СТЕПНЫЕ ДОРОГИ
(в новой редакции)
ЧАСТЬ - 2
(продолжение)
2.3. ВЕТРЫ ПЕРЕМЕН
Холодные ветры перемен только сплотят селян, и никто из них не будет репрессирован в те «злые годы», когда власть станет натравливать соседа на соседа, отца на сына, а сына на отца.
Никто из них не напишет доноса и не оклевещет своего или чужого. Они, по-прежнему, вместе будут делить и радости, и беды. Правда, последних будет больше. Но они пройдут и через них, сохранив своё достоинство и верность друг другу.
После боя с «красными» пятеро селян будут ранены и станут залечивать свои раны дома. В этом числе окажется и Григорий. Сквозное ранение плеча надолго выведет его из рабочего ритма. Единственным их лекарем и знахарем станет баба Ганна. Она уже многие годы шла на помощь в каждый дом, куда приходила беда и люди нуждались в её участии. Она могла лечить отварами из трав и корений, заговаривать болезни, снимать сглазы и делать многое другое, что могло излечивать недуги.
К ней ходили гадать по руке, на картах, и предсказания всегда сбывались. Поэтому её боялись, а иногда даже за глаза называли «ведьмой», но всё равно за помощью шли к ней.
В этот день Григорию стало совсем плохо, и Оксана вновь позвала Ганну к себе в дом. Уже с порога старуха начала ворчать:
- Давненько я у вас не была.
- Мы всегда рады вашему приходу, - дружелюбно отозвалась Оксана.
- Так твой же выгнал меня из вашего дома, когда я ему сказала, что Головатый жив.
- Ладно, не серчай на меня, Ганна, - отозвался Григорий, – я и сейчас не верю в твою брехню.
- Ну что же я поделаю, если так карты ложатся! – пожала плечами гадалка.
- А я вот верю! – вступилась за старушку Оксана. Когда ты был в плену, она мне всегда говорила:
- Твой вернется живой и здоровый, а ранение он получит уже дома. Разве это не правда? Я тогда ещё недоумевала. Как же дома? Ведь здесь нет войны! Вот так! А теперь как хочешь, верь, или не верь.
- Ладно, показывай свои раны, – прервала Оксану бабка и склонилась над Григорием.
Григорий снял рубашку. Оксана бережно убрала кровавые повязки. Ганна осмотрела раны и охнула:
- Дела твои плохи, Григорий, надо было сразу меня позвать, тогда бы всё было по-другому.
- Что уже нельзя ничего сделать? – испугалась Оксана.
- Постараюсь вылечить, но полежать ему придётся не один день. Ставь воду хозяйка, будем отвар варить. Вначале промоем раны, ну а потом будешь поить его по три раза на день и промывать болячки. Правда спать он будет крепко, но этого бояться не надо, так быстрее выздоровеет.
Закончив все процедуры, старушка заторопилась домой.
- Так что и чая не попьёте? – обиделась Оксана.
- В следующий раз, доченька. Меня уже Елена ждёт, там другая беда, Иван пьёт, да так, что уже людей перестал узнавать.
- Да, мы тоже все переживаем за него, но сделать ничего не можем, - тяжело вздохнула Оксана, - может вы, как-то поможете ему?
- Посмотрю. Старушка, попрощавшись, вышла из дома.
Накануне.
Накануне Корней зашёл к Ивану в гости с одной лишь целью, выказать своё недовольство за его пристрастие к спиртному. Не раздеваясь, присел к столу. Хозяин с хозяйкой сели напротив. Зарудный пристально посмотрел на сына.
- Я по твою душу пришёл Иван. Хочу сказать тебе, что я больше не в силах терпеть твои пьяные выходки. Мне стыдно за тебя перед всем селом и особенно перед киргизами.
- Пьянство у нас всегда считалось большим позором. А если кто-то и перебирал свою «норму», то он непременно возвращался домой задворками, чтобы его никто не увидел, а здесь такой срам, - развёл руками Корней.
- Ну что я уж совсем такой горький пьяница? - оправдывался Иван, - ну бывает, выпиваю в компании и что с этого?
- У тебя всегда находятся оправдания, но сегодняшний разговор с тобой будет последний, учти это, - Корней повернулся к невестке, - тебе Елена тоже надо проявить характер, а не сидеть, сложа руки.
Елена беспомощно развела руками и заплакала.
- Я бессильна, ему чем-либо помочь, - утирала она слёзы.
- Сама не можешь, попроси Ганну, она никогда не откажет, - наставлял Корней.
- Этого ещё не хватало! – возмутился Иван, - потом всё село смеяться будет.
- Вот и пусть смеётся. Может тогда, за ум возьмёшься. Больше говорить на эту тему я с тобой не буду. Зарудный поднялся и молча, вышел из комнаты.
- Хороший разговор ты мне устроил отец. Спасибо! - бросил ему вслед Иван.
- Действительно позор Ваня, да и только, что здесь больше скажешь, - снова заплакала Елена.
* * *
В этот вечер Ганна зашла к Елене в дом и протянула ей небольшой мешочек перемолотых трав и корений, сказав:
- Возьми и клади ему в пищу, но только на растущей луне. Как только выпьет водки, ему будет плохо, но это только на пользу, а иначе он погибнет, сгорит или замёрзнет на улице.
- И это всё лечение? – справилась Елена.
- Нет. Через две недели сделаю ещё одно. Придёшь и заберёшь сама.
Елена боязливо приняла снадобья.
- Не будет ли хуже?
- Не переживай, - успокаивала её старуха, - сначала будет ломка, но потом разум просветлеет, уйдёт туман и вновь проявится интерес к жизни.
Так постепенно шаг за шагом Иван становился на ноги, занимаясь домашним хозяйством. Он стал проявлять интерес к общим делам поселения, а его авторитет среди селян стал постепенно укрепляться.
1920 год.
Терновка.
После завершения уборки урожая из столичного Оренбурга в село прибыла небольшая группа представителей Киргизской республики. Возглавлял группу высокий и крепкий, молодой киргиз, который хорошо ориентировался в местных условиях.
Увидев его, Байтас заволновался и запричитал:
- Шайтан, шайтан! - Теперь нам всем будет плохо!
Корней взял его за руку и отвёл в сторону.
- Говори толком, что произошло?
- А ты что не видишь? - нахмурился киргиз. Это же Жылкыбай, тот, который угонял скот и нападал на переселенцев. Что теперь с нами будет!?
- Успокойся и помолчи! - одёрнул киргиза Зарудный.
Когда они вернулись на свои места, Жылкыбай предоставил слово человеку в кожаной куртке с наганом на широком поясном ремне:
- Новой Республике нужен хлеб, организованное коллективное хозяйство и власть на месте в селе. А все, кто будет сопротивляться ей, будут уничтожены, как пособники буржуазии и недобитых белогвардейских банд, без суда и следствия.
Селяне загудели, а потом начали переговариваться между собой.
- Тише, тише! – поднял вверх руку человек в кожаной куртке. Сегодня, ещё до нашего отъезда необходимо решить вопрос о подворовой сдаче зерна в фонд государства.
Селяне снова зашумели, но в это время уже начал говорить другой уполномоченный:
- Теперь следующий вопрос, о создании коллективного хозяйства в селе. Или вам по душе коммуна? - рассуждал чиновник, - а может быть артель?
- Нет, – отозвался Зарудный, - нам по душе будет товарищество.
- Это почему же? – поинтересовался уполномоченный.
- Нам, селянам, это ближе всего, да и выгоднее. Сами посудите, здесь нашими общими заботами становится обработка земли и сбор урожая, а общий доход делился между всеми участниками в зависимости от их вклада.
Корней остановился и посмотрел на селян.
- Верно, я говорю?
- Верно, верно! – зашумели со всех сторон. А Зарудный продолжал:
- Кроме этого, нас устраивает то, что скот, постройки, инвентарь остаются в частной собственности, а следовательно, люди смогут трудиться и в своих личных интересах. Выгода, как сами видите, двойная.
- Так может вы и будете тогда председателем товарищества? - поинтересовался уполномоченный.
- Нет, не моё это дело на старости перестраиваться на новый лад, - Зарудный махнул рукой, отказавшись от предложения наотрез.
- Так, а кого же тогда предложат селяне? – растерялся чиновник.
- А вот, есть ещё Григорий Корнеевич, - отозвался Байтас.
- Нет, я не собираюсь вступать в товарищество, а буду вести своё хозяйство сам, как и прежде, - отрезал Григорий.
- Ну, тогда Иван Зарудный, - зашумела толпа.
- Так вы согласны? Или тоже откажетесь? – уставился уполномоченный на Ивана.
- Ну почему же, если селяне поддержат меня, то я не откажусь.
- Тогда голосуем.
- Ну, вот и считать не надо. Все проголосовали единогласно, - подвёл черту приезжий начальник и лично пожал руку Ивану и, показывая взглядом на церковь, сказал:
- Вот вам и первое поручение, снести это непотребное здание.
Люди сразу зашумели и их взоры устремились на Корнея, но тот твёрдо, не раздумывая, заявил:
- Не ваших рук это дело, церковь как стояла, так и будет стоять. Нам она жить не мешает.
Все сразу стихли, а уполномоченный не стал больше говорить об этом.
Уже когда расходились, люди говорили обо всём и, в первую очередь, о церкви.
- Так что же будет с церковью? - беспокоилась Ганна.
Ей тут же ответил Головатый:
- А вы что не слышали. Зарудный запретил разрушать церковь. Кто же теперь посмеет его ослушаться!?
- Ох, разве этих безбожников может что-то остановить? – возразила ему бабка.
Служение в церкви будет прекращено только в конце тридцатых. Она будет разрушена временем и от неё останется, как напоминание, небольшой холмик посредине села. А бабки, в повязанных на голову платочках, проходя мимо, будут осенять себя крестным знамением. О чём они будут думать в этот момент, останется для всех тайной.
* * *
Не прошло и месяца, как уполномоченные, всколыхнув всю округу, стали насаждать свои порядки. Казалось, что жизнь остановилась в надежде на то, что всё потом образуется само по себе. Но время шло, а ничего не менялось к лучшему, погружаясь вновь в неизведанный туман ожиданий.
Постоянным становились только хлебные обозы в сопровождении вооружённых людей с лозунгами: «Пролетариату нужен хлеб»! За обозами стали гнать скот, а потом и людей, тех, кто уже был не угоден новой власти.
В одной из таких групп Байтас увидел Курмета и очень расстроился. Ведь Курмет для киргизов был не только духовным наставником, но и ревностным хранителем их вековых традиций.
- Что произошло, Курмет? - допытывался Байтас. За что тебя арестовали и куда ведут?
Смиренно сложив руки на груди, проповедник ответил:
- За антисоветскую агитацию и пропаганду.
- Что это значит!? - возмутился Байтас. И кто тебя мог в этом обвинить?
Курмет горько улыбнулся:
- Так считает Жылкыбай, а ведут нас всех в уезд на суд. Но Коран со мной, и он не даст свершиться беззаконию, ведь я служу только Аллаху и его подданным. Так что винить меня не в чем!
Надо было что-то предпринимать, и Байтас поспешил к Зарудному домой. И прямо с порога начал говорить о случившемся:
- Беда Корней! Курмета арестовали за антисоветскую пропаганду и уже ведут в уезд на суд. Раньше он приходил к нам на помощь, а теперь надо его самого спасать.
Внимательно выслушав старого приятеля, Корней задумался, но, понимая важность и сложность проблемы, сразу ответить не смог. Но надо было что-то делать, так как киргизы уже давно перестали быть чужими для переселенцев.
- Давай сделаем так, - прервал раздумья Зарудный, - собирайся и поедем в уезд, а там уже попытаемся во всём разобраться на месте.
- Хорошо, я иду собираться в дорогу, - согласился Байтас и, не мешкая, выскочил на улицу.
Провожать их вышли все киргизы и каждый что-то передавал для Курмета, а на глазах блестели слёзы, выдавая их тревожные ожидания.
* * *
В уезд приехали только утром, изрядно намёрзшись в дороге. Но отогреваться было некогда, сразу же, отыскав здание суда, вошли в помещение. Их тщательно проверили и разрешили присутствовать. Народу было мало, в основном арестанты и охрана. Три судьи в военной форме открыли заседание. Процесс шёл быстро, председатель только зачитывал обвинение и выносил решение, а охрана уводила осуждённых.
Вскоре дело дошло до группы, в которой находился Курмет и председатель суда объявил решение:
- За антисоветскую пропаганду и агитацию, суд приговорил вышеперечисленных граждан к высшей мере социальной защиты - расстрелу.
- Это же беззаконие, - поднялся с места Зарудный, - что такого они совершили, чтобы лишать их жизни?
- Там разберутся, - поднял вверх руку председатель, - а сейчас заседание суда объявляю закрытым.
- Там, это где? - начал тормошить Корнея Байтас.
- Значит, какая-то надежда ещё есть, - убеждённо произнёс Зарудный. Надо идти в чрезвычайную комиссию, скорее всего все вопросы решаются там.
Ждать пришлось около часа, пока разрешили пройти в помещение чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Начальник в кожаной куртке, устало поднял глаза на вошедших и тихо спросил:
- Говорите, с чем пришли?
- Мы по поводу осуждённого Курмета, - начал Зарудный, - хотим, чтобы разобрались с его делом. Он не виноват ни в чем, и мы готовы за него поручиться.
- Вы о чём? – не понял чекист.
- Об осуждённом киргизе, - снова начал свой монолог Зарудный.
- Теперь понятно, - чекист нашёл нужный список, повертел его, и потом, отложив в сторону, объявил:
- Приговор уже приведён в исполнение, а тело осуждённого выдаче не подлежит.
- Как же так можно, - развёл руками Корней, сжав пальцы в кулаки.
Чекист промолчал и отвёл глаза в сторону:
- Что ещё хотите, товарищи?
- Ничего, - огрызнулся Зарудный.
Но потом поправился и спросил:
- А его личные вещи хотя бы можно забрать?
- Это спрашивайте там, в канцелярии, - показал на коридор человек в кожаной куртке и отвернулся к окну.
* * *
Начальник канцелярии дал команду и вскоре принеси вещи Курмета: поношенный чапан, киргизскую шапку, часы, очки и Коран. Чиновник сразу же взял в руки Коран и, полистав его, засмеялся, а потом передал Байтасу.
- Вы всё равно здесь ни черта не поймёте, текст то написан на арабском.
- Как бы там не было, а это самая дорогая для нас, киргизов, книга, - недовольно ответил ему Байтас.
- На самом деле, – поддержал его Зарудный, - это всё-таки святое писание для мусульман и его надо не только почитать, но и молиться на него.
- Молитесь, молитесь, - махнул рукой начальник канцелярии, - пока вам не надоест и не поставят к стенке.
* * *
Пройдёт немного времени и Байтас отправится к соседу Кимбаю в гости, но перед отъездом зайдёт к Корнею.
- Завтра у нас начинается Бескунак, это такой праздник, когда после раннего тепла приходит холод, да такой, что может принести беду и погубить людей, если застанет их в дороге в лёгком одеянии. Но это не главное. Суть в том, что к Кимбаю в гости приедет Жылкыбай!
- Смотри, осторожнее, не болтай там ничего лишнего, - предупреждает его Зарудный.
- Нет! Я еду только посмотреть и послушать. Не моё это дело поучать Жылкыбая.
- Хорошо, поезжай, потом расскажешь, какие услышишь там новости, - прощается Корней.
* * *
Праздник проходил как обычно, ели бешбармак, пили свежий кумыс, говорили о жизни. Жылкыбай, как почётный гость, был приглашён в самое богатое жилище и его обхаживали особо. Кормили свежей бараниной, и поили водкой, к которой он пристрастился ещё в юные годы, когда занимался разбоем в степи.
Уже далеко за полночь, изрядно запьянев, Жылкыбай заснул крепким сном и в этот момент кто-то их казахов поджёг юрту. Огонь мгновенно охватил всё жилище и в считанные минуты юрта сгорела. Спасти важного гостя так и не удалось.
Обо всём этом Байтас потом расскажет Зарудному. Корней перекрестится и тихо ответит:
- Пусть это будет рука божья, а нам с тобой об этом ничего не известно.
- Да - да, - с пониманием, подтвердит ему Байтас, - пусть шайтан горит в геенне огненной, он этого заслужил.
- А ты же мне говорил, что киргизы мстить не умеют.
- Да, говорил, но когда надо, они могут всё. За добро платят добром, а зло никогда не прощают. Это была месть за Курмета.
- Это и так понятно, - отозвался Зарудный, - зло всегда порождает только зло.
1921 год.
Терновка.
С новой властью придут и большие беды, сначала на поля обрушится самая прожорливая азиатская саранча. Противостоять ей будет нечем, и она буквально в считанные часы опустошит поля. В течение нескольких дней её несметные полчища закроют солнце, наводя ужас на всё живое в степи.
На следующий год горячие южные ветры иссушат землю, и в потрескавшейся почве устоят лишь отдельные низкорослые колоски. Собирать будет нечего, а небольшие запасы зерна будут изъяты «продотрядами» из закромов селян. В горящей степи наступит голод, какого она ещё не знала. Не обойдёт стороной он и Терновку.
В одном из таких объездов по дворам Иван зайдёт к Байтасу, а тот, по установившейся традиции пригласит его к чаю. Но жена подаст вначале вареную картошку с небольшими квадратными кусочками рассыпчатого мяса. Мясо только - только было сварено и ещё парило, источая приятный аппетитный запах. С одной стороны, оно напоминало свинину, а с другой - курятину, поэтому Зарудный поинтересовался у хозяина:
- Не пойму, мы что с тобой едим? Не то свинина, не то курятина.
- Как что! - удивился Байтас. Это байбак, разве не вкусно?
- Никогда бы не подумал, - засмеялся председатель, - но мясо на самом деле вкусное, а с картошкой так и вообще пальцы оближешь.
- Оно ещё вкуснее будет к осени, когда сурок погуляет на посевах, - деловито заметит Байтас.
- Надо же до такого додуматься? – улыбнулся Иван.
- Ничего особенного, мы всегда едим сурка, - обыденно произнёс Байтас. А из его шкуры получается хорошая шапка, но для этой цели его надо добывать только после сентября, когда пройдёт линька.
- А то я вижу, как мальчишки уходят в степь, выливают там сусликов, а потом варят их и едят, - задумчиво произносит Зарудный.
- Наверное этим и живут, - соглашается Байтас и спрашивает, - а что совсем плохо с продовольствием? Я ведь вижу, как люди голодают.
- Чего уж там скрывать, уполномоченные с уезда всё зерно подчистую вывезли, а тут ещё засуха с саранчой. Живём только тем, что удалось спрятать от них.
- У нас такой беды ещё никогда не было, чтобы люди плоти мертвых ели, - крутит головой киргиз. Это же большой грех.
- Знаю и такие факты, поэтому обхожу все дворы ежедневно, но помочь людям не могу. Не чем! - беспомощно разводит руками Зарудный. Завтра приедет Олейник, приходи в правление будем думать, как нам спасаться от голода, а за угощение тебе большое спасибо.
- Хорошо приду, - прощается Байтас, - только обязательно пригласи своего отца. Без него никак нельзя такие вопросы обсуждать.
* * *
На следующий день Байтас уже с утра был в правлении, но Иван поменял своё решение:
- Олейник остановился у отца, пошли к нему, там и будем говорить.
- Думаю, что так будет даже лучше, - соглашается киргиз, - посидим, поговорим, а заодно и чаю попьём.
Говорить начали с самого порога вначале о здоровье, погоде, а потом о главном - как жить дальше. Первым начал Зарудный - старший:
- Ну как, Павло, у тебя дела обстоят в поселении? Только начистоту, без утайки, - спросил он у Олейника.
- Совсем плохо, - опустил голову гость, - есть даже факты людоедства. А на неделе так и того хуже: обезумевшая от горя и голода мать растерзала своего умершего ребёнка.
- Совсем плохо, - закивал головой Байтас, - где же Бог? Почему не помогает?
- Ну и у нас дела обстоят не лучше ваших, - вклинился в разговор Иван, - надо срочно что-то предпринимать.
- А что говорят в уезде? Какую он помощь вам оказывает? – допытывается Корней у Олейника.
- Мы просим помощи в уезде, а они требуют поставок продовольствия от нас. Видите ли, им нечем кормить рабочий класс и руководящих работников, а мы здесь уже как бы на третьих ролях. Выжил хорошо, а не выжил, так туда тебе и дорога, - возмущается Олейник.
- Так что же будем делать? - повернулся Корней к сыну.
- Не знаю, батя. Не знаю! Лучше не пытай, мне в пору, помолчать сейчас, - отводит глаза в сторону Иван.
Но Корней не унимается:
- Байтас, ты лучше всех знаешь эти края. Не может быть такого, чтобы не было выхода из этой ситуации.
Киргиз молчит и чём-то думает, но Зарудный вновь начинает его тормошить:
- Ну хотя бы ты не молчи, Байтас, ведь мы собрались здесь, чтобы говорить о деле, а не сидеть вот так истуканами.
- Нет, я не молчу, я уже говорю, что можно сделать.
- Давай, но только конкретно. А ты, я знаю, это можешь, - подбадривает киргиза Корней.
- Надо снарядить две бригады и отправить их на добычу рыбы.
- Это куда же? – подымает голову Иван.
- Я знаю дорогу к дальним, ещё неизведанным людьми озёрам, там много рыбы, правда водится только одна щука. Ловить её можно до наступления больших холодов и снегопада, чтобы сделать запасы на зиму, - поясняет Байтас.
- Как же её потом хранить, а главное добывать, когда ударят морозы, - интересуется Олейник.
- Когда начнут замерзать озёра, будем заводить сети под лёд, а хранить рыбу надо в камышовых сараях, она пролежит там до самой весны.
- Это всё? – снова подаёт свой голос Иван.
Но Байтас словно не слышит его и продолжает говорить.
- Осенью на этих озёрах будет много диких уток и гусей. Это тоже хороший промысел.
- Да. Не плохое предложение, - оживился Корней, - а кто же поведёт эти бригады на озёра?
- Как кто? Я и поведу, - удивился Байтас.
- А чем зимой будем промышлять, когда всё заметёт снегом и основательно скуёт водоёмы льдом? – оживился вновь Иван.
- Зимой пойдём к большому озеру в Буруктал за диким кабаном, там в камышах этого зверя не счесть. Правда он очень опасен и может даже нападать на человека. Вот так, - развёл руками Байтас, показывая, что на этом он высказал всё что хотел.
- За такое дело и выпить не грех, - пригласил гостей Зарудный к накрытому загодя столу на кухне.
Иван тоже сел за стол, но выпивать отказался.
- Не смейтесь, я теперь даже не могу смотреть на водку. Случилось так, что организм перестал совсем её принимать. Да и негоже председателю пить, а потом с людьми общаться.
- Тогда я за тебя выпью, а то что-то разволновался совсем, - смеётся Байтас и берёт в руку рюмку.
- И кто это тебя к водке привадил? - удивляется председатель.
- Как кто? Переселенцы, - киргиз обводит вытянутой рукой мужчин, сидящих за столом.
Все смеются. Чокаются наполненными рюмками. Выпивают и закусывают тем не богатым угощением, что приготовила жена хозяина.
* * *
Глубокой осенью Байтас покажет дорогу к дальним, ещё неизведанным людьми, озёрам. Снаряженная экспедиция из селян будет ставить сети уже под лёд и ей удастся поднять большое количество рыбы, эти запасы очень здорово помогут в голодные дни зимой.
В конце февраля лучшие стрелки уйдут к большому озеру в Буруктал за диким кабаном, и эта необычная охота тоже принесёт удачу. Так «терновцы» смогут протянуть до весны, а потом пережить и трудное лето. Только к осени ситуация улучшится и новый урожай придаст уверенность и силы пережить предстоящую зиму. Страх перед голодом у тех, кто испытал его, останется на всю жизнь.
1937 год.
Терновка.
Все эти трудные годы шла реорганизация колхозной системы, цель которой состояла в том, чтобы избавиться от собственников, сосредоточив всё в одних руках, а именно: перевести в коллективную собственность.
Заседание правления колхоза.
Присутствуют шесть человек, в том числе и Зарудный – старший, который по-прежнему оставался неформальным лидером не только в селе, но и во всей округе. К нему шли за советом и помощью и всегда приглашали на заседание правления колхоза.
Поднявшись из-за стола, председатель объявил собравшимся:
- Начинаем открытое заседание правления по текущему состоянию дел в колхозе. Если вопросы будут лично ко мне, я на них тоже отвечу.
Садится, открывает тетрадь и делает какие-то записи в ней.
Первым как всегда начинает Корней, с самых злободневных вопросов и обращает их к председателю колхоза Ивану Зарудному:
- Что же получается? Всё, чем ещё располагали крестьянские семьи, теперь изъято в пользу колхоза. Таким образом, возможности по обработке собственных наделов тоже сократились, а следовательно, и зависимость от колхоза у селян возрастала.
- Да, это именно так, - спокойно отвечает председатель колхоза.
- Значит крестьянин, лишённый возможностей поддержать самого себя, так же, как и рабочий, становится простым потребителем. Поэтому любые неурядицы в колхозных делах прямо или косвенно теперь сказываются на каждой семье? – не отступает Корней.
- Конечно, сказываются, - соглашается председатель, - но всё же во дворах у каждого хозяина есть свои огороды, скот и птица.
- Это и позволяет выживать, - вступает в разговор Власенко, - а дети так и вовсе растут на домашнем молоке и овощах с огорода. Правда мясо поесть удаётся только в глубокую осень и зимой, когда бьют скот и режут птицу.
- Ну и на трудодни у нас, в общем, выпадает неплохо, - добавляет к сказанному Иван. Корма на частные подворья ведь тоже идут из колхозного урожая.
- А сколько приходиться людям возиться со своими наделами? – поворачивается Корней к Ивану.
- Приходится, конечно, но на вспашку земли под огороды и посадку картофеля колхоз всегда выделяет свою технику. Разве это не так? – обращается к членам правления Иван.
- Так-то оно, так, – поддакивает Байтас, - но всё сломалось, изменился наш привычный вековой ритм. Куда исчезли большие стада и гурты, которые гуляли в прежнюю пору по степи? Лошадей во дворах и тех не стало, а что нам киргизам осталось? Только колхозные овцы и овечьи кошары?
- Ну как же, а ишаки, на которых вы ездите, - замечает Власенко.
Все смеются.
- Хорошо, что их ещё не отобрали, - заявляет серьёзно Байтас.
- Придёт время и их заберут, а по степи действительно пешком не находишься, - поддержал киргиза Власенко.
Все снова смеются. Иван успокаивает селян и продолжает свой отчёт:
- Как бы там не было, а для поездок в район и зимой, и летом транспорт колхозом всегда выделяется. И всё же время идёт вперёд, а жизнь постепенно налаживается. Вот и для киргизов наступили новые времена, - обращается он к Байтасу, - у них теперь тоже своя республика. Разве это не так?
- Конечно, так и это вызывает у нас гордость, – выставляет вперёд грудь Байтас.
- Ну и скажи мне, Байтас, как вас теперь называть? Почему вы киргизы вдруг стали казахами? - спрашивает Корней своего друга.
- Это не совсем так, - отвечает киргиз. Мы всегда были казахами, а всё остальное это надуманное и, усмехнувшись, продолжает:
- Ведь мы тоже зовём вас русскими, хотя вы себя все называете украинцами.
- Конечно, украинцы, а кто же мы ещё? - усмехнулся Зарудный и продолжил, - а вот дети наши уже называют себя русскими. Такова вот она жизнь и никуда от этого не денешься!
- А что вам тут рядиться, когда вы все правоверные и, к тому же, славяне, а вот у нас казахов так не получится, - засмеялся Байтас и указательным пальцем обвёл своё лицо.
Это точно, - согласится Зарудный и в очередной раз отметил, - я всегда поражаюсь твоей сноровке Байтас.
- Так все киргизы такие, хотя многому учимся у вас, а вместе, мы большая сила. Разве это не так?
- Конечно так, и это помогает нам пережить трудные времена, - вновь согласился с ним Зарудный и обнял Байтаса.
К этому времени «настоящими казаками» в степи останутся только киргизы. Они будут молча игнорировать новую власть без протестов и возмущений, продолжая жить своей жизнью. Но именно при этой власти они получат свою письменность и государственность. А Оренбург станет первой столицей Киргизской автономии.
Заседание правления заканчивается и все расходятся. Иван складывает документы в сейф, закрывает его и обращается к отцу:
- Ну что, отец, пойдём к Григорию, сегодня у них проводы. Андрей уходит в армию.
- Конечно, пойдём. Посидим, поговорим, дадим свои напутствия парню.
* * *
Зашли в дом, поздоровались, сели за стол. В сборе всё семейство Зарудных: Елена, жена Ивана. Дочери Григория - Ксения со своей семьёй и младшая дочь Шура. Рядом с отцом сидит младший сын Андрей – виновник торжества, а с другой стороны старший сын Степан. Напротив - Олейник с женой и семьёй своего сына Никифора. Жена Григория Оксана ухаживает за гостями. Иногда из-за стола встают дочери и помогают матери.
Когда застолье успокоилось, поднялся Корней.
- В нашем роду все служили и никогда не прятались за спины других. Защищать Отечество долг каждого мужчины. Андрею хочу пожелать лишь одного, пройти этой трудной дорогой с честью и достоинством. Вот за это давайте и выпьем.
За столом вновь зашумели и все начали чокаться наполненными водкой рюмками и высказывать свои пожелания Андрею, а Оксана, его мать, заплакала и сквозь слёзы сказала:
- Возвращайся, сынок, живым и здоровым. Мы все будем тебя ждать.
Андрей, смущаясь, опустил голову.
- Не расстраивайтесь, мама, отслужу и вернусь домой.
Выпив и закусив, Корней пригласил Ивана пойти покурить.
- Что-то душновато здесь, пойдём в коридор покурим. День сегодня какой-то трудный выдался.
- Пошли, - Иван встал и пошёл за отцом.
Закурили, и Зарудный завёл новый разговор с сыном.
- Как же так, Иван, оказалось, что у тебя детей своих-то нет? Это что же за жизнь такая, без детских радостей и отцовских забот?
- Ну а Василий, что не в счёт? Ведь он стал мне родным сыном и души я в него вложил немало. Теперь вот окончил танковое училище и уже служит на западной границе, а мы с Еленой живём вдвоём. Она не захотела больше рожать, всё ждала своего Терентия.
- В общем, одни в пустом доме, как и мы с матерью. Ну а ждать Терентия то чего было? Это как-то всё не по-людски.
- Согласен! Но она всё твердит, что он живой и всё тут.
- Как же это может быть? – развёл руками Корней.
- А так говорит, что сниться ей каждую ночь. И как бы я её не уговаривал, она только плачет и молчит. Мне её, отец, не пересилить. Я уже смирился со всеми её капризами.
Конечно, жаль! Посмотри, какая семья у Григория. Степан уже отслужил в армии, вот жаль только не женится чего-то. Говорит, что в Терновке ему нет ровни.
- Мне это известно. Каждую неделю он просит у меня лошадь и едет в село к Олейнику, там у него есть девушка.
- Ну, это дело молодое, пусть ездит. Время смотри, как летит быстро. Вот уже и Андрей уходит в армию.
- Да, не успеешь оглянуться, а жизнь уже прожита. А что мы видели? То война, то голод, то разруха. По-людски то и жить не пришлось, - махнул рукой Иван.
- Так может вашим детям повезет, и жизнь у них сложится. Смотри, какие дочери у Григория. Ксения уже своих детей завела, а Шура тоже считай на выданье, - засиял Зарудный – старший.
- Ну а что нам остаётся? Только порадоваться за них, - поддержал его сын.
- Да, - вздыхает Корней, - теперь лишь бы не было войны. Сердце у меня болит за вас за всех. Поэтому и не даю покоя не вам, не себе.
- Ничего, отец, я не в обиде на тебя. Пошли к столу, а то хозяева рассердятся на нас, мы ведь здесь с вами самые почётные гости.