Книгу "Все ее мужчины" можно купить здесь: http://www.labirint.ru/books/467835/
Предыдущая часть http://www.proza.ru/2016/09/01/146
Итак, графиня вошла. Не одна, конечно, с кормилицей Гликерией Наумовной. В Кракове не принято, чтобы благородная дама разгуливала по улицам одна:
– Ну, что вы, дорогой барон... – Это она отцу, – ...мы проезжали мимо, решили поздороваться.
Подошла к прилавку, этак коротко на меня взглянула и... словно ослепила. Все поплыло у меня перед глазами. Как в тумане слышу:
– Ваше сиятельство, наверное вы не помните моего сына, барона Якова? Когда-то в детстве вы играли вместе во дворце вашего батюшки. Барон недавно приехал из Лондона...
Я молчу, отец глазами сверкает. Красавица еле заметно улыбнулась и говорит:
– Отчего же. Я хорошо помню вас. Да и как же можно забыть такое? Помнится, незадолго до вашего отъезда мы с кузенами прокрались на кухню и стащили у повара блюдо с миндальными пирожными. Бедняга обнаружил пропажу, к сожалению, когда они все были съедены. Он решил, что заводила – самый рослый и погнался за Яковом с кухонным ножом через анфилады...
Я всегда недоумевал, почему влюбленного сравнивают с жертвой, пронзенной стрелой Амура. Мне это сравнение с раненным сердцем всегда казалось неправдоподобным и надуманным. Но вернее не скажешь, когда чувствуешь резкий толчок в груди. Сердце стремительно ударило, заполнило собой грудную клетку и замерло на секунду, повиснув в пустоте. Ощущение было таким сильным, что я невольно сжал рукой левую половину груди. Вокруг образовалась звенящая пустота, поглотив в себя все звуки снаружи, и сквозь этот звон я, видимо, не сразу расслышал ее вопрос, обращенный ко мне:
– Как давно вы не были на родине, Яков Адамович?
К двадцати одному году я был уже недурно образован. Вопрос был задан на французском, но внезапно все языки, которые я знал: польский, испанский, английский, французский – вылетели у меня из головы. Отец из-за спины вращает глазами, мол, отвечай, дубина... А я только смотрю в ее очи и не могу оторваться:
– Почти пять лет, Ева Сигизмундовна, – наконец, выдавил я из себя несколько слов. – Честно говоря, я бы мог отделать беднягу-повара под орех, но мне не хотелось портить вечер. Я прекрасно помню, как вы заступились за меня. Вы храбро выступили вперед и сказали, что все пирожные до единого съели сами, и, что если о чем и сожалеете, так только о том, что не поделились с остальными...
Графиня улыбнулась. Мы молча смотрели друг на друга. Потом Ева что-то ответила, а на меня вновь напал столбняк, и я все не мог оторвать взгляда от прекрасного лица.
Слава богу, отец, умный человек, дал мне какое-то поручение, и я ушел в контору. Выйдя, я прислонился к прохладной стене и постучал себя по голове ладонью. Каким же надо было быть кретином, чтобы так опозориться. Дверь открытой оставил – вижу отца, слышу разговор, что, мол, она в Кракове ненадолго, проездом в Москву, а затем в Туркестан. Она понизила голос, и я уловил лишь обрывки ничего не значащих фраз: Асхабад, генерал Куропаткин и т.п.
Вошел посетитель. Отец дал распоряжение заняться им, а сам испытывающе посмотрел на графиню. Он был очень проницательным, мой батюшка и сразу догадался, что без особой причины Блонская не посетила бы его. Он терпеливо ждал, когда она объяснится.
– Адам Соломонович, у меня есть к вам деликатное поручение моей кузины. Ей нездоровится всю неделю, и она попросила меня подобрать подарок на именины нашей тети. Именины послезавтра. Надеюсь на вашу помощь и безукоризненный вкус.
– Пройдемте в мой кабинет, графинюшка. Там будет удобнее разговаривать...
– Глаша, подожди меня здесь...
Отец провел юную графиню в кабинет и позвонил в колокольчик. Служанка вошла через некоторое время с подносом, на котором дымился носик серебряной кофейной бульотки над масляной горелкой, и сверкали ослепительные мейсенские чашки. Через минуту она вышла, оставив дверь неплотно прикрытой. Находясь в конторе, я услышал обрывки разговора.
Отец усадил красавицу в кресло:
– Мне неловко, что я принимаю вас здесь, ваше сиятельство. Но вы отказываете мне в возможности проявить себя гостеприимным хозяином, ни разу не посетив мой скромный дом. Не возьмете ли вы на себя обязанности хозяйки и не не разольете ли кофе, Евушка.
Послышался легкий шорох шелкового платья:
– С удовольствием, Адам Соломонович. У вас тут очень мило. Вы же знаете, я не очень-то почитаю роскошь... А здесь изящно, даже изысканно. Теперь буду жалеть, что раньше не посещала салон... Я вижу, вы увлеклись живописью. Какое прекрасное полотно!
– Нет, не увлекся. Я не люблю живопись. Мне больше по душе скульптура и творения инженерной мысли. Это подарок Якова на именины. Некий Моне... “Лодки”, кажется. Картинка милая, вы правы.
– У меня есть несколько его картин, но это, видимо, что-то из более раннего его творчества. Я никогда не слышала об этом полотне... У вашего Якова хороший вкус, мне кажется, он очень тонко чувствует красоту...
Отец только крякнул:
– Да-а уж...
Графиня опустила голову и смущенно улыбнулась:
– Мой милый Адам Соломонович… Вы знаете, что я отношусь к вам… как к отцу. Мне иногда кажется, что ближе вас никого у меня и на свете то нет, разве только еще Глаша... Нужно поговорить…
– Конечно.
Я увидел, как прищурил глаза отец. Старого лиса не провести.
– Я, признаться, милая Ева, и сам к вам собирался завтра. Но раз уж вы здесь, до завтра откладывать не стану. Поговорим.
– Я приехала к вам не только из-за именин тети.
Папаша упрямо наклонил голову и вкрадчиво спросил:
– А из-за чего?
– Из-за этого, – Ева перекинула через голову массивную цепь и протянула ее отцу. – Перед отъездом в Лондон… ваш Яков подарил мне медальон. Вот этот. Яков признался потом, что ему здорово влетело за то, что он распорядился такой дорогой вещью. Я носила его неделю, не снимая, даже спала с ним. Мой батюшка увидел и потребовал, чтобы я вернула подарок, но медальон вдруг пропал, исчез, словно по волшебству. Слуги перерыли весь дом. Искали даже в саду, но не нашли. Я так расстроилась, но все же смирилась с утратой и вскоре совсем забыла о медальоне.
И вот, я приехала в Краков месяц назад после пятилетнего отсутствия. Суматоха, беготня, слуги разбирают вещи, убирают на чердак зимний гардероб. В покои принесли сундуки с моими вензелями и один из них спустили по ошибке. В нем когда-то хранили детские вещи. Я расчувствовалась, конечно, решила посмотреть, распахнула сундук. Ах, все такое маленькое, трогательное! Сверху лежало синее бархатное платье, когда-то мое любимое… Я гладила поблекшее серебро на кружевном воротнике, вздыхала, что беззаботных детских лет уже не вернуть и… неожиданно из кармашка на юбке выскользнул медальон. Он откатился на ковер, и крупный бриллиант в центре ослепительно сверкал в солнечном свете. Нашелся! Странно, не правда ли? Выходит, все пять лет он пролежал в кармане моего детского платья. Его никто не нашел, потому что на следующий год я уехала из Кракова в Москву, выросла из детской одежды и ее просто не стали разбирать!
В тот же вечер я надела медальон к ужину. Конечно, пап; сразу обратил на него внимание.
– Какая милая вещица... Старинная работа... Постой-ка, это, случайно, не тот медальон... – он не договорил, и так странно посмотрел на меня.
Я чувствовала себя неловко, смеясь, рассказала, как обнаружила пропажу спустя пять лет.
– Да, это, действительно, странное совпадение...
– С чем же совпадение, пап;?
Граф промолчал и переглянулся с Карлушей:
– Разве ты не знаешь, милая? Яков Поренцо вернулся из Англии месяц тому назад?
Следующие несколько фраз я не слышал. Дверь за спиной хлопнула, и вошел приказчик с поручением. Я сказал ему, что господин барон сейчас занят, поспешно выпроводил, и оказавшись рядом с дверью в кабинет, увидел через щель, как Ева протянула массивную цепь отцу:
– Мне кажется, сейчас настало время, вернуть это украшение законному владельцу.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/09/01/178