Теория Бровенко

 
   
Человек – цельная энергетическая биосистема. Вены, капилляры, кровь, эритроциты, всё в движении, на первый взгляд, хаотичном. Но во всём просматривает система, которой кто-то управляет. Ведь не может такая махина    работать как единый часовой организм. Разгадка лежит на поверхности, а мы лезем в дебри сознания и так «закручиваем» мозги себе и другим, что уже разобраться во всём, потом становится крайне сложно, если не сказать невозможно.
Представьте себе Вселенную, в которой есть космические тела, планеты, астероиды, млечный путь, звёзды. Как части человеческого тела: руки, ноги, голова, внутренние органы, которые в целом выполняют только ей предназначенные функции. Глазами мы видим, ушами слышим, руками осязаем, головой думаем. Или нам кажется, что думаем… В галактике планеты и созвездия находятся также как руки и ноги на предназначенных им местах, не меняя своего положения. Кто знает, если выйдет из строя одна из планет, что произойдёт с солнечной системой? Если у человека ампутируют руку-ногу, он как-то приспосабливается к жизни. А если хуже, голову? Кто знает,  вред или пользу принесут наши полёты в Космос? Что мы там хотим узнать и изведать, если мы здесь, на своей планете Земля ничего о ней не знаем. Мы не знаем ничего о воде, кроме того, что без неё нет жизни. Ни о воздухе, без которого всё погибнет. Ни о Земле, которая нас  кормит. Ни о том, что было до нас. И, тем более, что будет после… Что наша Земля для солнечной системы? «Рука», «сердце», «лёгкие», или голова, без которой и её самой не станет, если мир в погоне за ядерным вооружением и  наживой доведёт себя до самоуничтожения.
С чем приходит в мир человек? Вот он родился, вырос. И мы, зная, что хорошо, а что плохо, не можем выучить простой урок уже две тысячи лет. Знаем, что это плохо, а делаем, не задумываясь о том, что это потом отразится на наших детях, внуках, правнуках. Мне мой дедушка, царство ему  небесное говорил, сей семена добра. И не жди, что они вырастут у тебя. Может, прорастут для твоих детей. Ведь всё в этой жизни возвращается. За добро, добро. За зло,  зло.
 Вот говорят о ком-то плохом «как его Земля носит», «куда Бог смотрит»,  «почему его Боженька не накажет». Но не зря гласит народная мудрость «отольются кошке, мышкины слёзы», и «Бог не теля, баче звидтиля» . Тот, кто творит зло и считает, что безнаказанно, очень ошибается. Ведь кроме людского суда, есть ещё Божий. Когда уже человеку ничего не исправить, а отвечать приходится детям.
Нельзя об этом забывать. И, неправильно считать, «чем больше я сделал добра, тем стал «добрее». Натворил делов, построил храм, не сори возле него, думая, что тебе всё спишут. В тех книгах,  где ведётся учет твоей жизни, ничего не зачеркивается. Каждый человек приходит на Землю с четко поставленной, только ему, задачей. В этом цель и смысл Вселенского разума, сделать человечество добрее. И никто не знает, на сколько ещё тысячелетий хватит у него терпения, наблюдая, как мы совершаем одни и те же ошибки, наступая на одни и те же грабли.
Очень сложно достичь гармонии в наше время. Это как музыка, которая должна звучать слаженно, в одном оркестре. А если на инструментах будут играть невдахи, а не профессионалы, которые знают нотную грамоту, то и получится диссонанс. Приходим к врачам, им с такой мизерной зарплатой не до наших болячек,  идёт ребёнок в школу, там учителя «троечники» или  неудачники, которые свою закомплексованность срывают на детях. Они -то потом пойдут в церковь, помолятся. Но ведь, помолятся за себя, а не за каждого ребёнка, которого  обидели.
Почему, люди  не понимают, что с каждым человеком надо разговаривать на его языке. Найти такую струнку, чтобы она зазвучала как песня, а не как расстроенный рояль.
Никогда не забуду разговор о смысле жизни, там, в горах Афганистана, со своим другом.
…После тяжелого, изнурительного боя, забрав с собой раненых и убитых, мы вышли на  место, где утром нас должны были забрать вертушки. В Афганистане, кроме того, что высоко в горах разряженный воздух, днём такая жара, что кажется, плавятся скалы. А приходит ночь, и вместо утешительной прохлады, несёт в себе холод.
Тогда, мы  сразу попадали от усталости. Несколько часов отдыха были просто необходимы. Рядом со мной лежал раненый Сергей. Мы,   перебинтовали его, но понимали, что дело плохо. Руки, ноги, было уже не спасти. Бинты были пропитаны кровью и у наложенных жгутов вышли все сроки, а борт должен был прилететь только рано утром, когда ещё воздух не прогреется от жары.
Слипались глаза, тело разрывалось от усталости, а он, истекая кровью, говорил со мной о смысле жизни. Зачем мы приходим в этот мир? Что я, восемнадцатилетний мальчишка, рано оставшийся без отца и тянущий до армии на своих плечах всю семью, мог ему ответить? Пытался как-то ободрить. Успокаивал, что врачи спасут его. А на вопрос, - зачем? Как я буду жить? - ответить не смог. Вопрос повис в воздухе, и через секунду я провалился в сон. Казалось, прошла минута, а уже был слышен нарастающий шум подлетающей «вертушки».  Вскочил, схватив автомат, и… замер.    Вокруг Серёги валялись разбросанные окровавленные бинты. Он сам себя разбинтовал, чтобы не быть никому обузой и истёк кровью. Не знаю, спасли бы ему врачи жизнь или нет? И прав он или нет, что принял такое решение, тоже не знаю? Но на его вопрос, всю жизнь ищу ответ. И не могу его забыть.
Тяжело быть инвалидом. Надо мозг включать, приспосабливаться к этой жизни. Собака и та, попадая в передрягу, выскочив из под машины, отлежавшись и зализав раны, как-то скачет на трёх лапах. У меня попугай в клетке,  падает и карабкается вверх. Травинка через асфальт пробивается, а тысячи лежат под ним, закатанные. Кто знает, что кому предначертано? Один гибнет от шальной пули, а   другой на машине подрывается на мине. Двигатель отлетает на 600 метров, а он живой, ни царапины, только пятку оторвало. Или, красавец был у нас парень, из Ташкента. Хоть икону с него пиши, такое лицо красивое. Всё посекло осколками, изуродовало.
В нашей разведроте национальностей не было, мы вместе под пули ходили. Мы все были советские. И, если обращались друг к другу «Молдаван» или «Бульбаш», то это было не оскорбление, и никто не обижался. Как я скажу на узбека или таджика «чурбан», если он последним с тобой делится. Если я у него гость, он на полу спать будет, а мне уступит свою кровать.
Я не люблю жаловаться. С детства понял, что жаловаться не надо. И, когда меня, мелкого обижали, старался дать сдачи. Что я мог один против нескольких, которые и старше меня по возрасту, и свыше ростом, и физически сильнее. Подумал-подумал и пошел к тренеру, проситься в секцию вольной борьбы.  На коленях стоял, упросил.
А когда пришел  Дорофеев, стал у него заниматься самбо. Там меня и нашел тренер с пятого училища. Уговорил поступать в спецгруппу на специальность «автоматические и измерительные приборы». Он только со срочной пришел. Полная жесть. Никаких поблажек нам не давал. Делал из нас настоящих «рэксов». Через три месяца я уже был чемпионом области по дзю-до.  Я до сих пор хожу заниматься в этот спортзал. Один из тех кто со мной занимался, Володя, тренер у Емельяненко,  Женька Львов воспитывает олимпийскую команду. Всех судьба разбросала.
Три года учёбы пролетели как один день. Я, специалист по контрольно-измерительным приборам, кандидат в мастера спорта по дзю-до, прихожу в военкомат. Со мной, Володя Силаков, друг, почти как брат. Всегда вместе, и в спортзал, и вагоны разгружать. Володю в железнодорожные войска определили, а за меня мать похлопотала, чтобы служил в объединённом контингенте войск в Германии. Германия так Германия. Охота же Европу посмотреть, Рейхстаг увидеть.
Смотрю «шляпы» ходят. Кто такие, что за войска, молчат. Посадили в поезд, едем на Москву, всё нормально. Приезжаем в город Калинин. 109 человек, всех как один, в Афганистан.
Из наших со мной Женька Меркулов, с Крейды. На гражданке конфликтовали, а там сдружились.  Я самый мелкий, по росту. Подшучивают, я молчу. Понимаю, что надо самоутверждаться, но первым на рожон лезть не хотел. Думал, посмотрю, что дальше будет.
Заселяемся в армейскую палатку, стоят нары. На них два матраца. На одном спать, другим укрываться. Утром, подъём. Идём умываться. Подходит один, - Кто за водкой? Все молчат.  Посмотрел, и ко мне, - ты пойдёшь!
- Я , не пойду. Денег дам, но не пойду.
Стою перед ним, а сам просчитываю, как   более точно нанести удар, чтобы раз и навсегда поставить его на место. Он высокий. Думаю, надо использовать, как трамплин, нары. Прыгаю, отталкиваюсь, группируюсь, переворачиваюсь в воздухе, применяю приём и он «летит» из палатки. В общем, с тех пор меня  зауважали.
Уже на пересылке  определялось, кто есть кто? Мы с Женькой на войну не хотели. Мы же в Германию настроились. Думали, не подойдём им по физическим параметрам, отправят нас назад.
Вызывают, в разведроту пойдёшь? Подходите к снаряду, подтягивайтесь. Подошли, поплевали на руки, подпрыгнули и висим. Я говорю, чё, Женька, не пойдём в разведчики?
- Не, тот отвечает, не пойдём.
Висим, переговариваемся о своём, те, что в комиссии, на нас внимания не обращают, тоже что-то своё обсуждают. Проходит время, говорят,
- Ну хватит висеть, мы вас берём.
- Как берёте?! Мы же ни разу не подтянулись!
- Так вы уже полчаса висите, думаете, самые умные?
Так мы, вместо Германии попали в спецназ, в разведроту. Разведчик должен уметь всё. Стрелять из любого вида оружия. Ездить на всех видах транспорта. Быть психологом, аналитиком. Командиром полка у нас был Рохлин. Боевой командир, и как человек, отличный, уважали его все. Ели, спали вместе. Говорил, - сынки,  вы мои глаза и уши. В полку разрешаю делать всё, что хотите, на задании строго выполнять поставленную задачу, и возвращаться с минимальными потерями.
Некоторые возмущались, почему разведчики днём спят? А мы приходили только под утро, чтобы они спали спокойно ночью.
Я, не люблю рассказывать о том, что было. Те, кто там не был, не поймут, а где-то и не поверят.
Например, как во время Баграмской операции,  в наш вертолёт «лупили» из ДШК, а мы сидели, и в простреленные дырки дюрали  било по глазам солнце. И, мы понимали, что сейчас или вместе с вертолётом взлетим на воздух, или, быть может, останемся живы, выпрыгнув из него? Вертолётчик тоже это понимал. Там ребята отчаянные работали. Снизился, до земли метров пятнадцать и «висит». Время сжимается до секунды, а эта секунда кажется тебе вечностью. Сначала бросаешь вниз БК, потом прыгаешь сам. С парашютом десант летит 15м/сек, без парашюта, девять. Вот так…
  Пришли на Бараки, и сразу в первом бою шесть двухсотых. Духи были на господствующей высоте, оттуда все наши перемещения как на ладони. Снайпера по нам работали, укрыться негде.
 Потом тащили трупы в плащпалатках, по камням. Жара. Вонь. Война, это грязь. Из наших 109 человек призыва, часть погибла, часть выжила. Кто без ноги остался, кто без руки, у кого пол головы снесло, железные пластины стоят. Я выжил. Два раза лежал в госпитале. Насмотрелся всего. И ещё там понял, что самый сильный тренер, это жизнь. И от тебя зависит, как ты её воспринимаешь.