Иван Петрович стоял на крыльце, повернувшись к перилам, затягивался папиросой и наслаждался ночной прохладой. На небе мерцали звезды, ветер тихо шелестел листьями деревьев, неподалеку журчал маленький ручеёк. В тусклом лунном свете можно было разглядеть лишь старый забор вокруг участка, да возвышающийся над ним борщевик.
- Эх, срублю я тебя, когда-нибудь, - тихо вздохнул Петрович, вглядываясь в заросли. Он вспомнил рассказы о том, что борщевик, мол, ядовитый, давно уже расплодился по всей стране, в каждое село, в каждый двор-избу пришел, еще, мол, крестьянам покоя не давал!
Вдруг его осенило. А что вдруг, если б, борщевика-то, этого, вообще б не было? Гадости этой, расплодившейся. Не надо бы было косить, резать, рвать, метать? Это же сколько свободного времени-то появилось бы! Да мы бы за это время дорогу бы в село провели! Да даже не просто дорогу, а железную! Да мы бы у себя, этот, как его, космодрон бы забабахали! Да к нам бы вся страна приезжала на эту диковинку поглядеть! Да мы бы сейчас все в космосе жили, если б не борщевики эти!
И так обидно стало Ивану Петровичу, так противно на душе, что аж лицо у него невольно скривилось, хоть и не видать этого в такой темнотище было.
- Борщевики проклятые! - чуть было вслух не вырвалось у него. До того злобно ему было от того, что борщевики-то уже давно повсюду, всех не перекосишь уже.
Петрович плюнул, прекратил журчание ручейка, бросил папиросу и, застегнув штаны, отправился спать.
Всю ночь ему снилось угрожающе надвигающееся красное знамя.