членам стаи обращались, просто, по имени, признавая право старшинства. А мама у всех была одна.
Барон, потешаясь, постоянно поминал мне Киплинга. А профессор Клаус считал это типичной моделью эпохи матриархата. Ну, что ж, история древних обществ – его стихия. Они с фрау Мартой были очень счастливы, находясь в непосредственной близости от предметов своего обожания. Марта – кучи мелких детишек, а Клаус – того, что осталось от цивилизации инков. По этой причине, их устраивала жизнь в нашем маленьком городке, куда они, вместе с моими сыновьями, перебрались сразу после того, как мы сумели построить более-менее пригодное, по современным меркам, жилье. И им даже нравились местные обычаи и праздники. Они считали, что нашли здесь свою тихую гавань.
И, поначалу, вся стая была примерно того же мнения. Всем, нам нужен был отдых, после двух, совершенно сумасшедших, лет, в течение которых мы вырвались из России и выполнили совершенно безумное задание старого барона – отыскали его заклятого врага. А заодно и освободили от нацистов этот маленький городок. Одновременно с этим, некоторые члены стаи нашли здесь свои половинки.
Ну, кто бы мог подумать, что вечный непоседа, байкер и певец, Дин покорит сердце здешнего ангела милосердия – Леонсии. И что она, ради него, забудет о своих обязательствах перед монастырем. А наш непримиримый материалист Давид, даже пойдет на венчание в церкви, чтобы окончательно завоевать любимую. И у них родится очаровательная малышка, которую, при крещении, мать назовет Марией, а вся стая будет звать Машкой.
А хитрый рыжий Лис станет преданным мужем Паулы и заботливым отцом для двоих девчонок, старшую из которых он назовет Лаской, а вторую - Ренатой. Сейчас они с женой ждали третьего ребенка, и я была уверена, что если родится мальчик, то назовут они его Ханом.
Но спокойная, мирная жизнь оказалась более сложным испытанием для стаи, чем война. За пару лет ребята отдохнули, а затем вспомнили о той миссии, которая привела их на этот далекий континент. Дин и Че засобирались в столицу, где деньги и связи Вольфа, а также сведения старого барона открыли им двери в большую политику. Дина еще манила возможность реализовать свои музыкальные таланты. Музыканту нужны слушатели. Они часто выступали вместе с Пакитой, которую Че увез, вместе с собой, из городка, подальше от грустных воспоминаний.
Педро-Пуля, конечно, с ними подался, хотя, и у него отбоя не было среди местных девчонок, но он еще не определился. Или в революцию не наигрался. Кот получил место военного инструктора в центре подготовки горных частей, базировавшихся не очень далеко от нашей долины, ниже по склону горы, ведущему в сторону моря. Тренировал местных коммандос и устанавливал связи в перуанских военных кругах. Вольф метался между двумя континентами, ухитряясь не только поддерживать на плаву свою семейную корпорацию, но и расширять ее присутствие на американском континенте. И финансировать наши проекты по благоустройству жизни в этой, затерянной в горах, долине.
Мне тоже скучать не пришлось. Я решила сделать, несколько более цивилизованной жизнь местного населения, особенно же, хотелось помочь тем мальчишкам и девчонкам, которые так много сделали для меня пять лет назад. Поэтому-то и появилась здесь библиотека, где можно было взять не только книги, но и кассеты с фильмами и музыкой, которые можно было посмотреть здесь же, или взять домой. Аппаратуру для этого мы привозили в эту, оторванную от цивилизации, долину и реализовывали в рассрочку. В самой библиотеке я и мои друзья частенько проводили тематические вечера и лекции, на самые различные темы. Молодежь валом валила.
Не всем это сразу понравилось, но я, с помощью Вольфа, организовала в городке, альтернативный монастырскому, медпункт, куда пригласила молодую шведскую докторшу из организации «Врачи без границ» и наладила бесперебойную поставку лекарств и новейших технических средств. Хельга потихоньку продвигала местным женщинам идею планирования семьи и делала бесплатные прививки малышам. Волонтеры из «Института Гете», которых приглашал сюда Клаус, заманивая горной экзотикой, помогли наладить европейскую языковую подготовку и принесли современные тенденции в образовательный процесс.
Окончательно же, на мою сторону, женщин перетянуло открытие парикмахерской. Для меня это тоже было актуально. Мое здешнее прозвище «белая сеньора» возникло не на пустом месте. И не только из-за цвета кожи, который был гораздо светлее, чем у местных женщин. В городе я появилась с более чем странным цветом волос. Еще в Германии я превратилась в коротко стриженную платиновую блондинку. Но за время многомесячного путешествия по горам волосы мои отросли, а возможности подкрасить их не оказалось. Вот, и были они снизу – белыми, а сверху – темно-русыми, с изрядной долей седины. Я уже подумывала отстричь нижнюю часть, когда еще немного отрастут. Но произошедшие в городке события, связанные с окопавшимися неподалеку нацистами, добавили мне такое количество седых волос, что я решила идти по прежнему пути и опять покрасилась в блондинку. Моя светлая кожа, которая никак не хотела принимать загар, и светло-русые волосы разительно отличали меня от местных темнокожих брюнеток. Постоянная самостоятельная возня с окраской изрядно надоедала, и я попросила Барона купить парикмахерское оборудование и завербовать какого-нибудь мастера в столице страны. Парикмахерша в нашей глуши надолго не задержалась, но успела подготовить себе смену, из местных.
И теперь парикмахерская стала чем-то вроде городского женского клуба. В ожидании своей очереди горожанки сплетничали и листали журналы, которые мы с Леонсией и доктором Хельгой, тщательно подбирали. Я тоже бывала там, среди завсегдатаев, принимая участие в беседах и отвечая на многочисленные вопросы. Так и прививались, постепенно, прогрессивные идеи. То, что не заставишь делать с наскоку, может завоевать людей исподволь. А чего хочет женщина – того хочет бог.
Мужчинам сопротивляться было сложно. И не только из-за внутрисемейного давления, но и потому, что наиболее высокооплачиваемые рабочие места в долине создавались именно нашей командой. Несколько местных ребят постарше нам даже удалось отправить учиться в столицу, на педагогов, и следующей осенью они должны были открыть в городе вторую школу, с программой, несколько отличной от той, что преподавали урсулинки. В общем, забот у меня было по горло.
А Хорек в этой череде мелких дел, конечно, заскучал. Хотя, первый год совместной жизни именно он мечтал о покое и семейном уюте. И когда мы обосновались в этом городке, я, изо всех сил, старалась стать заботливой матерью и примерной хозяйкой. Но за прошедшие пять лет, это, видимо, приелось. Какое-то разнообразие в наш размеренный быт вносили горные восхождения, а также попытки освоить новомодный спорт – горные лыжи, оборудование для которого нам привез из Европы Вольф, а первые уроки давал Педро-Пуля. Правда, таскать, по примеру Хемингуэя, лыжи на спине, вверх по заснеженному склону, оказалось довольно напряжно. Ну, и обслуживание нашего немногочисленного автопарка лежало на Алексее. И недолгие возвращения друзей, такие, как, например, сегодня, когда к нам одновременно выбрались на побывку Пуля и Кот, вносили свою долю разнообразия. И беспокойства.
А история с беженцами из-за хребта, которая приключилась три дня назад, и вовсе, вывела его из равновесия. И кто бы мог подумать, что две семьи, которые на своих двоих, обремененные детьми и ранеными, перебрались через перевал, сумеют так всколыхнуть жизнь городка. Первыми их заметили мальчишки, пасущие высоко в горах стада альпаки. Появление ранним утром, на старой дороге инков, группы людей, едва бредущих с противоположной стороны горного хребта, не могло не привлечь их внимания.
Наш город является самым высокогорным населенным пунктом, расположенным на том склоне Анд, что обращен в сторону Тихого океана. И он слишком маленький, чтобы вести к нему современную дорогу даже со стороны побережья, не говоря уж о той стороне гор, которая обращена к амазонской сельве. Лишь инки, во времена расцвета своей империи, прорубили вдоль скального склона узкую дорогу, на которой с трудом могла разминуться пара лам, груженных тюками шерсти альпаки, которая высоко ценилась имперской знатью. Современные автомобили могли разойтись только на специальных расширениях дороги, возле древних складских помещений. Дорога, широкими петлями, поднималась от подножия гор, выходила в узкое ущелье, которое пролегало между двумя отвесными грядами, и переваливала на другую сторону горного хребта. В наш век развитой авиации гораздо проще было перебраться на ту сторону с помощью небольшого самолета или вертолета.
Древней дорогой пользовались лишь те, кто решил посетить, именно нашу высокогорную долину, да, и то, предварительно уведомив о своем прибытии. Лавины и сели в наших местах не редкость. Да еще, и многолетнее присутствие в долине нацистов создало ей дурную славу, жители близлежащих поселений не очень-то стремились посещать наш городок. Меня такая уединенность вполне устраивала. Мы, конечно, довольно много сделали, чтобы разорвать все связи со своей родной страной и замести следы, по которым за нами, опять, могли прийти люди из соответствующих спецслужб, но береженого – бог бережет. А в нашей маленькой долине каждый новый человек был на виду.
В тот день гостей никто не ждал, а к незнакомцам у нас относятся настороженно. Вот, мальчишки и прихватили с собой карабин, когда знакомиться пошли. Пришельцы же, увидев вооруженных всадников, едва в пропасть не попрыгали. Пастушки наши, разглядев среди гостей всего пару мужчин, да, и то, раненных, поспешили их успокоить и связались со мной по рации. Когда людям помогли добраться до города, то оказалось, что большую часть из них придется поместить в больницу. У мужчин были, явно, огнестрельные ранения, женщины - сильно избиты, а многие из детей – больны. Говорили они на неизвестном в городе диалекте, но используя смесь испанского, португальского, кечуа и языка своего родного племени, Леонсии удалось понять, что эти люди сбежали из своей деревни, расположенной по другую сторону гор.
С насиженных мест их прогнало то, что на их исконных землях, пару лет назад, появились вооруженные незнакомцы, которые сначала за бесценок, скупили у местной верхушки сельскохозяйственные земли, где потом заставили местных крестьян выращивать на них исключительно коку. В деревне стало практически нечего есть. Люди пытались жаловаться работодателям, но те, со смехом, предлагали пожевать листья коки, те, мол, все проблемы решают. Такой старинной традиции придерживаются многие племена в тех местах, но необходимость еды это не отменяет, а ее же кто-то еще и выращивать должен.
Некоторые крестьяне попытались уйти в город, расположенный ниже по склону, но беглецов настигли и вернули в деревню. Мужчин расстреляли на площади, а остальных снова погнали на плантации. А совсем недавно по домам опять начали ходить вооруженные захватчики и забирать маленьких, двух - трехлетних, детей. Их куда-то увозили, и ни один из них не вернулся обратно. После безуспешной попытки мужчин, защитить своих детей, две семьи ночью снялись с насиженного места и бежали вверх по старой дороге, решив, что выбрав такой трудный путь, они собьют с толку преследователей. Днем беглецы прятались в скалах, а по ночам, на ощупь, пробирались вперед. В живых они остались каким-то чудом, женщина и двое детей, все же, сорвались с обрыва, их тела, по-видимому, навели на ложный след преследователей. Беглецы, сначала, всё порывались идти дальше, чтобы уйти от возможного преследования, но осознав, что наша община не только хорошо вооружена, но и уже давала отпор в похожей ситуации, попросили у нас возможности остаться в долине.
Я предложила им поселиться в подсобных помещениях гасиенды, в обмен на помощь по хозяйству. Но по городку поползли слухи, о возможной угрозе из-за перевала. Я посчитала, что опасения не беспочвенны, и попросила Хорька, потихоньку, расспросить беженцев поподробнее. Мне было известно, что во времена, когда в долине хозяйничали нацисты, гости из-за перевала были здесь довольно частым явлением. Правда, в результате широкомасштабной операции против неонацистов, которую по инициативе барона Генриха, провели натовские спецслужбы, большую часть этой сети удалось выловить. Однако, я полагала, что далеко не всю. А еще и незаконное выращивание коки, на этом континенте, приобретало всё более крупные масштабы. Раньше этот промысел процветал, в основном, во влажных и теплых долинах Сельвы, но теперь, видно, всё выше в горы забирается.
Хотя, как показало будущее, лучше бы я не ворошила прошлое. Алексей подошел к делу добросовестно, но чем больше он узнавал, что там, на самом деле, творилось, тем сильнее у него становилось желание добраться туда и наказать захватчиков. И мои доводы о том, что нас сейчас тут слишком мало, чтобы бороться с окопавшимися за перевалом наркобаронами, на него почти не действовали. А я-то прекрасно помнила рассказы Вольфа, который уже вдоволь поколесил по южному континенту, посетив с предложениями о взаимовыгодной торговле не только Аргентину, но и Бразилию, и Колумбию. И считала, что такого рода операции под силу многочисленным и хорошо подготовленным подразделениям. Регулярной армии, например. Если всё, это, в ее интересах.
А тут еще друзья приехали. И Педро-Пуля, конечно, встал на сторону Хорька. У него-то на памяти была, всего лишь, одна, последняя, реальная боевая операция в нашей долине. А того, сколько времени, денег и связей ушло на ее подготовку, он и не предполагал. И опыта серьезных неудач у него не было. Кот был более осторожен, но он тоже посчитал необходимым, произвести, хотя бы, разведку. Лис был примерно того же мнения. А я считала, что необходимо сначала серьезно посоветоваться с Дином и Че. И с Вольфом.
А вот, последнее я зря предложила. Хорек словно удила закусил, не мог он переварить, что у Барона опыта в таких делах больше. И мои рассуждения на счет того, что наркоторговля в современном мире уже не только денег касается, но и политики, и неизвестно, каким боком вылезет нам неподготовленное вмешательство, он всерьез не принял, хотя, я весь предыдущий вечер потратила, чтобы убедить его и остальных своих друзей. Каждый из нас остался при своем мнении. А сегодня он срывал на мне свое дурное настроение.
- Ты мне, специально, решил публичный скандал устроить? - прошипела я Алексею по-русски, после того, как поздоровалась с нянями и поцеловала детей. – Не порть, хотя бы, детям праздник! А потом катись, куда твоя душа пожелает!
Лицо Хорька передернула гримаса, похожая на судорогу, но вслух он ничего не сказал. А тут и няня Хуанита, у которой были старые испанские корни, кинулась поправлять мою прическу. Под ее ловкими руками гребень и кружевная накидка быстро обрели свое законное место.
- Вам бы еще в волосы красный цветок прикрепить и совсем, как Кармен из оперы получится! - заметила Хуанита, беря с каминной полки красный матерчатый цветок, который лежал там рядом со шляпной булавкой.
Ее коллега и подруга, фрау Марта, оказалась большой поклонницей оперного искусства и привезла с собой записи всех, наиболее известных, произведений. Эти почтенные дамы коротали свободное время за чаепитием, сопровождая его классической музыкой. Отсюда и увлечение этим известным сюжетом. Я же, памятуя несчастливый конец оперы и свой давний негативный опыт, попыталась отказаться, но Марта с Хуанитой настояли.
Мои дочери запрыгали вокруг, называя меня: то принцессой, то королевой. Я взяла их за руки и пошла к парадному выходу из дома. Восстанавливая это старинное испанское имение, мы постарались сохранить изначальную планировку всей усадьбы, используя полуразвалившиеся фундаменты и стены, а также старые рисунки, сохранившиеся в монастыре, поэтому сейчас мы спускались по широкой лестнице, ведущей в просторный двор, обнесенный каменной стеной и украшенный навесами и портиками. Там уже собрались все, кто жил или работал в усадьбе, разодетые в свои лучшие наряды. Мы с девочками остановились на верхней ступеньке крыльца и подождали, пока к нам присоединятся Алексей с сыновьями.
Двор, буквально, взорвался приветственными криками и аплодисментами. В другой раз эта буря эмоций принесла бы мне искреннее удовлетворение, но сегодня я, с трудом, удерживала на лице радушную улыбку. Нельзя же, портить всем праздник из-за семейных склок. Положение обязывает. Я коротко поздравила всех с началом праздника и пошла к воротам, чтобы возглавить процессию. Хорек нехотя потащился следом, а за ним и няни с детьми.
Ворота нашей гасиенды выходили на самый дальний конец главной улицы нашего города, на другом конце которой, чуть ниже по склону, располагались собор и рыночная площадь, на которую мы, все, и направлялись. А с противоположной стороны ущелья, от монастыря к площади двигалась другая процессия. Там шли монахини-урсулинки, которые сопровождали носилки с деревянной статуей святой Урсулы, разодетой, по случаю праздника, в нарядные, расшитые золотой нитью, одежды. Носилки несли четверо крепких и очень уважаемых горожан. По пути на площадь, к нашей процессии постепенно присоединялись жители близлежащих домов, в то время, как наиболее набожные, шли со стороны монастыря, громко распевая молитвы.
Всё, это отражало истинное положение дел в нашем городке, где половина жителей, с незапамятных времен, в этот день отмечала праздник середины лета, а католическая паства – праздник святой Урсулы, давным-давно приуроченный к этой же дате хитрыми испанцами. Непримиримых противоречий, однако, не возникало. Сначала все, вместе, шли на торжественную мессу, а потом танцевали вокруг костров. Этот праздник в долине был гораздо более шумным и ярким, чем приближающееся Рождество.
А для меня, до сих пор, было странно праздновать Рождество и Новый Год в разгар здешнего лета. 21 декабря в этой части земного шара было днем летнего солнцестояния и, в отличие от моих родных мест, не самым коротким, а самым длинным днем в году. И елки здесь не росли.
Подходя к просторному современному дому, который, пять лет назад, наша команда построила на окраине города для совместного проживания, а теперь был местом обитания Лиса и его семейства, я увидела не только Педро и Кота, которые ночевали в доме старого друга, но и брата Паулы – Пабло. Он стоял рядом с сестрой, придерживая за руку одну из племянниц, судя по прямым, блестящим, черным волосам – Рэт. Его старшая дочь, Ласка, выделялась среди детей долины своими темно-каштановыми локонами, а золотисто-медовыми глазами удалась в свою мать, Паулу.
По случаю праздника, парнишка был одет в традиционную рубаху, сшитую из прямоугольного куска ткани, которую местные жители делают из шерсти альпаки и украшают замысловатыми узорами, состоящими из стилизованных фигурок людей и животных, перемежающихся геометрическими фигурами, окрашенными в различные цвета. Таким же образом была украшена накидка, которую он перекинул через плечо. А также юбка и накидка его сестры. Узоры, у каждой семьи в долине, были совершенно индивидуальны. Клаус считал, что это - остатки пиктографического письма инков, и что узоры на одежде отображают социальный статус человека.
Мне всегда казалось, что узоры на одежде Пабло и Паулы были наиболее замысловатыми из всех, что я видела в этой долине. А одежду им мастерила, конечно же, их бабушка. Мудрая Птица, как в переводе на испанский язык, звучало ее слабопроизносимое настоящее имя, состригала шерсть со своего стада альпак, затем сама ткала из него узорчатое полотно и шила одежду.
Да, и внешностью всё их семейство сильно отличалось от остальных жителей городка. Их тонкие вытянутые лица чем-то напоминали фрески, которые сохранились в лабиринте инков, длинные черные волосы лежали мягкой волной. И своими высокими стройными фигурами они мало походили на большинство, довольно коренастых, местных жителей. И при этом, их бабушка клялась, что в их семье не было ни капли «поганой испанской крови». Испанские имена своих внуков она объясняла прихотью их матери-католички, которую ее сын привел из какого-то далекого поселения, расположенного на этой стороне Анд.
Я с улыбкой поприветствовала своих друзей и помахала им рукой, приглашая присоединяться. Хорек немедленно переместился поближе к друзьям, которые опять принялись за вчерашнее обсуждение, а мне пришлось идти вместе с Пабло и поддерживать изрядно покруглевшую Паулу. Няни, с трудом, удерживали развеселившихся двойняшек и дочерей Лиса в рамках приличия.
Когда обе части процессии встретились на площади, наступила кульминация религиозной части праздника – торжественный молебен. Я эту часть считала скучной, но мирилась с ней, как с неизбежным злом. Я не понимала ни слова из того, что тут пелось и говорилось, как, впрочем, и большинство из местных жителей, но музыка и пение звучали очень красиво.
Самое интересное начиналось после того, как разряженную статую святой оставляли в соборе, а урсулинки удалялись к себе в монастырь. На площади начинали разжигать костры и устанавливать столы, на которых затем появлялось угощение. Каждая семья вкладывалась, чем могла. Большая часть провианта поступала из гасиенды, где предыдущие два дня постоянно что-то пеклось и варилось. А после застолья начинались танцы, которые продолжались от заката до восхода солнца. Так местные жители отмечали поворот времени года в сторону зимы и сокращение продолжительности солнечного дня. «Все должны досыта натанцеваться и порадоваться, пока солнце не начало стареть!» - говорили они.
Обычно, эта часть праздника мне нравилась больше всего. Местные жители танцевать любили, они от всей души отплясывали что-то под звон гитар и перестук барабанов. И сложно было разделить, где кончается испанское фламенко, а где начинаются пляски местных шаманов. Танцы перемешались между собой так же, как и потомки индейцев с испанскими пришельцами. Выброс положительной энергии был больше, чем в советское время на первомайской демонстрации.
Педро- Пуля пользовался бешеной популярностью в городе с первого же праздника, где он исполнил на гитаре свою первую самбу. А мы с Бароном показали, как ее нужно танцевать. С тех пор у нас отбоя не было от учеников. Хорек с Лисом тоже старались, как можно лучше, овладеть этим искусством. И через год вся площадь танцевала самбу. Но на этом празднике всё было не так. Вольф не сумел вырваться из Европы. Лис постоянно крутился возле беременной жены. А Хорек, просто, не хотел со мной общаться. И уйти-то я с праздника не могла, так как дети были откровенно в восторге от этого шумного действа, а няни, сразу же, потащили бы их домой, уйди я с площади. Вот, и приходилось степенно гулять по площади, поддерживая светскую беседу с многочисленными знакомыми, ощущая диссонанс своего настроения и бурлящей энергии толпы. А ведь, платье я специально к празднику заказывала, чтобы всласть потанцевать. Но, видно, не судьба.
Я уже посчитала было праздник безнадежно испорченным, когда увидела, что ко мне, сквозь толпу, пробирается Пабло.
- Белая сеньора оставит горожан без любимого зрелища? - произнес он, иронично улыбаясь.
- О чем ты? - рассеянно спросила я, наблюдая, как двойняшки, в толпе друзей, с визгом катаются со сборной пластиковой горки, привезенной вертолетом из столицы специально к празднику.
- Вся мужская половина города ждет, когда твои юбки закружатся в вихре огненной самбы! - с шутливым пафосом ответил Пабло.
Я устало посмотрела на него:
- Для настоящей самбы нужна не только юбка и музыка, но еще и достойный партнер и подходящее настроение.
- А вот это, мы попробуем сейчас обеспечить! - услышала я из-за спины веселый голос Педро-Пули. – Достойный партнер – прямо перед тобой, не зря же, я его столько времени обучал. А настроение, во время танца, само придет, ты только начни!
Я недоуменно переводила взгляд с Педро на Пабло. С этим мальчишкой я каждый праздник обязательно танцевала один танец, в честь его былых боевых заслуг и верности нашей дружбе, но, как серьезного партнера, его не воспринимала. Да, и ростом он был маловат. А сейчас поняла, что за прошедший год парнишка сильно вытянулся и раздался в плечах. И он уже скинул свою накидку на руки подошедшему Лису и протягивал ко мне руку. А люди вокруг нас расступались, образуя пространство для танца. И гитара Педро уже выдавала первые такты зажигательной мелодии. Отступать некуда.
Я положила свою ладонь поверх протянутой мне руки Пабло. И в самом деле, что нужно для танца? Слышать, куда ведет тебя музыка. Смотреть в глаза своему партнеру, предугадывая его следующее движение. И чувствовать его твердую руку. Я улыбнулась парню и вышла в круг. И родился танец. Педро был прав, начиная танцевать, я отдавалась этому действу целиком и полностью. Потому, что по- другому не умею. И уже через минуту, рев толпы почти перекрывал музыку, подхлестывая чувства, придавая новые силы. А Пабло оказался неожиданно удачным партнером, он не только хорошо знал основные движения, но и полностью предугадывал мои, и, следуя мелодии, импровизировал сам. Совсем скоро, я уже улыбалась совершенно искренне. Настроение пришло.
Когда закончился этот танец, я не успела ничего сказать своему партнеру, лишь благодарно сжала его руку, как меня подхватил Лис, не выдержавший напора музыки. А затем – Педро, передавший гитару, на время, кому-то из местных парней. И снова, Пабло кружил меня, глядя на мое лицо горящими темными глазами. И еще много других ребят, которых обучали мы с Вольфом и Педро. Но в какой-то момент я поймала обиженный взгляд Алешки, стоявшего поодаль в толпе. И настроение вновь испортилось. Сам, он ко мне не подошел, а я сдаваться не собиралась потому, что считала себя абсолютно правой. Но танцевать расхотелось, и я позвала нянь, чтобы отвести детишек домой. Хорек же остался с Лисом и остальными. И ночью он предпочел отдельную спальню. Ну, и пусть! Ему же хуже.
А на следующее утро члены стаи снова собрались у меня. Они были уверены, что путешествие на ту сторону хребта, с целью разведки, абсолютно необходимо. Мое личное мнение не изменилось, но я устала сопротивляться. Поэтому постаралась, как можно подробнее, обсудить детали и согласовать совместные действия. Решили, что едут Хорек, Педро-Пуля и Кот. Мне ужасно не хотелось отпускать их одних, но оставить детей без обоих родителей, я просто не имела права. А Лис, у которого был наибольший запас здравомыслия из всей их, дружной, компании, тоже не мог оставить без присмотра беременную Паулу и своих малышек.
Парни оседлали своих железных коней и, полные энтузиазма, двинулись через перевал, прихватив спутниковые телефоны и автоматы. У меня же, наоборот, нарастало щемящее чувство, хотелось кричать о неправильности происходящего. Но недавняя ссора, задевшая мое самолюбие, не давала возможности, чисто по-женски, попросить Алексея не оставлять меня одну. А может быть, я чувствовала, что удержав его сейчас, я совсем сломаю его. Или наши взаимоотношения.
Даже сейчас, воспоминания вызывают почти физическую боль. И снова начинают грызть сомнения, в правильности принятого решения, несмотря на всю их бесплодность. Дневная суета приносит временное облегчение, отодвигает их в дальний уголок мозга, но в предзакатном одиночестве груз их - просто невыносим. Днем я должна выглядеть перед всеми спокойной и уверенной, и это помогает держать себя в руках. Никто не должен видеть «белую сеньору», неофициальную главу нашей маленькой горной общины, в растрепанных чувствах. Но это, всё - игра для посторонних. В своей семье – сложнее. От близких людей гораздо труднее скрыть переживания, особенно, если не хочешь нарываться на сочувствие. А от него только больнее.
Я и так уже попыталась, насколько это возможно, растянуть рассказывание детям вечерней сказки. Эту традицию, которая вела в мое раннее детство, я свято соблюдала. Когда я была маленькая, мои дед или прабабка каждый вечер, перед сном, рассказывали мне сказки. Те самые, что зародились в глубинах наших деревень и сел, в которых отражена была вся мудрость народа. И хитрость, потому как твоя сказка – ты ей и хозяин. И конец у нее сегодня тот, который в настоящий момент тебе больше по душе. Взять, хоть, сказку о медведе на липовой ноге.
А потом, лично, проверила, как дела в конюшне и у собак. Лошадьми, конечно, конюхи занимаются, но и хозяйский глаз не помешает.
А собаки – это совсем моя стихия. Я выкупала тех несчастных, которым сильно не повезло на собачьих боях не только в нашем городке, но и на всех окрестных ярмарках, зашивала их раны и ставила на ноги. А через некоторое время, получала самых преданных друзей на свете. Выглядели они совсем не так, как когда-то мой старый черный пес, но дружить и защищать умели не хуже.
Потом можно было остаться пить чай в компании с фрау Мартой и няней Хуанитой, но я не хотела отвечать на очередные расспросы.
Приходиться коротать предзакатные часы в одиночестве, а я даже все текущие счета перепроверила за прошедшие два дня. Короткий телефонный разговор с Пулей, в котором он сообщил, что они благополучно миновали перевал и вышли, в прямой видимости от плантаций коки, лежащих ниже по склону, особого успокоения не принес. В следующий раз они обещали позвонить, когда узнают что-нибудь конкретное. Оставалось только попытаться заставить себя уснуть и скоротать, таким образом, время до следующего дня, который можно попытаться заполнить мелкими делами, утопить беспокойство в мелочах. А это не так просто, когда голова гудит от беспокойных мыслей.
Остается один выход – отнять у своих мозгов способность думать, то есть, выпить достаточно много, чтобы просто отключиться. Я окинула взглядом шеренгу бутылок заполненных коллекционными французскими коньяками, которые Барон привозил из всех своих заграничных поездок, и решила, что сегодня не тот день. Настроение совсем не для того, чтобы наслаждаться букетом запахов и вкусов. А еще, это - дополнительное напоминание о том, что Вольф тоже далеко отсюда – в Германии.
Однажды я пообещала его деду, что Вольф вернется к семье и сыну, если в том возникнет большая нужда. Накаркала. Правда, случай, и в самом деле, серьезный. Грету надолго поместили в закрытую лечебницу, а опекунство над Генрихом – младшим оспаривают его прадед, старый барон и дядя Греты, сводный брат ее отца. И, учитывая возраст старого барона, шансов у него немного. Да, и Вольфу придется попотеть, ведь, за всем этим деньги стоят немалые. Он, даже приблизительно, затруднился назвать срок своего возвращения, когда звонил мне в последний раз.
И как же неладно всё получилось! Ведь, именно в это время в Лиме проходит предвыборная кампания, в которой Дин и Че принимают самое активное участие. Из старой гвардии в нашем городке остался только Лис, у которого жена, Паула, на днях, ждет появления третьего ребенка. Ну, хотят они мальчика, что тут поделаешь!
Озноб нехорошего предчувствия, в очередной раз, пробежал по спине. Нехорошо, когда стая, вся, разбегается. Я потрясла головой и, отвернувшись от окна, побрела к бару-холодильнику, где держала бутыль местной, кактусовой, самогонки двойной очистки, которую приобрела на недавней ярмарке. Мерзкое пойло, но крепкое. Для моих целей, как раз, подойдет. Я уже успела налить себе полный стакан и даже отпить, в один глоток половину, с ненавистью глядя на красный матерчатый цветок, лежавший на каминной полке. Ну, надо было к своим ощущениям прислушаться, раз уж, однажды послужил он нехорошим предзнаменованием!
И вдруг услышала странный звук со стороны окна. Нервы у меня были напряжены до предела, мысли мои тоже бродили в далеком прошлом, видимо, именно поэтому, я схватила с каминной полки трехгранную, шляпную, булавку и кинула ее на звук раньше, чем обернулась и рассмотрела, что или кто этот звук производит. А это оказался Пабло, который уже спрыгнул с подоконника в комнату и зажимал рукой щеку, а через пальцы у него проступали капельки крови. А в оконной раме дрожала моя булавка. Его она, видно, мимолетом зацепила.
- Что ты тут, черт побери, делаешь! - вне себя от ярости, прошипела я.
Ну, или что-то вроде того. И лишь потом, сообразила, что говорю по-русски, а он недостаточно хорошо знает этот язык, особенно сленг. Подскочив к нему, я повторила свой вопрос на кечуа.
- Мне показалось, что тебе тяжело одной. Но ты, вправе, выбрать себе нового адъютанта, если того требуют обстоятельства. Так Педро-Пуля говорил, - не очень внятно проговорил парнишка, не отнимая ладони от лица.
Про себя я послала, ко всем чертям, и Пулю с его любовью к мифологии стаи, и Лиса, который был ее источником.
- А что, ты, до утра, никак не мог подождать? - язвительно спросила я, приблизительно зная уже, что я услышу в ответ. – Теперь вот, придется тебе, на ночь глядя, идти искать Леонсию, чтобы она тебя заштопала!
Пабло сжал побледневшие губы:
- Я никуда не собираюсь уходить! А заштопать меня ты, и сама, сумеешь, с собаками у тебя это неплохо выходит!
Вот, значит как! А мальчишка, которого я всегда воспринимала, как младшего братишку или старшего сына, уже вырос. И пришел он сюда, не просто так. Пабло, давно уже, был очень близок к моей семье, как и его сестра, Паула, ставшая женой Лиса. Ближе нам был лишь Че, тут уж нас кровные узы связывали. Он, как-никак, не только мой старый друг, но и отец одного из моих сыновей. Да, Дин с его женой Леонсией, ведь, благодаря Леонсии, мои девочки на свет появились. Я и привыкла, особо не скрывать внутренних взаимоотношений и своих настроений в их присутствии. Но Пабло, и сам, видимо, многое подмечал. Особенно, в последнее время.
- А у меня, в планах на вечер, не стояло ни гостей принимать, ни физиономии им штопать! Я собираюсь выпить еще стакан текилы и вырубиться до утра, - ответила я ему довольно грубо. – И назначение адъютанта проводят в присутствии членов стаи, а не в спальне!
И пошла к окну, отметив про себя, что смуглое лицо парнишки становится бледно-серым, а кровь уже стекает по пальцам тонкими струйками. Пожалуй, что вылезти обратно, в окно второго этажа, в таком состоянии он не сможет. А по лестнице с таким лицом он не пойдет.
- Ты вправе убить меня, если я тебя оскорбил! - прошептал Пабло, не оборачиваясь.
- Вправе! - зло выдохнула я, с усилием выдергивая булавку из рамы, уроки Хорька даром не прошли. – Вот только, с сестрой твоей и ее мужем объясняться потом придется, и адъютанта нового сложнее будет подбирать!
- Я, и сам, могу в водопад прыгнуть! - услышала я в ответ. – И это легче, чем сейчас уйти отсюда!
- А, ведь, прыгнет, пожалуй! Если решит, что в данной ситуации он «потеряет лицо», - подумала я, бесшумно подходя к нему со спины.
И не дожидаясь, пока Пабло обернется, нажала на особую точку, у основания шеи. Не стоит поворачиваться к людям спиной, если не уверен в их намерениях. И едва поймала мальчишку, когда он начал падать на светлый ковер из жесткой шерсти взрослой альпаки. Кровью он его, всё равно, запачкал.
В себя Пабло начал приходить тогда, когда я уже накладывала последний стежок ему на щеку.
- Лежи спокойно! Я почти закончила, осталось только нитку отрезать. Хотя, лучше бы ты к Лео или Хельге пошел, у меня ровных швов никогда не получалось, - сказала я надавив коленом ему на плечо. – А теперь я, всё же, собираюсь выпить-таки текилы, и тебе могу налить, в качестве обезболивающего.
Я поднялась и пошла, чтобы подобрать стакан, который так и валялся там, где я его выронила перед броском. Хорошо хоть, на ковер упал, потому и не разбился. Налить себе текилы и залпом выпить ее, заняло у меня столько же времени, сколько у Пабло – подняться на ноги, опираясь на стену и подоконник. Оценив его состояние, я хмыкнула, и, налив почти полный стакан, принесла ему.
- Пей до дна! - приказала я, отметив про себя, что стоит он, опираясь на стену.
Значит, из окна не выпадет. Оставив ему стакан, я пошла к кровати, расстегивая на ходу пуговицы на рубашке, и чувствуя, как горячая волна расходится от желудка по всему телу. Когда она доберется до головы, я упаду и усну. Сзади я услышала два не очень твердых шага, а затем мягкий удар, приземлившегося на ковер, тела. Мальчишка отключился раньше меня. А ковер мы с ним, определенно, испортили. Ну и пусть! Зато дальше у нас - покой и темнота, хотя бы, до утра.