We are such stuff as dreams are made on.
William Shakespeare, The Tempest
Когда нас тряхануло, я читал за едой. Я всегда читаю за едой. Не читал только в армии. Там не читают за столом, предпочитают туалет - единственное место, где ты можешь остаться более-менее наедине с собой.
А сейчас я пил кофе. В кофейню "Боливия" меня затащила Марьяна. Она сказала, там бармен говорит приятно. Я пришёл. Бармен Василий с татуированными руками говорил "Приятного", подавая заказ. Марьяна, как обычно, напутала. Она вообще страшная путаница. Бывший, мой нынешний главный, лупил её по голове свёрнутой в трубку местной газетой, приговаривая:
- Нельзя быть такой дурой в наше время!
Иногда Марьяне удавалось подменить нашу газетёнку "Новой". Ума ей это не прибавило: "Новая" не лучше старых.
Бармен Василий и своих девочек-официанток приучил говорить "Приятного", когда они на время становились за стойку, а он уходил покурить. У них это звучало как вопрос.
Итак, я сидел в "Боливии", пил васильевский кофе и читал книжку, взятую в свободной библиотеке на третьем этаже. Книжка называлась "Два дракона в дубовой роще". Это был сексуальный боевичок из древнегреческой жизни. Признаться, я раньше и не подозревал, как весело жили эллины. Да и дубовую рощу представлял себе несколько иначе.
Самым интересным в книге были не похождения в роще, в общем довольно стандартные, а те диалоги, которые греки вели в перерывах, временно пресытясь наслаждениями. Вот, например, такой диалог.
" - Можно грешить с будущим, с прошлым грешить не получится.
- Согласен. С будущим - сколько угодно. Все наши желания устремлены в будущее. Желая, мы уже воплощаем это будущее и грешим с несуществующей плотью. Но откуда же нам известно, что такое возможно?
- Из прошлого, Лаэрт, из прошлого. Мы помним. Человеку известно то, что было, и только то, что было, не более. Мы воплощаем не что иное, как прошлое, в желаниях, устремлённых в будущее.
- Это звучит парадоксом.
- Только до времени, Лаэрт.
- Как это понять, Сократ: "до времени"?
- Когда наступит время, ты поймёшь то, что уже знаешь, не понимая: во времени нет прошлого и будущего, оба неактуальны, одно уже, другое - ещё... Время - вот настоящее: стрелки часов стоят и люди не движутся.
- Что же происходит?"
И тому подобное. В общем, "Приятного". Всё испортил главный. Наш главный всегда пребывал в настоящем, как стрелка часов. Прошлое для него существовало только в форме судебных исков, поданных в адрес нашей мерзкой газетёнки. Мы их, как правило, проигрывали. Это был дуб-крепыш старой школы. Он отлично вписался бы в дубовую рощу драконов-проказников. Более того, я не сомневаюсь, что Германн Петрович дал бы древним грекам сто очков вперёд в любом из видов спорта, рождённых болезненной фантазией.
Германн появился у нас два года назад, сменив на посту уехавшего в Израиль Лёшу Фёдорова. Лёша связь с редакцией не терял, время от времени балуя нас по Скайпу. Узнав, кто заступил, Лёша завис и висел так долго, что слушавшие нас спецслужбы двух (как минимум) стран успели оценить сократовское определение настоящего: стрелки стоят и люди не движутся. Потом Лёша ожил, сказал: "Вешайтесь, салабоны!" - и пропал с наших голубых экранов.
Явление нового главного оживило интерес сотрудников к Пушкину. Фраза "Уж климакс близится, а Германна всё нет" на короткое время вернулась в непринуждённые беседы в курилке. Петрович оказался крепким профессионалом. С его приходом мы пошли вниз, в плодородный жёлтый ил отечественной журналистики, вдвое быстрее. Именно в два раза возросло общее число исков, вчинённых нам обиженными героями наших публикаций. Соответственно выросли тиражи, а с ними и желание рекламодателей иметь дело с нами, бесстыдниками. А это, как ни крути, со всех сторон выглядит приятно. Особенно с материальной.
Германн привёл Марьяну. Она приглянулась новому главному на Центральном рынке. В приталенном белом халате Марьяна продавала бананы. Узнав, что у симпатичной девчушки в кармане диплом филфака (по-моему, в нашем городе он у каждой второй), Петрович умилился и прозрел. Через пару дней Марьяна уже стучала по клаве не хуже старых беззубых волков продажной прессы, вроде меня. Писала она в меру глупые, но задорные тексты без запятых. Когда кто-то на редакционной летучке прошёлся по этому задору критическим рубанком, Марьяна встала, покраснела и выпалила в лицо своему обидчику:
- А мне всё равно на ваше мнение!
Вмешался Петрович, и драки в тот раз удалось избежать.
Как всякий хороший главред, шеф знал свой коллектив, а ещё больше - своего читателя. Читатель Марьяну полюбил: всяк находил в ней свои недостатки. На форуме нашей газетёнки у неё было больше всех комментариев. Марьяна и сама принимала участие в дискуссиях: сладострастно троллила недовольных, доводя особо впечатлительных ревнителей древлего благочестия в словесности до постыдных срывов и опечаток. При этом человек она была незлобивый, хороший человек. Обидев кого-то, долго переживала. Плакала.
Петрович позвонил минут через пятнадцать после того, как тряхнуло:
- Ты где?
- На обеде.
- Бросай компот! Лети на Первую Водовозную, там в доме номер два какая-то хрень. Узнай, в чём дело, и отзвонись.
- А что случилось-то?
Но главный уже отключился, что-то буркнув на прощанье. Приятного...
Улица имени Первой дивизии Водовозова, переименованная жителями нашего города в Первую Водовозную, была полна автомобилей и праздных зевак с айфонами и айпадами в руках. Все, как один, фоткали дом номер два. Сперва я не понял, в чём дело: дом как дом, обычная хрущёвка на пять этажей. А когда увидел - ахнул: ну ни ... себе!
Из окна крайней квартиры пятого этажа торчало здоровенное дерево, по виду сосна. Самая верхушка, метров пять, наверное. Асфальт внизу усыпан битыми стёклами. И крыша встопорщилась. Это и была та самая хрень, о которой мне предстояло "узнать и отзвониться".
Для журналиста российского главное - что? Человек, во всей своей неприкрытости. Поэтому я сразу навострил лыжи во двор дома номер два, в поисках этого человека. Жильцы выносили во двор вещи и детей. Особой нервозности в их поведении я не заметил. Так, небольшое оживление привыкших к неприятностям людей. А вот и мой человек: мужик в сланцах тащит баул.
- Мужчина, как всё было? - обратился я к нему с вопросом.
- Спим - и вдруг ... .....! - конкурируя с подрывником Жванецкого, на ходу бросил мужик. - А потом ... ...... ....., что ......!
- А что это было, как вы считаете?
Он опустил баул наземь. Он поднял палец, жёлтый и замусоленный, как карандаш:
- Кара!
Дом шатнуло... Мужик побежал, подхватив баул, как собаку.
- Бирнамский лес пошёл на Дунсинан, - ко мне подошёл Миша Мнякин. - Здорово, акробат пера!
- Цитату проверил?
- На кой? У нас есть корректор, а у неё - грудь. Вот такая, - Миша показал, вызвав нездоровое оживление собравшихся.
- За грудь и держат, наверное.
- Ага... ага-га... га-га-а... гы-ы-ы!
- Миша, это у меня случайно вышло.
- Вышло... ага-гы... Да ладно, в общем, всё верно...
Во двор неспешно въехал автомобиль цветов андреевского флага. Из машины, тоже не спеша, вылезли два толстяка в салатовых жилетах, с автоматами. Один из них немедленно закурил, а другой повелительно сказал, адресуясь к нам с Мишей дулом автомата:
- Граждане, покиньте место происшествия.
- Пресса, - заметил Миша.
- Есть указание, - парировал автоматчик. - Так что, не будем обострять.
Мы не стали обострять и покинули место. Тем более, что со стороны Водовозной всё было гораздо лучше видно. Сосна торчала из окна картинно.
- Блеск, - одобрительно сказал Миша. - Шишкин. Сейчас медведи полезут. Интересно, а сколько всего дивизий было у этого Водовозова?
- Гугл в помощь, - сказал я. - Слушай, а как она туда попала?
- Со сна.
- Вижу, что не берёза.
- Я же говорю - со сна, - повторил Миша ещё раз для тугоухих и непонятливых. - Приснилась, понимаешь? Мужик во сне увидел, что в доме сосна. Просыпается - точно, сосна!
- Шутишь? Или пьяный?
- Мужик, может, и пьяный, в смысле с похмелья.
- Ну и дела... Извини, я отвечу. Алло! Да! Говорите! Алло! Нет! Сосна! Не упала! Нет! Да! Пока-пока!
Миша с интересом прислушивался, как я надрываюсь в трубку.
- Фокс звонил, возможно, самый известный журналист в Карелии, - объяснил я, - интересовался. Он в такси едет, а у водителя "Русское радио".
- Единственный среди нас, кому по карману поездка в такси, - сказал Миша. - Странно, Фокс - и куда-то едет! А как же диван?!
Ветеран местной журналистики, Саша Фокс был известен в узких кругах как диванный Демулен. Он почти не занимался работой в поле, предпочитая находить все темы для своих, надо сказать, блестяще написанных эссе в интернете. Да, мы берём друг у друга. Важно, как подать. А это, в свою очередь, зависит от двух факторов: кому подаёшь - и для кого подаёшь. Это разные вещи. Первый - это потенциальный читатель. Второй - реально существующий заказчик, в идеале он же - работодатель.
- Он, наверное, в редакцию поехал, - предположил я. - По слухам, у них приняли новенькую после универа. Говорят, у неё вот такая.
Я показал - какая, чем вызвал нездоровое оживление окружающих.
- Ну что за журналист пошёл, - вздохнул Миша. - "По слухам"... "говорят"... Сам бы давно узнал, что да как, так сказать, из первых рук, ага-га... га-га-а... гы-ы-ы!
В нашем кругу Миша имел неофициальное прозвание "конь тыгыдымский", и оно ему подходило.
Вернувшись в свободную "Боливию", я взял ещё кофе ("Приятного") и залез в интернет. Сразу выяснилось, что дивизия была всего одна, а Водовозовых отыскалось целое море. Пока я разыскивал среди них нужного мне, позвонил главный:
- Долго ждать? Заметка твоя где?
- В работе, Гер-Петрович! - заверил я.
- Ты учти, что я как раз подписываю премию!
- Комар носу не подточит! - заверил я.
- Сверь только всё, чтобы не получилось, как тогда!
- Как когда?
- Как всегда!
Главный отключился. Я оставил Водовозова командовать его дивизией и стал в спешном порядке набивать текстик. Премия - это не шутка. Мы, к сожалению, работаем за деньги. В нашей многоуважаемой газетёнке всё за деньги, кроме совести: чего нет, того нет. Главный вовсе не главный, главная у нас в отделе рекламы. Как она скажет, так тому и быть. Я зашёл туда, выяснить по оплате предвыборных статей. Сидит, как сова: очки на носу, глаза на лбу... Только глянула - я сразу ретировался в дверь: "Извините, не туда!". Ну её к богу. Петрович разберётся. Журналист старой школы, он лишнего не возьмёт.
Мне папа рассказывал. У них в деревне детишек держали в строгости. "Когда Ленин умер, в классе стали собирать на портрет. Я прихожу, отец строгает. "Папа, дай пять копеек на Ленина!" Он поворачивается - только глянул! - я кубарем в дверь... Вот как раньше в семье было."
У нас в редакции тоже так. Живём, как одна семья. Всё общее: темы, женщины, сигареты... всё, кроме денег. Рыночные отношения. Свободный рынок информации. Свобода заканчивается там, где начинается рынок. Без базара.
Наляпав, я отослал шедевр в редакцию, присовокупив пяток фоток. И только потом вспомнил, что в тексте называю сосну "ёлкой". Очепятка, мать её. Ну ничего, у нас есть редактор и корректор. Поправят. На фотках видно отчётливо: сосна...
- А можно мне ещё кофейку?
- Сделаем!
У входа остановился "уазик". Телевидение. Хлопнула дверца. Со словами: "Не надо на меня кричать, я пять минут" - в кафе вошёл оператор Серёга. Фамилию не помню. Все звали его просто по имени: "Серёга забыл нажать на кнопку и ничего не снял... Серёга забухал и не вышел, пришлось вызывать Эдика... Серёга снял всё в браке...". Оператор - первый человек на телевидении. Журналисту главное на съёмку прийти, хороший оператор всё за тебя сделает. Ты потом только начитаешь текст нечеловеческим голосом, приклеите с монтажёром синхроны: "Ну вы тут закройте, а у меня ещё одна съёмка" - и домой... звезда эфира.
Серёга, когда трезвый, снимает нормально. Не безрукий. На телевидении безрукий - большая редкость, тут почти у каждого рука - длинная и волосатая.
- Привет, - дохнул на меня Серёга вчерашней тоской, - по кофейку? А мне полтяшочек, - интимно попросил он бармена Василия.
- Сделаем!
- Ёлку снимать едете? - спросил я.
- Сосну!
- А кто корреспондент?
- Танька. Лучше бы Манька.
- А какая разница?
- Никакой. Но - лучше! Ну, я полетел, держи кардан...
"Уазик" встретил Серёгу новой порцией рычания. Оператора нужно на руках носить, вспомнил я афоризм Пушкиной (или Злобиной). Иногда в прямом смысле. Такого, как Серёга, например.
Я допил свой кофе. Всё сложил на поднос и, как любимую беременную кошку, отнёс на стойку. Бармен Василий раскинул татуированные руки так широко, будто намеревался заключить меня в объятия:
- Спасибо за помощь!
Ограничились подносом.
- Книжечку забыли в тот раз.
- Это не моя.
- Ваша, на столе лежала. Самая та.
Книга была действительно самая та. Только называлась она теперь "Грибочки и комарочки святого Франциска Ассизского". Раскрыв её в маршрутке, я сразу узнал своих греков с их нескончаемым диалогом.
"- Что же происходит?
- Чтобы понять, перестань думать. Думание уводит от знания. Мысль проходит круг и возвращается, чуть изменившись, туда же, откуда она вышла. До времени не происходит ничего.
- Ты понимаешь время как...
- ...как настоящее. Прошлое - память, будущее - память.
- Тогда и настоящее - память? Точка, в которой содержится память?
- Образуется. Знание - вот что такое память, знание человека. Только человек, один из живых и неживых, обладает памятью, которая выступает как знание. Поэтому, с точки волка, человек живёт неправильно. И это тоже знает человек.
- Волк живёт правильно...
- ...потому, что не знает об этом."
Марьяны не было, конечно. Явилась навеселе. И сходу, с порога:
- Ты в этих очках на Ленина похож!
- На которого именно? - вспомнив недавних Водовозовых, коварно спросил я.
Марьяна искренне обеспокоилась:
- Их до хера, что ли?
- Владимир Степанович, Георгий Жукович, Ядгар Бафометович, Германн Пиководамович, Васисуалий Опанасьевич... достаточно? Так на которого Ленина я, по-твоему, похож?
- На Владимира Степановича, - ухватилась она за первую подвернувшуюся соломинку.
- А Ленин разве не Ильич?
- Иль... Я про брата его!
- А брат, что - не Ильич?
- Ах ты гад! - взъярилась акула пера. - Убью сейчас!
Марьяна бросилась ко мне, но телефон остановил её порыв в самом начале.
- Да... да, Германн Петрович. Конечно, передам! Спасибо! Спасибо большое! Ты мудак и пидарас, - сказала она, пряча телефон. - Это Германн Петрович просил тебе передать. Ты всё напутал: не ёлка, а сосна. Он сказал, что завтра будет иметь своего работника в хвост и в гриву перед строем. Вот.
- Работника, но не раба, - веско сказал я. - Запомни это!
Уже было поздно, когда я наткнулся в блоге Фокса на сегодняшнюю сосну. Как это всегда бывает у "пожалуй, самого известного", сосна обросла подробностями и неожиданными аллюзиями, а вывод был такой, что без демократической смены руководящих кадров нам в этой стране ничего не светит.
Когда я упивался слогом, позвонил оператор Серёга:
- Ты в курсе, что её нет?
- Кого?
- Сосны нет! - заорал Серёга, перекрикивая истошный барабанный бой. - Сдулась твоя сосна!
- Как - сдулась?
- Мы приехали, а её нет!
- А куда же она...
- ... её знает! Приснилась.
- А кто это барабанит?
- Я! Соло на ударных! Заехали в клуб! Танька-Манька! Манька лучше! Отвечаю! Др-р-р-р-р... др-р-р-р-р-р-р-р-р-р...
Не дослушав соло, я нажал "отбой". Сосна сдулась. А Фокс-то...
- Марьяна! Марьяна!
- Я сплю.
- Нету сосны, пропала. А Сашка расписал в своём блоге.
- Сашка?
- Фокс.
- Дурак он, твой Фокс, - рассердилась Марьяна. - А я спать хочу.
Спи, любимая. И я лягу, допив. Они спали долго и счастливо. И умерли во сне. Извините, ребята, не могу, заканчиваю, пьян.
2016