Бередя старые раны

               
   «…После зимнего отдыха в начале весны 327 до н. э. Александр Македонский осадил Согдийскую Скалу, где скопилось около 30 тысяч   повстанцев под командованием Ариомаза. Высокие отвесные стены делали место неприступным, глубокий снег затруднял подступы и обеспечивал обилие воды защитникам, запасы еды позволяли выдержать 2-х годовую осаду. В периметре скала имела размер около 25 км. Когда Александр Македонский потребовал сдачи, варвары со смехом посоветовали македонскому царю поискать крылатых воинов, чтобы с ними штурмовать неприступную твердыню. Крылатых воинов Александр не имел, но отобрал 300 наиболее опытных скалолазов из своих солдат, пообещав награду каждому, кто взойдёт на скалу.
 Храбрецы заготовили железные костыли, длинные верёвки и под покровом ночи совершили дерзкое восхождение по наиболее отвесной, а потому неохраняемой стороне скалы. Тридцать два из них сорвались, и погибли, но остальные к рассвету поднялись на самую вершину. Оттуда они, размахивая белыми поясами, подали сигнал Александру. Македонский,  через глашатая указав согдийским повстанцам на своих воинов на вершине горы, потребовав немедленной сдачи...»
Серёжка закрыл книжку и мечтательно откинулся на спину, в густую траву. Как здорово вот так, с друзьями,  преодолевая опасности, поднимаясь ночью по отвесной скале выходить победителем из сложнейшей ситуации. Вот закончит он курсы ДОСААФ, и обязательно станет десантником. Только они могли бы вот так, в экстремальных условиях, презирая опасность, выполнить поставленную задачу.
- Серёжа! Серёжа!- услышал голос матери и вскочив, побежал ей навстречу. Невысокого роста, рядом с сыном, казалась ещё меньше, она стояла, прижимая к груди листок и полными слёз глазами смотрела на него.
 -Серёженька, выдохнула от самого сердца и прижавшись к нему, зарыдала.
-Ну, чего ты?- обнял, подхватил и закружил весело смеясь.
- Вот.- Протянула зажатый в руке белый кусочек бумаги.
- Повестка? Ура! Что ж ты плачешь? Медосмотры  пройдены, по состоянию здоровья,  годен!   Давай, людей звать. Меня провожать будем.
На проводы,  как и положено, пришло всё село. Друзья, соседи, одноклассники, и та, что сердцу всех милей. Гуляли до утра, говорили напутствия, хорошие слова, пожелания, брали обещания писать, пели песни. Утром Серёжка уехал, и село как будто затихло. Но, ненадолго. До
следующего дня. Когда он, улыбаясь, возвращался с рюкзаком от остановки домой, со всеми здороваясь.  А потом, была следующая повестка, и опять он возвращался, и опять. Четыре раза получив повестку, он ехал в военкомат и четыре раза возвращался домой.
Закончилась весна, пролетело лето, наступила осень, а с ней и следующий призыв, осенний. И никого уже не удивляло, что Серёжка и осенью, после посещения   военкомата, возвращается обратно. Матери радость, с любимым сыном побыть лишний денёчек, а ему  не до шуток.
Жалуется друзьям ,-  все нервы истрепали.
И когда в пятницу опять вернули, решил не уезжать на выходные   в Зиборовку,  остался до понедельника в Харькове. Всё ждал «покупателя» в десантные войска. Так и военкому сказал, когда тот предложили ему идти на флот.
- Какой флот? Я пойду только  в ВДВ!  Зря я, что ли, на десантника учился и с парашютом прыгал?!
Военком руками развёл, но горячность и приверженность десантуре оценил. Похлопал по - отчески по плечу, сказав:
-Там такие нужны. Жди.
И оставил его до следующего «покупателя». Но десантников всё не было, хотя, надежды не теряли, ни военком, ни Серёжка. Просто перед односельчанами было неудобно. Как объяснить, что хочет служить не там, куда пошлют, а там, где мечтает. А мечталось мальчишке парить в небе под куполом парашюта, носить красивую форму, совершать подвиги. И  повзрослев, рассказывать своим детям о службе в десантных войсках, чтобы   росли   патриотами и защитниками родной земли. 
Никому не признавался, что когда первый раз   надо было прыгать, ему  было страшновато, а уже потом, интересно. После прыжка  понял, что это как раз то, что нужно. Ветер в лицо, чувство полёта, и адреналин в крови. И от всего этого ему хотелось петь.
  Дождавшись наконец   «покупателя», Сергей ушел в десантные войска.
Возможно, Пресвятая Богородица,   таким образом подарила   Марии, матери Сергея,  ещё полгода общения с сыном?
Материнский подарок, иконку Николая Угодника и крестик, Серёга берёг  у самого сердца. И  рвался навстречу судьбе, навстречу войне, не зная, что ждёт впереди? Он очень хотел стать десантником.  И в письмах матери, когда спрашивала, носит ли крестик, отвечал, что одевает его только на боевые, «а то в части, если увидят, ругают».
30 октября  группа новобранцев вместе с «покупателем»  летела самолётом в Ташкент, а через сутки поезд уже мчал их на Фергану.   Прибывших, первым делом  повели в баню  и переодели. Мальчишки,  в жизни не носившие подштанников, смеялись от души, примеряя кальсоны и панамы. Уезжали из дому осенью, в конце октября,  а попали в лето, где тёплые вещи, собранные заботливыми руками матерей были не нужны. Зато их можно было продать, хоть и за бесценок, местным.
  Призыв 1984 года. Парни, сдружившись на призывном пункте и по дороге в Фергану,  держались друг - друга, ожидая  подначек от «стариков».  «Покупатель» ещё в пути, не скрывая, сказал,  что из Ферганы одна дорога, в Афган. Но Серёжке было всё равно, куда? Главное, он добился своего,  будет служить в ВДВ! Об Афгане матери писать не стал, зачем зря волновать домашних раньше времени? Ни отцу, ни брату, ни друзьям, никому. О том, куда их готовят,  сообщил только Лене. 
На её вопросы  о дедовщине, отшучиваясь, писал - «деньги не забирают, и под кроватью ползать не заставляют. Только по вечерам бывает «взлёт» и «посадка». Это когда за 45 секунд нужно раздеться и лечь спать. И стоит одному замешкаться, как всем приходиться вставать заново, одеваться и опять раздеваться. И так, раз по десять, пока все не уложатся в заданное время»
Относился ко всему с юмором. Окружающих располагала к себе его открытая улыбка и добрый характер. Рядом  всегда было много друзей. И дома, в Зиборовке,   и в училище в Харькове, и здесь, в Фергане.
Дни шли, оттачивалось умение, мастерство, профессионализм. Подъём в 6 утра, марш-бросок по стадиону, потом столовая. Кормили плохо, постоянно хотелось кушать. И опять муштра по плацу, часа два без перерыва, уборка территории, обед, опять уборка территории. И так изо дня в день. 
Порадовался за друга, Эдика Жукова, у которого родился второй ребёнок. Жаль только, что  он уезжал из части домой. Но, других  земляков, с кем учился в харьковском ДОСААФе  прыгать с парашютом, было человек двадцать, и все, кроме троих, попали с ним в одну учебку. Только в Серёжкином взводе было три харьковчанина, а в роте двенадцать человек. Жили все в одной казарме. Койка рядом, была Болотова Саши, из Днепропетровска. С ним они  стали закадычными друзьями. И в строю стояли рядом, оба высокие, худые, красивые.
Во взводе много было хороших ребят из Днепропетровска, с которыми  сложились дружеские отношения.  После контузии в Афгане, и лечения в Ташкентском триста сороковом госпитале, прислали дослуживать в учебку земляка из Белгорода, жил там где-то на Крейде. Но, к Серёжкиному сожалению  парень весной уходил на дембель.
«Стариков» было мало, сержанты гоняли  срочников до седьмого пота, понимая, что хорошая физподготовка и выносливость окажут им неоценимую помощь в Афгане. Те бегали, ползали, прыгали, стреляли. Пока было тепло, ходили в летней одежде и даже  загорали. Когда стало прохладней, одели   бушлаты. Готовились к присяге. Узнав, что будет фотограф,  радовались как дети. Каждому хотелось отправить домой фотографию в военной форме.
У фотографа оказался парадный десантный китель, с аксельбантами и гвардейскими значками, нейтральный для всех,  для кого-то чуть узковат, для кого-то широковат. Серёжке рукава кителя были коротковаты, но не всем же быть такого роста как он? 
Знали бы эти мальчишки, сколько по ночам над  их фотографиями было пролито материнских слёз. Глядя на худых, коротко стриженых, изменившихся до неузнаваемости  сыновей, материнское сердце сжималось от жалости. И хотелось их чем-то побаловать. Праздником для ребят были посылки  с печеньем, конфетами, сигаретами, домашним салом, сгущенным молоком. Но так как в тумбочках хранить было ничего нельзя, даже писем, полученные продукты мгновенно и по - братски делились между всеми и тут же съедались.
Кроме спецподготовки приходилось и окна в библиотеке мыть по воскресеньям, и в наряды заступать, и полы драить. Зато после 18 часов вечера и до самого ужина у ребят было личное время, когда можно было писать письма домой. Иногда, чтобы никто не мешал, писали в ночных нарядах. И в принципе, втянувшись в размеренный армейский ритм, служба казалась  им уже не такой уж трудной.
«Только постоянно, очень хочется, есть», - писал Сергей в письмах Лене.
В ферганский учебный полк  ВДВ  он   попал    в одну роту с Ришатом. Их сплотила большая дружная семья, где без   надёжного плеча друга нечего было делать. Там все были как на ладони. Простые русские парни, рождённые в Советском Союзе. И не было национальных различий, и шутки были, пусть грубоватые, но не обидные, и все понимали, куда их готовят. Учебка есть учебка. Один отвечает за всех и все за одного.   Шесть месяцев, которые   научили и закалили ребят.
Они, «зачем» и «почему» не обсуждали. Только никто не знал, сколько, кому отмеряно? Готовили из них пулеметчиков, гранатометчиков, связистов, разведчиков, водителей, снайперов... Обычные военные профессии. Всё было интересно и не воспринималось всерьёз. Разве кого-то могли убить? Это же бывает только в кино.
Они были уверены, что останутся живы, несмотря ни на что. С ними,  плохого просто не могло случиться.  Им было по 18 лет, И они  знали, что их готовят в Афган.
Но  много ли они знали о войне и о самом Афгане?  О той войне, о которой даже сейчас не всё известно. И вряд ли, будет известно в будущем.
Они мечтали стать героями. На всех построениях стояли рядом, плечом к плечу, простые деревенские парни, разных национальностей. «Не было в нашем строю ни москвичей, ни питерцев» - писал Сергей..
На первом месте  в учебке была физподготовка. Ежедневные маршброски, которые поначалу казались изнуряющими. Но потом,  всё вошло в норму. 
Как то, во время очередного марш-броска, Ришат, которому из-за невысокого роста, как шутили ребята, доставалась пыль от сапог, «сдох». Сергей забрал у него автомат, вещмешок, схватил покрепче за ремень и тащил за собой.    В этом был весь он, Серёга Санин. Он никогда не бросал в беде друзей. Он просто не мог иначе. Ведь время засекали по последнему бойцу.
Распорядок дня: 6.00-подъём, физзарядка, 3км вокруг полка, мытьё, бритьё, завтрак. Каждый день на стрельбы, 8км туда, 8 км обратно. От рядового до младшего сержанта.   И хотя учебка была не сержантская, но он им  стал.

 
    На следующее утро, несмотря на  выходной,  подъём был  в 6 утра. После завтрака в 7:30, и после построения, марш-бросок в учебный центр.  С погодой в этот день не повезло. Шел противный мокрый снег, который таял от  молодых горячих тел, пропитывая влагой одежду сверху,  которая изнутри  и так уже была мокрой от пота. К одиннадцати часам были на месте. Присягу принимали за две недели  до Нового 1985 года. 
В   апреле 1985-го, ночью, объявили построение. Командир роты Пугачев и старший лейтенант  Бобруйко  зачитали Приказ. Сказали:
- Завтра улетаем в Афганистан. Дело добровольное. Желающие отказаться есть?
  Желающих оказалось двое. Первым вышел из строя Давыдкин из Днепропетровска.
  - Не обижайтесь, пацаны.  Я женат. У меня ребёнок.
Ну, а за второго и так всё было понятно. Сын "железного" короля, как все его называли. Папа прислал в полк столько тонн  металла, что роту можно было "отмазать".
Дело житейское. Не обиделись. Пусть остаются. Сами рвались туда, где казалось много романтики, где есть возможность проявить себя, туда, где как они считали, есть место подвигу.      
…Из Ферганы ребят перебросили самолётом в  Баграм, где находился  пункт постоянной дислокации 345 опдп. Все попали  в один батальон. Ришат с Саниным  снайперы в одной роте были. Друзья, всегда вместе. Здесь жизнь была уже  совсем другая. Селили в щитовых казармах. Хорошо кормили.  И если в учебке банку тушенки делили на несколько человек, то теперь она была у каждого, и не одна.
Своя пекарня, столовая, скважина с водой, баня, дизельная электростанция.
  И началась служба. Боевые выходы на броне, пешком по горам. Сначала на сутки, трое, дальше-больше.
 С непривычки тяжело было переносить жару. Многие теряли сознание без воды. Вот когда вспомнились ненавистные сержанты, которые учили соблюдать питьевой режим, а они по неопытности старались их обмануть, чтобы напиться вдоволь. Получилось, хуже делали только себе.
Об опасности не задумывались, никто не верил, что  с ними может случиться что-то плохое. Только здесь  стало «доходить» до сознания, что здесь  настоящая война. И тогда, как говорил Серёжка, становилось «мрачно». Спасали письма.
«…По афганскому летоисчеслению, наш 1985 год у них  1365, т.е. страна живёт в 14 веке. Выходной день в Афганистане пятница, но в  нашей части жизнь течет по советским законам, отдыхаем, как и положено, в воскресенье. В мае  должны идти на Панджшер…»
  Так называлась горная речка, основной приток  реки Кабул. Само название в  переводе  с дари  означало  «ущелье пяти львов». Центр Панджшера – кишлак Руха. Длина долины 115 км с востока на запад, высота более  2000 метров над уровнем моря, площадь три с половиной тысячи квадратных километров, а высота гор до 6000 метров. На Панджшере около 200 населённых пунктов. Основная достопримечательность залежи изумрудов.
 Ребята знали,  там   всегда полно   душманов  и всё кругом заминировано .
  Пока обживались на новом месте, всё было интересно. И какие самолёты летают с аэродрома, и как трассера ночью высвечивают во тьме, и как пушки стреляют.
Писал домой : « Здесь тиф и желтуха в порядке вещей. Все, кто здесь прослужили, почти все переболели. Раньше после тифа в отпуск на месяц отпускали, а сейчас прикрыли эту лавочку. Все болеют, особенно летом».
Первое время вообще не мог уснуть, постоянно просыпался от шума взлетающих самолётов и выстрелов. Недели через полторы к пушкам привык, радуясь, что хоть они стреляют только по ночам. Одно не нравилось, самолёты мешали спать. От их взлётов и посадок в воздухе стоял постоянный гул. А Серёжке хотелось тишины, хотя бы ночью. Когда в День афганской революции  аэродром обстреляли,   мелькнула мысль, « хоть бы они его вообще разбомбили!».
И, добавил в письме маме:- «Уже забыл, как это бывает тихо, без гула». Человек ко всему привыкает, привык и Серёжа. «Старики» учили службе и дружбе. И если второму  учить было не надо, за друга готов был в огонь и воду, то к советам бывалых прислушивался внимательно. Главное, говорили они, физподготовка, выносливость, чувство локтя, смелость, в пределах разумного.
Учили под пули  не высовываться, особенно новичкам. Только, когда оценишь обстановку, поймёшь расклад, сориентируешься в ситуации, действуй. Но действовать нужно быстро, от этого может зависеть не только твоя жизнь, но и твоих боевых товарищей. А ещё от того, как хорошо ты умеешь стрелять. Как учил Маргелов, главное при встрече с врагом, первый выстрел. И он должен быть твой.
«28.12.85
  Новый 1986-й год  встречал в госпитале, куда попал с гепатитом. Что за праздник без ёлки? От тоски и безделья, решили соорудить её из колючей проволоки. Ломали голову, что повесить вместо игрушек? Я предложил гранаты и патроны, все смеялись.» 
И всё бы ничего, но такая была тоска по дому, так хотелось  к родителям, друзьям, любимой девушке, хотелось на природу, в лес. А ещё, он чень скучал, когда долго не было дождя. Во сне видел цветущие сады, и слышал, как поют птицы. В памяти всплывали родные сердцу зиборовские места, и панинская горка, куда на мотоцикле кроме него никто не мог взобраться из-за её крутизны. И от того, что дома сейчас весеннее буйство зелени и красок, и на первомайские праздники  в Зиборовку   съедутся все  одноклассники и весёлой гурьбой   пойдут в рощу, на душе становилось «мрачно».
Выплёскивал  свою тоску той, единственной, которая  одна могла его понять. Ждал её писем постоянно, скучал, жил этим ожиданием, и при малейшей возможности, писал сам:
  «…По ночам лес уже начал сниться, а здесь  в полку, нет ни одного дерева. В кишлаках ещё не был, не знаю. В Фергане там всё-таки хоть деревья были, конечно, не такие как дома, но всё равно, деревья. Когда уезжал, всё уже распустилось, всё было зелёное, а здесь одна пыль и скалы.»
  Жизнь входила  в своё русло.  Познакомился с хорошими, нормальными ребятами, но   «… они не рэксы ВДВ. Кто-то из них  водитель БМД, кто-то наводчик. Знаю, что они в случае чего из машин своих не выйдут, и в горы с нами  не пойдут».
Что поделаешь, в армии, тем более на войне у каждого свои обязанности. Каждый отвечает за своё дело. И спорный вопрос, кому из солдат на войне служить  было  легче, а кому труднее?
  « 24.06.85
…Вот и начались боевые действия. На базу приходим на сутки, двое. Столовая, баня, и спать. Просыпаемся, приводим себя в порядок, готовимся к следующему выходу. Хронически не высыпаюсь, три-четыре часа сна в сутки, остальное время на ногах. Даже письма читаю дорогой…»
  Дома была  тень от деревьев, куда можно было спрятаться от солнца, пруд, где можно было вдоволь поплавать. А здесь только если на боевых выходах  встречалась горная речка, они не упускали случая окунуться в спасительную прохладную воду.
«…Всё бы ничего,    но днём стоит такая несусветная жара, что кажется, ноги отваливаются вместе с ботинками. Даже летом дома никогда не было  так жарко…»
  И хотя не знал   молитвы, но в трудные минуты, когда казалось, что нет ни выхода, ни спасения в сложившейся ситуации, мысленно обращался к Николаю Угоднику, иконку которого и мамин крестик всегда   брал с собой на боевые.   «Мама говорила, что ты наш заступник и можешь сделать чудо. Сделай его, пожалуйста. Защити нас. Спаси. И помилуй...»
 «1.06.85
…День защиты детей оказался самым мрачным праздником. Десантировались с вертушек, добрались до кишлака, начали его «прочёсывать» и напоролись на засаду. Зажали нас  среди дувалов и кромсали с 6 утра до 12, так что не высунешься. Немного привстанешь, выстрелишь, и обратно на землю. Лежишь на этой пылюке, а над головой шелковица. Обидно до чертиков, жрать охота, а тут не встанешь. Да ещё сухпай не выдали. По плану, в 9 часов должны были быть уже на базе, а из кольца только к 12-ти часам дня вырвались. Самое паршивое, как они орут, разговаривают и нам всё отлично слышно. На нервы здорово действует.  Когда вырвались из кольца, перекрестились. Ведь 1 июня День защиты детей, и нас Боженька защитил как своих детей. А я ещё вспомнил, как в этот день Танька дочку крестила, а у Светки свадьба была…»
Весь год был насыщен боевыми выходами на операции, стычками с духами. В марте началась Кунарская операция и опять «походы на войну» по всему ущелью. 
Новенькие мучились от жажды, и он уже сам подсказывал им, чтобы старались не пить и привыкали обходиться без воды. На себе испытал  как это тяжело, особенно  если идёшь в горы. Ведь с собой много не возьмёшь, фляжку, от силы две. И надо терпеть, когда заканчивается и вода, и сухпай, и неизвестно, сколько ты там ещё пробудешь?
«…ещё злость разобрала, только неизвестно на кого. Что мы голодные   сидели.     Но так не постоянно бывает, за последние полгода первый раз.   В основном нам редко достаётся, в большей частью духам попадает…»
  Научившись терпеть голод и соблюдать питьевой режим сам, учил этому других. Понимал, что боевые операции для новеньких были тяжелыми, как физически, так и морально.
«3.08.85
…Вот и наступил для десантников самый главный праздник из всех праздников, - 2 августа. Ребята натушили в каптёрке картошки, запаслись по такому случаю 10-литровым бачком браги из виноградного сока. Брага получилась очень вкусная, как вино.  Скинулись и накупили в магазине всякой чепухи. Отмечали  День ВДВ до утра, пуская всю ночь ракеты.  Поначалу шутили, веселились, а потом стали вспоминать дом. Прикинули, что до дембеля ещё больше года, и сразу все помрачнели. Всё стало так противно, что хоть вешайся…»
Возвратившись с войны,  ребятам давалось дней десять   отдыха, чтобы привести в порядок  оружие,  набраться сил.  До обеда занятия, потом какая-нибудь работа. По вечерам просмотр фильмов. И опять на войну.
«1985
 …В конце ноября опять были на   Панджшере.    Полмесяца лазили по горам, проводили «зачистку», гоняли «духов». Они от нас прячутся, как тараканы, а потом подстерегают и, стреляют в спину. В открытый бой вступать не хотят. Но мы их из всех щелей вычищаем, готовим на высотках блокпосты для афганской армии. Только толку от этого мало. Всё подготовим, а они побудут немного и уходят, а  духи опять сюда возвращаются. Хорошо хоть мы идём налегке, только оружие и боекомплекты, а сухпай сбрасывают прямо с вертушек. Главное, чтобы погода не подвела. В туман,  не могли к нам прилететь, трое суток сидели голодными, даже воды не было. Здесь очень в горах холодно. Несколько тысяч метров высота, воздуха не хватает, даже спичка не зажигается…»   
 В принципе, все боевые выходы были похожи друг на друга. Но особенно ему запомнилось, как брали тюрьму под Пешаваром. Когда мама с отцом приехали  к нему в Ташкентский госпиталь, где   лежал с ранением, передал  ей фотографию   и попросил хранить.
- Она для меня очень важная, - сказал на прощанье.
Вторую такую же фотографию,     отправил с  письмом своей девушке.
Ранение было серьёзное, после госпиталя хромал, ходил с палочкой. Подлечили. После, месяца через два,  Сергею можно было дослужить в Союзе. Но он вернулся назад, в Афган. Весёлый, жизнерадостный.
- Как, я  там, а вы здесь? Нет, только с вами ребята на дембель пойду, только вместе!
Оставили. Был  дежурным по роте. Но разве это было в его характере?
Матери писал хорошие письма, успокаивал, что не ходит на боевые, скоро вернётся… Да и сам в это верил.   
«…В новостях программы «Время», по центральному каналу, показали тюрьму, в операции по захвату которой мы участвовали. Показали и трупы пленных, которые мы  обнаружили, придя на место. Так что, теперь это  никакой уже не секрет…»
  Потом узнал, что там,   находилась не только тюрьма военнопленных, но и тренировочная база духов.  Выслал ещё две фотографии. На одной из них  тюрьма, которую они брали прошлым летом, на другой расстрелянные пленные. 
23. 04.86г.
 «Сейчас  роты нет,- писал он домой, - все на боевых. 10 человек уже убито, два ранено. Пока ребята на войне, ремонтируем казарму: красим, белим, клеим новые обои. На боевых лучше, нет времени раздумывать, а когда его много, всякая чепуха в голову лезет. Днём отвлекаешься, а как только вечер…»
И хотя в это время вокруг было очень красиво, и в долине  цвели  красные тюльпаны,  Серёжке больше по душе    были подснежники, те, что росли дома, в лесу.
 Но вновь и вновь,  чтобы добиться успеха, приходилось  перебрасывать силы с одного места на другое. Толку от этого было мало. «Только  мы уходим, духи возвращаются.» 
«Сохраните фотографию, где я со своим лучшим другом, тем, что крайний справа.  Полгода с ним, плечом к плечу, как родные братья. Плакал, когда узнал, что он подорвался на мине. Парню оторвало ногу, но главное,  что остался жив и колено целое. Узнал у врачей, что можно  ему протезы сделать такие,  что и хромать не будет, если всё хорошо заживёт.     До моего дембеля осталось  всего 276 дней.»
По полученным разведданным, окружали лагеря мятежников, Но, покуда к ним добирались, мирное население уходило в горы, духи устраивали засады,   и ребят встречали огнём. Армия шурави несла неоправданные потери. Из Пакистана духам постоянно шла помощь, и перекрыть границу с ним было нереально.  Только в одной провинции Нангархар было более полусотни горных троп, соединяющих Афганистан с Пакистаном. Чтобы закрепить успех в Панджшере, войскам  нужно было находится там постоянно, а их перебрасывали с места на место по всему Афганистану.  От местной армии  ополченцев, толку было мало.
  «Нам рассказывали, - писал Сергей домой, - как здесь набирают в афганскую народную армию. Окружают кишлак и вылавливают всех мужчин, кроме детей и стариков. Полгода они ходят без оружия, потом, когда им его  дают,  они с этим оружием уходят назад в горы. Приходится нашим ещё и охранять эту армию.»
 «24.12.85
Есть надежда, что фотографии, которые отправляю в письмах, не изымут из конвертов. Оставлять у себя их нельзя, да и фотографировать, тоже. Письма из дому  то приходят с задержкой, то не приходят вообще. Бывало, получаю сразу несколько писем, отправленных в разное время. Раскладываю по датам, и читаю...»

Из фотографий, которые он прислал за время службы, мама собрала целый дембельский альбом. До возвращения Сергея  оставалось два месяца, когда случилось непоправимое…
 
 «Провинция Файзабат.  1986г. При проведении боевых действий ночной разведдозор попал  в засаду. Началась перестрелка с душманами. Попытались обойти. Санин Сергей занял   позицию на открытой местности, прикрывал отход. Был тяжело ранен в живот.» 

  Классный руководитель 8 класса, где учился Сергей Санин, Марья Тимофеевна, узнав о гибели парня, писала:
« …Как несправедливо распорядилась судьба. В этом весь Сергей. Он не мог отсиживаться за спинами товарищей, когда они уходили в бой.
…Очень тяжелым ударом для всех было известие о его гибели. Почему уходят самые лучшие? Сергей был нашим общим любимцем. Мы любили его за чистоту мысли и действий, за сияющую голубизну глаз, неунывающий нрав. Последний звонок. Все плакали, даже у мальчиков блестели глаза, только Серёжа улыбался.
Мне на память, выпускники заполняли анкету, где все писали о чувствах, пережитых в момент звонка. Все писали о грусти расставания, и только один Серёжка написал: - «Услышав последний звонок, я очень обрадовался».

Из письма Дмитрия, командира Сергея
«…У нас в роте на стенде «Они служат Родине достойно» всё ещё висит фотография Сергея. А  у меня хранится игла от капельницы с запекшейся его кровью на ней.
У Сергея и в госпитале было много друзей. На его день рождения собралось человек 15-20, достали спиртное, посидели всей компанией в скверике. Пили за то, чтобы он ещё  4 раза отмечал своё двадцатилетие до 100 лет. Нас постоянно обещали перевести, то в санаторий, который потом закрылся на ремонт, то в «центр», но всё оттягивали отправку.
Он уехал в часть на месяц раньше меня, на операции не ходил, как после ранения, а после моего приезда и он и я пошли первый раз 13 июня.
Мы с Сергеем ходили всегда в замыкании. Я часто был свидетелем, как он и Шарков Игорь помогали слабым. На этой операции было два этапа. Первый очень тяжелый, большие переходы по горам в жару, а на втором этапе мы отдыхали, как на курорте. И надо же было такому случиться. Мы не расслаблялись. Шли тихо в полной темноте и даже душманы растерялись, когда мы так близко к ним подошли. И стреляли по нам не прицельно, с испуга. Только, чтобы дать себе возможность убежать.
Эта единственная пуля пробила Сергея насквозь. Вошла рядом с пупком и вышла в пояснице, рядом с позвоночником. Мы ещё надеялись его спасти, а он сразу сказал «В живот, - это конец». Он сильно стонал, говорил, что очень больно, но слёз я не видел, их не было. И хотя вертушки уже были в воздухе, спасти его не удалось.
В последний день перед случившимся,  мы фотографировались у ручья. Плавали на надувном матраце и шутили, что на нём можно лечь и доплыть до Союза. Варили на берегу суп из консервов, пили чай. Поймали маленькую черепаху. Сергей смеялся, что у Игоря орёл на наколке на плече похож на курицу…»

…Через два десятка лет после случившегося, в один из солнечных  майских  дней,  однополчане и друзья Сергея Санина: Тайчинов Ильгиз Марсович,  Насибулин Ришат Шамилевич,   Трохин Василий Иванович  и Лемдянов Владимир Леонтьевич    прибыли на Белгородчину. Путь их лежал в село Зиборовку Белгородского района, и он был долог и труден.
 Много это или мало, спросите вы? Для   молодых и безусых, не нюхавших запаха пороха, гари и пыли, он покажется длинным, длиною в целую жизнь. Жизнь простого белгородского парня, балагура и весельчака, заводилы и души компании. Любившего     красивую девушку, своё село, брата, маму, друзей,  в общем, то, что называется, малой Родиной и что мы не ценим и не замечаем, когда имеем. Это как воздух, которым мы дышим. Вне времени и вне пространства всегда с нами...
Как память о друге, с которым рядом, плечо к плечу ты был на неизвестной войне и который остался в твоей памяти навсегда юным  и весёлым, который прикрыл тебя собой и ты живёшь и помнишь, что обязан ему жизнью…
И ноет сердце по ночам.   И виски уже поседели. Подрастают дети. И жизнь, подаренную  Серёгой, ты вроде живёшь не зря. И  рвётся душа поехать на могилу к другу, а всё что-то мешает. Семья,   работа, заботы …
А может быть, страх, посмотреть в глаза матери, которая каждый день ходит на погост, на свидание к сыну? И путь её лежит мимо школы, в которой её Сережа учился. И всё здесь напоминает о нём. И стены класса, и уголок с его фотографией и памятная доска, говорящая о том, что школа носит его имя, мало дают ей утешения. Потому что нет ответа на вопрос, почему ты жив, а он нет? Что ответить матери, как объяснить?
Эти ли вопросы мучили приехавших однополчан, другие ли, но в разговорах, то и дело всплывали воспоминания. И как будто не было этих десятилетий. Как будто всё было только вчера…

Ильгиз:
-  Воевал рядом. На все операции вместе ходили. Под звёздами мечтали, как домой вернёмся. Сергей всегда говорил: - меня Лена ждёт. Красивая такая…   
Однажды наша рота  находилась в кишлаке. Механики - водители оставались в бэтээрах. Вокруг двухметровый забор. И именно этот пятачок попал под обстрел миномётной батареи. Прямо в расположение роты упало три мины.  Третья рота - три мины… И раненых увозили на трёх машинах,  двумя БМП и одним БТРом.

Василий:
-Дружба в армии великое дело. 1984год. Танширское ущелье. Штурмовали высоту три дня. Вертушки не могли нас забрать. Я ранен. Тяжелораненых несли, я пошел сам. По пути нас зажали духи. На открытом участке. Меня вытащил из-под огня Шумилов Саня, а на следующий день, сам погиб. Толик Карпенко, друг, подорвался на мине, погиб. Юра Федосеев. Горка, не видно,  откуда стреляют. Перекатился,  и сразу щелкнуло…

Ильгиз:
-Наша рота под минометный обстрел попала. Сергея Козлова из Екатеринбурга  ранило. 18 осколков. Тоже хотел приехать, не смог. Наша третья рота дальше всех ходила, больше всех ходила.

Владимир:
-Война это плохо. Мы были дети. Нам дали оружие. Сказали, что делать. Мы думали, что с нами ничего не случится. Как в детстве. Поймали, через 15 минут отпустили. И игра по - новой. Не всякий понимал, как выживать на этой войне.
Мы в Москве встречаемся каждый год. Наш   легендарный 345 отдельный парашютно десантный полк.

  Ришат 
- У нас присказка такая есть : Самое главное, попасть в 345 полк, а там, жизнь сама сложится Просто надо понимать, что наши проблемы, это наши проблемы.  И ничего, никому не нужно доказывать. Я как –то спросил у него:
 - Почему первыми всегда умирают лучшие?
Он   задумался  и   ответил: - А там, плохие не нужны. Если лучший, то и погибает первым…
В учебке, во время  десятикилометрового марш-броска, когда я  выбился из сил,     ребята забрали каску и автомат,  а Серёга взял меня за ремень и пять километров тащил за собой.
 
Владимир:
- Нас учили профессионально убивать, взрывать и т.д. А когда вернулись, оказались государству не нужны. Ничего не изменилось. Призывают, обучают, бросают…

И тихий голос матери:
- Серёжа хоть и младше был, но Юре не уступал. По справедливости жил. Себя в обиду не давал. Невеста его пять лет не выходила замуж. До сих пор  приезжает на день   рождения, на Пасху, на 9 мая,  приходит ко мне. Перезваниваемся, как родня. Очень хорошая девочка. Когда в учебке был, в Фергане,  звала её с собой. Не смогла. Поехали без неё. А он худенький такой, страсть. Обветренный. Куклу купил в Фергане, передал ей.

Ильгиз:
 - Мы с ним вместе начинали службу в Фергане. Он и мне помогал  на марш-броске. Когда все думают только о себе, лишь бы выдержать. У каждого силы были на пределе. И он помогал не только мне, многим, он был выносливей и сильнее физически многих из нас. Брал на себя с другого плеча рюкзак, тащил на себе два, чтобы помочь тем, кто слабее. Результат маршброска зачитывался по показаниям последнего прибежавшего.
В Афгане мы служили в одном батальоне, на боевые ходили вместе. Он никогда не был трусом. Когда отстреливались,  не отсиживался  за дувалами. Во время боя забываешь, что тебя могут убить, страх приходит только после боя. Его уважали в роте все, даже старший призыв, которые больше нас видели и больше нас пережили. Когда после госпиталя Сергей прибыл в полк, ему предложили остаться в Союзе. Хромал,  и его оставляли в полку. До дембеля оставалось  всего 2 месяца. Но он упросил командира роты взять его на боевые. Перед операцией я встретил его в столовой, а он счастливый такой, радостный, говорит: - «Иду вместе с вами на войну. Не могу сидеть в полку, когда вы там по горам ползаете».
На боевых мы стояли рядом, наш разведвзвод, и его. Ходили в гости друг к другу. А там внизу ручей. Купались. Получили приказ, выйти ночью на засаду. Здесь всё и случилось. Мы смотрели, как он умирает, и плакали от бессилья. Я просидел возле него всю ночь. Утром прилетела вертушка и забрала его.

Брат. Юрий Санин:
- Сергей,   не из тех был, кто отсиживался. От службы не увиливал. После госпиталя, вернулся в полк. Можно было до дембеля отсидеться, а он сам напросился, чтобы его послали. Жалел,  что   не брали на войну. Писал, как я буду в глаза друзьям смотреть?  Обрадовался, когда послали на боевые.
 
Ришат Насибуллин:
- Мы с Серёжей дружили. Вместе на операции ходили. В тот день тоже были рядом, лежали на горке и мечтали, как хорошо на гражданке. Где никто не стреляет, никого не убивают, никто на минах не подрывается так, что ему по пояс всё отрывает, или вообще, в клочья.  Когда его первый раз ранило,  тогда с нашей роты  ранило 12 человек. Двое и сейчас не могут вылечиться до конца. Когда Сергей приехал с госпиталя, хромал. Ему бы на базе спокойно отсидеться до конца, так нет. Он говорил, что я буду делать здесь? Нет, я пойду с вами.
Лучше бы он не ходил на эту операцию. И командир роты хотел его оставить.
Поехали на операцию. На третьи сутки приехали. Встали повзводно на горках. Так сидели около недели. Сергей был замкомвзвода 3 взвода, а я 2 взвода. Им был приказ пойти на ночную засаду. Обычно, на засаду ходят след в след, чтоб на мину не наступить. Те, кто прикрывает сзади, смотрят, чтобы никто не отстал и чтобы сзади не напали.
    Их обстреляли. Сергея ранило в живот. Через полчаса его не стало. 

Одноклассники:
- Весной на льдинах катались. Как челюскинцы. Знали, что нельзя, знали, что опасно, что можно утонуть, и никаких шансов на спасение.
Бывало, Сергей проваливался под лёд, и мы с ним.  Выбирались из воды, он  шутил, что не   судьба утонуть. Разводили костёр, сушили штаны, обувь. Просил : только маме не говорите.  С ним ничего не было страшно. Он нас  в поход водил. Наденет на палку красную тряпку и говорит, - я знаменосец. 
А когда ему мотоцикл купили, то на самую крутую Панину гору взбирался. Никто не мог туда взобраться, а он взбирался. И с горы потом съезжал, как мотогонщик.  В хоккей любил играть. В Харьков, когда уехал, не давал себя в обиду. В общежитии жить не стал, ушел на квартиру. Пошел в ДОСААФ, на десантника.   
 Последний звонок в школе. Все стоят, глаза опустили. Девочки плачут. Один он ослепительно улыбается. В классе было 12 человек девочек. Мальчиков на одного меньше. На восьмое марта у Серёжи обязанность была, покупать два подарка и дарить двум девочкам.
    
Мама:
- Гроб привезли маленький, а он у меня  большой был, рослый. - И с какой -то затаённой искоркой  надежды в голосе: - может, то не он?

 Опустили ребята буйны головы. Стоят как стена, рядом с хрупкой, маленькой женщиной, которая двадцать лет несёт на своих плечах этот крест. Горечь утраты не измерить словами. Да и что тут скажешь? Как убить эту иллюзорную надежду, которая живёт в материнском сердце?

Ришат, чуть осипшим от волнения голосом произносит:
- Он на моих руках умер…
-На твоих руках?!- Не глаза, а бездна горя и слёз.
-Да, его голова лежала на моих коленях. У него было ранение в живот. И он всё время звал вас.
-Меня?! - Вспыхнули, и тут же затуманились глаза слезами. – Что  говорил?
- Мама, …горячо..., мама, …живот... мама ...
-А долго  мучился? – рвётся от боли материнское сердце. И через двадцать лет ему также больно, и как облегчить страдания сыну, который сейчас, может быть, смотрит на эту встречу с небес?
-Недолго. Минут, может десять, пятнадцать…

И вот эти руки, которые поддержали её Серёжу, которые закрыли ему глаза, в  материнских ладонях. Горячие слёзы,  обжигают Ришата огнём. И слышится сквозь глухие рыдания одно слово «сынок». 

- Армия хорошая штука. Сразу выявляет, кто, чем дышит.  Тот, кто слабый духом,  кто без подготовки хорошей, физической, тяжело было служить. В горы, когда уходили,  они выбивались из сил, ложились и говорили:- всё, дальше не пойду. Пристрелите. Воды хочу.

- Чисто по - мужски, надо быть злым, когда тяжело. Не раскисать. Плохо тебе? Не показывай виду. Эта наука тебе потом в жизни ой, как пригодится.
-  Матерей жалко. Сам не боишься умереть. Себя не жалеешь. Было и такое, что мечтали, чтобы ранили. Когда лезешь в горах под палящим солнцем, слева скала, справа пропасть, одежда о камни рвётся в клочья, губы трескаются, и думаешь, ранят, хоть в госпитале полежу, на белой, чистой простыне, воду буду пить, сколько захочу…
- В Афгане неписаное правило было. Сзади, на панаме (головной убор солдата), на ободке,  писать ручкой название города, откуда родом.
Приходишь, старослужащий подходит, - о,  земляк!
- Юра Федосеев с нами служил из Днепропетровска. Ему, родители, когда посылку присылали, там было пол посылки сала, пол посылки сигарет «Днепр». Сержант говорил, чтоб за ночь съели. Коллективное воспитание было, чтобы других не подставить. В тумбочке нельзя было ничего хранить. Не то, что сало, даже письма.
- Бачок с едой поставят. Если кто-то сел единолично есть, остальные стоят, смотрят. Кусок поперёк горла станет. В другой раз, уже других будет ждать, как бы не хотелось кушать.
- Таблетки какие-то нам  давали, говорили, чтобы пить не хотелось. Не знаем, ни как назывались, ни от чего они…А пить всё – равно, хотелось.
Болезни: гепатит, тиф, малярия. Болезни грязных рук. До сих пор с других тарелок не могу есть.
 
Они стоят во дворе родительского дома своего боевого друга Сергея Санина, рядом с его мамой. Им тяжело находится в доме, где в комнате висит    Серёжкин  портрет, и кровать заправлена так, как будто ждёт, что он сейчас вернётся домой и приляжет отдохнуть. И стоят живые цветы в вазе, как будто только сегодня утром Сергей сорвал их для мамы…
Друзья говорят и говорят,   чтобы отвлечь её от печальных мыслей.  Понимая, что может быть эта встреча, больше не повторится. И так много нужно успеть сказать. Обо всём, что было в жизни сына этой хрупкой женщины, за два года войны. И то, что мысленно собирались сказать за все эти двадцать лет.   Она молчит, слушает и кажется, что   сейчас она там, с этими ребятами, со своим Серёжей, под палящим афганским солнцем, в горах.
И её тело  так же болит от острых камней, и так же как мальчишки    под пулями мечтают о чистых простынях и глотке прохладной воды, она мечтает вместе с ними. И с каждым словом, она проживает еще один день из жизни сына. И за каждый прожитый без него день,   болит её сердце.
- Желтухой болел?
-Болел.
 Поникла головой,  теребят натруженные руки  белый конверт. Умолкли все. Тишина. Только ветер качает верхушки деревьев да    сушит материнские слёзы.
-А о чем мечтал? – прорвала тишину?
-Молочка попить домашнего – говорит Ришат.
-Он ещё грибы любил – добавляет  еле слышно. - И опять она там, с сыном, который в чужой стране, на чужой войне мечтал попить домашнего молочка…
А ребята продолжают вспоминать своих друзей по Афгану: Игоря (Жарикова), Тараса (Тарасенко), Саву(Савочкина), бои, кого когда ранило?
Трохин Василий отвозил раненых в медсанбат:
- 18 лет было этим пацанам, совсем ещё дети. Ради друга готовы были хоть куда полезть. А командир, не намного  старше, и все думают, если он сказал, он знает.  А что ты знаешь? Чего не знаешь? И делаешь вид, что знаешь, и берёшь на себя ответственность, за судьбы, за жизнь этих ребят. И от твоего решения многое зависит, на то ты и командир.
-  В армию надо забирать в тридцать лет, а не тогда, когда еще нет никакого  жизненного  опыта. Чтоб успели жениться и детей нарожать. Чтобы оставалось продолжение рода.
-Наши матери до сих пор многого о нас не знают. А мы, после Афгана годами не видимся, а когда встречаемся, с полуслова понимаем друг - друга.
- А Серёжа, в Ташкенте, в госпитале лежал. Приехала с мужем, Федей. Спрашиваю:
- Что?
Улыбается. - Я упал.- А у самого сквозь бинты кровь. 
- А крестик твой где?
-Строго очень. За крестик ругают. Частуху одеваем не своё, прячу.
Он у меня крещеный. Я ему молитву оставила и иконку маленькую Николы Угодника. А когда уезжала, как чувствовал, что больше не увидимся…  Шла оттуда, так слёзы лились.
- Когда его первый раз ранило, их 12 человек было. С Васей, грузили в БМП. Кругом духи,   боимся. Погрузили раненых, везём. Привезли в медсанбат. Быстро-быстро ножницами одежду разрезали, там пятнышко, там пятнышко. Страшно.  Сергей участвовал в тридцати боевых операциях. И всегда брал с собой ваш крестик. Он его берёг. 
Владимир:
- За Серёжу я отомстил лично. Утром прочесали ущелье…
- Так он попал в лучший из лучших,   345-й ВДП.  Снайпером. Весёлый, улыбчивый, безобидный,  душа компании. Так и служили в одном взводе.
- Здесь он   младший сержант, замкомвзвода.
- А это когда медаль получил «За отвагу».
- Обмундирование нам приходилось менять полностью через неделю-две.  За месяц в горах оно превращалось в лохмотья, хотя, выдавалось на год. Казарменной жизни не было. В горах находились по месяцу, по два.

Ришат:
 - А я голос его до сих пор помню. Звонкий. Как он кричал мне, - Ромка! Когда по тебе стреляют, ты молишься. Когда всё хорошо,  и Бога не вспоминаешь. Мне   было 19 лет. Я лежал под пулями и молился. Там ни на кого надежды не было. Дома что, учителя, родители. А здесь, командир. Война. Идёшь туда, куда тебя посылают. И ни гарантии, ни надежды, что ты вернёшься, никто дать не может.  И обратиться не к кому, только к Богу.  В школе, нам ничего не говорили о нём. А когда туда попал, всплыло из-под сознания. Видно, в крови заложен какой-то инстинкт. Когда очень тяжело, обратишься к Богу и становится легче.

Смотрят ребята фотографии Серёгиного альбома, бережно хранимого матерью. И те, кого она узнает  по ним молодыми, худыми, весёлыми, такими, какими они были двадцать лет назад, стоят сейчас перед ней повзрослевшими, возмужавшими. И всматриваясь в лица, ищет знакомые черты, вглядывается, стараясь запомнить, сохранить их в памяти и представить, каким бы мог быть сын сейчас?   А они и сами, как будто перенеслись на двадцать лет назад.
-Это Царь стоит! А это - Жареный!

-Это тюрьму брали.
-Что за тюрьма,- спрашивает мать? Мне Серёжа сказал, - берегите, мама, это для меня очень дорогая фотография.
- На Панширском ущелье была тюрьма Ахмад шаха. В земле была яма, там держали в плену наших солдат. Первую, вторую, третью роту 345 полка, первый батальон, с вертушек МИ-8 нужно было высадить в район тюрьмы. Когда начали высаживать, первая рота высадилась полностью.
Я высадился, командир роты Павлов был убит прямо в вертолёте. Обстреливали, тех, кто шел на посадку. Некоторые улетали.
Мы пролежали с шести утра до темноты под постоянным обстрелом. Вечером подсчитали потери. С первой роты 10 человек. Со второй рты 10 человек. На второй день подлетели ещё. К этому времени, основную массу пленных угнали, мы освободили тех, кто остался.
Дня через три-четыре прилетает телевидение, программа «Служу Советскому Союзу». Снимают эпизод, как национальная армия, освобождала советских военнопленных.
  -Помнишь, Ильгиз, БТР пошел ночью через кишлаки, без сопровождения?
- А Савочкина Николая "покоцаного" помнишь? В его военный билет и ногу попало 18 осколков.
- А помнишь, Дружинин получил тяжелое ранение?  Серёгу Санина тогда ранило. Их эвакуировали в 340-й окружной госпиталь в Ташкент, летом 1986 –го?
- А Саянский мост в марте 1986г.?
 - В горах, вода, лучше хлеба. Последний глоток, делили пополам.
-А это Коля Кандауров. Сам себя взорвал, чтобы в плен не попасть.
-Это командир взвода Бобрыкин, это Давыденко.
-А это ферганская фотка с учебки.
- Этот с Кузнецка, этот с Самары.
-Вот, Ришат, с широкой улыбкой!
-Этого знаю, этого знаю. Сергея нет, может, в госпитале был в это время?
- Этот с Белоруссии, это Давыдов с Ульяновска, это Иванов.
- Это Великие Луки. Вот Серёга Санин с Ришатом. Серёга Козлов! У него 11 осколков было в военном билете. Вот эта фотка, труп духа рядом лежит.
- О-о, Рафа! Это с нашей роты, механик-водитель.
- Это столовая, торец!
- Билевич, Жареный…
- Это..
-Его удостоверение. Орден Красной Звезды. Посмертно.
Закрыта последняя страница альбома. И в материнских глазах, немой вопрос – всё?
И страх, что сейчас, уедут. И исчезнет вместе с ними ощущение присутствия сына. Их смех, разговоры, голоса, воспоминания тех дней, когда он был жив. Как будто всё это время он был   здесь, дома, вместе с ними.
И понимая, что прощание неизбежно, и впереди у ребят дальний путь, захлопотала, стала собирать гостинец в дорогу. И как ребята не отказывались,  отдала.
Прощаясь,   по-матерински обняла каждого:
- Спасибо, что в трудную минуту, вы были рядом с Серёжей. Спасибо вам, мои хорошие, берегите себя… 
И в ответ чуть слышно: - Простите, что долго собирались…