Свинцовые волны тяжело перекатывались в незамерзающем Кольском заливе Баренцева моря. Одинокий пожилой человек, по виду иностранец, тяжело опираясь на трость, смотрел на море. В порту гудели пароходы, на рейде стояли рыболовецкие суда и сухогрузы.
Он узнавал и не узнавал этот город, ставший для него родным в те суровые военные годы. Так же, как тогда, печально кричали чайки в порту, который, хотя и расширился и преобразился, но очертания бухты и окрестности его не изменились. Но вот сам город неузнаваемо вырос, и он с большим трудом нашел тот двухэтажный дом, к которому не раз приходил, провожая Веру.
…Английские морские транспортные караваны, выполняя соглашение по Ленд-лизу, упорно пробивались к Мурманску, несмотря на тяжелые потери. А потери были страшные, особенно в первое время. Немецкие подводные лодки, как акулы, набрасывались на транспорт и, распаленные безнаказанностью, с немецкой методичностью уничтожали все до последнего корабля, а потом всплывали, и высыпавшие на палубу фашисты смеясь фотографировались на фоне тонущих судов и моряков, не оказывая им помощи.
Потом ситуация изменилась: научились сами защищаться, помогали русские. К концу войны плавали уже почти свободно. Но сколько английских моряков осталось навеки на дне этого северного морского пути, а он благодаря судьбе каким-то чудом остался жив!
…Он увидел ее впервые в специальной, устроенной для иностранных моряков, столовой. За окном завывала русская метель, а здесь было тепло и уютно. Он заказал борщ и бифштекс, который русские называли котлетой. Особенно ему полюбился борщ с русским черным хлебом, от которого исходил острый манящий запах спелой ржи…
На этот раз заказ принесла новенькая официантка, стройная девушка. Из-под косынки у нее падала тугая русая коса, голубые глаза северянки она робко прятала, а вот брови, некрашеные, красиво изогнутые и темные на фоне белой косынки, она спрятать не могла.
Обычно он, в отличие от других иностранных моряков, не обращал внимания на обслуживающий русский персонал, большинство из которого были молодые женщины и девушки. И не потому, что они его не волновали. Русские женщины были красивы и загадочны. Но шла война. И он, морской офицер ее Королевского Величества, не должен был показывать свои чувства.
Но в этот раз что-то, а скорей всего (как он потом себе признавался) необычайно красивые брови этой худенькой девушки, запали ему в сердце, - и он часто невольно представлял ее себе во время своего очередного плавания… Когда через месяц он снова увидел ее в столовой, он уже знал, что ему делать. Подняв руку, он позвал ее и, смущаясь, попросил обслужить его. Неожиданно коснувшись своей ладонью ее тонкой руки, он нервно (рука его дрожала), но твердо спросил ее, растягивая слова:
- Извинит…меня… Как Ваша имья?
- Вера, - быстро, машинально ответила она и залилась краской.
- Я любит тебя…, Вера, - продолжил он и, заглядывая в англо-русский разговорник, добавил:
- Мое имья – Майкл Ричмонд… Я хочу тебя только гулят… Я честный человек…
Она ничего не сказала ему, только расширенными, испуганными глазами глядела на него… Потом, спохватившись, быстро отошла от его столика.
… «Почему она убежала? Наверное, не понравился ей? – раздумывал Майкл после того случая. – Ведь русские женщины дружат с иностранцами. Конечно, если любят, но кто и так… Война и голод – им это простительно. Правда, сначала боялись, говорят. Но теперь осмелели и открыто ходят с нашими моряками. Мы же союзники!..»
Местные городские власти как будто ничего не замечали, и вскоре многие английские моряки приобрели себе русских подружек, с которыми проводили свободное от службы время.
Вера после того случая старалась не подходить к его столику, а если и подходила, то прятала глаза, и он тогда решился подойти к ней на улице, когда она возвращалась с работы домой.
- Вера, - твердо и заученно сказал он, - я честный человек. Я не такой, как другие. Я люблю тебя… Можно я буду только гулят с тобой…хорошо?
Она молчала, переминаясь от холода в своих ботиночках. Только в глазах мелькнуло что-то нежное, но тут же исчезло.
- Ты менья не любишь? Скажи честно – тогда я уйду. Мне надо уходит?
- Нет, нет! – вырвалось у нее. – Вы хороший! Не уходите… Я согласна, и, видя, что он не совсем ее понимает, схватила его за руку:
- Да, да, да! Вы хороший!.. Скажите, где, когда мы встретимся?
- Завтра…нет, еще после…завтра, - растягивая слова, еще не совсем веря в услышанное, проговорил Майкл, обрадованный таким неожиданным поворотом. – Офицерский…нет, Морской клуб...шесть часов. А сейчас мне надо очен уходит – мой долг офицера…
- Да, да! Я понимаю, - поспешно ответила Вера.
Тогда он взял ее руку и, сняв с нее варежку, поцеловал ее. Потом выпрямился, отдал честь и быстро зашагал к себе на базу.
…Теперь все свободные часы они проводили вместе. Полярная ночь, наконец, отступила, пробивалась весна. Опьяненные любовью, они бродили по улицам и окрестностям города. Майкл иногда задерживался – ему было трудно расставаться с ней, – но ему это сходило с рук. Он рассказывал ей об Эдинбурге, его родном городе, старом замке, принадлежащем их роду, но был немногословен, а все больше глядел, любовался Верой. Ее настроение передавалось ему; с ее помощью он быстро осваивал русский язык.
- Война скоро кончится, Вера, - говорил он. – И ты поедешь со мной в Эдинбург, ко мне домой. Моя мама тебя любит…обязательно. Твоя мама тоже едет… Я хочу, чтобы родители были на нашей свадьбе.
Вера слушала его, смеялась и во всем соглашалась со своим Мишей (так они с мамой его звали).
…В конце марта, рано утром, Майкл пришел к ней прямо домой. Ей в этот день нужно было выходить на работу в вечернюю смену, мама уже ушла на завод.
- Вера! – взволнованно бросился он к ней. – Сегодня я уплываю в Англию…приказ. Вернусь через две-три недели…
В это утро случилось то, что должно было случиться, если молодые люди любят друг друга. Если бы он знал тогда, что их ждет…
Спустя пару часов она провожала его, заливаясь слезами. Майкл утешал ее как мог, но она, обычно сдержанная, не могла остановиться. Простились у нее дома – он сказал, что так лучше. Потом он бежал на базу, на свой корабль, а она все стояла, плачущая, глядя ему вслед из окна своей комнаты.
…Больше они не виделись. Корабль Майкла атаковала немецкая субмарина. Его, тяжело раненного, без сознания, нырявшего, как поплавок, в спасательном круге в холодных волнах Баренцева моря, с трудом вытащили из воды моряки с английского эсминца.
Очнулся он в госпитале. Медицинская сестра услышала, как он позвал: «Вера, Вера…» Она кинулась к нему, взяла его руку – и он открыл глаза. Полгода он лежал там, пока медики не подняли его, вручив костыли.
Война кончилась. Он писал ей в Мурманск, но ответа не было. Потом, один раз, пришел ответ: «Адресат выбыл». Поехать туда не было возможности: русские не выдавали визу. Через два года он, поддавшись уговорам родителей и родственников, женился, но вскоре расстался с женой. По ночам ему снилась Вера, и он произносил ее имя.
…И вот теперь, как только представилась возможность, спустя сорок лет после войны, он снова на этой земле. Город очень изменился, но окрестности он узнавал. Он нашел двухэтажный дом, в котором на втором этаже в коммунальной квартире жила тогда Вера с мамой, но там никто ничего не мог сказать. Добрые люди посоветовали обратиться в администрацию города, в милицию, и начались нескончаемые визиты в различные кабинеты. Как иностранца его встречали везде вежливо, обещали помочь и посылали в следующую инстанцию. Наконец, с помощью одного журналиста в архиве бывшего НКВД нашли дело Веры. Ему дали его на руки.
Раскрыв его и увидев на первой же странице ее фото, он замер, впившись в него глазами. На миг он забылся – ему показалось, что время вернулось. На фото она была такая же, как тогда, когда он ее встретил…
С помощью журналиста он узнал, что Вера была арестована, как и все другие, имевшие связь с иностранцами, сразу после войны и сослана на север Хабаровского края.
Здесь же они нашли справку из ГУЛАГа, выданную на запросы ее мамы. В справке сообщалось, что Вера Ивановна С… умерла в декабре 1945 г. от переохлаждения.