Посвящается Г.Ф. Лавкрафту.
Мои молочно-розовые перепончатые лапки увязли в тине. Безусловно, это всего-лишь сон, но сегодня я чайка, бродящая по беспокойному, загрязнённому берегу. Тревожен он не настроением прибоя (который, кстати, достаточно тих), но в большей мере окружающим пейзажем. Среди залепленных скотчем мусорных пакетов: голубых, чёрных, кислотно-оранжевых, кишащие молюски доедают остатки гниющей рыбы, убитой нами. Но нами – не чайками, нет. Ведь в конце концов это мне только видится.
Баржи рыгают мутными пятнами, а я всё сижу на скале, покрытой налипшей бумагой и кожурой батончиков с арахисом. Ох, если бы это было море! Но теперь оно есть лишь в промежутках, между колышащимися на воде мешками и пластиковыми бутылками. И я вижу, как волны качают мусорные массы, – цветную кашу из окурков и мохнатых водорослей. От этого зрелища даже подташнивает. Нюх у чайки тоже есть, однако такие подробности лучше опустить.
Пытаясь взлететь, я раз за разом бешусь и боюсь остаться на этом островке навсегда. Мои слипшиеся перья больше не веерятся, не распускаются. Что-то чёрное и вязкое промокнуло их, и, засыхая под солнцем, становится твёрже, напоминая смолу. Я так совсем высохну, и обернусь в итоге кучей тоненьких косточек, в этом аномально душном климате. И это в общем-то не важно, поскольку в этом сне все берега похожи, они точно такие же, как под копирку, грязные. Я рыдаю, ведь это мой самый большой кошмар, и рыдаю уже человеком, проснувшись в автобусе.
Через слёзы я вижу тусклый свет ламп под потолком, они размечны клеткой и часто моргают. Свет тёплый, за окном поздний вечер, вокруг меня разбросаны по сидениям и другие пассажиры, каждый по-отдельности, ни одной пары. Куда я еду – мне непонятно, я не помню куда собирался и что тут забыл. Между прочим, и за окнами всё какое-то чужое, совсем незнакомое. Чуя неладное, я слез с кресла и пошёл к кабине, дежась за поручень. Глядя по сторонам, я заметил, что публика вокруг собралась странная. Слева и впереди какая-то женщина, покачиваясь, бубнит под нос что-то неразборчивое, вся оборванная, в коричневом свитере. Я сумел разобрать только «...и бога прошу» в её лепете. А чуть дальше, уже справа, сидел приличного вида мужчина и раздражённо на неё косился, обнимая кожанный дипломат руками в перчатках. Водитель за кабиной оказался сплошной массой с сидением, слившимся, одного с ним цвета. Он лишь на мгновение повернулся ко мне и оскалился жёлтыми зубами в улыбке, глядя белыми, без зрачков, глазами. Меня не испугала его синяя, в тон с сидением кожа, и все диковинные детали автобуса, вроде улья в правом дальнем углу салона. Сквозь вдруг появившееся жужжание, я спросил у него: «Извините, а вы не подскажите, куда мы едем?». Открыв рот, он рыгнул, даже не поварачиваясь ко мне, и я решил спросить кого-нибудь другого.
В самой середине автобуса, откинувшись, сидел длинноволосый парень с голым торсом. Подойдя к нему, я заметил, что он храпит, при том, что глаза его открыты и он глядит на меня, даже немного привстав.
– Эмм, простите… – начал было я.
– Хррррр.
– Вы слышите меня?
– Хррррррр.
Я испуганно попятился назад, ибо вид его напоминал заведённую куклу. Его голова с аккуратно уложенной каштановой шевелюрой при каждом храпе всё больше заваливалась назад, и так запрокинулась за самую спину. Я вздрогнул, – за окном просигналила машина и я невольно повернулся в сторону звука, и тут же почувствовал чью-то руку на своём плече, – всё тот же юноша, хрипя, схватил меня. Я вырвался и пошёл прочь, не сводя с него глаз, но тот, как ни в чём не бывало, просто сел в кресло и вправил себе шею обратно, будто случившаяся сцена была отпугивающим манёвром, как бы предупреждением, что его не стоит беспокоить. В дальнем углу, под самым ульем, сидел старик, облепленный пчёлами. Он мирно слушал музыку в наушниках, покачивая головой, так что окликнуть его я не мог, а быть искусанным не хотелось. Автобус шатался и иногда вспрыгивал на каких-то кочках.
Всё это время мы ехали по прямой, не сворачивая, а улица всё продолжалась. Стало светлее и люднее, за окнами праздно гуляли в разной степени выпившие компании; зазывалы с листовками и микрофонами энергично жестикулировали, заманивая клиентов. Проспект светился за окнами, успокаивая своей обыденностью, и я забылся в нём, не думая о коробке, полной абсурда, в которой был заперт сам. Откуда-то спереди послышался мечтательный голос: «Таймс Свер! Это же Таймс Сквер!». Мужчина с дипломатом оживлся и стал тарабанить по окну, называя место, которое мы проезжаем. И тут меня осенило.
– Вы можете сказать, куда нас везут? – привлёк я его внимание. Но он встал на своё кресло и, бросив сумку на пол, принялся дёргать за ручку окна, продолжая выкрикивать: «Таааааймс Сквееер!».
Через минуту, или около того, мы уже ехали по Тауэрскому мосту в Лондоне, причём промежуток между этими двумя местами пропал из моей памяти, а крикливый мужчина принял раннее положение, всё так же косясь на старуху. Я снова пробежался глазами по салону и увидел пассажиров, которых не замечал раньше, ну или прибавившихся, – понять было сложно. Девушка лет двадцати спала, занимая два кресла, мужчина с ребёнком на коленях что-то говорил, показывая на Темзу, которую мы теперь огибали на повороте. Неизменным осталось жужжание, гуляющее по салону, и время суток, – всё та же темень, да искусственный свет. Я почувствовал себя беспомощным, и вполне обоснованно. Храпящий парень-психопат, бубнящая старуха, клерк с белым воротничком и все остальные… Да даже я сам. Мне вдруг захотелось посмотреть, как я выгляжу, и я достал из кармана мобильник, вернее обнаружил его, вспомнил о его наличии. Аккумулятор совершенно очевидно был разряжен, но это было не важно. Я смотрел на своё лицо в отражении экрана и верить увиденному никак не хотел. Лицо было того самого водителя, сросшегося с сидением. Взглянув в пустые, цвета мелованной бумаги глаза, я понял, что их отражает уже не телефон, а зеркало над лобовым стеклом, и что я теперь веду этот автобус. Я чувствовал теперь каждый дюйм этой машины, как своё тело, и каждое движение седоков, коими я был нафарширован, зудело во мне, словно все эти люди паразиты, а автомобиль теперь мой организм. Через плечо я услышал теперь девичий голос – это была дама, спавшая несколько минут назад на креслах. Её отражённое от стекла лицо было растерянным, она смотрела на меня со страхом и отвращением. «Скажите, а когда будет следующая остановка?» – в ответ я, сам того не желая, отрыгнул.