Видели бы вы его лицо. Он так орал, что у меня могли бы запросто лопнуть барабанные перепонки. Правда я в этот момент дико смеялся.
Меня зовут Кевин Уитекер. У меня короткие светлые волосы, длинное худосочное тело, худое лицо, слегка заостренный нос и хитрые зеленые глаза, загорающиеся от очередной коварной идеи. Из-за моей внешности друзья прозвали меня «Стервятником». Ах да, забыл самое главное – я обожаю пугать людей. Жить без этого не могу, крики для меня, как энергия, придающая сил. А сил мне нужно очень много.
– Придурок! – рассержено лупил меня по плечу кулачками малыш Билли.
– Это было очень смешно! Ну очень смешно! – хохотал я в ответ ему прямо в ухо.
Он еще отчаянно пытался возражать.
– Вовсе не смешно...
– Это очень смешно! – перебил я, заходясь в неистовом смехе, при этом в перерывах не забывая дышать, иначе попросту бы сдох от недостатка кислорода в легких. Серьезно, я ржал, как ненормальный конь.
– Ты больной! Ты просто сумасшедший! – вопил он не переставая.
– Да, Билли, – сказал я, вытирая слезы от смеха. – Я сумасшедший. Больной псих, сбежавший из психушки. И знаешь зачем я это сделал? – спросил я выдерживая эффектную паузу, дабы окончательно произвести на него впечатление. – Чтобы найти тебя, Билли, и забрать твои мозги! Мне нужны твои мозги, Билли, отдай их мне! – потребовал я, вытягивая руки вперед и наступая на него, словно зомби.
Малыш в испуге отшатнулся, свалился на траву, но тут же поднялся на ноги и помчался через весь газон, не переставая громко хныкать и звать на помощь.
– Ха-ха-ха! – я даже согнулся пополам от смеха. – Какой же ты трусишка, Билли! Доверчивый и слабый!
Он пробежал через дорогу. Миновав какого-то типа невысокого роста в черном плаще, взобрался по ступенькам на крыльцо и поспешно скрылся за дверью своего дома.
Этот старик стоял рядом с их почтовым ящиком и неотрывно на меня глядел немигающе, недобрым, пронзительным взглядом, словно собирался убить. У него была белая, как у покойника кожа, и густая черная ухоженная борода. И если мне не изменяет зрение, один глаз у него был молочно-белого цвета, а второй черного.
«Надеюсь это не один из чокнутых родственников Билли, – подумал я, правда за этой мыслью с ноткой вызова последовала другая. – Да плевать! Пускай хоть дедан его, мне-то что? Что он мне сделает?»
И со спокойной душой я поплелся домой. Внутрь проник с заднего двора прямиком в кухню, где уже находилась мама. Она стояла над раковиной и мыла посуду.
Я взял с полки пакет с хлопьями и щедро насыпал в тарелку, затем залил это молоком и размешал ложкой. Плюхнулся за стол, уплетая приготовленное лакомство.
– Ты опять пугал соседского мальчишку? – устало вздохнула мама.
Я промолчал, склонив голову над тарелкой.
– Зачем ты это делаешь, Кевин? – допытывалась она, усевшись рядом на стуле и пристально вглядываясь мне в глаза. – Что он тебе сделал такого плохого, что ты так над ним издеваешься?
– Я учу его преодолевать страх, – сказал я, погружая очередную ложку с хлопьями в рот. – Но он слишком доверчивый, за это и получает. Потом еще спасибо мне скажет. Я сделаю из него храбреца.
На самом деле мне было абсолютно плевать на малыша Билли, – останется он таким же никчемным жалким трусишкой или вырастет и превратиться в самого настоящего бесстрашного человека мира – меня просто забавляла его реакция. Вот и вся правда.
– И что мне с тобой делать? – задумчиво спросила мама.
– Ничего.
– Вот именно – ничего, – сказала она, затем встала и вышла из кухни, оставив меня одного, наедине со своими маниакальными мыслями. И хлопьями «Алфавит», которые изготовляли специально, как буквы. Обычно во время еды я любил объединять их в разные смешные слова или даже целые фразы; генерировал названия всех своих любимых фильмов ужасов, расставляя ложкой буквы в нужном порядке.
Страх – хорошее чувство. В некотором смысле охрана для организма. Он подталкивает людей к действию. Заставляет рисковать, шевелить конечностями. А без него, что стало бы с людьми?
Я залпом выпил остатки апельсинного сока и посмотрел в окно, ведущее во двор. Тот самый странный старик до сих пор стоял там, и буравил наш дом тяжелым взглядом, словно собирался спалить его к чертям. Он вдруг повернул голову и я невольно пригнулся, спрятавшись за занавесками. Он, словно каким-то образом догадался, что я смотрю на него. Но как!? Что ему вообще от меня нужно?
Я решил оставить этот вопрос. Постоит-постоит, надоест ему, да и уйдет. Он же не будет торчать здесь всю ночь, ведь так?
Вернувшись к тарелке, где на дне еще плавали в молоке пару буковок, я собирался поставить ее в раковину, когда бросил мимолетный взгляд и в ужасе вскрикнул, замерев на месте.
Хлопья-буквы сами собой сложились в слово. Они собрались в слово предупреждение.
Это было слово «Берегись».
***
Ночью я долго не мог уснуть. Постоянно ворочался, подходил к окну и смотрел на дорогу, освещенную единственным фонарным столбом. Там никого не было, однако не покидало ощущение, словно старик где-то рядом. В конце концов я вовсе забыл про него и погрузился в мир сновидений. Но во сне терзали кошмары.
Я спускался по лестнице на первый этаж, проходил на кухню, где кто-то сидел. В свете лампочки видел мужчину, державшего в руке охотничий нож. Он водил им по сторонам, разрезая воздух. Когда я вошел, он вдруг поднял голову, показывая глаза – один абсолютно белый, а другой черный, как смола или уголь; лицо в шрамах, словно недавно сделанных тем самым ножом, которым он поманил меня к себе. Откуда-то появилась кровь, капающая с лезвия в тарелку, стоявшую на пустом столе.
Я не мог закричать или позвать на помощь. У меня пропал голос. И я шел к нему – медленно, с каждым шагом ощущая, как ломится из груди сердце и как жутко стучит в висках. Он улыбнулся и кивком головы указал посмотреть вниз. Я опустил голову. На дне тарелки в темной крови плавали хлопья «Алфавит» сложенные в фразу «Теперь твоя очередь».
– Ты должен был понимать, чем все закончится, – спокойно сказал он, проводя пальцем по острию ножа. – Все смоет кровь...
Я резко проснулся в холодном поту. Наступило уже утро. Скомканная простыня валялась на полу, подушка промокла от пота. Я повернул голову и взглянул на часы – «9:30»
Дверь в комнату неожиданно распахнулась.
– О Господи, Кевин! – взволновано воскликнула мама. – С тобой все нормально? Ты не заболел?
Она потрогала мой лоб, а затем сказала:
– Вроде температуры нет.
– Я в порядке, – хрипло отозвался я. Горло саднило, словно всю ночь орал.
– Ты кричал ночью, – сказала мама, поднимая с пола белье. – Пришлось тебя успокаивать. Отнесу это в стирку. Бросишь за одно свои грязные вещи, хорошо? Хочу сегодня постирать.
Не дождавшись моего ответа, она удалилась.
Я присел на кровати, проводя рукой по взмокшим волосам.
Что это со мной было? Просто страшный сон и ничего более. Такое ведь со всеми бывает.
Ну да, со всеми. Как же я ошибался...
***
На завтрак обошелся двумя тостами и соком. Когда я закончил, раздался звонок в дверь.
На пороге стоял мой лучший друг Игги Калин. Мы с ним совсем не похожи друг на друга. Он маленький, толстый, с кудрявыми черными волосами, напоминает поросенка, с пухлыми щечками, маленькими губами и черными глазами-бусинками. Весьма трусоват, но я стараюсь его не пугать, по крайней мере не так часто, все таки он мой друг.
– Все в порядке? – спросил он, заметив встревоженное выражение на моем лице.
– Да, подождешь? Я только накину бейсболку.
– Конечно.
Я быстро вернулся в свою комнату, достал из шкафа бейсболку с логотипом любимой хоккейной команды и нацепил на голову. Сбежал по лестнице и мы с Игги двинули вниз по улице.
Погода стояла отвратная – город заливало лучистое раскаленное солнце, нагревающее спину и слепящее глаза. И никакого намека на присутствие в здешних краях ветра. Штиль. Еще бы, лето на дворе.
– Зайдем в лавку мистера Кричмена? – спросил я, щурясь от яркого света.
– Опять глазеть на те ужасные маски, что пылятся у него на витринах? – Игги вытер вспотевший лоб о рукав футболки. – Ты ведь не собираешься их покупать?
– У меня пока не достаточно денег.
– Зачем тебе они? Сейчас же не Хэллоуин.
– Но ты видел какие они жуткие!
– Очень, – согласился друг.
Он внезапно остановился, приложив руку ко лбу козырьком.
– Смотри! – воскликнул Игги, указывая рукой на дорогу. – Кажется там раненый голубь.
Мы подбежали к распростертой на горячем асфальте птице, склонившись над ее хрупким, едва живым, изодранным в кровь тельцем. Голубь не шевелился. От него струйками расползалась кровь образуя лужицу.
– Надо взять его с собой, – предложил Игги.
– Зачем? Он, наверное, давно сдох. Пошли отсюда, – сказал я, махнув рукой. – Жарко невыносимо.
– Мы же не можем вот так это оставить. Нужно помочь, – не сдавался друг, топчась вокруг мертвой птицы. Хотя она кажется не была такой уж и мертвой, как мне думалось, слабо двигая сломанным крылом.
– Ага, давай найдем тех кто это сделал и поколотим. Ты что, заделался у нас в спасатели пернатых? Ему уже ни чем не поможешь, – сказал я, принимая многозначительный вид. – Кости раздроблены, перья выдраны, внутреннее кровотечение. Ты, парень, не жилец, – сказал я птице, уставившись в ее стеклянный глаз.
– Зачем ты так говоришь? – обиделся Игги, опуская брови. – Это ужасно.
– Да чтобы мы не теряли времени даром. Лавка закрывается через два часа, и я не хочу опоздать из-за какого-то чертового голубя! – всерьез вспылил я.
Он вдруг вскинулся вверх, раскинув крылья, и издал какой-то жалобный вопль, устремляя на меня слишком ясный для безмозглой птицы взгляд. Мне стало не по себе.
– Кев, что происходит? – спросил Игги.
Но я не ответил, не в силах оторваться от голубя.
– Ты это видишь? – произнес я изумленно, стараясь сохранять спокойствие.
– Вижу – что?
Но уже через пару секунд птица беспомощно свалилась на землю, и умерла. Теперь уже насовсем.
Сердце билось, как при длительном забеге, но я точно видел. Этот пронзительный взгляд, до ужаса похожий на человеческий, взывающий о помощи.
Кто-то положил руку мне на плечо и как будто по всему телу прокатился электрический заряд. Я вздрогнул и резко развернулся, встретившись лицом с тем кошмарным мужчиной с черной бородой. Он выпучил на меня пристальные разноцветные глаза, крепче сжимая плечо, от чего я вскрикнул.
– Все отзовется, – тихо шептал он. – все отзовется. Тебе все отзовется...
Наконец он ослабил хватку и я отпрянул, налетая на Игги, который замер на месте и уставился на ужасающего вида незнакомца, одетого в какой-то старомодный плащ. На щеке у него, чуть под глазом, красовалась огромная бородавка, сгорбленный нос, длинные черные волосы спадали ему на плечи. Он довольно осклабился, ткнув в меня указательным пальцем и захохотал, как сумасшедший.
– Кто это, Кевин? – прошептал мне на ухо Игги полуживым от страха голосом.
Я лишь покачал головой, не способный выдавить из себя и слова.
Старик щелкнул двумя пальцами, мы с Игги разом моргнули. И он просто исчез... то есть, не по хромал, как это делают обычные, нормальные люди в его возрасте, с ворчанием, оханиями и аханиями, медленно и печально, нет, вовсе не так! Он именно что растворился в воздухе, как какая-то астральная проекция! И мне не показалось. Я спрашивал у Игги и он со мной полностью солидарен. Он видел тоже, что и я.
«Тебе все отзовется, – до сих пор слышал я эту фразу в своей голове, – тебе все отзовется. Что бы это значило? Судя по всему, мне это только предстоит выяснить...»
***
– Стой! Чувствуешь, – сказал я принюхиваясь, когда мы вошли ко мне в дом. – Пахнет серой.
– Серой? – эхом повторил Игги; он активно заработал пятаком, стараясь учуять запах. – Я вроде не чувствую.
– Да нет же, воняет прямо. А ты знаешь о чем говорит признак серы в доме, Игги? – продолжал я серьезным тоном.
– Нет. О чем? – спросил он
– О том, что в дом проникли демоны, – ответил я, искоса бросая на него беспокойный взгляд. – Только они оставляют после себя серу.
– Демоны!? – пискнул друг; его глаза округлились, как две монеты. – Ты в-в-ведь это шутишь, правда? Скажи, что правда. Кев, пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
– Нет, – наконец прошептал я, не сводя глаз с его мокрого, раскрасневшегося лица. В этот момент он в точности походил на испуганного поросенка, увидевшего невдалеке здоровенного клыкастого волка. – С такими вещами не шутят, приятель.
– И что нам делать?
– Нужна соль. Ищи соль, Игги, пока он нас не заметил.
Игги пристально на меня посмотрел. Его глазки сузились.
– Идиот! – огрызнулся он, замахиваясь на меня кулаком. – Неужели тебе не хватает того, что происходит?
– А что происходит? – довольно ухмыльнулся я, уворачиваясь от его шуточного удара.
Мы прошли на кухню и он со вздохом взвалился на стул, лениво распластавшись на нем, как черепаха.
Мы двинули из лавки мистера Кричмена где-то к шести часам вечера. На улице еще светило, но обжигающий жар спал, в воздухе стояла приятная прохлада. Откуда-то несло запахом костра, навевающим что-то близкое, что-то родное. Скорее всего я вспомнил, как мы устраивали пикники всем классом прошлым летом и, как я тогда чуть было не сжег нашего классного руководителя мистера Корнели, который всюду нас опекал. «Не лазь на ветку, Кевин, а то упадешь. Там глубоко – плавай тут. Не прыгайте через костер! Не стойте слишком близко к костру. Костер – это вам не туалет! Куда это ты пошел? Хочешь, чтобы тебя схавали медведи?» Это вышло совершенно случайно, но, как он тогда кричал на меня – и после поджога, и во время него. Славные, в общем, деньки. Уж мы тогда нахохотались. И мистер Корнели тоже запомнил тот день на всю жизнь. Думаю он меня боится. Счет в мою пользу.
Мама еще была на работе, поэтому в доме присутствовали только мы с Игги.
– Тот старик на дороге, он тебя вовсе не напугал?
– Еще как напугал! Этот псих долбаный, – пробормотал я, роясь в шкафчиках в поисках чего-нибудь съестного. – Но, что было, то прошло. Надеюсь больше мы его не увидим.
Я отрезал толстые куски хлеба и приготовил нам два сэндвича из колбасы, сыра и свежей зелени.
– Тебе разве не интересно, как он сумел исчезнуть прямо у нас на глазах?
– Поверь мне, очень интересно. И я бы обязательно у него об этом спросил на досуге, но знаешь, порой мы не можем найти ответы, как бы сильно не старались их искать. И лучше оставить эти поиски, чтобы не съехать с катушек от жуткого осознания, что ответа, как такового нет и никогда не было. Или он не соответствует нашей истине.
– Ни че не понял, – отозвался друг, забавно захлопав ресницами.
– Я тоже, – признался я, – но в этом и заключается смысл – мы просто никогда этого не поймем. Даже если бы он растолковал все детально. Возможно это обман зрения от лучей солнца или у нас от жары мозг глюканул.
– Что – у обоих?
– Не исключено.
Разлив по стаканам чай, я положил все это на стол и мы принялись за еду.
– Какого хрена!? – неожиданно издал вопль Игги, с отвращением отбрасывая надкусанный сэндвич на пол. Его лицо вмиг позеленело. Он надул щеки так, будто его собиралось тошнить.
– В чем дело? – спросил я недоуменно.
Он не отвечал мне. Но потом я увидел все сам.
Между ломтиками хлеба была хорошо спрятана отрубленная головка голубя, с засохшей кровавой коркой на болезненно-грязной макушке, вонявшей от жары. И он ее чуть было не слопал!
– Это твоих рук дело!? – надрывно закричал он. – Ты больной, что ли? Зачем ты это сделал!?
– Что? Игги, я...
– Ты просто псих ненормальный! – продолжал он, дрожа всем телом от страха и омерзения.
– Но это не я! – запротестовал я, ощущая, как по коже гуляет сотни мурашек. Желудок завязался морским узлом. Я сдерживался, глядя на окровавленную влажную головку, чтобы не потерять свой обед. – Я готовил перед твоим носом и ничего не подкладывал! Клянусь! Ты же все видел!
Но он не был настроен к дальнейшей беседе. И не хотел ничего выяснять. Даже самые убедительные речи не подействовали бы на друга. Игги просто не мог успокоиться.
– Ты заплатишь за это, Кевин! Тебе все отзовется! Когда-нибудь ты останешься один, в полном одиночестве! И тогда вспомнишь, как издевался над многими!.. Иди ты к черту! – выпалил он и бросился вон из комнаты.
Я не успел его остановить. Я был в ужасе и замешательстве. Склонив голову вниз, сидел в полумраке кухни и смотрел на это безобразие. А стеклянные глаза голубя безжизненно смотрели на меня в ответ.
Я готовил нам сэндвичи. Но кто тогда подложил отрубленную голову птицы? И как он это провернул!?
***
– Как-то странно, – произнес я совершенно случайно. – Не могу понять.
– Ты плохо себя чувствуешь? Говори, где болит?
Мама опустилась напротив, с волнением заглядывая мне в лицо.
На следующий день от случившегося после обеда я сидел в гостиной в кресле и наблюдал, как мама занимается уборкой, точно пчелка порхая от одной вещи к другой, смахивая метелкой пыль. Всю ночь я не сомкнул глаз, вспоминая жуткий инцидент, и уснул только под утро. В последнее время меня стала часто посещать бессонница.
– Не, мам, нигде не болит. Странно то, что я практически не помню, что было вчера. И до этого. Как-то странно, – снова повторил я отчужденно, наверное даже не расслышав собственных слов. И скорее обращался больше к себе, нежели к маме.
– Ну, это нормально, – отвечала она, возвращаясь к своим заботам. – Видимо день был неинтересным, вот и не запомнился тебе.
Я хмыкнул.
– Иногда люди настолько рассеяны, – продолжала мама, – что не могут вспомнить, что делали пару минут назад.
– Я помню свое имя, как зовут тебя, где учусь и нашего почтальона Бакстера, но события минувших дней для меня, как в тумане.
– Если тебя это так волнует можем съездить к врачу?
– Нет, – сказал я, натянуто улыбнувшись ей, – все нормально. Правда. – Но улыбка тут же сползла с лица.
– Ты же был вроде с Игги. Позвони ему.
– Мы с ним вчера поссорились.
Она повернулась и подозрительно обратила на меня взор, сложив руки на груди так, будто собиралась в чем-то отчитывать.
– Ты сделал ему какую-то гадость? Опять твои проделки, ну сколько можно? Без друзей хочешь остаться?
– И ты туда же? – недовольно застонал я. – Ничего я ему не делал. Так получилось... долго рассказывать, в общем, – отмахнулся я, спрыгивая с кресла. – Пойду проветрюсь.
– Веди себя хорошо, Кев, – сказала мама на прощание.
– Угу, – буркнул я в ответ.
На улице, как всегда было солнечно. Просто кошмар какой-то, а не день.
За что? Почему ты насылаешь на нас эти убийственные лучи, обращался я к небу. От жары воздух над асфальтом плавился. На теле незамедлительно выступил пот; вся майка им пропиталась. Глаза мои сузились, как будто я боролся со сном... или кого-то подозревал в преступлении. Как же хочется дождя! Хочу дождь! М-м-м, не помогает. Но я и не надеялся на успех.
Дурацкое солнце! Дурацкое!
Оглядевшись по сторонам, ноги сами понесли меня на участок Джаггеров. Билли сидел ко мне спиной на травке и во что-то увлечено играл. В вытянутой правой руке он держал лопатку, а другой он почему-то рыл землю.
«Наверное, в строителя играет, – подумал я. – Сейчас малость его попугаем»
Настроение было паршивое и начисто испорчено погодой. И поэтому под горячую руку угодил малыш Билли, беззаботно копающий во дворе лунку. Кажется он не слышал, как я крадусь к нему сзади, и совершенно ни о чем не подозревал.
«Сейчас будет много-много-много крика. И лучше бы закрыть уши ладонями, чтобы не оглохнуть»
Я был почти у цели, еще каких-то пару метров, когда раздался голос.
– А я тебя давно жду, – спокойно сказал Билли, не двигаясь с места; он усердно работал лопаткой и даже не удосужился повернуться ко мне.
– И что же меня выдало? – спросил я заинтересовано, замерев на месте.
– Ты слишком громко дышишь, – тем же милым детским голосочком отвечал он, разрыхляя землю и втыкая в нее острый конец лопаточки. – Слишком сильно бьется твое сердечко.
Я не мог скрыть удивления, хотя, к счастью, он не видел выражения моего лица. Я сумел перебороть чувства и принять тот же невозмутимый вид.
– Ты чего, малявка, моим же оружием решил?
– Это не твое оружие. Больше не твое. Не ты его придумал, Кевин, – отвечал Билли. – Собаки голодны, я натравлю их на тебя. Они так изголодались, Кевин. Ты болен. У тебя больная душа. Демоны голодны, я натравлю их на тебя. Они уже лают в клетках.
Он говорил четко, с выдержанной интонацией и без запинки. Куда же подевался сопливый мямля Билли?
– Ты что несешь? Какие еще собаки? Какие демоны? Голову напекло на чертовом солнце? – воскликнул я. – Палит нещадно.
Из ротика малыша вырвался смешок.
– Надеюсь у тебя хорошая дыхалка. Потому что, чтобы выжить в этой игре, Кевин, нужно быстро бегать. Надеюсь у тебя нет астмы, иначе будет не так весело.
Он вдруг разразился злобным отрывистым смехом.
– Ты допрыгался, карапуз! – закричал я в гневе, направляясь к нему с желанием наподдать, как следует.
Но остановился, как вкопанный. Рот раскрылся от изумления. И страха разумеется. Страх – это сладкое слово, которое я часто люблю повторять и наказывать им, оно ласкает слух и придает сил пугать детишек, и в одно мгновение оно обратилось против меня. Кровь застыла в жилах.
У Билли вместо кисти левой руки была большая крабья клешня. Он щелкал ею и смеялся.
Я протер глаза, но мне не показалось. Его смех увеличился. Он повернул ко мне голову, махая лопаткой, с которой сыпалась рыхлая черная земля.
– Я копаю тебе могилу, Кевин! – вопил он, как оглашенный. – Они уже на свободе и ищут тебя! Беги, что есть мочи, Кевин! Беги, пока не поздно! Беги же! – Он угрожающе вытянул вперед клешню и щелкнул пару раз, как бы собираясь оттяпать мне шею.
Я тяжело сглотнул... И бросился наутек. Назад домой. По дороге споткнулся и здорово ушиб колено, но превозмогая боль побежал дальше, слыша позади себя кошмарный заливистый детский смех.
«У меня конкретно едет крыша, – думал я, хватаясь за голову. – Видимо от недосыпания»
Я старался объясниться, найти какое-то разумное оправдание тому, что видел, привести похожие случаи других очевидцев, но в мыслях стоял полный сумбур. Незапланированное сборище бесполезных вопросов и не менее бредовых ответов, расходящихся, как бурный поток воды. Однако я не робкого десятка и знаю, когда сказать мозгу «Стоп». Мне лишь понадобилось уединиться в своей комнате, лечь на кровати и закрыть глаза, с шумом вдыхая и выдыхая воздух. Это помогало и буквально через десять минут я снова вернулся к реальности. А о клешнях решил, пока не вспоминать.
«Обман зрения, – рьяно убеждал себя я, повторяя это, как мантру. – От проклятых лучей солнца. Или на крайняк мозг глюканул. Все от этой самой пресловутой жары, будь она неладна! Так оно и есть. Иначе никак. Иначе дурдом, конечная станция, выходим»
Я медленно встал с кровати и решил проверить свою гипотезу. Выглянул в окно. Билли сидел на газоне возле веранды и играл с красным совочком, размахивая им в воздухе так, что земля прилепившаяся к его боковым краям разлеталась в разные стороны. Клешни я вроде не заметил и с облегчением выдохнул, смахнув ладонью со лба пот. Это все мое увлеченное воображение, видимо тоже любит попугать. Я нервно улыбнулся, хотя радоваться тут было нечему.
Веселье продолжалось не долго, ибо в глубине души я понимал, что происходит что-то неладное и так просто оно не закончится. Что-то в корне изменилось – в окружающем мире или внутри меня, главное я чувствую это. Страх осязаем и мне довелось испытать это на собственной шкуре.
***
К ночи разразился самый настоящий ураган и град. Дождь хлестал по стеклам и барабанил по крышам домов. Этой ночью балом тайно правила осень. В железном небе громыхало так, будто рычали настоящие драконоподобные монстры невероятных размеров. Восхищению моему не было конца. Я всегда находил это прекрасным, как бальзам на душу – сидеть дома, в своем надежном укрытии и слушать раскаты грома, что сотрясают воздух, и озаряют темный небосвод яркие фиолетовые и синие молнии, расползающиеся по небу, как трещины, а порой паутиной. Именно в такие моменты ощущаешь себя героем фильма или книги... разумеется ужасов.
Я же в это время сидел у себя в комнате за компьютером и читал одну статью о нашем городе.
– Гарри Ковач, – произнес я вслух, придвигаясь к монитору ближе и щурясь, чтобы прочесть текст. – Чертовщина какая-то...
Двенадцатилетний мальчишка покончил жизнь самоубийством повесившись на толстой ветке дерева, что росло на их садовом участке. А произошло это примерно в квартале отсюда. При чем, как утверждают очевидцы, он так торопился, затягивая веревку на шее, словно спасался от кого-то бегством. Никаких предсмертных записок обнаружено не было.
«Похоже кто-то здорово его достал», – подумал я, усмехнувшись.
Тут даже видео есть. Я собирался включить, но внезапно после очередного чудовищного раската грома вырубился свет, а вместе с ним накрылся и мой компьютер. И я остался в полной темноте, если не считать бледный свет луны, струившийся из окна спальни.
– Какого хрена...
С первого этажа вдруг раздался звонок, а затем стук в дверь, от чего я подпрыгнул на стуле. Звук повторился. И вновь зловеще громыхнуло.
«Это кто еще в такой поздний час решил ко мне пожаловать?»
Честно признаться, я не хотел это выяснять. Во мне проснулось нехорошее предчувствие. Пускай стучатся, меня нет дома, или сплю. А если дверь откроет мама? От этих мыслей мне стало плохо.
Я поспешно встал со стула, тихо вышел из комнаты и прокрался по коридору. Оказался у вершины лестницы. Я мог видеть темную прихожею, ни чем не освещенную, и дверь, за которой кто-то стоял и настойчиво стучал к нам.
– Мам? – позвал я, но никто не отозвался. – Мама? – уже слабее и неувереннее прозвучал мой голос. – Мам, ты здесь? Скажи что-нибудь.
Стуки ни на секунду не умолкали. Да что происходит? Где мама? Может она спит?
Я несколько раз сглотнул, постоял пару минут, обдумывая план и принялся спускаться вниз. Ступени протяжно скрипели, напоминая по звуку мышиный писк. Снаружи лил дождь, ветер не унимался и подхватывал симфонию утробного громогласного рева. Время от времени лестницу освещали яркие вспышки молнии, при этом моя тень на стене выглядела огромной.
Достигнув последней ступени, кто-то с силой ударил по двери, и я вздрогнул.
Для начала нужно посмотреть в дверной глазок, а уже потом все остальное, решил я. Так я и поступил, и приглушено ахнул в испуге и удивлении, ибо за дверью никого не было. Терраса была пуста и от ветра малость залита водой, которая стекала с перил и каплями просачивалась с крыши.
– Шутники гребаные! – выругался я, отстраняя лицо от дверного глазка. Но как только я это сделал стуки вновь возобновились. – Кто там? – спросил я громко, без тени волнения в голосе.
Молчание затянулось и тогда я не выдержал:
– Эй, слышь ты! Прекращай это дело, приятель, пока я не открыл! И не поиграл на твоих костях своей бейсбольной битой!
А потом до меня наконец дошло: какой идиот в двенадцать часов ночи, да еще и в дождь, будет стучать ко мне в дверь только, чтобы разыграть? Вот именно, только идиот станет этим заниматься.
Я еще раз заглянул в глазок, в который раз убедившись, что за дверью никого нет. Либо он прячется. В голову неожиданно пришла идея и я ринулся на кухню. Окно на кухни сбоку открывает вид на нашу террасу и быть может я смогу разглядеть ночного гостя.
Прилепившись щекой к холодному стеклу, я смотрел на безлюдную улицу, сквозь дождливый занавес пытаясь поймать взглядом хулигана трезвонившего в дверь. Мой взгляд остановился на террасе, и от изумления отвисла челюсть. Около входной двери стоял... Игги! Весь промокший до нитки, в легкой белой футболке с какой-то дурацкой надписью на груди и шортах цвета хаки. Выглядел он достаточно нелепо.
Я побежал открывать ему дверь.
Он робко жался у входа с растерянными глазами. У него было бледное лицо и продрогший вид.
– Ты что здесь делаешь? – спросил я, когда друг наконец скользнул в прихожею. С него лилась вода прямо на ковер. Я отвел его в гостиную, сам сварил горячий чай и вручил Игги, устроившись напротив него в кресле. – Почему ты не дома?
Он невнятно что-то промычал себе под нос.
– Что?
– Я шел домой, – ответил он полушепотом. – Мама просила купить продукты. Я возвращался из магазина, шел по улице, когда внезапно потемнело небо, а потом... я оказался у твоего дома.
– Погодь-погодь, ты хочешь сказать, что все это время торчал у меня под дверью?
– Нет, – вымолвил он. – Только последние несколько минут.
– Ты, блин, путешественник во времени, стучал в мою дверь? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
Я недоверчиво на него воззрился, но спорить не стал. Игги был в ступоре и особо не торопился из него выходить.
– Бред какой-то! – выпалил я, возбуждено вставая с кресла. – Такого ведь просто не может быть. Ты серьезно не помнишь, где шлялся столько часов?
Игги покачал головой.
– Кев, – тихо произнес он, поднимая голову. – Это ведь не ты подложил голубя мне в сэндвич?
– Нет, – отозвался я и направился к окну, – это был не я.
– Тогда кто?
– Не знаю. Но это сделал не я, клянусь. – Я повернулся к нему и приложил ладонь к сердцу.
– Это же не очередной твой коварный план?
– То есть?
– Ну, типа, свести меня с ума. Превратить в шизика, чтобы я подумал, что на самом деле это я подложил отрубленную голову птицы в свой сэндвич.
– Нет, Игги – это не мой план. Я же твой друг и никогда бы так не поступил. Честно.
– Ладно. Прости меня. Я сказал тебе много гадостей, там, на кухне, – вкрадчиво говорил он, уставившись на меня грустными глазами.
– Все в порядке, приятель, – заверил его я. – Знаю, ты был не в себе, и признаться, я тоже малость струхнул.
– Значит, мир?
– Мир.
Мы пожали друг другу руки, используя специальное рукопожатие, которое придумали еще в далеком детстве, как символ нашей вечной нерушимой дружбы.
– Твои родители, наверное, тебя потеряли, – сказал я, похлопав друга по плечу. – Сейчас я им позвоню и они заберут тебя домой.
Но, как только я собирался идти к телефону, боковым зрением в окне заметил знакомую фигуру, внезапно возникшую у дороги. Тот самый тип стоял там и смотрел на нас, из под черного капюшона горели две яркие, как звезды, красные точки, а длинный плащ развевался на ветру. Дождь поливал его, как из ведра, но он не двигался с места, словно фермерское пугало.
– Это же он! – вскричал я и, как ошпаренный, бросился из дома. Выскочил на улицу почти голышом – в футболке и штанах, даже тапочки не накинул, и хлюпая по лужам и грязи летел к этому мужику. Он не пытался убегать. Я затормозил в нескольких метрах от него, опасаясь приближаться слишком близко.
Мне было плевать на дождь. Я сильно дрожал, и возможно тут отчасти приходилась вина холода, но по большому счету из-за этого кошмарного мужчины с черной бородой, который претворялся немым.
– Все это ваших рук дело! – говорил я срываясь на крик. – Все эти случаи с голубями и исчезновениями!
Он слабо кивнул. По крайней мере мне показалось. И это уже было хорошо, я установил контакт, оставалось дело за малым.
– Что-ж, я прошу вас это прекратить.
Но он лишь усмехнулся в ответ.
– Почему? – спросил я, ощущая, как блуждают по коже капли дождя, струятся тоненькими ручейками по спине и волосам, капают с носа, губ и ресниц. – Зачем вы это делаете?
Он повернулся и собирался уже уходить.
– Стойте! – вскричал я в отчаянии. – Вы не можете уйти! Скажите, как это остановить? Как это остановить!?
– Сделай доброе дело, – раздался тихий, почти, как шелест сухих ломаных листьев, голос. – Сделай доброе дело...
И он снова исчез, как в прошлый раз, оставляя после себя только ветер, который закружился на месте, как волчок.
«Сделай доброе дело? Сделай доброе дело?? И это все??? Старый, вонючий козел!» – мысленно бранился я по дороге домой.
***
В прихожей ожидал Игги, по прежнему не отцепляясь от чашки с уже давно остывшим чаем. Он даже глотка не сделал, хотя сейчас это не важно.
– За кем ты гнался? – спросил он, изумленно вытаращив на меня глаза.
Я взбежал по лестнице и друг последовал за мной. Вошел в спальню.
– Да где же мама?! – со злостью воскликнул я.
– Ты чего, друг? Она же у тебя на работе, – ответил Игги и заморгал.
Я повернулся к нему.
– Как – на работе?
А потом вспомнил какой сегодня день. Мама у меня работает медсестрой в больнице святого Руфуса. И этой ночью подменяла другую медсестру, которая заболела. Она говорит у них там полный аврал, палат не хватает, приходится оказывать медицинскую помощь на ходу, пока человек не окочурился. Я давно хотел посмотреть, говорят, там сейчас творится полная жесть (много поступает из неблагополучных районов, с пулевыми и ножевыми ранениями, всякие торчки с передозировкой, и прочий ужас), но мама категорически против, как бы сильно я ее не упрашивал.
– Ну да, на работе, – сказал Игги. – Так кто это был, Кев?
– Тот самый псих из прошлого. И ради бога поставь ты уже эту гребаную чашку! – внезапно вспылил я. Но увидев испуганное выражение на лице друга, смягчился. – Извини, что-то мне нехорошо... я малость на нервах.
– Это заметно. Ты как, в порядке? – робко спросил он, торопливо убирая чашку с чаем на тумбочку.
– Нет, не в порядке.
– Что он тебе сказал?
Мы вышли в коридор и я мрачно вздохнул.
– Сказал, что это будет продолжаться и дальше.
– Что – продолжаться?
– Да вся эта мистическая байда! Эти странности, которые вдруг ни с того ни с сего обрушились на нас. И мои галлюцинации, вовсе не галлюцинации!
Я замолчал.
Глаза Игги расширились, рот приоткрылся.
– Он колдун, – сдавлено прошептал друг, бледнея еще сильнее, если это возможно; кажется, он был на грани обморока. – Шаман какой-нибудь. А мы его разозлили, и он наслал на нас проклятие. Теперь нас будут преследовать неприятности. Вечно. Нужно заказать амулеты! Кроличью лапку или браслет от порчи. В лавке мистера Кричмана продаются такие, я видел. Нужно же что-то делать, Кевин, не молчи!
Он схватил меня за плечи и принялся дико трясти, словно пытаясь привлечь к себе внимания, а может просто до ужаса боялся.
– Нет, – сказал я, вырвавшись из его хватки, – амулеты нам не помогут. Он сказал, чтобы мы сделали что-нибудь доброе.
– Кто сказал?
– Да псих сказал: «сделай доброе дело», – я попытался воспроизвести эти слова в точности шелестящим голосом, как у того типа, хоть надобности в этом и не было. – А потом он исчез.
– Это напоминает учение о нравственности... – Игги вдруг замялся. – А если ты не сможешь сделать то, что он, ну-у, типа, от тебя просит... что тогда?
– Ситуация будет ухудшаться с каждым днем. И с каждым днем кошмары будут становится все бредовее и чаще. Я не хочу проверять, надо скорее найти какого-нибудь лузера и помочь ему обрести счастье.
– Не проще ли будет перевести старушку через дорогу? Это куда быстрее и легче. И потом, безопаснее.
Я малость задумался и сказал:
– Ты прав, приятель. Почему это не пришло в голову мне? Завтра же приступим, а сейчас надо позвонить твоим родакам.
Он кивнул и мы спустились на первый этаж. Игги остановился в проеме двери, ведущей в гостиную и повернулся ко мне.
– Спасибо, – сказал он с искренней благодарностью.
– За что?
– Ты сохраняешь спокойствие даже, когда мы на волосок от смерти и находишь правильные решения. Ты настоящая голова. Будь я один, давно бы растерялся и умер.
– Пустяки, приятель, – сказал я, нервно улыбнувшись и даже для убедительности махнул рукой.
Как бы ни так! Пускай Игги этого никогда не узнает (не стоит ему говорить), но я был напуган до смерти.
***
Следующий день мы потратили на поиски попавших в беду старушек. Однако в ближайших районах они словно все вымерли или попрятались в домах, когда узнали, что мне позарез понадобилась их помощь. Хвала Богу, одну мы все же вычислили, когда она медленно, миллиметровыми, печальными шажками, опираясь на тросточку и с кучей пакетов в руках, переходила улицу. Перед ней предстояла нелегкая задача – широкая дорога, светофор не работал, а мимо то и дело мчались машины, с ревом и шумом рассекая воздух. Мы рванули к бабке, но заметив, как мы активно к ней бежим, размахивая руками, она ускорилась так, что чуть не сшибла школьный автобус, проезжавший в тот момент мимо.
– Это же можно считать за помощь? – спросил я тогда у Игги.
– Нет-кх, акх, кха, – задыхаясь и пыхтя от бега отвечал он, – нет!
– Проклятье! – выругался я, жадно глотая ртом воздух.
И разозлился не на шутку. Лицо побагровело. Еще это сияющее на чистом небе солнце светило мне прямо в лицо, словно кто-то нарочно направил на тебя лупу. И не отводит ее ни на секунду. Как это невыносимо!
– Почему бы тебе не помочь Билли Джаггеру? – предложил друг, упираясь руками в колени. Он был красным, как помидор, и вспотевшим, и вытирал майкой с лица пот.
Вспоминая жуткую клешню и, как Билли щелкал ею, меня невольно передернуло.
– Нет, точно не вариант. Я ему ничем помочь не смогу. Ему поможет только экзорцист.
– Чего?
– Как выяснилось, в него вселился дух Себастьяна из мультфильма «Русалочка» и теперь он ракообразное. Не бери в голову, в общем. С Билли дохлый номер. Нужно искать что-то другое. – И тут мои глаза загорелись от новой первоклассной идеи; я бросил просительный взгляд на Игги. – Может быть я спасу тебя?
– Кого? Меня?! – удивлено воскликнул он; несколько подозрительно, и заметно напрягся. – От кого?
– Не важно! – сказал я, ободряюще хлопая друга по плечу. – Вариантов, что ли, мало? Придумаем. Ты как, кстати, к собакам относишься?
– Ну уж нет! Мне совсем не нравится эта затея. Не надо меня спасать. Нет! Я не буду участвовать в этом! Не хочу и не буду! – закричал он и замахал руками. – Делай, что хочешь, только не на мне!
– Выходит остается только Билли, – с горечью вздохнул я. – Только он теперь моя надежда и спасение. Моя жизнь в его руках... Мне не жить.
Мы шли по тротуару и все это время я думал, как придется унижаться перед этим малявкой, просить и исполнять все его прихоти. Что мне придется делать? И сумеет ли он простить меня за те гнусности, что я творил над ним? Должен простить, иначе плохо будет, а значит я сделаю плохо и ему тоже. Выхода нет, сначала добрый, дружелюбный и понимающий парень Кевин, но если, что не так, злой и страшный Сокрушитель Маленьких Голов.
Асфальт переливался на солнце. Но вскоре на вечернем лилово-синем небосводе образовались гигантские черные тучи. Зеленые кроны деревьев зашелестели, будто о чем-то зашептали. Налетел ветер, подхватывая опавшие листья и унося их вверх. Становилось довольно прохладно.
Мы попали на какую-то совершенно незнакомую улицу. Дома здесь были маленькие, серенькие, теснились друг к другу, все как один, и самое главное по обе стороны от дороги ни одного прохожего. Машины не шумели, некоторые были припаркованы у зданий, стояли у подъездных дорожек к гаражам. Все это выглядело, как один большой сплошной макет, подделка, декорация, искусственный мини городок, который из игрушечного перенесли в реальность.
На табличке я сумел прочесть название улицы «Грэйв Хилл один». Здесь стояла мертвая тишина, словно само время застыло в этом месте.
– Где эт мы? – спросил я, оглядываясь по сторонам.
Игги пожал плечами.
Мы пошли дальше по дороге, вглядываясь в окна домов. Зашаркали подошвы ботинок, пожалуй, единственные звуки сопровождавшие нас.
На высокой блёклой серой стене одного из зданий выделялось граффити, криво нарисованное черно-белой краской, а под ним карикатурная рожица какого-то лысого типа с шутовской улыбкой, высунутым длинным языком и пустыми глазницами.
– Собственность Пангнуса Хатека, – прочел я надпись.
– Это кто? – спросил Игги, осматривая рисунок. – Пангнус Ха-тек...
– Не важно, – сказал я. – Надо спросить у кого-нибудь дороги.
– У кого?
– Должен же быть здесь хоть кто-то. Или все вымерли? – я нервно хохотнул. – Пойдем проверим.
Мы продолжили путь. Ни единой живой души в ближайших пару километрах. Только странные надписи, рисунки на стенах, заборах и везде мелькала эта дурацкая фраза «Собственность Пангнуса Хатека». Куда мы теперь угодили?
За домами начали проступать деревья. Кажется мы достигли конца жилого квартала, потому что дальше виднелся только темный лес.
Я устало застонал.
– Надо поворачивать обратно.
Внезапно слева от нас что-то промелькнуло между домами, скользнуло по двухскатной крыше и исчезло за густой растительностью. Это произошло так быстро, что я толком не успел, как следует рассмотреть.
– Похоже мы не одни, – прошептал я. Мускулы напряглись сами собой, словно от осознания того, что скоро придется убегать. Но от кого? Или чего?
– Это проделки колдуна, – с усиливающейся тревогой заговорил Игги. – Снова начинается. Нужно где-то спрятаться. Нужно бежать, Кевин, пока у нас есть время! Кевин?!
Я жестом приказал ему замолчать. И указал пальцем вдаль.
– Смотри.
Кто-то двигался по дороге к нам навстречу. Сначала неясный черный силуэт, затем он приобрел очертания и форму. Щуплый, анемичный пацан примерно нашего возраста, худой, с черными волосами и хмурым, восковым лицом. Руки он постоянно держал в карманах куртки.
Он прошагал мимо нас, игнорируя или просто погруженный в себя не замечал присутствия других.
– Эй! – окликнул я его. – Приятель, не подскажешь дорогу?
На миг он застыл, словно статуя, а затем повернулся к нам, уставившись безразличным взглядом.
– Ты живешь здесь, да? – продолжал я беззаботным тоном. – Какой-то тихий у вас райончик.
– Вы застряли, – категорически сказал он. Губы его тронула злая улыбочка. – Застряли, – вновь повторил. – Вот и я тоже выбраться уже третий час не могу. А может четвертый, я уже и не знаю толком. Времени-то здесь нет, только проклятые тучи.
– Ты заблудился? – спросил Игги.
– Идемте, – сказал он равнодушным голосом. Повернулся и пошел.
– Куда идти-то? – попробовал узнать я.
Но он подозрительно отмалчивался.
– Как тебя звать-то?
Он вдруг остановился и задумался.
– Гарри, – ответил он после недолгой паузы. – Гарри Ковач – так меня звали раньше.
У меня засосало под ложечкой и сердце больно завибрировало. В горле образовался комок, я пытался найти опору, ибо ноги внезапно превратились в холодец.
– Как ты сказал тебя зовут? – спросил я надтреснутым голосом.
– Идемте. Он ждет, – сухо сказал Гарри. – Он вам поможет.
***
Та же картина, что и прежде. Как и пару минут назад, как и час назад, а возможно гораздо и дольше. Многочисленные серые тучи низко плыли над нашими головами, скрывая небо и солнце... или луну, и уходили за горизонт. Промозглый ветер трепал ветви деревьев, старые жухлые листья, раскинутые по земле, всякий мусор и волосы. Нежно гладил лицо, но вызывал противоречивые чувства, ибо пахло не свежестью, а давно забытым прошлым – увядшим, мертвым, серым, как этот день. Обстановка, мягко говоря, не самая приятная. Тишина лишь подтверждала мои опасения и вкладывала мысль об одиночестве. Дома, гаражи, супермаркеты и прочие магазины пустовали. Людей здесь, кроме нас, нет. Но я не хотел с этим мириться. В моем представлении такого просто быть не могло. Это мы исчезли из города или это остальные жители пропали?
– Ты ведь нас разыгрываешь? – допытывался я до Гарри, когда мы шли за ним. – Злая шутка, типа, да? Ты же знаешь, что он, типа, покойник? Ну, тот, о ком ты говоришь. Я о Гарри Коваче.
Он лишь горько усмехнулся, но отвечать мне не стал.
Гарри направлялся к высокому, мрачному дому, воздвигнутому на углу улицы. Он очень походил под готический особняк для Хэллоуина. Густой серо-грязный мох и плющ плотно обвивали его боковую стену и малость затрагивали часть ромбовидной сломанной крыши. Окна выглядели соответствующе. Наверняка, он заброшенный.
«Здесь только вечеринки устраивать», – подумал я, уставившись на высокий островерхий черный шпиль, почти касавшийся грозовых туч.
Гарри взобрался на террасу.
– Вы идете? – бросил он через плечо. – Чего застыли, как истуканы?
– Зачем нам туда? – спросил я, делая шаг к лестнице.
– Я же вроде ясно сказал, – терпеливо начал объяснять Гарри, – это единственный выход попасть домой. Вы хотите выбраться?
Мы с Игги закивали.
– Тогда идите и не шумите. Он не любит, когда дети шумят.
– Да кто он?! – вышел я из себя. – О ком ты говоришь?
Гарри поднял голову и тревожно огляделся, словно что-то заметил. Затем распахнул парадную дверь, немножко поколебался, топчась на месте, вобрал в грудь побольше воздуха и вошел в темный провал.
Мы с Игги переглянулись и последовали за ним.
– Черт бы тебя побрал, Гарри, с твоими загадками, – ворчал я, поднимаясь по ступенькам. Этот пацан мне совсем не нравился.
Игги держался позади, чуть ли не наступая мне на пятки. Внутри было пыльно, холодно и не менее жутко. Свет не горел.
– Гарри? – позвал я шепотом. – Эй, Гарри, ты где?
Сырые, деревянные стены, покрытые серым мхом, трещали, словно что-то ломало их, дырявый пол скрипел, а в отверстиях между прогнивших досок виднелась влажная, черная земля, в которой копошилось несметное полчище всяких мерзких насекомых: жирных черных жуков, гусениц, склизких, извивающихся червей, отвратительных сколопендр и прочих нелицеприятных созданий, имя которых я не сумел припомнить или же попросту не знал. Все они барахтались в грязи.
Я осматривался по сторонам, осторожно переступая через обрушившиеся балки. Проверял на прочность каждую доску, ибо опасался провалиться под них и угодить к тем ужасающим жукам. Этот странный серый мох был повсюду.
– Только не смотри вниз, – сказал я другу. – Тебе это не понравится.
– Что не понравится? – спросил он и быстро опустил глаза, но тут же пожалел об этом, издав болезненный стон.
– Я предупреждал.
– Меня сейчас стошнит, – с трудом произнес Игги, схватившись за живот. – Зачем мы сюда полезли? Нужно искать выход, а не бродить по всяким домам. Давай уйдем, – умоляюще просил он. – Кевин?
– Тихо, – сказал я, замерев на месте, и прислушиваясь. – Слышишь?
Из глубины сумрачного коридора доносились какие-то неразборчивые голоса и шорохи. Чей-то плач, всхлипывания, причитания, и было еще кое-что, чего я не сумел уловить.
– Я не специально... я-я-я не хотел. Это была всего лишь шутка. Просто шутка.
– Шутка, – подразнивая, повторял кто-то.
От стен расходилось тихое завывание, словно где-то в страданиях корчилось и медленно умирало существо, и слышался этот детский жалостливый голос:
– Дайте мне шанс. Я так больше не буду. Обещаю. Прошу, дайте шанс. Пожалуйста. Умоляю вас.
– Умоляешь, – снова вторглось нечто непонятное, шипящее, растягивающее слова, как будто в удовольствии.
– Гарри? – сказал я; голос мой дрогнул. – Эй, Гарри? Это ты? Хорош пугать. Выходи давай. Это уже не смешно.
Но он не отвечал, либо потому что не слышал, либо потому что был слишком занят. Может тот голос принадлежал ему?
– Я не виноват, я не виноват... так не должно быть... отпустите меня домой...
На середине коридора я резко остановился и почувствовал, как что-то липкое и мокрое обвило лицо и голую шею, защекотало кожу. Я отшатнулся и скривился от омерзения и страха, лихорадочно отмахиваясь и отплевываясь от паутины, которая попала в рот, нос и склеила губы. Стало нехорошо.
«Только не пауки, – взмолился я, – только не пауки».
Мы добрались до дальнего конца коридора и оказались в гостиной.
Гарри стоял в центре комнаты перед большим кожаным креслом, задвинутым к стенке, склонив голову и закрыв глаза, словно молился. Его тело светилось. От него исходило прозрачное голубоватое свечение, как от призрака.
Я собирался позвать его, но из горла не вырвалось ни звука. Меня, словно парализовало. И я заворожено глядел на это представление.
Он был не один. Какое-то гигантское существо сидело в удобном кресле и свирепо улыбаясь не сводило с него плотоядного взгляда. У этого страшилища была серая кожа (по видимому заменяющая ему одежду); она плотно облегала невероятно длинное, сухое, побитое тело, усеянное мелкими и большими трещинами, уродливыми, жуткими швами, скрывающими сотни гниющих ран. Лысый череп, с двумя большими, округлыми, белыми, как будто нарисованными, глазами, с маленькими точечками по центру, которые иногда увеличивались или уменьшались независимо от чего либо. Широкие серые брови шевелились и напоминали сытых опарышей. Мертвые губы безобразно улыбались, с холодным презрением. Уши и нос отсутствовали.
Оно сидело в этом кресле, как на своем троне, с высокой гордостью и неисчерпаемой злостью. Длинные худые пальцы, как змеи обвивали подлокотники стула. Ноги были согнуты подобно в прыжке.
– Прошу вас... – Гарри втянул голову в плечи и жалобно заскулил. – Ради бога, прошу...
– Молчать! – внезапно раздался противный хрустящий визг; так говорило существо. – Не смей произносить при мне этих слов! – Его голос сделался более мягче, как желе, и спокойней, однако оставался таким же гадким на слух. – Пришло время платить по счетам, Гарри. Ты боишься? Разве ты не находишь это забавным? Ну разве это не смешно? Чувствовать страх другого и наслаждаться им. Это делает тебя сильнее, хочешь еще-еще-еще. А мне остается лишь забрать то, что ты украл. И мы поглядим, что от тебя останется, когда я заберу твой страх. Каким ты предстанешь.
Существо поднялось с кресла и голова его уткнулась в потолок, от чего ему пришлось пригнуться, сгорбиться, как колесо. Его тело неестественно изогнулось. Он придвинул свою ужасающую морду к лицу Гарри практически вплотную, заглядывая ему в глаза, словно искал в них ключ к заветному тайнику, набитому сладостями.
– Ты похож на мышку, Гарри, – зашипел он, и зрачки его увеличились, наполняясь океанской чернотой, будто поступающий прибой волн. – Знаешь, что я делаю с мышками?
Лицо Гарри перекосило от настоящего ужаса. От подлинного кошмара, какой я не встречал ни в одном человеке прежде.
Осязаемый воздух вокруг них завибрировал и стал расходиться рябью.
Он обхватил своими длинными, как щупальца, пальцами мальчика и поднял высоко вверх над полом. Гарри не сопротивлялся, не пытался вырваться, а может находил это бесполезным. Его глаза остекленели, рот застыл в немом крике о помощи.
Пасть монстра открылась, показывая раздвоенный язык и мелкие острые зубки. Его грудь расширилась и зловеще запульсировала, а затем... а затем один из швов на груди с ужасающим хрустом разошелся и раскрыл гигантскую, обезображенную, гниющую рану. Пахнуло чем-то невыносимо отвратительным. Внутренностей не было, а боковые стены, сделанные из толстых прочных костей, покрывала вонючая блевотная жижа, которая стекала вниз в утробу, скрываясь за черным провалом.
Он подвел Гарри к груди и нечто с жадностью всосало его внутрь с громким чавканьем и хлюпаньем, которое я и вовек не забуду. После этого рана вдруг затянулась сама собой, а мальчик, который еще секунду назад беспомощно барахтал по воздуху ногами, просто исчез в непроглядной тьме, был беспощадно пожран ненасытным чревом. Чудовище довольно облизнулось, сладко чмокнуло губами и повернуло голову в нашу сторону, осматривая новых аппетитных жертв.
– Приношу свои извинения за эту неприятную сцену, – сказал он спокойно. – Вы знаете, где вы находитесь?
Мы молча покачали головами, все еще пребывая в шоке от увиденного, и стояли неподвижно. Голос не сразу вернулся ко мне.
– Ба! – воскликнул он неожиданно, и мы с Игги одновременно вздрогнули. – Вы хотите сказать, что не знаете кто я?
Он гордо прошел к высокому креслу и нежно провел рукой по подлокотнику, поглаживая его своими шершавыми пальцами.
– Я – Пангнус, – представился он важно. – Зеркальщик. Сторож первых врат и демон скорби. Всего вам знать не обязательно. Мой мир сер и уныл, и наполнен страхами, которых вы больше всего боитесь. Я не люблю, когда дети шумят, но крики ужаса одобряю. – Он широко улыбнулся и вместо острых зубов показались пустые десна, с обильно сочащейся гнилью. Изо рта вытекла коричневая слюна.
Меня передернуло и кажется это доставило ему сильное удовольствие. Он расценил это, как похвалу! Я одобрил его!
– Ну, мы пойдем, да? – едва вымолвил я, поворачиваясь к выходу и собираясь идти.
– Не в коим случае, – резко бросил он в след; и через мгновение оказался буквально перед нами. – Останьтесь. Я встречаю гостей с особым радушием.
– Как встретили Гарри? – осмелился спросить я и поразился своей глупой храбрости. Но он не разозлился.
– Нет, с вами я поступлю гораздо иначе. Клянусь, я вас не проглочу... за меня это сделают другие. – Он засмеялся и смех его напоминал хриплый собачий лай. – Мы с вами сыграем в одну игру. Обожаю игры больше, чем нанизывать людей на колья – это приедается, а в играх есть разнообразие. Свобода для фантазии, о чем и пойдет речь.
Игги схватил меня за руку и сжал так больно, что я чуть было не закричал. Его глазки панически расширились, грозясь выпрыгнуть наружу, и он бросил на меня долгий взгляд, словно ожидая от меня поддержки, каких-то действий, идей по спасению. Но, что я мог сделать против демона?
– Какую игру? – насторожено спросил я и покосился на выход в коридор, а потом снова на Пангнуса.
– У тебя есть маленький секрет, Кевин, с которым ты ни с кем не делишься. Я люблю обнажать людские пороки, словно раскладывать пасьянс. Скажи, твоему другу понравилось бы узнать каким ты его видишь?
– Я не совсем понимаю о чем вы, – произнес я запинаясь.
Он хлопнул в ладоши.
– Значит смотрите, правила таковы: я превращу этого милого, сочного пухлеша в свинью, – демон ткнул длинным, как линейка, пальцем в Игги, – ведь именно таким ты его представляешь. Я прав, Кевин?
Я ничего не ответил, виновато опуская глаза в землю.
– Что-ж, полагаю ты со мною согласен. – Не стал дожидаться он ответа. – Думаю, теперь вы поняли по какому принципу строится наша игра. Значит ты, Кевин, – указал он на меня, выдерживая долгую паузу, чтобы подольше помучить ожиданием; его глаза восторженно сверкнули, – ты станешь морковкой!
– Что!? – удивлено вскричал я и повернулся к Игги. – Ты считаешь меня морковкой! Но почему?!
– Мама говорит, что мне нужно есть овощи, чтобы быть здоровым. И ты очень похож на морковку, без обид, друг, – сказал он, грустно сводя брови вместе и смущено заливаясь румянцем.
– Чем это я похож на морковку!? Я что, оранжевый по твоему!
– Нет, но ты длинный... – Он запнулся и потупился.
– И все? Игги, ты... ну ты даешь конечно!
– Свинья съест морковку, – прервал наш разговор Пангнус, объясняя суть игры.
– Но свиньи не едят морковку, – сказал Игги.
– Тебе виднее, поросенок, – ответил демон, мерзко зубоскаля.
– Нет, стойте! – завопил я. – Подождите! Так ведь нельзя!
– Это почему же? – осведомился он, удивлено гуляя бровями; они то поднимались, то опускались вниз, как два заросших шерстью упитанных серых червя.
– Мы ведь все-таки дети. С детьми так не поступают!
– Это же безумно весело! Ты не находишь? Я люблю, когда дети страдают.
– Не вы один, – добавил Игги усмехнувшись. – Кевин тоже это любит.
– Заткнись, Игги! – огрызнулся я, бросая на него ледяной взгляд.
– А что, я не прав? Соврешь и на этот раз? Скажешь, что я не прав?
– Ну все, хватит болтать! Пора превращаться! – воскликнул Пангнус и его ненормальные белые глаза с маленькими точечками по центру зловеще расширились, замерцали и стали бешено вращаться, как будто собирались загипнотизировать нас. Сумасшедшая улыбка так и не сходила с его шакальей морды.
– Игги, не смотри ему в глаза! – истошно заорал я отворачиваясь.
– Не слушай его, поросенок, не слушай, – нашептывал он.
– Кевин, я не могу сдвинуться с места! Я пригвожден! Сделай что-нибудь!! – взвизгнул друг, почти рыдая от ужаса и страха.
И тогда я не нашел более лучшего решения, как сбить его с ног. Я закрыл глаза и буквально влетел в него, обхватывая руками за спину и толкая назад, чтобы он упал. Он потерял равновесие и неуклюже свалился на пол, а я вместе с ним, но зато теперь мы освободились и могли бежать от этого чудовища, пока он нас ни во что не превратил.
– Бежим, Игги, бежим! Скорее!! Скорее!!!
Я ринулся к проему, когда услышал за спиной жуткий, ненормальный, оглушительный хохот. Сердце сжалось в груди и, наверное, перебралось в пятки. Я повернулся назад. Пангнус смеялся, запрокинув лысый череп и дико восклицал:
– Получилось! Получилось! Получилось!
Я безнадежно опустил глаза к полу и тяжело сглотнул. Я увидел его. Своего лучшего друга Игги, который теперь был свиньей. Жирной, розовой, с пятаком и крючковатым хвостиком. Он смотрел на меня снизу вверх недоуменными черными глазами-бусинками и хрюкал. Пангнус окончательно съехал с катушек и хохотал, как псих, выжимая из себя смех. Я просто не мог сосредоточиться.
Мы пропали. Теперь нам точно конец...
***
В особо экстремальных ситуациях мозг человека работает гораздо быстрее, чем в обычном случае. Вроде активизируются определенные его участки. Ты начинаешь быстро принимать решения необходимые для того, чтобы спасти свою шкуру. А бывает иначе. Некоторые напротив теряют контроль, впадают в истерику и бегают, как ошалелые, не осознавая, что творят, и тем самым навлекают на себя еще большую беду. Таких быстрее всего убивают. Они бы не смогли выжить, если бы настал зомби апокалипсис – там ошибок не прощают.
Вот и сейчас я действовал исходя из ситуации и не имел права на ошибку. На автопилоте я схватил свинью – то есть, Игги, – подмышку и дал деру из этого чертового дома, пока еще имелось время. Нужно было где-то укрыться, а потом уже думать, как расколдовать друга.
Под кошмарный неистовый смех Пангнуса, я пробежал по коридору, выскочил на террасу и не задерживаясь рванул дальше по дороге. Этот гнусный, желеобразный хохот звучал отовсюду, как будто от стен домов.
Погони не наблюдалось, да и тащить толстую свинью (то есть, Игги) оказалось делом непростым и очень утомительным. Через пару десятков метров я вконец выдохся и поставил друга на асфальт, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Грудь тяжело вздымалась и дрожали коленки.
Я бросил взгляд назад – на развалины старого, черного дом. Издалека он еще больше походил на спящее существо, чью громоздкую, неподъемную тушу плотно опутывали зелень и густой мох, словно медленно его пожирали, оплетали серыми щупальцами, как паразиты, и тянули под землю. И кто бы мог предположить, что внутри этого мертвого с виду гиганта, вечно застывшего в зачахшем состоянии, может обитать чудовище, чья великая гордость и безжалостная злоба отнимала жизнь, цвет и дыхание вкуса. День оставался на месте. Пепельные тучи на холодном, по-настоящему осеннем, небе, прокисший воздух, голые деревья, застывшие, словно могильные кресты, и серые однотипные дома – это все, что осталось в этом мрачном городе. Одинокие желтые листья, оторванные от родных ветвей, проносились перед глазами, как прошлое.
Я перевел взгляд на Игги, который, словно вовсе и не понимал, что происходит. Он с любопытством уставился на меня, виляя хвостиком.
– И что нам теперь делать? – спросил я, как бы обращаясь к нему.
Он громко хрюкнул.
– Ну да, конечно... Блеск. И что скажут твои родители, когда вместо их сына я приведу в их дом свинью? Что я скажу им? «Извините, так получилось».
Я горестно вздохнул, осматриваясь по сторонам, словно вспоминая откуда мы в прошлый раз пришли. Облизнул сухие губы.
Уши Игги навострились и он заметно занервничал, мотая рылом. Его что-то сильно взволновало.
– В чем дело? Что не так?
Но конечно он не мог мне ответить. И только подавал сигналы, в которых я ни черта не разбирался.
Ветер заметно усилился, сильно похолодало. Что-то просвистело над самым ухом, почти коснулось влажным, гнилым языком. Нет, это был не свист – шепот. А потом я учуял эту мертвецкую, режущую вонь, которой пропитался насквозь дом на углу улицы, и которая исходила от того демона. Воняло падалью.
– Теперь твоя очередь, – прошипел голос так близко, словно за спиной.
Я резко повернулся на звук и последнее, что успел увидеть – это большие, нарисованные, белые глаза и широкую шутовскую улыбку. Он коснулся указательным пальцем до кончика моего носа. А потом меня накрыла темнота и я падал – падал в безмолвную, убаюкивающую, ледяную, ночную пропасть, уже не надеясь из нее выбраться.
«Неужели я теперь морковка?», – мимолетно явилось в сознании и так же исчезло. Чей-то язвительный, отдающий тихим эхом, злой смех разрушал покой и сотрясал пустую бездну.
– Баю-бай, засыпай, – поддразнивая растягивал слова гадкий, шипящий голос. – Баю-бай. Спи, малыш, спи...
И наступила смерть... я думал, что умер.
Но внезапно проснулся в своей мягкой, теплой постели. Это же мой дом? Судя по настольной лампе с черным абажуром в виде черепа и расклеенными на всех стенах плакатах и постерах разных дарк метал групп (как будто собирал эту зловещую коллекцию одержимый подобного рода увлечениями), – это действительно моя комната. Из открытого окна струился яркий солнечный свет, освещавший красный напольный ковер, с вышитым на нем затейливым эзотерическим символом (я вовсе не сектант и не знаю значение этого знака, но он показался мне довольно здоровским, чтобы приобрести в магазине этот коврик, да и на плакате одной из моих любимых групп он имеется). С улицы доносился грохот работающей газонокосилки, лай собаки, заливистый детский смех и пение птиц. Задорно протрезвонил звонок проезжавшего мимо велосипедиста.
Я быстро откинул одеяло и принялся, как обезумевший, осматривать свое тело, словно пытаясь найти в нем какой-то изъян. Потрогал ноги, провел рукой по мокрым волосам, больно ущипнул запястье и наконец, спустя долгие пару минут, убедился, что это я. Живой! Это был просто кошмарный сон. Долгий, мучительный, но все же сон. Странно, что я спал в уличной одежде, а не в пижаме.
Как же я был рад, что жив. Есть ли подходящее слово в людском словаре, чтобы описать эти чувства? Не нужно бегать по городу, искать какой-то выход и скрываться от полчища монстров. Не нужно никого спасать. От облегчения я откинулся на кровать, уткнувшись затылком в помятую подушку. Я размышлял над тем, чего мне удалось избежать чудом или везением, а может быть это вовсе ничего не значило. Игги не свинья, у Билли нет клешни, никаких демонов нет и в помине не существует, а Гарри не кончал жизнь самоубийством и не был безжалостно пожран той тварью - это все мое буйное подсознание. Значит и того незнакомца в плаще я тоже выдумал. Все осталось по-прежнему.
В доме стояла полная тишина.
Я спрыгнул с кровати и бегом бросился из комнаты. Спустился на первый этаж и остановился у порога кухни. За столом спиной ко мне сидела мама. Я подошел и тихо присел рядом. Она склонила голову, руки ее были сложены в замок и прижаты к лицу, худые плечи слабо тряслись.
– Мне сейчас такой кошмарный сон приснился, – сказал я. – Ты не поверишь.
Она никак не отреагировала. Даже не пошевелилась.
– Все в порядке? – спросил я. И вновь остался без ответа.
Тогда я протянул руку, собираясь коснуться ее плеча, но ладонь легко прошла сквозь одежду и вышла с другой стороны, как будто преграды не существовало. Как будто я был чертовой голограммой. Дыхание перехватило и глаза расширились от ужаса. Я резко отдернул руку, потеряв равновесие, и свалился со стула.
Это что такое!?
Голова закружилась и зашумело в ушах, заглушая мой крик.
Мама вдруг подняла на меня грустный взор. Ее лицо было бледным, чрезвычайно утомленным, глаза впавшими и печальными. Белые щеки влажные от недавних слез. Я не замечал этого раньше и сейчас ужаснулся тому, что увидел. А потом она отвернулась.
Не в силах больше вынести этого ощущения, я выскочил из дома и припустил вниз по улице, даже не задумываясь над тем, куда теперь.
Какой сейчас день? Я совершенно не помнил, что было вчера или позавчера, и любые другие дни, как будто это выветрилось из памяти – ничего не сохранилось, кроме леденящих кровь обрывков. Страх поселился в душе и гнал ее дальше и дальше, ожесточено стегая кнутом без перерыва. Я миновал закрытые окна старых домов, пустые закоулки, цветочный магазин и еще пару каких-то неопределенных строений, перекресток за перекрестком. Задыхался и глотал ртом ледяной воздух, но ветер дул мне в спину, придавая скорости и замораживая пальцы рук.
В пасмурном небе, словно восставая из глубин мироздания, медленно и уныло плыли вереницей гигантские серые облака. Пролетала стая черных ворон, разнося по всему городу свое противное карканье. Тьма накрывала город.
Я призрак? Что за чертовщина!? Этого не может быть. Я все-таки умер и теперь привидение? Когда это произошло?
Ноги принесли меня в лавку мистера Кричмена. За стеклянной витриной магазинчика красовались маски безобразных фантастических существ с уродливыми ухмылками и дьявольскими усмешками, словно потешались надо мной. Только у Скруфурда Кричмена продавались самые страшные маски в городе. Я всегда восхищался им. Диву давался, как он их только делает? Из какого материала? И какую цену он заплатил за эти поистине мерзостные и чудовищные шедевры искусства? Я знал ответ... Тот огромный шрам, полученный, словно от схватки с оборотнем, тянулся от левой щеки ко лбу и скрывался за черными редеющими волосами. Это был маленький неприметный старичок, судьбою награжденный горбом и странным, зловещим взглядом, возможно отчасти из-за бельма, имевшегося на левом глазу. В потрепанном, расстегнутом сюртуке, под которым скрывался черный жилет и вечно белая неглаженая рубашка.
Я считал себя здесь, как дома. Но сегодня отчаяние привело меня сюда против воли.
На двери висела табличка «Закрыто». Однако, если вы призрак, то для вас это не проблема. Я беспрепятственно проник внутрь, не открывая двери.
Пространство накрыл полумрак. У дальней стены в ряд располагались длинные, широкие шкафы, затянутые искусственной паутиной. На полках лежали различные товары от простых безделушек до бросающих в дрожь костюмов и декораций. Один шкаф специально отдельно отводился под хранение всевозможных интересных книг. С потолка свисали оранжевые ленты, черные пауки и прочая картонная нечисть. На стойке стояла лампа, с красным абажуром, освещавшая пыль, рядом лежала стопка бумаг, а поверх них – синяя шариковая ручка. Самого владельца не наблюдалось.
Я взглянул на одну из полок, осматривая старинные фолианты, обернутые в кожу. Из другой комнаты вдруг донесся чей-то болезненный кашель. Затем возня и скрипы. Я повернул голову и заметил мистера Кричмана в своем фирменном, замызганном сюртуке с оторванной пуговицей. Он бережно брал в руки каждую вещь и с усердием раскладывал в нужном порядке, медленно прохаживая вдоль шкафов, словно библиотечный сторож. На меня он даже не обращал внимания. Оно и понятно, ведь я призрак.
Старик встал за стойку, смахнул рукавом со стола пыль и громко закашлялся.
Я с любопытством подошел поближе, почти напротив него. Нас отделяла только перегородка.
Он надел очки, взял ручку и сделал очередную пометку в записях.
– Ты что-то хотел купить? – гнусаво спросил мистер Кричман, не отрываясь от занятия. Я в растерянности посмотрел по сторонам, но в магазине никого кроме нас не было. Тогда к кому он обращался?
– Наверное, ты хочешь опять поглядеть на мои маски, – продолжил он, неторопливо убирая ручку и поднимая на меня глаза.
Сердце бешено заколотилось в груди.
– Вы... вы меня видите? – опешив, произнес я.
– Конечно, вижу.
– Но я ведь... умер. Правда?
– Да, – подтвердил он с грустью. – Ты хотел спросить у меня кое-что еще.
Я малость задумался и после некоторого неловкого молчания спросил:
– Почему я здесь?
– Тебя привела сюда нужда и страсть. Но ведь это не тот вопрос, который ты хотел задать мне. – Из под круглых очков на меня пристально, выжидающе смотрел мутный карий глаз.
– Почему я чувствую страх? – собравшись, выдохнул я.
– Это единственное, что осталось от тебя настоящего, от твоей души. – Он усмехнулся. – Из прошлых твоих поступков и отношений можно легко узнать какие чувства ты ставил на первое место, а про какие и вовсе забыл. Помнишь, как ты замучил дворнягу в прошлом месяце?
– Откуда вы это знаете?
– Ты сам мне рассказывал.
– Я не помню, – сказал я дрожащим голосом.
Мистер Кричман закашлялся.
– А что ты помнишь?
– День до своей смерти. Но я тогда был не один, со мною был еще кто-то. Мы бежали, там был черный дом... и монстр. Кто-то гнался за нами, а потом я оказался здесь. Уже, как призрак.
Он почесал щетинистую щеку.
– Что теперь со мной будет? – спросил я в испуге и подавленности.
– Ты теперь останешься здесь, Кевин, и очень надолго, – сказал он. – Взрослые и дети будут приходить в мою лавку, чтобы приобрести что-нибудь страшное. – Он бросил взгляд в сторону застекленного ящика с товарами. – Мои маски изрядно поистрепались и требуют нового экземпляра. Каждый раз, когда дверь будет открываться и прольется трель колокольчика, на витрине магазина мои гости смогут глазеть на новую маску ужаса. Твою маску, Кевин. Ты почти готов к этому.
– Нет, – прошептал я. – Подождите, этого не может быть. Пожалуйста, вы же знаете, как все исправить. Я обещаю, клянусь, что исправлюсь! Вы же дадите мне второй шанс!? Прошу вас...
Он покачал головой, черкая что-то в тетради.
– Второго шанса мы не даем, – хладнокровно ответил он и сочувственно улыбнулся, но вышло как-то злорадно, угрюмо. – С другой стороны, ты станешь причастником нашей маленькой тайны – совершенно удивительного искусства. Разве не этого ты искал всю жизнь?
Ноги сделались ватными и в горле застрял огромный ком. Меня знобило и тошнило от этих ощущений. Но еще больше от страха и смятения. Я начал забывать и почти забыл все, что связывало меня с тем миром. Судорожно пытался вспомнить, в надежде отсрочить неизбежную участь еще ненадолго и придумать способ вернуть все назад. Но был поглощен мыслями о своей смерти и скован ими. Как я умер? Когда это случилось? Почему я не помню?
– Нет! – закричал я в ужасе и попятился к выходу. – Я не хочу! Вы не можете так поступить со мной! Мне нужно домой! Я возвращаюсь домой!!
– Вернись, Кевин, – звал он меня с улыбкой. – Вернись. Здесь теперь твой дом – среди моих очаровательных монстров. Тобой будут любоваться тысячи и восхищаться твоими подлинными эмоциями! Ты станешь главным экспонатом в моей коллекции!
Но я уже не слушал его и вылетел из лавки. В лицо мгновено ударил морозный ветер, закруживший хоровод листьев и веток.
Я бежал без остановки. Из разных уголков улиц возникали тени – силуэты призраков, от которых исходило тусклое голубоватое свечение. Они двигались ко мне навстречу, протягивали свои руки точно когти, цепляясь за плечи, невыносимо стенали и тихо тоскливо выли могильную песнь, как будто молили о помощи.
– Кевин... иди с нами... Кевин... присоединяйся к нам... стань частью нас, Кевин...
От ветра заслезились глаза. Я практически не чувствовал тела и не соображал куда бегу. Грудь горела и разрывалась от недостатка воздуха. Они окружили меня со всех сторон.
Какой-то лысый мужик в черном пальто, сжимая в своем кулаке кость, размахивал ею, как дикарь. Кость задевала других и проходила сквозь их прозрачные тела, и как будто накатывал сквозняк. Некая безглазая, полная, пожилая дама, слепо шарила руками по сторонам, словно искала меня, но внутри ее пустых глазниц что-то энергично копошилось. Один приблизился ко мне совсем вплотную, выставляя обезображенную половину лица, кожа была порвана на лоскуты и ужасно гнила, остальная часть являло собой просто месиво – фарш из грязной мясной серо-бурой массы. Он прикоснулся ко мне, и внутри что-то сжалось от омерзения и страха, но я ничего не ощутил. Он не смог дотронуться, ибо был таким же, как я, фантомом. Однако радость от этого длилась не долго. Холод окончательно завладел моим телом. Я превратился в подобие камня или статуи, а может быть, как и говорил, мистер Кричман я стал маской. И на моем бледном измученном лице перед тем как затвердеть, отпечаталась невообразимая гримаса кошмара и безнадеги: остекленевшие глаза уставились в немыслимую пустоту, а рот раскрылся в адском визге, словно бы в преддверии черного безумия, открывающего неисследованные бездны вечных страданий...
– Кевин?.. Кевин?.. – Эхом звучал чей-то голос.
Он настойчиво вырывал меня из темноты. Знакомый голос, как будто я его уже слышал раньше.
– Эй, Кевин, очнись!
Темнота расступилась перед глазами и больно ударил яркий белый свет. Заплясали красные мошки. А он продолжал повторять, как заведенный:
– Кевин! Давай же! Ну же, давай, поднимайся, дружище! Вставай!
– Что произошло? - Мой голос осел. Было странное чувство, будто в горло налили свинец.
Я лежал распластанный на горячем асфальте. Беспощадно палило солнце, но я не испытывал к нему той ненависти, что прежде. Воздух плавился от жары. А рядом, накрыв своей большой тенью, надо мной склонился Игги – и вовсе не свинья – мой лучший друг. Живой. Красный, вспотевший и сильно взволнованный.
– Ты как? – спросил он, помогая мне встать.
Я несколько раз прочистил горло и снова произнес:
– Что произошло?
– У тебя случился солнечный удар. Ты, типа, потерял сознание, и вот, – сказал он.
– Сознание? Долго я лежал?
– Минуту, может полторы.
Я огляделся вокруг, покачиваясь на слабых ногах. Игги придерживал меня, чтобы я не упал.
– Где голубь? – вдруг выпалил я.
Он изобразил полное недоумение.
– Какой голубь?
– Ты не видел раненого голубя?
– Нет, – ответил он. – Мы собирались в лавку мистера Кричмана, забыл?
– Нет! – внезапно вскричал я в паническом страхе, но встретившись с беспокойным взглядом друга, запнулся на секунду. – То есть, я хотел сказать, что... что-то не хочется. Настроения нет.
– С тобой все в порядке? – спросил он с подозрением. – Может к врачу надо, ты вроде сильно ударился?
– Нет, – сказал я и впервые свободно улыбнулся, положив руку на плечо друга. – Как же я рад тебя видеть, приятель. Просто пошли домой.
– Ты уверен, что с тобой все нормально. Ты какой-то странный и пугаешь меня, – говорил Игги, наблюдая за каждым моим действием. От удивления он разинул рот.
Я ожесточено срывал со стен комнаты развязные плакаты и агрессивные постеры своих некогда любимых музыкальных групп, и без сожаления рвал их на мелкие кусочки. Все, что хоть как-то было связано с темным и ужасающим прошлым, порвал до единого. Это принесло мне несказанное удовольствие и умиротворение. Я выбросил в мусорный бак лампу с черепом, туда же отправил и красный ковер с непонятным символом.
– Я абсолютно в норме, даже лучше, чем ты можешь представить. Я ведь теперь изменился. Знаешь, как говорят: «Нельзя стоять на месте, так к цели не приблизишься».
– А какая у тебя цель? Ну, кроме того, что устроить в своей комнате погром и бардак.
– Пока не знаю. Я только начинаю свой путь. И прежде я хотел бы извиниться перед тобой.
– Извиниться? – удивился он.
– Да. Знаю, я был эгоистом. Вел себя очень ужасно по отношению к тебе, да и другим тоже. Надеюсь ты простишь меня за это, – сказал я искренне.
Он растерялся.
– Конечно. Типа, да.
– То есть, мир?
– Да, мир.
Я протянул ему руку для тайного рукопожатия. Он колебался, но все же пожал мне руку. И по спине пробежал неприятный холодок. Неужели он забыл?..
– Подожди-ка, – прошептал я, уставившись на него расширенными глазами, и словно пытаясь что-то себе объяснить. В голове помутнело. – Ты не Игги! – наконец вскричал я.
Он спокойно пожал плечами, и состроил виноватую гримасу.
– Мда-а, – протянул он, вздыхая. – Черт, спалился! Но я бы и не смог долго играть роль этого болвана. Ты ведь не выдашь меня, Кев, правда? Только умоляю не говори об этом его родителям. – На его лице расплылась злая, холодная, гадкая улыбка. – Чего молчишь, партнер? Пойдем пугать людишек? У меня родилось столько гениальных идей, пока я находился там, в клетке...
Конец.