Наконец, Ираклий добрался на автобусе до Талгара, – неказистого, грязноватого города. Он присел на привокзальную скамью и начал озираться в растерянности, понятия не имея – куда идти и что делать. Подумав, решил поспрашивать у местной молодежи. Все оказалось гораздо проще: в городе было много приезжих туристов, жаждущих восхождения на вершины, а местные не упускали случая на этом подзаработать.
Проводника долго искать не пришлось. Это был крепкий, улыбчивый парень лет двадцати пяти. О цене договорились сразу. Со снаряжением, как выяснилось, тоже не было проблем.
– Сюда некоторые в халстухах приезжают в горы лазить,– рассмеялся проводник, обнажив крепкие зубы, - вот и приходится держать несколько комплектов. Вам только еды купить придется дней на десять-двенадцать, ага.
Ираклий расстроился.
– Знаешь... Десять-двенадцать дней много, наверное, – покачал головой в сомнении. – Мне бы поскорее туда попасть... – он задумался... – А если поближе добраться, на машине, или, скажем, вертолетом, а?
– Какая машина, ага! – парень раскрыл глаза от удивления, – по скалам и по ледникам лазить!.. Ну, – подумав, добавил: – вертолетом можно, конечно, до Сурового. Оттуда до пика – всего ничего, но это же дорого!
– Сколько все-таки?
– В прошлый раз до Сурового целых два куска взяли. И это еще потому, что на обратке народ ждал в альплагере.
– Кусок – это что, тысяча?
– Да... Тысяча баксов...
Ираклий прикинул, что хватало. Добраться до пика...
Он вздохнул, тронув парня за локоть:
– Ты не беспокойся, джигит, деньги у меня есть. А еды накупим – сколько скажешь.
Проводник покачал головой:
– Еще ведь надо привыкнуть к высоте. Сразу идти в горы не получится... Нужна эта... акклиматизация. Если только переночуем на перевале, а утром выступим в сторону Талгара...
– Вот-вот! – невесело поддакнул Ираклий. – Переночуем, а утром выступим. Давай, звони своим друзьям, веди... – прикурив сигарету, он жадно затянулся. – Я в твоей власти...
Парень позвонил по сотовому, быстро заговорил по-казахски. «Две с половиной тысячи, в один конец. Устроит?»
– прошептал Ираклию. Тот торопливо покивал. Парень закончил разговор и с довольным видом огляделся:
– Ну вот, все нормально! – Давайте сумку, ага, я понесу... Лучше, переночуйте у меня, чтобы потом друг друга не искать.
Свернув с центра, они пошли по уютной улице – с аккуратной чередой побеленных на русский манер невысоких домов, мимо маленьких лавочек и размашистой, совсем не казахской надписи на зеленом заборе: «Валя – дура!».
– Завтра в час дня будут нас ждать. Нужно еду купить, одежду и снаряжение вам. Я тут недалеко живу, на углу Циолковского. У вас какой размер обуви, ага?...
* * *
Высадив их на ледяном перевале, вертолет развернулся, кокетливо повел задом и поспешил в долину. Проводник был возбужден и весел. Он оглядывался, разминал ноги, приседал и поддевал свежевыпавший снег рукой. Даже запел по-казахски. По всему было видно, что нравится ему быть среди своих гор. Ираклий, напротив: был подавлен и растерян.
– Вот... и свершилось, Сулу... – пробормотал горестно. – Свершилось все же...
Стояла ясная погода. Слегка морозило. Дышать было не так тяжело, как ожидалось. В ледяном желобке стремительно бежал ручеек, исчезая в бездонной трещине, чтобы, пролетев через гигантский кровеносный сосуд, вырваться внизу бурлящим потоком...
Осмотревшись, нашли ровное место со следами бывшей стоянки, тут же поставили палатку, проверили примус и, по совету проводника, немного прошлись по леднику без связки, чтобы «почувствовать ход».
– Смотрите, в трещину не попадите, – то и дело предупреждал парень.
Вернувшись, поужинали тушенкой, выпили чай и завернувшись в спальники, после недолгой беседы предались сну: проводник – по юношески беззаботному храпу, он – тревожной, волчьей полудреме...
Рано утром – только рассвело, они вышли в путь. Ираклий нацепил очки и медленно, стараясь не сорвать ритма, как учил проводник, начал подъем. Парень шагал быстро, но нарочно притормаживал, стараясь не вырываться вперед. Он то и дело оборачивался, недовольный темпами восхождения.
Через час подъема пришлось отдохнуть. Стало тяжело дышать. Ираклий быстро уставал.
– Вообще-то перед подъемом должен быть тренировочный день, я же говорил... Сначала туристов гоняем по леднику, чтобы привыкли, и уже потом на вершину, – проводник уткнувшись ботинком в снег, раздраженно стал углублять след. – Те группы, что из альплагеря выходят, так и делают, а вы, ага, захотели сразу... Да тут молодые загибаются с непривычки, не то, что... Хорошо, хоть с погодой повезло...
– Ничего... – прерываясь от усталости, отвечал Ираклий.
– Нам торопиться уже некуда... Медленно пойдем... Будем отдыхать... В пути... А с погодой да, повезло.
– С такими темпами только к вечеру доберемся. Вроде посмотришь – недалеко, а поди-ка, пройди по леднику... Давайте рюкзак, я понесу.
– Нет-нет! – наотрез отказался Ираклий. – Ты и так тащишь и палатку, и тяжелые консервы...
... Действительно, только под вечер, разминувшись с небольшой группой альпинистов, обогнавших их в полдень и уже возвращающихся назад, они поднялись на вершину. С востока тянулся туман, закрывая вид, но к югу и западу весь хребет был на ладони. Со всех сторон их окружали неправдоподобные скалы, похожие на припудренные, слоеные пироги, наляпанные в вулканическом угаре чьей-то неумелой, исполинской рукой. Человек был жалким и дряблым, несуразно теплым, неуместным существом – в этом грандиозном, первозданном царстве снега и гранита...
– Дошлии! Гегеге!
Проводник поднял лицо к небу и издал только ему понятный победный долгий крик.
Тяжело дыша, Ираклий опустился на колени, пытаясь прийти в себя. Усталость граничила с потерей сознания.
– Тяжело? – спросил проводник с сочувствием. – Тяжело городским, я-то знаю... А вы дышите глубоко, ага. С первого раза всякое бывает, – заулыбался. – А у меня это тридцатая ходка, считай... Этим и кормимся...
– Ого! – не поворачивая головы, только и пробормотал Ираклий. Усталость лишала эмоций, делая его равнодушным. Только через полчаса стало легче. Солнце уперлось в контур горных круч и, легко прорвав каменный заслон, ста ло медленно заваливаться к закату. Высоко в небе обозначились редкие звезды.
– Надо отметить подъем, – потянувшись к рюкзаку, деловито сказал проводник, – а то пути не будет.
Ираклий, нагнувшись к своему рюкзаку, спросил:
– Будешь красное вино? – он достал бутылку и пиалу. – Это саперави.
– Нет-нет, ага, какой саперави в этой холодрыге! Вот, чай у меня... – проводник скинул перчатки и вытащил термос. – Наш, казахский! Особый!
Аккуратно поставив термос в снег, достал хлеб, соленую конину и две маленькие пиалы.
– Попробуйте...
Наполнив до краев, осторожно протянул Ираклию. Пить чай ему не хотелось, но неудобно было отказываться.
Чай оказался вкусным и душистым, но не совсем привычным для его вкуса. Допив, пиалу поставил в снег.
– Давайте, еще налью, – предложил парень. – А если пить с курдючным жиром, то и от простуды спасает.
– Спасибо, но чай больше не буду. Даже с курдючным жиром, – улыбнулся грустно.– Я саперави выпью... – То, что пили мои предки... А ты пей свое. Так и должно быть...
Ираклий налил в свою пиалу.
– За моего Бога, парень. Отсюда до него совсем близко,
– просто рукой подать... – он грустно задумался, провел ла
донью по небритой щеке и стал медленно пить.
Солнце заставило прищуриться.
– Против солнца не пейте, ага, – предупредил парень. – Замучает, и пить не в радость будет...
Ираклий улыбнулся. В этом предостережении он уловил вековую настороженность народа, живущего под нещадно палящим солнцем и ценящего спасительную влагу, дарующую не только жизнь, но и наслаждение.
– Хорошо... И то правда. – ответил и повернулся к заходящему солнцу затылком.
Опустившись на одно колено, проводник проворно нарезал конину и сделал большие бутерброды.
– А теперь вот мяса покушайте, ага, чтобы силы вернулись.
– Спасибо, дорогой... Пока не хочу.
Проводник нагнулся и, поддев двумя пальцами чистого снега, поднес к губам и облизал.
– А снег здесь всегда теплый, – улыбаясь, он поддел снег еще раз. – Когда мороз сильный и ветер тебя сдувает с вер шины, закопаешься в снег, – он и укроет тебя, и спасет... Не то, что... Все познается в сравнении....
Ираклий снова налил:
– За души всех ушедших хочу выпить... – прошептал и капнул несколько алых капель на снег. Посмотрев вниз, он вздрогнул от знакомой, не раз виденной в грезах картины. – За мою несчастную Сулу... – добавил совсем тихо.
Проводник расправился с бутербродом и снова налил себе чай.
Он все же услышал имя. Взглянул косо, через пиалу, на
Ираклия:
– Можно мне спросить, ага... А кто такая Сулу? Вроде имя казахское.
Ираклий промолчал. Парень не стал переспрашивать. Туман с восточной стороны переполз через ущелье и стал
тихо подкрадываться к вершине.
От чая и бутербродов проводника потянуло на философию:
– Я, вот, смотрю на вас, ага и удивляюсь. Всякие чудаки ходят в эти горы, но вы совсем другое дело: приехали одни, никого не взяв в попутчики... Впервые вижу грузина, который на Талгар ходит. Нет, приезжайте, конечно, всегда будем рады, но... Мало что ли вам Казбека или там других пиков на Кавказе? Зачем вам Алатау? Это, конечно, не мое дело, но просто интересно мне...
Ираклий хмыкнул. Ужасно захотелось курить. Прикурив и втянув дым, поморщился: курить в этой морозной чистоте было неудобно и противно. Даже кощунственно. Ираклий выбросил сигарету и задумчиво взглянул на проводника, вдруг осознав, что этот простой казахский парень был единственным живым существом, которого он видел в этом царстве холода...
Он горько вздохнул:
– Понимаешь... Я всю жизнь мечтал подняться на снежную вершину, среди тишины и чистоты выпить саперави и посмотреть сверху на мир... Оказалось, об этом же мечтали и другие... А на Талгар... Я прошел этот путь не только за себя, но и за... тех, кому уже не доведется побывать здесь. Они тоже шли долго, шли от уныния к счастью, а потом снова падали в боль и смертельное разочарование... Они заслужили это маленькое торжество мечты...
– Это она? Ваша Сулу? – опять решился спросить парень. Ираклий внимательно посмотрел парню в глаза.
– Да... Сулу... Я нашел ее, но вновь потерял... Что ж... Не я один... Удержать счастье, оказывается, труднее, чем найти...
Его охватила дрожь.
– Эх... Да уж... – солидарно расстроился проводник, но решил подбодрить. – Горевать не надо, ага. Жизнь длинная, все еще образуется... А Талгар вам, наверное, в Грузии посоветовали, да? Альпинисты ваши?
– Нет. В Грузии и не знают о таком. Это сторож Алматинского кладбища...
Парню стало неловко. Он посмотрел на небо, помялся и тихо проговорил:
– Возвращаться пора... Скоро стемнеет совсем, не успеем засветло добраться до стоянки... Покушаем еще чутьчуть, если хотите, и вниз... С Талгаром шутки плохи...
– Ты вот что, джигит... – Ираклий тронул парня за рукав.
– Ты иди вниз без меня, а я пока останусь здесь. Хочется одному побыть недолго...
Проводник с подозрением присмотрелся:
– Что вы, ага! Одного не оставлю! Вместе пойдем, ага!..
– Не бойся! Побуду здесь минут пятнадцать-двадцать и спущусь к стоянке. Доберусь, не бойся... Дорога-то прямая, куда я денусь. И свет увижу... Давай-давай, делай, как я говорю. Только вино оставлю и пиалу. Остальное все забирай...
Проводник мешкал, пытался возразить, но в конце концов сдался. Уложив все в рюкзак, сказал, что подготовит палатку, зажжет фонарь и будет ждать. Вскоре его спина, превратившись из оранжевого в синее еле заметное пятно, исчезла за темнеющими валунами.
Наступила тишина...
На секунду Ираклия охватила паника. Волна страха поднялась к горлу, заставляя крикнуть следом, побежать и догнать парня... Жизнь – этот непреодолимый стимул самосохранения, прущий из подсознания, пыталась вернуть его из опасного состояния, взывая к благоразумию и не соглашаясь сдаваться.
Сняв вязаную шапку, он подставил лицо ледяному туману, пытаясь отогнать страх.
– Сгинь! – закричал он хрипло. – Сгинь! Избавь меня от этого!
Потом дрожащей рукой наполнил пиалу и поднял к звездам.
– За тебя, Сулу... – прошептал непослушными губами. – За твою уставшую душу... За ту любовь, которую ты с собой унесла... В земной жизни у меня не осталось ничего, за что
я мог бы цепляться... Был и у меня теремок любви, но он навсегда закрылся... А зачем мне терем, в который не смогу войти?!.. За тебя, Сулу... Отсюда ты ближе... Как звезды!..
Он опустился на колени, медленно проливая вино на снег. Багрово-черная жидкость расплылась, затекая и исчезая в углублениях. Ираклий снова налил. Он уже не чувствовал холода. Ему стало даже жарко.
«Снег здесь такой теплый» – вспомнил слова проводника. Он взглянул на небо, застыв:
– Сулу... – простонал, – помнишь, как мы с тобой пере оделись в героев после спектакля?.. Ты была девушкой из древности, полюбившей своего врага... Как я пил саперави из твоих ладоней, помнишь?.. Как мы прилетали в снах друг к другу... Ах, Сулу-Сулу... Ты же синему небу поклонялась, Сулу... Ты мечтала подняться на снежную вершину вместе со мной... Стать богиней и быть ближе к Богу...Ты же хотела порхать высоко, а поступила наоборот, – опустившись в землю, в царство смерти... Ты изменила себе, лишившись земного счастья... В этом я тоже виноват, Сулу... Не уберег тебя... Не вылечил твою душу от безнадежности... Ты изменила и мне, оставив еще более одиноким, чем я был до встречи с тобой... Это жестоко – лишить жизни себя, но ты лишила жизни и меня... Я не осуждаю... Наверное, иначе ты не могла. Видать, стала нестерпимой окружающая тебя червивая серость. Ты поняла свое предназначение – возгореться пламенем, не пожелав больше быть мелкой, гаснущей на ветру искоркой...
Он всмотрелся в пиалу.
– Тебе же холодно там, Сулу... Прошу! Возьми меня с собой! Я согрею твои ледяные пальцы. Я шепну тебе любовные слова, выпью саперави из твоих ладоней, и мы никогда, ни когда не расстанемся. Как темно без тебя, Сулу... Как пусто...
Он простуженно прокашлялся.
– Когда мы снова встретимся, я покажу это место... Снег здесь такой теплый... Теплый, потому что все вокруг еще холоднее... Мы обнимемся, и укрывшись теплым снегом, будем смотреть друг на друга вечно влюбленными глазами... Пока, согревшись, не заснем... Этот саперави я шлю тебе...
Он снова опрокинул пиалу, непослушными пальцами поставил ее в снег и медленно, с той основательностью, которая предвещает вечность, улегся бочком. Разум, предав самого себя, был готов погасить жажду жизни. Прежде чем прикрыть тяжелые, холодные веки, он напоследок взглянул на звезды. Ему показалось, что он слышит – как они мерцают. Он весело рассмеялся-прокашлялся, понимая, что преодолел какуюто важную черту. Стало радостно от ощущения, что его душа станет маленькой частью вселенской души. Ираклий почувствовал удивительную легкость. Он медленно, как утренний туман над рекой, воспарил над вершиной, спокойно созерцая скрюченную в фиолетовом снегу, темную фигуру, выдохнул напоследок морозный воздух и начал свой полет.
* * *
...Из деревянного строения альплагеря вышли двое.
Уже почти стемнело. В углу у темной сини неба, за высокими кручами, обозначился бледно-оранжевый лунный рассвет.
В сосновом лесу прокричала какая-та птица.
– Красота какая! Жил бы здесь, поживал... – мечтательно проговорил один из них и, разведя руками, потянулся. – Погоди, а что это...
Со стороны пика он увидел слабые всполохи.
– Коля! Коль, видишь? Что это там? – он показал рукой. Приятель присмотрелся.
– Не знаю... Пожар, что ли...
– Да ты что! Какой пожар!
Он сплюнул и небрежно добавил:
– Одни камни же... Что там может гореть...