РОМАНОВА АННА ПЕТРОВНА
27 января 1708 - 4 марта 1728
Анна Петровна родилась 27 января 1708 года в семье Петра I (1672 – 1725) и Марты Скавронской (Екатерина I)(1684 – 1727) в Москве в селе Измайлово. В декабре того же года родилась её сестра Елизавета, ставшая впоследствии российской императрицей. Всего у Петра I и Екатерины I родилось 12 детей, из которых десять умерли в младенчестве.
Первое упоминание об Анне встречается в записке-завещании Петра I в разгар русско-шведской войны в 1708 г. в отношении Екатерины и её дочери, правда, не отличавшуюся особой щедростью. В случае своей гибели он велел дать «Катерине Василевской и с девочкою» три тысячи рублей.
Следующее упоминание встречается уже в записи от 3 февраля 1711 года в журнале повседневных занятий Петра I:
«У его царского величества господа министры все обедали и довольно веселились, понеже в тот день была именинница маленькая царевна Анна Петровна».
Датский дипломат Юст Юль (1664 – 1715) увидел Анну впервые 28 мая 1710 года, когда по возвращении русского флота из Кронштадта в Петербург вельможи, офицеры и иностранные дипломаты отправились к царю, чтобы поздравить его с благополучным прибытием на берега Невы. Разумеется, все гости были приглашены на обед. Напитками их обносила крохотная девочка, сидевшая на руках у няньки; это и была царевна Анна Петровна. Поскольку ребенок был крупным и развитым, Юль решил, что ей четыре года, хотя в действительности ей было лишь два с небольшим.
До свадьбы у Екатерины Алексеевны фактически не было своего двора и воспитанием девочек занимались Анисья Кирилловна Толстая (? – 1732), кормилица Авдотья Ильинична Клементова и несколько простых женщин, уроженок Ингрии (Ижорская земля).
6 марта 1711 г. Анна была официально провозглашена царевной. По этому случаю ей был отдан участок в Санкт-Петербурге, простиравшийся вдоль Фонтанки от нынешнего дома 28 и почти до Аничкова моста.
19 февраля 1712 года состоялась официальная свадьба родителей. В связи с этим Чарлз Уитворт (1675 – 1725) сообщил британскому статс-секретарю Роберту Гарлею (1661 – 1724), что дочери Петра были «ближними девицами» невесты-матери: «…одной было около пяти лет, а другой — три года; но так как эти царевны по причине слишком нежного возраста не могли переносить усталости, то они присутствовали короткое время и затем их место заняли две царские племянницы»
Этим венчанием в Исаакиевской церкви Пётр решил узаконить свой, начавшийся еще в 1703 году, сердечный союз со своей боевой подругой Мартой (В Великой Отечественной войне таких женщин называли фронтовыми женами). С приходом Марты в покои Петра I её переименовали в Катерину Василевскую, а во время крещения в 1707 г. уже в Екатерину Алексеевну Михайлову, поскольку её крестным отцом был сын Петра I Алексей, а фамилию ей присвоили по нетитульной фамилии самого Петра.
Присутствовавшие на церемонии венчания в церкви увидели любопытную картину. Жених и невеста шли вокруг аналоя, а за ними, держась за юбку матери, неуклюже топали две маленькие прелестные девочки. Так были узаконены («привенчаны») Анна и Елизавета, хотя мстительная боярская память этой истории не забыла, и не раз в последствии императрицу Елизавету называли «вы****ком», родившимся «в блудстве».
После свадьбы родителей жизнь царевен сильно изменилась. Им отвели собственные покои во дворце, приставили к ним отдельных поваров и прочую прислугу, в состав которой входили инородки (крещеные калмычки и татарки), как и у матери, карлы для потехи, горничные девушки, прачки, повара и пр. Во время отъезда родителей в путешествие по Европе более чем на полтора года (1716-17), за малолетними сестрами наблюдала царевна Наталья Алексеевна (1673 - 1716). После смерти, место её заняла состоявшая при государыни княжна Мария Федоровна Вяземская.
Мать теперь могла открыто баловать своих любимиц, наряжать их как куколок и, не стесняясь в средствах, выписывать платья по последней моде, сшитые самыми умелыми европейскими портными.
Из присылаемых писем видно, что вместе с Клементовой, при детях государевых состояли еще Лискина, мамка Елизаветы Петровны, и Магрет (Маргарита), мамка Натальи Алексеевны.
В сентябре 1716 году к царевнам была определена «дохтурица» (как её называл Пётр I) гречанка Лавра Поликала, жена Георгия Поликала лейб-медика Екатерины I. В ноябре того же года из Италии, выписанная графом С.В. Рагузинским (1669 – 1738), прибыла графиня Марианна Маньяни, занявшая место воспитательницы при царевнах.
В 1718 году у Анны Петровны кроме мамок, указаны 7 девушек, у цесаревны Елизаветы было только пять девиц. Кроме того, у каждой цесаревны было по две карлицы (Устинья Никитина и Марфа Данилова у Анны), да у обеих вместе было четверо дворян: Петр и Василий Мошковы, Петр Климов и Алексей Полозов, сверх того было два лакея и шесть калмыков. При поездке в Москву в 1721 г. при царевнах было еще несколько лиц, которые, вероятно, находились и ранее, в том числе: доктор Поликала и господин Глик, сын Мариенбургского пробста (настоятель церкви), по всей вероятности, учитель немецкого языка.
Мужскую прислугу при комнатах царевен составляли тогда шесть человек: из прежних только Полозов, из новых – Вульф, Возжинский, Никита Калугин, С. Марков и Зверякин. Сверх того, при царевнах состояло три гайдука, кухмистер с поварами и четыре конюха.
В 1722 была определена к цесаревнам жена французского дворянина Латур-Ланнуа, которая последовала впоследствии с Анной при отъезде ее в Голштейнию.
Анна довольно рано научились писать - в возрасте не старше восьми лет. В 1717 году Екатерина в письме из-за границы просила восьмилетнюю Анну:
«… для Бога потщиться писать хорошенько, чтоб похвалить за оное можно и вам послать в презент прилежания вашего гостинцы, на то б смотря, и маленькая сестричка также тщилась заслуживать гостинцы».
Малограмотная Екатерина, радуясь ее успехам в учебе, в одном из писем к ней писала:
«За прилежное учение высылаю тебе два алмазных перстня. Возьми какой больше понравится, а другой отдай сестре.»
Первое из сохранившихся писем Анны и Елизаветы, хотя и не собственноручное, но за их подписями, датировано тем же годом. Оно было адресовано А.Д. Меншикову, которого девочки просили распорядиться о помиловании женщины, подвергнутой медленной и мучительной казни путем закапывания по горло в землю. Царевны писали, что она «закопана уже ныне немалое время и при самом часе смерти ее», и просили «ее от той смерти… освободить и отослать в монастырь».
В кабинете Петра Великого хранится несколько поздравительных писем царевны Анны к отцу, написанных на немецком языке.
Анна и Елизавета изучали немецкий, французский и итальянский языки, на которых впоследствии неплохо говорили, и знали также шведский, поскольку с раннего детства были окружены прислугой из числа уроженцев Ингрии, знавших этот язык. Под руководством танцмейстера Стефана Рамбура царевны обучались хореографии и впоследствии блистали на балах. Елизавета, кроме легкости в движениях, отличалась находчивостью и изобретательностью, беспрестанно выдумывая новые фигуры.
Стефан Рамбур, француз, наставник из Московской школы Эрнеста Глика (1652 – 1705), поселившийся в России, в челобитье своем, прося награждения за верную службу, особо выставлял свое усердие в научении принцесс.
В мае 1717 г. на царевнах Елизавете и Анне появилась оспа. Первой подверглась этому Елизавета, а 19 мая и Анна. 11 июня 1717 г. Екатерина сообщила супругу, что Елизавета заболела оспой, но «от оной болезни уже освободилась бес повреждения личика своего».
В это время Екатерина поручила Анисье Кирилловне Толстой написать персоны обеих царевен и прислать их. В исполнение этого повеления, Людвиг Каравак написал царевен Анну и Елизавету на одной картине, в виде гениев с развевающимися драпировками и эфирными крылышками мотылька за плечами.
10 октября 1717 г. в Петербург вернулся Петр. Навстречу ему выехали к Прешпективной дороге (Невский проспект) Анна и Елизавета в испанских платьях. В сопровождении дочерей и сановников, государь вступил во дворец, где царевны произнесли сочиненное архимандритом Феофаном Прокоповичем славянское приветствие.
С этого времени Анна и Елизавета, стали постоянными участницами ассамблей, введенных Петром, где блистали и в переносном, и в буквальном смысле – их костюмы были расшиты золотом и серебром, а головные уборы украшены бриллиантами. В след за супругою и дочерьми царя петербургские дамы стали являться в парчовых, горевших золотом и серебром платьях, украшая прическу драгоценными камнями. Роскошь нарядов предписывалась даже правилами ассамблей.
Один из таких приёмов (предположительно в 1723 или 1724 г.) изображен на картине неизвестного художника «Прием Петром иностранных послов», где за Петром и Екатериной шествуют Анна и Елизавета.
Разница между сестрами стала очевидна очень рано: Анна выказывала, куда большие способности и прилежание за письменным столом, а Елизавета не знала себе равных на ассамблеях и балах.
Не смотря, на радость встречи с дочерьми Петр был в плохом расположении духа и задумчив, предстояло решение судьбы царевича Алексея. 15 декабря 1717 г. Петр с супругою уехали в Москву. Оставшиеся в Петербурге царевны Анна и Елизавета 26 февраля 1718 года были приведены к присяге царевичу Петру Петровичу, вместе с прочим двором.
25 июля 1719 года французский дипломат Анри Лави сообщил министру иностранных дел Гийому Дюбуа (1656 – 1723): «Старшая, из принцесс - вылитый портрет царя-отца, слишком экономна для принцессы и хочет обо всём знать». А двумя неделями ранее он отметил: «Царь дает понять, что он назначает престол старшей из принцесс, дочерей своих» (прошло менее трех месяцев со смерти в возрасте трех с половиной лет Петра Петровича). То же предположение было повторено им через месяц: «…царь желает сделать наследницей престола принцессу, свою старшую дочь, выдав ее замуж за какого-нибудь иностранного государя, который был бы в состоянии продолжать дело, столь блистательно начатое им. Некоторые политики предрешают, будто тут имеется в виду герцог Гольштейнский, сын сестры королевы Ульрики Шведской».
В начале 1721 года Петр I вместе с супругой прибыл в Ригу, чтобы встретиться там с герцогом и договориться о браке. При этом голштинцу было предложено пожить некоторое время в Петербурге.
27 июня 1721 года, в день празднования годовщины Полтавской битвы, Карл-Фридрих наконец приехал в Петербург. И хотя об этом прямо не говорилось, можно предположить, что именно Анна пророчилась в невесты к герцогу, так как с его прибытием Анна подписала отречение от российского престола.
За несколько дней до этого в русскую столицу прибыл камер-юнкер из свиты Карла Фридрих-Вильгельм Берхгольц (1699 – 1765). Именно он первым познакомился с царской семьей.
Молодой человек, впечатлительный, наблюдательный и обладавший несомненным литературным даром, оставил историкам свои дневники. Вот запись о его встрече с дочерьми Петра в Летнем саду:
«Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса, белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты и только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру».
Анне к тому времени исполнилось тринадцать лет, Елизавете – одиннадцать. По обычаю, девочки из знатных семейств носили на спине крылышки, олицетворявшие ангельскую невинность, до вступления в пору девичества. Ангельские крылышки снимались с девочек с началом менструального цикла, указывая на её физиологическую готовность стать женой и матерью.
30 августа 1721 года произошло важное для истории России событие – был подписан Нештатский мир, положивший конец войне со Швецией.
В честь долгожданной победы Сенат и Синод преподнесли царю титул Императора Всероссийского. Страна отныне стала именоваться Российской империей, а обеим дочерям Петра были присвоены титулы цесаревен.
Жениховство Карла-Фридриха продлилось три года. Пикантность его положения заключалась в том, что герцог даже не знал, чей он, собственно, жених – Анны или Елизаветы. Царь-отец отделывался туманными отговорками.
Набор способов ухаживания был традиционен: танцы, прогулки, остроумные беседы на легкие темы, далекие от политики. В то же время герцог не упускал случая продемонстрировать свою находчивость и хороший вкус. Например, однажды во время ночного катания со свитой по каналу он приказал гребцам остановить барку под окнами цесаревен и находившиеся при нем придворные валторнисты исполнили прекрасный ноктюрн. Карл Фридрих был вознагражден сиянием девичьих глаз и радостными улыбками юных красавиц, прильнувших к стеклам окон.
Герцог настойчиво ухаживал за обеими цесаревнами и вместе с тем оказывал восторженные знаки внимания их матери Екатерине Алексеевне. Она очень благоволила к будущему зятю и всё время помогала ему остаться наедине то с Анной, то с Елизаветой, но чаще с ними обеими. Герцог беседовал с девушками по-немецки. Старшая дочь Петра была умна, серьезна, рассудительна и образованна. Она явно превосходила потенциального жениха интеллектом и эрудицией, он это чувствовал и несколько этим тяготился. Зато ее младшая сестра, веселая и непосредственная, очаровала герцога с первых часов их знакомства. Близкие к нему люди вроде гольштейнского министра и дипломата графа Геннинга Фридриха Бассевича (1680 – 1749) и камер-юнкера герцогского двора Фридриха Вильгельма Берхгольца знали, что он мечтает получить руку именно младшей дочери Петра I. Хотя обе царевны были хороши собой, Елизавета, более живая, раскованная и, говоря по-современному, более сексапильная, с детства превосходила старшую сестру в умении нравиться людям. Особенно – мужчинам.
Впрочем, Бассевич, имевший на Карла-Фридриха большое влияние, явно отдавал предпочтение Анне. Впоследствии он писал:
«Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчили в ней. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии; ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее были неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование…».
В 1722 году произошел забавный курьез показавший разницу в характерах сестер. Во время христосования на Пасху произошла заминка. Когда знатный иностранный гость захотел поцеловать 14-летнюю Анну, то она страшно смутилась, покраснела, тогда как младшая, Елизавета, «тотчас же подставила свой розовый ротик для поцелуя».
Жених Анны в течение трех лет жил в Петербурге, пребывая в неопределенности. Петр же не спешил решать вопрос о браке.
Бассевич объясняет колебания русского императора в деле заключения брачного и династического союза с герцогом Гольштейн-Готторпским происками французского посланника в России Кампредона (1672 – 1749). Франция являлась союзницей Швеции и активно поддерживала шведского короля Фредрика I (1676 – 1751) , которому его жена Ульрика Элеонора (1688 – 1741) передала власть в 1720 году.
Чтобы помешать браку русской цесаревны с опасным претендентом на шведский трон, Кампредон поддерживал стремление Петра I выдать Анну или Елизавету за французского короля Людовика XV (1710 – 1774) . Карл Фридрих в свою очередь «не спешил с браком в надежде, что император, по пристрастию своему к принцессе Анне, предоставит ей столь выгодный союз и что в таком случае ему, герцогу, останется Елизавета, к которой он чувствовал более расположение». Впрочем, Версальский двор на самом деле вовсе не был склонен женить юного французского короля на дочери бывшей прачки. Более реальным являлся проект брака Анны и молодого герцога Людовика Филиппа Шартрского (1703 – 1752) , сына регента Франции Филиппа Орлеанского (1674 – 1723). Эти планы всерьез обсуждались в дипломатических кругах.
10 января 1722 года российский посол во Франции барон Г.X. Шлейниц подготовил соответствующий проект: «Царь объявит принцессу, свою дочь, наследницей и преемницей своею на престоле российском. Принцесса вступит в брак с герцогом Шартрским и получит в приданое Ливонию и Эстонию с условием, что, в случае, если бы принцесса умерла бездетной, провинции эти снова отходят к российской монархии. При жизни царя молодые будут жить, где он пожелает: в Ливонии или во Франции. Принцесса остается в лоне православной греческой веры и во время пребывания ее во Франции будет пользоваться правом свободного и открытого отправления богослужения по обрядам этой церкви. Будут сообща условлены и приняты меры к избранию герцога Шартрского в короли Польши, когда трон ее сделается вакантным, и даже постараются какими-либо подходящими средствами склонить короля Августа к добровольному отречению. На случай, если бы герцогу Шартрскому пришлось по праву своего рождения наследовать французскую корону, в брачном договоре будут заранее приняты основа-тельные предосторожности к тому, чтобы российская монархия оставалась навсегда независимой от монархии французской, а равно в том же договоре будет определен порядок наследования того и другого престола детьми, рожденными от сказанного брака».
Кампредону было известно об отношении Анны к этому матримониальному проекту. Эти сведения французская миссия получила от виконтессы де Лануа, находившейся в услужении у цесаревны. «Я знаю совершенно достоверно, - подчеркивал дипломат, - что сказанная принцесса, красавица собой, прелестно сложена, умница, ни нравом, ни манерами не напоминающая русскую, не любит герцога Голштинского… Когда принцесса прочла в газетах предположение о браке ее с герцогом Шартрским, она была этим приятно взволнована, расспрашивала, красив ли он, хороший ли человек и, наконец, по-видимому, не зная, что ей предназначено сделаться наследницей русского престола, сказала, что нежно любящий ее царь, ее родитель, выдаст ее замуж не иначе как за короля».
Существовал еще один брачный проект: шведский король Фредрик I хотел женить своего младшего брата Георга Гессен-Кассельского (1691 – 1755) на одной из дочерей российского императора, желательно на той, которая станет наследницей престола. Французская дипломатия учитывала возможность его женитьбы не на Анне, а на Елизавете «с тем, чтобы впоследствии возложить на его голову шведскую корону».
Кампредон, получив письма от шведского короля и его отца, ландграфа Гессен-Кассельского, склонился к идее о необходимости способствовать браку Анны и принца Георга, что, по мнению французского посланника, связало бы интересы российского и французского дворов и уничтожило бы планы герцога Гольштейн-Готторпского, который считался врагом Франции - союзницы Гессенского дома.
В конце концов, Пётр I остановил свой выбор на гольштейнском герцоге.
24 ноября 1724 года состоялось обручение герцога Гольштейн-Готторпского с Анной Петровной. Брачный контракт предусматривал отказ герцога и его супруги от притязаний на российскую корону. Однако Петр оставлял за собой право призвать на российский трон кого-либо из сыновей четы по своему выбору.
«Сейчас видно было по всему, что Его Высочеству (как мы все пламенно того желали) достанется несравненно прекрасная принцесса Анна. Так разрешилась продолжавшаяся доселе неизвестность, на кого падет жребий, на старшую или на вторую принцессу. Против красоты и привлекательности принцессы Елизаветы хоть и ничего нельзя сказать, однако ж все мы, по многим причинам, склонялись на сторону принцессы Анны и сердечно желали, чтобы она была нашею герцогинею», – с облегчением и радостью писал в своем дневнике Берхгольц.
За день до обручения герцог вознамерился устроить большой концерт в честь тезоименитства императрицы.
В шесть часов вечера он в сопровождении всей своей свиты в парадных костюмах и оркестра отправился к Зимнему императорскому дворцу. Место для концерта было отведено во дворе, перед комнатами императрицы и цесаревен; вокруг музыкантов стояли факельщики в герцогских ливреях. Анна и Елизавета слушали музыку, стоя у открытого окна. После концерта Петр и Екатерина пригласили герцога наверх, где императрица собственноручно поднесла ему и всем его кавалерам по стакану венгерского вина. Анна была необыкновенно любезна с Карлом Фридрихом. «Она, - замечает Берхгольц, - и в своем neglige походила на ангела. Вообще смело можно сказать, что нельзя написать лица более прелестного и найти сложение более совершенное, чем у этой принцессы. Ко всему этому присоединяются еще врожденная приветливость и обходительность, которыми она обладает в высшей степени». Таким образом, вопрос о браке Карла Фридриха и Анны Петровны решился окончательно.
Брачный контракт состоял из 21-ой статьи, которыми обеспечивалось будущее хозяйство цесаревны и ее детей, назначался для нее штат, определялось приданое (300000 руб. единовременно, кроме драгоценных вещей и уборов) и права потомства будущей герцогини и пр. В силу контракта, цесаревна Анна сохраняла веру своих предков и должна была воспитывать в ее правилах дочерей; сыновья должны были исповедовать лютеранство.
Цесаревна и герцог отказывались за себя и за всех своих потомков «от всех прав, требований, дел и притязаний на корону Российской Империи».
По обоюдному соглашению Императора и герцога, к тогда же опубликованному контракту были присоединены три «секретных артикула», в которых Петр I предоставлял себе «власть и мочь», по своему усмотрению, «призвать к сукцессии короны и империи всероссийской одного из урожденных из сего супружества принцев», и в таком случае герцог обязывался немедленно исполнить волю Императора, «без всяких кондиций».
Так Петр - после отказа в наследстве Екатерине - хотел решить судьбу трона. И для этого не пожалел любимую дочь.
(Екатерина I была лишена права престолонаследия после казни её любовника Вилимона Монса (1688 – 1724))
В случае кончины царствовавшего тогда короля шведского, Петр обещал помогать герцогу всеми способами к достижению шведского престола.
В третьем из «секретных артикулов» Петр предлагал герцогу свои «добрые оффиции» для возвращения законного владения его предков, герцогства Шлезвиг, которым уже много лет незаконно владел датский король.
В январе 1725 года, находясь при смерти, Петр I потребовал письменные принадлежности и написал: «Оставьте всё…». Рука не слушалась. Петр позвал к себе Анну, чтобы она писала дальше под диктовку, но, когда девушка пришла, уже не мог говорить.
Очевидцы не сомневались, что Анна должна была по воле отца продолжить фразу собственным именем.
Венчание, отложенное из-за болезни и смерти Петра I (и его самой младшей дочери, маленькой Натальи, скончавшейся через месяц после отца) и траура по усопшим, состоялось только 21 мая 1725 года в церкви Святой Троицы. Свадьбу играли три дня. Были и пушечная стрельба, и народные гулянья, и фонтаны, «которые текли винами красным и белым».
А после свадьбы молодые переехали в трехэтажный каменный особняк, нанятый Карлом-Фридрихом у генерал-адмирала Апраксина. Галантного дамского угодника как подменили. Он часто не ночевал дома, в Петербурге сплетничали о некой «московской гризетке». Между новобрачными начали происходить размолвки; пристрастие герцога к вину и вспышки его необоснованной ревности были причинами охлаждения супругов.
Императрица Екатерина, наоборот, выказывала зятю с каждым днем все большую благосклонность: так, 17-го февраля 1726 года она назначила его заседать в только что учрежденном Верховном тайном совете, а в день Пасхи пожаловала подполковником Преображенского полка; кроме того, Императрица хотела принять вооруженное посредничество в деле Гольштейнии с Данией, но этому помешало неожиданное появление, весною 1726 года, в Финском заливе английской эскадры.
Екатерина I скончалась 6 мая 1727 года. К составленному перед самой кончиной императрицы завещанию, вероятно, приложили руку и Меньшиков, и муж Анны. Согласно документу наследником назначался, как и хотел Меньшиков, цесаревич Петр Алексеевич (внук Петра I от первого брака), но вслед за ним шла Анна с ее потомками, а затем Елизавета. Опекунство мальчика-царя Меньшиков должен был разделить с обеими цесаревнами, что тоже было князю отнюдь не на руку.
Анна Петровна и руководимая ею «гольштейнская» группировка, попытались воспользоваться ситуацией и предприняли неудачную попытку заговора против Меньшикова-Остермана, а, в конечном счёте, против воцарения малолетнего Петра. В этом заговоре приняли участие не только гольштейнские немцы руководимые мужем Анны, но и граф П.А. Толстой (1645 – 1729), и генерал И.И. Бутурлин (1661 - 1738). Оба участвовали в расследовании по делу царевича Алексея и подверглись гонению со стороны Меньшикова. 16 апреля 1727 г. сторонники Анны были арестованы, лишены всех званий и высланы в Сибирь. На герцогскую чету власть Меньшикова не распространялась. Но пользуясь неразберихой при дворе, Меньшиков чинил ей крупные и мелкие козни, а под конец просто-напросто «попросил» Карла-Фридриха убраться на родину, да поскорее. Что герцог с супругой и сделали, отплыв из Петербурга 27 июля.
По своей робости и слабохарактерности, Карл-Фридрих не мог воспользоваться благоприятными обстоятельствами и, опираясь на многих ревностных приверженцев Анны Петровны, достичь власти. Вместо того, он решил удалиться с супругою из России, о чем, Штамке и Бассевич, 28-го июня был подан мемориал в тайный совет. В четырнадцати пунктах этого мемориала заключались, между прочим, требования о возобновлении трактатов Петра I с Швецией, о выдаче копий с завещания Императрицы, о немедленном отпуске 100000 руб. назначенного годового содержания, о выдаче 200000 руб. на путевые издержки в счет завещанного Екатериной I миллиона, с рассрочкою остальных на восемь лет поровну, и пр.
Копия с духовного завещания не была выдана; относительно наследования шведского престола совет ответил, что «сие состоит в воле Его Императорского Величества всероссийского, и никто посторонний в сие дело вмешаться не может», а денежные требования принял.
Для доставления герцога с герцогиней и их Двора в Гольштейнию совет назначил фрегат и шесть настовых судов.
Перед отъездом от Анны потребовали расписку в получении денег в качестве приданого, но бумагу долго не принимали, потому что там стоял старый титул дочери Петра – «наследная принцесса Российская». Теперь она не считалась ни российской, ни принцессой.
В порт города Киля чета прибыла 13 августа. Анна Петровна писала сестре: «Вокруг нашего судна плавали многочисленные лодки с мужчинами и женщинами на борту, которые смотрели на нас, как смотрят в Петербурге на слонов. Всем хотелось поскорее увидеть меня».
К вечеру 15 августа Карл Фридрих и Анна вместе с сопровождавшими их лицами были доставлены на берег. В воспоминаниях герцога, написанных им незадолго до смерти, можно прочитать следующее:
«Все корабли, находившиеся в порту и на рейде, были иллюминированы. Когда я со своей дорогой супругой сходил на берег, они дали залп из своих пушек. Улицы, по которым проезжали наши экипажи, были празднично украшены, мосты обтянуты синей материей. На сооруженной у ратуши трибуне разместились музыканты с фанфарами и барабанами. Весь высший свет прибыл в Киль, чтобы приветствовать нас».
Встреча с новой жизнью оказалась для Анны Петровны столь же без-радостной, каким было расставание со старой.
Гольштейнцы хорошо приняли молодую герцогиню. Поначалу Анна не так уж и скучала. Ведь она была той, о которой французский дипломат Лави когда-то написал: «…вылитый портрет царя-отца… и хочет обо всем знать». Изучение местного уклада и быта очень занимало ее. Но все чаще и чаще герцогиня жаловалась в письмах любимой сестре Елизавете на скуку, одиночество, неверность мужа, который особо и не скрывал своих амурных похождений.
Спустя некоторое время после отъезда сестры Елизавета Петровна получила из Киля письмо следующего содержания:
«Дорогая моя сестрица! Доношу Вашему Высочеству, что я, слава Богу, в добром здравии сюда приехала с герцогом и здесь очень хорошо жить, потому что люди очень ласковы ко мне, только ни один день не проходит, чтобы я не плакала по Вас, дорогая моя сестрица! Не ведаю, каково Вам там жить? Прошу Вас, дорогая сестрица, чтобы Вы изволили писать мне почаще о здоровье Вашего Высочества. При сем посылаю Вашему Высочеству гостинец: опахало, такое, как все дамы здесь носят, коробочку для мушек, зубочистку, щипцы для орехов, крестьянское платье, как здесь носят… Прошу Ваше Высочество отдать мой поклон всем петербургским, а наши голштинцы приказали отдать свой поклон Вашему Высочеству».
Сам же герцог уделял красавице жене еще меньше внимания, чем в России. Анна и Карл-Фридрих и дни, и ночи проводили каждый на своей половине, даже обедали врозь. Отношения между супругами день ото дня становились всё холоднее и холоднее.
Она, всю жизнь окруженная вниманием и заботой, не привыкла к такому обращению и стала писать жалобные письма домой. Унтер-лейтенант, будущий адмирал русского флота С.И. Мордвинов (1701 – 1777) вспоминал, что когда Анна передавала ему с оказией письма в Россию, то горько плакала. В письмах Анна Петровна описывала подробности своего пребывания на немецкой земле. О себе она обычно писала, что здорова и хочет больше узнать о незнакомой ей стране. «Пожалуйста, мое сердце-сестрица, пишите мне чаще о своем драгоценном здоровье и о том, как весело Вы проводите время в Москве. О здешней жизни мне рассказать нечего, разве что зима здесь уже почти кончилась». Но однажды Елизавета получила от нее письмо, где сестра писала следующее: «Сообщаю, что герцог связался с Лаврушкой, дома не сидит ни одного дня, все время уезжает в карете то к кому-то с визитом, то в комедию».
10 февраля 1728 года Анна родила сына – Карла-Петера-Ульриха, будущего российского императора Петра III. Городской магистрат преподнес новорожденному серебряную колыбель, обитую изнутри синим бархатом. Но, глядя на младенца, агукающего в роскошной колыбельке, мать печалилась: «Бедный малютка, не на радость ты родился». Однако ей не суждено было узнать, насколько верным оказалось ее пророчество.
В воспоминаниях герцога Карла Фридриха в связи с этим событием есть такие строчки: «Я был безумно рад. О рождении наследника сообщили колокольным звоном и пушечными залпами».
Крестили мальчика в лютеранской церкви. По этому случаю все дома в городе были украшены праздничной иллюминацией. На церемонии крестин присутствовало все высшее общество Гольштейнии. Вечером во дворце был дан большой бал.
4 марта 1728 г. Анна Петровна умерла в Киле (Гольштейния).
Смерть Анны Петровны, герцогини Гольштейн-Готторпской, описывают по-разному.
По одним сведениям, она простудилась, открыв окно, чтобы полюбоваться фейерверком, устроенным в честь рождения малыша. Анна посмеивалась над всполошившимися фрейлинами: «Мы, русские, не так изнежены, как вы!..» Но слегла в горячке и на десятый день скончалась.
По другим – она мучительно умирала три недели, так и не оправившись после родов.
«В ночи, в 21 году от рождения своего, горячкою преставилась», гласило официальное донесение. В своих «Записках» Екатерина II писала о её смерти: «Ее сокрушила тамошняя жизнь и несчастное супружество».
Дочь Петра попросила похоронить ее «подле батюшки». И последнее желание ее исполнили, не смотря на то, что страной правил уже сын её старшего брата Петр II, полностью находящейся под влиянием старомосковской партии, в связи с чем, столица империи вернулась в Москву.
В Киль из Петербурга за прахом Анны направились корабль «Рафаил» и фрегат «Крейсер» под командованием контр-адмирала Бредаля П.П. (1683 – 1756). Под сенью Андреевского флага любимая дочь Петра пустилась в последнее плавание домой.
Гроб перевезли через Неву на галере, длинные полотнища крепа свисали с бортов, полоскались в невской воде.
12-го октября совет, получив донесение о прибытии тела герцогини в Кронштадт, предписал Миниху Б.Х. (1683 – 1767) «встретить тело с подобающею честию и предать оное земле в Петропавловском соборе». Приготовления заняли около месяца, и погребение состоялось только 12-го ноября 1728 г., у северной стены собора, во втором от иконостаса ряду.
Из Москвы, куда перебрался Петр II со своим двором, на похороны в Петербург не приехал никто из родственников и вельмож.
В процессии большею частью участвовали корабельные мастера и офицеры флота, сподвижники родителя усопшей великой княгини. Кроме них и духовенства были еще придворные дамы цесаревны, да фрейлины сестры ее Елизаветы Петровны, которая, однако, сама не приехала из Москвы для этого случая. Вероятно, ее удержали в старой столице близкие отношения к молодому государю, который в первое время по воцарении до того простирал к ней свою привязанность, что Остерман предлагал даже обвенчать их, несмотря на близкое родство. Правда, она тяжело переживала смерть сестры: плакала и молилась, на несколько дней запершись в своих покоях.
По внесении тела в деревянную церковь (построенную для погребения ПетраI внутри не оконченного Петропавловского собора), в которой стояли еще на катафалках гробницы Петра и Екатерины, тело цесаревны поставили в ногах родителей, перед алтарем…
По свидетельствам современников, Карл-Фридрих тоже искренне горевал, видимо, поняв, какое сокровище потерял. Он больше не женился и отныне предпочитал уединение компаниям и попойкам. Умер герцог в поместье Рольфсхаген в 1739 году в возрасте сорока лет. Незадолго до кончины он написал в своих заметках: «Я искал покой и не находил его».
14 февраля 1735 года герцог в память о любимой жене учредил орден Святой Анны (по имени Святой Анны, матери Пресвятой Богородицы). Орден имел одну степень, число кавалеров ограничивалось пятнадцатью. Право на награждение давал чин от полковника и выше.
В 1742 г. Елизавета вывезла сына Анны Карла Петра Ульриха в Россию в качестве наследника престола, под именем Петра Федоровича, исполнив тем самым тайный пункт брачного договора Анны. Наследник привёз с собой орден Св. Анны. Сразу же по его приезде были произведены награждения этим орденом, первым был пожалован сын фельдмаршала Шереметева Б.П..
После прихода к власти Екатерины II гольштейнский орден перешёл по наследству к сыну Петра III, Павлу, родившемуся в 1754 году. Екатерина II относилась к ордену как любимой игрушке сына, дозволяла ему жаловать российских сановников от его имени, но по собственному выбору. Чтобы скрыть от матери награждения, совершённые по своему выбору, Павел велел изготовить маленькие копии ордена, которые возможно было навинтить на эфес шпаги с внутренней стороны и легко прикрыть от нежелательных глаз.
В 1770 году будущий генералиссимус А.В. Суворов заслужил свою первую награду - гольштейнский орден Святой Анны «по соизволению её величества, от его императорского высочества государя Цесаревича». А его отец, генерал-поручик В. И. Суворов, заслужил этот орден ещё при Елизавете Петровне. Будущий фельдмаршал Кутузов также удостоился ордена Святой Анны в 1789 году, когда тот ещё не имел статуса государственной награды.
5 апреля 1797 года в день коронации Павла I орден Святой Анны был причислен к государственным орденам Российской империи, который просуществовал до 10 ноября 1917 г.
Как награда императорского дома Романовых орден Св. Анны существует до настоящего времени. С 1971 по 2010 гг. он награждался 71 раз.