Особых друзей у дедушки Миши не было. Но один друг, всё же был. Звали его Филипычем. Никто не помнил, когда он впервые появился в нашем дворе. Казалось, он жил здесь всегда. Кто не знал Филипыча? Филипыча знали все. Был он очень беден и немощен. Ходил с костылями, потому что с войны он вернулся без ноги. Была ли у него когда-нибудь семья, и сколько ему лет – этого мы не знали. Высокий, седовласый, в застиранном сером армяке и всегда в своей любимой серой кепке, он напоминал мне ветерана первой мировой войны. Таких показывали в старых хрониках кино. Были у Филипыча и военные награды, которые он надевал по праздникам. Когда-то в молодости, вероятно, этот старик был и статным, и красивым.
Однако, не смотря на костыли и неухоженный вид, он ходил всегда с поднятой головой, с чувством собственного достоинства и никогда не жаловался на судьбу. А судьба, похоже, обошлась с ним жестоко. Вспоминаю, что Филипыча звали Михаилом Филипповичем. Мой дедушка Миша был ему товарищем. Какое хорошее, почти забытое слово, товарищ. Так про них и говорили - два Михаила. Но, по имени его никто не звал. О чем два старика говорили, сидя в маленькой каморке Филипыча? Ведь у каждого была большая и очень непростая жизнь. Мой дедушка Миша был человеком малоразговорчивым, но вот от своего приятеля возвращался всегда оживленным.
Жил Филипыч в малюсенькой комнатке под верхней верандой. Её и комнаткой-то не назовешь, скорее, конура отшельника, настолько она была маленькой и убогой. Здесь помещались лишь деревянные нары, застланные кучей разных тряпок, которыми Филипыч укрывался, и маленький корявый стол без ножки. На стене висел осколок туманного зеркала – здесь Филипыч иногда брился. Он почти всегда ходил слегка обросший, а то вдруг вообще переставал бриться. Пятиметровая каморка с земляным полом освещалась маленьким оконцем. Рама наглухо заколочена, поэтому помещение проветривалось лишь, когда открывали дверь. Говорили, что это была бывшая дворницкая. Летом здесь было душно, зимой – холодно, приходилось топить “буржуйку”. Дрова и уголь для печки приносил из нашего амбара мой дедушка Миша.
Надо сказать, что жители нашего двора жалели брошенного старика и подкармливали, чем могли. А он спокойно и всегда по-серьезному, без улыбки, благодарил их. Но, при этом он ни на что все-таки не жаловался. Надо сказать, что он никогда и не улыбался, лицо его было всегда сосредоточено на какой-нибудь проблеме. Часто два Михаила вместе обсуждали вопросы политики. Бывало, сидят во дворе под детским “грибком” и разбирают газетную статью Громыко. Бабушка моя была всегда не довольна, когда дедушка Миша собирался к Филипычу, потому что оттуда дедушка приходил весь пропахший подгоревшей кашей, кислыми щами и еще чем-то неприятным. Но, поворчав немного, бабушка все-таки собирала нехитрую еду для Филипыча, и дедушка опять шел в гости к своему товарищу.
Высокий, с развевающейся белой бородой и голубыми глазами, Филипыч привлекал к себе ребят нашего двора, и мальчишек и девчонок. Был он общителен, разговорчив и вообще любил быть среди людей. Часто Филипыч сидел во дворе, опираясь подбородком на свой костыль, и грелся на солнышке. Дети играли в песочнице за его спиной, а он через плечо что-то им рассказывал. Ему нравилось чувствовать некоторое превосходство, нравилось, когда его слушали, и терпеть не мог, когда его перебивали в разговоре или в чем-то не соглашались с ним. Бывало, Филипыч очень сердился, когда кто-то из детей особенно досаждал ему - бывало и такое. И тогда в ход шел его костыль, а голубые глаза сверкали гневом. Разный он был, Филипыч: и смешной, и добрый, и несговорчивый. Какой же он был на самом деле, никто не знал, да и было ли кому до этого дело. Однако Филипыч был частью нашего дворового сообщества и к событиям, происходящим в нашем дворе, не был равнодушен.
В моих воспоминаниях о жизни нашего двора есть и очень грустные страницы.
...Хоронили Валерку всем двором. Было тихо, и только мать Валерки горько всхлипывала. Еще вчера мы вместе с ним играли в лапту и бегали по улицам, изображая разбойников. Как все мальчишки, Валерка любил кататься на трамвае, а денег на билет никогда не было. И, как безбилетного пассажира, кондуктор сталкивала его с подножки вагона, а он, отчаянно сопротивляясь, не удержался и попал под колеса. Оборвалась молодая жизнь. Веселым шалопаем рос Валерка, но добрым парнем - шалости его были не со зла. В нашем дворе его любили.
Филипыч стоял чуть поодаль от всех. Опираясь на костыли всей тяжестью старого тела, он склонил голову и тоже молчал. Небритое лицо его было серым, губы дрожали. И сейчас неважно было, вредничал Валерка с ним когда или нет. Это ровно ничего не значило, не имело никакого значения.
Пожалуй, эта смерть была первой в моей сознательной жизни так близко. Я была еще совсем маленькой, когда умерла моя младшая сестренка. И я все помню. Помню, как плакала моя мама, помню кладбище. Но тогда я еще сполна не осознавала этого горя. Кажется, только сейчас впервые задумалась я над тем, что человек не бессмертен. Чувство это было ошеломительным. Что это – смерть? Есть ли цена человеческой жизни, и какая она?!