Глава II.
Андрей, епископ Уфимский.
Епископ Андрей, в миру князь Ухтомский, окончил Московскую Духовную академию и был учеником блаженнейшего Антония, митрополита Киевского. Свою духовно-учебную службу епископ Андрей начал в городе Казани и Ардонске в сане иеромонаха и архимандрита. В сане архимандрита он состоял заведующим Казанскими Миссионерскими курсами и затем был возведен в сан епископа с титулом Мамадышского.
Многие помнят епископа Андрея по его выступлениям на Миссионерских съездах в Москве, Казани и Киеве и помнят его блестящие речи с призывом сплотиться вокруг Святой Церкви и своего законного Помазанника — Монарха.
Из Казани епископ Андрей был переведен сначала в Сухуми, а затем получил Уфимскую кафедру. Всюду он пользовался большою известностью и любовью за свой труд для Святой Церкви. Он совершал поездки по своей епархии, произносил горячие проповеди, издавал свой журнал "Заволжский Летописец" и листки, умело подыскивал себе помощников, и деятельность его вызывала восхищение среди всех кругов. Был известен в России как большой проповедник, администратор и монах аскетического образа жизни.
Епископ Андрей сидел в тюрьмах — в Бутырке, Томске, Ашхабаде, был в лагере около озера Байкал, в районе Баргузина.
От одного лица, вырвавшегося из Советской России, в конце 1933 года были получены сведения о мучениях, с великой твердостью переносимых Преосвященным епископом Уфимским Андреем.
В мае месяце 1932 года, — пишет это лицо, — я был из внутренней тюрьмы ГПУ переведен в больницу Бутырского изолятора ГПУ, в палату цинготно больных. Через два дня в эту палату из палаты венериков был переведен владыка Андрей Уфимский, доставленный в Москву из ссылки — из Узбекистана, где он таковую отбывал. До перевода в означенную палату больницы владыка Андрей с февраля месяца 1932 года по первое число мая содержался во внутренней тюрьме ГПУ в одиночной камере, затем четыре дня содержался, якобы за неимением мест, во второй палате Бутырок, то есть, в палате психически больных, затем несколько дней его держали в 5-й палате — палата венериков, а затем его перевели в 4-ю палату цинготных, так как он в действительности и болен был цингой.
С владыкой Андреем я в 1919 году сидел в Омской тюрьме, тогда он привлекался по делу Густомесова (Петропавловское восстание). Нужно сказать, что в 1932 году его совершенно невозможно было узнать: волос на голове и на лице осталось немного, все почти выпали в результате цинготного заболевания, он сделался совершенно седой, дряхлый, до неузнаваемости худой, но все тот же смиренный, ободряющий, добрый и находчивый. В настоящем он привлекался за организацию общинного вероисповедания Православия, по-советски: за агитацию и пропаганду против большевизма. В тюрьме по вечерам владыка Андрей обычно занимал всех рассказами и нужно сказать, что он на окружающих заключенных так действовал, что даже рецидивисты и проворовавшиеся коммунисты и другие при нем никогда не смели ругаться и сквернословить.
Владыка Андрей живо и открыто реагировал на все несправедливости в тюрьме (за что его начальство не любило и боялось), много молился, высмеивал и вступал в споры с безбожниками и всегда оставлял их в смешном положении, за что его неоднократно лишали передач. Владыка Андрей о первосвященнике Советской России, возглавлявшем в Москве Православную Церковь, отзывался как о христопродавце.
К тюрьме, ссылкам и другим невзгодам он относился спокойно, философски выдержанно и переживал больше за окружающих, нежели за себя. На среду арестованных он действовал ободряюще. Передачи ему носили большие, и о его прибытии в место заключения население узнавало быстро от персонала тюрьмы. Передачи ему не всегда отдавали, а полученными он делился с неимущими.
Расстрелян он в Ярославском изоляторе в 1937 году.