Много светлых и приятных для воспоминаний пятен в далёком и счастливом моём детстве. Много тёмных и неприятных, но очень поучительных. Много всего. Лежат они на узеньких полочках памяти, той самой памяти, которая сегодня, спустя несколько десятилетий, помогает воспроизводить их на белых листах бумаги. Для чего? А я и сам не знаю. Для кого? А я и не ведаю. Просто хочется написать, оставить в книгах и рассказах, стихах и миниатюрах. Похоже, обычная потребность организма именно сегодня это сделать. А что в этом плохого?..
Вспоминая молодых папу и маму, свою старшую сестрёнку Свету, с тех далёких времён и по сегодняшний день живущих в посёлке моего детства Правдинске, хочется отдать им дань моего счастливого детства и юности. Хочется, не смотря на то неприятное, тяжёлое, что произошло в нашей семье в начале восьмидесятых, когда от нас ушёл папа. Ладно, что было, то прошло. Сегодня все живы и здоровы, пусть и не совсем здоровы, но живы. Общаются между собой и с нетерпением ждут всегда моего приезда в гости. Мама, что бы посмотреть на повзрослевшего и заматеревшего сына, отца семейства, «и когда успел повзрослеть, ума не приложу». Сына, до сих пор любящего свою тяжёлую и давно не «в почёте нынче романтики» работу речника и посмотреть на взрослеющих внуков и внучку. Сын у неё один и приедет к маме помочь по хозяйству. Папа, что бы было с кем поговорить «по душам за жизнь», выпить рюмочку другую водочки и посмотреть хоккей по телевизору, поболеть за родное нижегородское «Торпедо». Страстно поболеть и весело, сидя за накрытым «всё со своего огорода» столом. Сестрёнка, что бы пообниматься со своим младшим братиком, на голову выше её, умнее и… Просто младший братик и всё. Ждут, надеются на скорый приезд. Живы, а это самое главное…
Вспоминая своих бабушек и дедушек, тогда, в далёкие семидесятые, немногим моложе, чем нынешние родители мои, но всегда подвижных и непоседливых. Огороды и сады, пчёлы и рассада, пироги с картошкой и черникой, хлеб с солью или сахаром. Щедрые подарки на дни рождения внуков и внучек, застолья всей большой семьёй, что у маминых родителей, что у папиных. Воспитание нас, маленьких и повзрослевших своей, стариковской морали, стариковской тёплой и доброй любви, своему же, стариковскому терпению и любви к матушке-землице, к тем же самым грядкам с огурцами и помидорами, деревьям с цветущими белыми шапками вишен и яблонь. И…
Постепенный их уход в небеса обетованные, скоропалительно или мучительно долго…
Не знаю, как кому, а я почему-то всё помню или почти всё. Может, не в мельчайших подробностях, без тонкостей и деталей, но помню. И отчего-то с каждым днём отчётливее и ярче, а воспринимается это больнее и тяжелее. Со слезами и грустными глазами, с пожелтевшими фотографиями в родительских альбомах и в словах грусти от них самих. Они-то постарше были, и память их по-иному работала тогда…
И так, и не так. Видимо, по прошествии лет каждый из нас задумывается над тем, что жизнь с каждым днём становится продолжительней и насыщенней, но неизбежно укорачивает свой долгий путь туда…
Туда…
А как бы было, сделай я так или вот так? А долго ли бы ещё жил дедушка Лёша, если бы не обострилась рана времён Великой Отечественной войны, которую он получил под Сталинградом? А что бы было, если бы не тот трагический случай с бабушкой Машей? Да ещё масса невыясненных вопросов, которые если написать, то не хватит и одного белого непорочного листа…
Как бы ни хотел вспоминать только хорошее, зачастую в голову лезет и не очень приятное. Хотя, светлого и доброго было гораздо больше. Здесь и смех, и слёзы, и сопли, и покраснение от стыда. Вот-вот, от стыда…
- Мам, я сгоняю на велике к дедушке Коле! - я влетаю с улицы домой и прямо с порога кричу.
За окном ранняя осень семьдесят девятого. Я вполне самостоятельный ребёнок и родители меня отпускают через лес и речку, через «железку» за Тёплое озеро, к бабушке и дедушке. Зачастую оттуда я приезжаю с подарками, которых целую небольшую корзинку на багажник помогает мне приладить бабушка. Там и огурчики с помидорчиками, и яблочки с грушами, там и яички от курочки или сама курочка, разделанная и готовая в суп. Маленькая ростиком, щупленькая худенькая старушка за семьдесят, она до сих пор живчик и всё ещё ходит сторожить пакгауз на станции. Всё может бабушка и всё успевает…
- Хорошо, езжай, - говорит мама, - заодно и отвезёшь ей корзинку, которую в прошлый раз привёз. – Ты надолго?
- Нет, мам, туда и обратно. Хочу червей накопать в огороде, мы завтра с утра собрались на Волгу, на Щукобор, рыбачить.
Я разогнал велосипед до самолётной скорости. Лечу по лесным кочкам и торчащим из земли корневищам деревьев. Велосипед уже большой, взрослый и я не достаю до сиденья, лечу стоя. Пятнадцать минут и я у дедушки, открываю передним колесом калитку. А там…
Бабушка Маша махает огромным топором, колет дрова на зиму и складывает в поленницу под навесом. Щупленькая старушка поднимает над головой приличных размеров орудие на длинной ручке и шустро опускает его на распиленное чёрное полено, пахнущее креозотом.
- Бабуль, привет! – кричу я, заводя велик под навес, а куча наколотых дров преграждает мне путь.
- Привет, а я никого уже не ждала и решила дров наколоть. Проезд перекрыла. Вот, коли ты приехал, внучек, помоги мне дров напасти. А я пока складывать их буду.
- Хорошо, бабусь, пять минут, накопаю червей, - и прошмыгнул мимо неё в огород с лопатой.
Через несколько минут пол-литровая банка из-под варенья наполнилась жирными земляными червями, живущими под вишней. Я решил помочь бабушке, хотя, отродясь топор в руках не держал. Не давали да и нужды не было. А тут появилась.
- Бабушка, давай топор, - подошёл я.
- Это колун, он лучше колет дрова, толще носиком, - пояснила она.
- Понял, - ответил я и взял в руки колун, приподнял и слегка крякнул, в очередной раз удивившись бабушкиной силе.
Попытался взмахнуть им над головой, да не тут-то было. Тяжеловат, однако! А бабушка Маша собирает наколотые ею самой дрова и распихивает по поленнице, освобождая дорогу из калитки в дом. Сноровисто работает, бодро, совсем не по её годам.
Первый удар получился аляповатым и колун плашмя шлёпнулся на торец полена, отскочив из рук в сторону.
- Ты чего так машешь криво, колун сломаешь, - громко поговаривает бабушка.
- Счас, бабушка, счас, - пытаюсь оправдаться, поднимая колун, крепче сжимая топорище.
Второе опускание колуна на полено оказалось удачнее, да только я промахнулся мимо полена. Краска залила моё лицо. Стыдобища! Взрослый парень, а хуже щупленькой бабушки колет дрова. А она не позабыла меня поучать:
- Так ты все колуны мне сломаешь, а дров не напасёшь.
Я опять поднял колун над головой и со всего маху ударил им по полену. Все имеющиеся у меня силы вложил в удар! То, скрипнув, хрустнув, треснуло почти пополам. Колун проскочил до самого пола, а сил, поднять его снова над головой у меня не осталось. Вот тебе и помощник!..
Залитый краской стыда я проговорил:
- Бабусь, мне домой срочно надо. Мама сказала туда и обратно, завтра рано вставать, за грибами ехать, - не моргнув глазом, соврал.
Она вздохнула, улыбнулась и в ответ:
- Ладно, езжай, помощничек. Толька завтра придёт и наколет, а я так, немного хотела поколоть до темноты.
- Пока, бабусь, - так залитый краской стыда я и ретировался из дома бабушки, даже, не зайдя поздороваться с дедом…
Мне стыдно всю дорогу до дома. Я гоню на велике, почти не замечая дороги, чувствуя, как «горят» красным огнём щёки и уши. Лишь бы бабушка никому не сказала про мой позор…
Через пару дней всё подзабылось, и я приехал к бабушке, а там дядя Толя, самый младший бабушкин сын, переколол все дрова и сложил высоченную поленницу. О моём позоре никто и не вспомнил, а я дал себе слово научиться колоть дрова и в ближайшее лето помогал бабушке заготавливать на зиму деревянное топливо…
Бывают же такие странички жизни, о которых и не хочется вспоминать, но помню…
14 августа 2016 года