Запах кофе
Большая биохимическая аудитория была, есть и будет гордостью нашего Университета.
Представьте огромный полукруг амфитеатра, где ряды студенческих столиков со скамьями из черного лакированного дерева взмывают на высоту третьего этажа, а длинный преподавательский стол с верхних рядов уже трудно различим. Хитроумная система тросов и противовесов позволяет поднимать на всеобщее обозрение пять преподавательских досок, схемы, плакаты. Проекторы, киноустановка, опускающиеся плотные экраны на окнах, звуковые колонки – и множество иных «чудес».
Представили?
Но в то утро меня занимали другие мысли.
Бывают моменты, чаще всего по утрам, когда появляется желание провалиться пропадом. От стыда за недавнее прошлое, что сотворил ты сам, а не кто-то, хотя этот «кто-то» и виноват на самом деле, потому что он придумал отпраздновать твое поселение в общежитии в одну с ним комнату, а потом подливал и подливал тебе.… А ты сопротивлялся, хоть и не убедительно, мол, хватит, а он не слушал тебя, и, в конце концов, ты махнул рукой, перестал оказывать даже слабые признаки сопротивления…. А таким нормальным парнем казался вчера! Боже, как гудит голова... Даже кофе не помог. А на лекцию идти надо, очень надо, просто необходимо. В то утро начинал курс лекций сам профессор Мишохин – легенда факультета, живой классик.
Старенький, как сам факультет, профессор Мишохин являл собой гордость кафедры биохимии, даже большую, чем большая биохимическая аудитория. Весь заслуженный донельзя, лауреат и кавалер, соискатель и учредитель, автор и основоположник. В тот сентябрь сей мэтр от биохимии привычно начинал курс лекций, наверное, уже и не надеясь довести нас, первокурсников, до диплома. Это и вправду оказался его последний семестр. Явившись в декабре на консультацию перед экзаменом, мы в изумлении застыли, уткнувшись в его портрет в черной рамке и букет гвоздик….
А тогда, в том далеком сентябре, в самом его начале, три сотни вчерашних школяров – весь первый курс факультета – заполнили Большую биохимическую аудиторию. Еще по-детски беспечные лица, с восторгом, с летним загаром, но уже с печатью гениальности – как же, ведь поступили! Стойкий гул будущих гениев, хлопанье крышек столов, шарканье ног...
Звонок прозвучал еле слышно, никто не отреагировал на его чахлый призыв. Тем более, что ничего в аудитории не изменилось.
Через десять минут внизу у преподавательского стола какая-то девушка поставила стул. Всех заинтересовала девушка. На целое мгновение гул стих, триста пар глаз уставились на нее. Но быстро сообразив, что она – это не заявленный в расписании профессор, студенчество продолжило шуметь снова.
В течение последующих десяти минут верхние ряды потихоньку стали оживляться. Лекция явно срывалась. Уже строились планы, основу которых составляли пиво и скамейки в университетском парке.
Поэтому никто не заметил, как из какой-то двери внизу аудитории вышел старичок с тросточкой в мятом костюме, и, медленно преодолев несколько метров, осторожно опустился на приготовленный девушкой-ассистентом стул. Абсолютно лысый череп украшали наушники и смешно торчащая «веточка» микрофона.
По совету моего нового знакомого – соседа по общаговской комнате, я расположился в первом ряду напротив преподавательского стола, и теперь изучал появившуюся странную личность. Старичок восседал на стуле, опустив голову, и, казалось, дремал. В какой-то момент почудилось, что он умер. Было бы логично, если бы это оказалось правдой.
…В силу занятого места удар аромата хорошего кофе я принял первым. Аудитория затихла позже, но еще до того, как из-за кулис появилась уже знакомая нам всем девушка с крохотной чашечкой в руках. Где-то в невидимых динамиках прозвучал сарказм: « Как видите, господа студенты, скорость распространения запаха кофе равна скорости гула в данной – студенческой – среде. Вряд ли этот только что продемонстрированный опыт забудется вами до экзамена. Считайте это первым законом Мишохина!»
Жизнерадостный голос никак не вязался с обликом профессора.
«Что происходит с вашим носом, принявшим ароматические углеводороды кофе? Как они преобразуются в ионно-калиевые токи ваших нервных окончаний? На множество других «как» и «почему» вы получите ответ еще до конца моего курса. Вы будете думать, что знаете о химии в живом организме все. Смею вас уверить, что и я, и мои коллеги, приложим все усилия для того, чтоб внушить вам это стойкое заблуждение, но…. Но человек, да и любая другая тварь на земле – это не только биохимическая фабрика – прошу это четко усвоить. Тут есть что-то еще, тонкое, неуловимое, но обязательно присутствующее в любом организме, что ни ухватить, ни понять невозможно. Об этом нет в учебниках, но вы потом сами поймете, какое бы сверх атеистическое воспитание не получили б.»
Профессор поднес крохотную чашечку кофе ко рту. Стукнувшись о микрофон, она сдвинула его куда-то вниз и в сторону. Допив, профессор застыл на своем стуле. «Опять умер» - мелькнула мысль. Но какое-то бормотание все же исходило от него. Слова, родившиеся в профессорской гортани, умирали у него под носом.
Минут десять неожиданно воцарившаяся тишина медленно сменялась студенческим ропотом. Видимо, отреагировав на это, из неведомых глубин Большой биохимической аудитории опять возникла девушка. Легкое касание ею профессорского микрофона, и….
«…. химия углерода. Как видно из рисунка номер три».
Ого! Значит, уже проехали «номер один» и «номер два»?! Девушка невозмутимо повесила нужные плакаты, и те взмыли на высоту третьего этажа над моей головой. Какие-то схемы, уравнения реакций. Под острым углом мне не рассмотреть.
«Возможных соединений органической природы по всей вероятности десятки миллионов. Более или менее изучено наукой всего пара десятков тысяч. Все оставшееся предстоит изучить вам, господа. И смею вас уверить, что найдете вы среди неизученного… соединение с любыми, заранее определенными … и сколь угодно экзотическими свойствами. То есть, я утверждаю, что как следствие из вышесказанного, существуют лекарства от любых недугов! Надо только суметь их, эти лекарства, найти. Правда, при случайном поиске – это как искать песчинку на побережье Черного моря. Но, как говорят в Одессе, – есть варианты. К счастью, для нас с вами.»
Тихо прозвучал звонок. Вряд ли его слышал профессор, но он слез со своего стула, проковылял к одной из пяти досок и стал что-то энергично писать мелом. Рассмотреть что-либо было трудно – мешал массивный преподавательский стол. Оставалось только надеяться, что когда доску подымут, все удастся переписать в тетрадь.
От нечего делать стал рассматривать аудиторию. Рядом выше и через проход направо что-то оживленно обсуждали две девушки. Очень даже ничего эти девчушки, – отметил про себя. Если бы не мой перегар… Ничего, будет еще время. Раз в неделю Мишокинские лекции, встретимся еще. Надо будет познакомиться.
«А интересно…» – подумалось. «…Сидит где-то в сторонке скромница, бывшая отличница, может, поглядывает с интересом на меня…» А я зациклился на самом простом. Ну-ка, что у нас там на галерке? Аха…
Доска, испещренная какими-то формулами, взмыла вверх. Профессор продолжал оживленно чиркать мелом на следующей.
... Все происходит как не со мной. Не реальное что-то. Эта аудитория, профессор, я здесь – зачем? Гораздо правильнее было бы оказаться сейчас где-нибудь на южном пляже с этими милыми девушками. Купаться, есть мороженное, болтать ни о чем, влюбляться в одну из них, а, может, и в обеих сразу…. Или пивка бы…. Холодненького-холодненького, чтоб горло сводило, и пить его мелкими глоточками, не торопясь, щурясь на волны, на пляж, на этих девушек в ярких купальниках….Нет, определенно все замыкается на девушках. Вот соберу вещички и пересяду к ним – наглость города берет! Ах да, выхлоп же за версту….
... интересно: сколько в этой аудитории человек поместиться может? Человек пятьсот, не меньше. Представь, сидит эта бездна народу, дышит, выдыхает углекислый газ, который, как известно, тяжелее воздуха. И все это оседает вниз, заполняя полу чашу аудитории.. Первым помрет, конечно же, профессор – много ли ему надо? Потом тихо сдохну я и весь нижний ряд, потом – сидящие на втором... и так ряд за рядом, снизу вверх. Если поставить камеры и снимать все в каких-то лучах – в инфракрасных там, или других каких, не знаю, то, возможно, удалось бы заснять саму Смерть! Как она подымается по рядам, протягивает свою костлявую руку, закрывая нам всем веки… навеки…. Бр-р-р! Никто не догадался провести такой эксперимент? А может, они сейчас его и проводят? Где камеры? Покажите мне ваши чертовы камеры!
Взмыла в поднебесье вторая исписанная доска.
...Убить моего соседа по комнате мало за этот дурацкий совет сесть на первый ряд. Пока старичок пишет, ничего не видно из-за его спины и стола. Когда же доска взлетает под потолок, тем более ничего не разберешь. «Память, – говорил сосед – у Мишохина даже сейчас фотографическая. Это в его-то восемьдесят семь лет! Если запомнит тебя, проблем с экзаменом не будет». Ну правильно, кому нужны проблемы...
Третья доска взлетела не столь энергично, остановилась на полдороге к апогею. Великолепно, можно и мне что-то разглядеть. Так-так… Насколько помню со школы, это кусок структурной формулы какого-то органического соединения. Знакомые значки углерода, водорода, валентные связи… И вправду старичок воспроизводит все это по памяти, не «шпаргалит», как другие преподы, прикрывающиеся словами: «…вот боюсь ошибиться, так приготовил шпаргалочку…». Если им на экзамене так заявит студент, они вряд ли промолчат.
Снова удар кофейного аромата! Это же не возможно! Мой родненький организм отреагировал бурно – не ожидал я от него такого. Пока не поздно, крикнуть бы невидимой девушке: « И мне чашечку, пожалуйста!» Сама не догадается, а жаль! В желудке что-то жалобно заурчало, тошнота подкатила к горлу. Стоп, стоять!
Ассистентка поставила чашечку на стол. С чашки - восхитительный парок, и все усиливающийся аромат… Пока профессор не видит, запросто можно бы завладеть чашечкой! Эх…
Помогла профессору сесть на стул, поправила сбившийся микрофон. Умница!
«Таким образом, перед нами формула бога, который есть любовь, как известно. Не вся, конечно, только фрагмент того самого гормона, что вызывает болезнь под названием «любовь».Недуг мучительный, но сладкий. Он вам знаком, господа, не правда ли? По крайней мере знакомы последствия попадания в кровь сего гармона. Назовете их? Это, в основном, расстройство психики, учащенное сердцебиение, активизация некоторых желез внутренней секреции… вы лучше меня знаете. По крайней мере, ваше знание сего предмета свежее – скажем так…»
Профессорский глоток кофе, порождающий тишину. Аудитория зашумела через две минуты! Видно, что лекция заинтересовала многих. А мои мысли... Полет их высок и не здесь, хотя, не скажешь, что не по теме лекции…
...Моя Наташка осталась в прошлом. Увы, но это так. Не забрать мне ее в свое настоящее! Здесь ее муж, будущий ребенок, а мне нет места в ее круге. Звание «друг» – меня не устроит, что-либо чуть большее – ни меня, ни ее. Вот этот самый гормон, что нарисован профессором, не дает спать по ночам мне и одновременно он же не отпустит её ко мне. И нафига мне знание структурной формулы моего горя? Пусть это моя боль, и мука, и тоска, и грусть, и отчаяние…. Я не хочу от этого лекарства! Это моя боль, мое отчаяние! Моя Наташка. Пусть даже она и не моя…
Ассистентка принесла небольшой поднос. Несколько баночек с реактивами, пробирки, еще что-то. Какое-то ощущение лицедейства… Движения ее рук, включающих «звук» у профессора, потом – проектор, повешен экран, расставлены реактивы… На экране появилась пробирка с красным раствором.
«Любовь мы подкрасили в красный цвет – вы не против? Любовь-морковь, любовь-кровь – другого цвета она быть и не должна. В сухом виде – это белый порошок, можете полюбоваться, баночка №1. Раствор в дистиллированной воде – чист и прозрачен, вкус горьковат. Сотой доли грамма ежедневно – достаточно, чтобы ваша любовь была «вечной», правда, пока не наступит привыкание организма. Исследования показали, что максимум через год организмом вырабатывается способность нейтрализовать это вещество. Увы, но любовь, оказывается, смертна! И вот что ее убивает – порошок из баночки №2, тоже белый и горьковатый. Порошок забвения. При приеме повышенной дозы - около одной десятой грамма, этот порошок стирает в памяти прошлое, в среднем лет пять, представляете? Позабавней, чем в шпионском боевике! Правда, спецслужбы всего мира имеют и не такие средства в своем арсенале. Джеймс Бонд, по сравнению со своими современными коллегами, выглядит ребенком, уж поверьте… Однако, вернемся к любви. Добавим к ней немного забвения…»
На экране – в пробирочку с красным раствором сыплется белый порошок. Раствор вмиг синеет, потом зеленеет, желтеет, и, наконец, становится абсолютно прозрачным. Шоу завершилось – любовь убили.
«Вот и все. Нет любви. Грустно, не правда ли?»
«В утешение вам скажу, что… дятел пестр, а жизнь – еще пестрей! Вспомните, что есть любовь, которая одна на всю жизнь! Лебединая верность. А это что значит? Лишь то, что организм умеет бороться и с лекарством от любви из баночки №2, если есть еще что-то. Что именно? Может, поцелуй? Касание руки – или крыла, раз «лебединая»? Семья, дети. Все это поддерживает любовь лучше порошка №1, уж поверьте! Так.… На сегодня с вас хватит. Следующая лекция через неделю, и там мы займемся работой, а не болтологией, как сегодня. Попрошу не опаздывать».
Зазвенел звонок. Нифига себе! Чувствуется класс! До секунды выверено.
Профессор поковылял к потайной дверце, где, вероятно, ждет его кофе, девушка-ассистент, удобное кресло, покой. Студенчество захлопало крышками столов, потянулось к выходу.
Мой взгляд уперся в преподавательский стол. В поднос на этом столе. В баночки с номерами один и два. Три шага до них, протянуть руку, положить в карман – это оказалось так просто! И вот я подымаюсь к выходу.
В аудитории нет никого. Я сижу на верхнем ряду. Бешено бьется сердце, всегда с ним проблемы. Так, спокойнее. Быстрый подъём, просто слишком быстрый подъем. После вчерашних излишеств – это сказывается.
Что мы имеем? Баночки. И никаких подозрений! Даже, если спросят. Ничего не знаю, не видел. Кража, конечно, но….
Одна десятая грамма из баночки номер два – и Наташка забудет своего Сережку! Совершенно и бесповоротно! Все забудет! Ведь так все просто! И не вспомнит, как пытался завоевать ее я, но уже был он, и мои шансы даже не рассматривались! Но это же не правильно! Я же ее люблю! Правда, люблю. А Сережка? Он относится к ней как к вещи. «Моя мебель. Моя тахта. И на ней – жена, тоже вроде мебели». А она? Дурочка! Что она может понимать? Со мной ей будет лучше!
…Кто-то коснулся моего плеча, прерывая сумбурные мысли. Я и не заметил, как подошла девушка-ассистент с чуть печальной улыбкой, в ее руке – маленькая чашечка…и обалденный запах хорошего кофе!
Я ненавижу этот запах. Жена утверждает, что когда-то без кофе я не мог прожить и дня. Она и сейчас мне варит его по утрам, и я просыпаюсь от этого кошмарного запаха. Плетусь на кухню, где на столе обязательно дымиться кружечка для меня.
Я люблю жену, и не хочу ее огорчать. Кофе выливаю в раковину только тогда, когда она не видит. А жена все думает, что я его обожаю. И варит кофе мне по утрам снова и снова.
Очень медленно возвращается память. Я уже вспомнил и описал в дневнике свою первую лекцию по биохимии, лысого старенького профессора, и как мы познакомились с ней… Как она говорила, смущаясь, что подглядывала за мной из лаборантской, и понравился я ей сразу, и решила, что выйдет за меня замуж…
Я вспомню, обязательно вспомню все остальное! Буду очень стараться. Я теперь знаю, как этого добиться.
Главное – не пить кофе, что варит жена мне по утрам.