Глава 2. Мудрая Птица.
Чтобы дойти до каменной хижины, прилепившейся к скале, в самой узкой части ущелья, там, где старая дорога вскоре ныряла на другую сторону горного хребта, мне понадобились все мои оставшиеся силы. Рядом с ней располагался небольшой, огороженный камнями, загон, где сгрудились странные длинношерстные животные, чем-то похожие на ламу. Наверное, это и были знаменитые альпаки. Не обнаружив у них сильно выраженного вымени, я задумалась о том, сколько их надо, чтобы прокормить моих дочерей.
В этот момент, в дверном проеме, занавешенном пестрой тканью, показалась невысокая сухонькая старушка. Она внимательно посмотрела на меня и произнесла на ломаном испанском:
- Ты прошла долгий путь, войди в мой дом и отдохни!
Я вошла за ней в полутемное помещение, освещаемое лишь неярким пламенем очага. Тут было тепло и пахло сушеными травами, которые свисали с потолка в самых разных местах.
- Проходи и присаживайся к огню, сегодня не самая лучшая погода, чтобы гулять по горам с ребенком, - продолжила она, указав на шерстяной коврик, украшенный странными орнаментами, который лежал на невысоком помосте, возле очага.
- Спасибо, добрая женщина! - поблагодарила я ее, присаживаясь к огню. – Пусть духи гор будут благосклонны к твоей семье и твоим животным!
Такое приветствие было наиболее распространенным в здешних местах. А затем я сбросила с себя намокшую шерстяную накидку и передвинула перевязь с малышкой на грудь.
И тут же услышала сдавленное восклицание. Подняв глаза, я посмотрела на старую женщину, которая застыла на месте, пораженно глядя на меня.
- Как тебя зовут? - тихо спросила она, продолжая внимательно рассматривать.
- Друзья зовут меня Инь, - автоматически, повторила я то, что сказала утром Леонсии.
Мудрая Птица судорожно вздохнула, прижала руку к губам и стала рассматривать меня еще пристальней. Я рефлекторно пригладила волосы, недоумевая, что могло вызвать такую реакцию, а затем вспомнила, что отразилось в маленьком зеркале Леонсии, куда я мельком заглянула перед уходом. Моя короткая стрижка, цвета платины, сильно отросла, волосы были наполовину светлыми, наполовину темными. А возле лица они, за последние сутки, почти полностью поседели. Я пожала плечами, собираясь объяснить их странный вид, но тут услышала новый вопрос:
- Тебе это имя было дано при рождении?
Я затрясла головой, начиная осознавать ситуацию. Древние боги, светловолосые и бледнолицые, пришедшие издалека, несущие изобилие и процветание. Да, еще и имя, созвучное именам Великих Инков. Неужели, здесь кто-то продолжает верить в такие легенды? Я думала, что за столетия, прошедшие со времен конкисты, белокожих европейцев здесь иначе, как захватчиков и злых духов, и не воспринимают.
- Оно похоже на то, что дали мне родители, но обычно так зовут меня друзья, утверждая, что этот вариант лучше отражает мою внутреннюю сущность, - ответила я, с трудом подбирая испанские слова, чтобы объяснить ситуацию.
На мой взгляд, получилось не очень складно, но старушка удовлетворенно кивнула и снова взялась за старый медный чайник, куда закладывала какие-то сушеные травы.
- И ты пришла просить молока для своего ребенка? - спросила она меня, заливая туда воду и вешая над огнем.
Ну, об этом нетрудно было догадаться.
- Да, для своих дочерей, они родились сегодня ночью, - подтвердила я, отметив, что старая женщина вновь вздрогнула и оглянулась на меня. – Своего мне совсем не хватает, и сестра Леонсия порекомендовала мне, обратиться к вам за помощью.
Старая индианка покивала головой:
- Она дала тебе верный совет! Хотя, мои альпаки сейчас дают совсем немного молока, но я дам тебе травы, которые помогут увеличить количество твоего собственного грудного молока.
Я с благодарностью поклонилась ей:
- Я буду Вам очень признательна за помощь! Я готова платить любые деньги или обменять молоко на нужные Вам вещи, как только мои друзья сумеют разобрать завал на дороге и добраться до города.
Затем я сняла с шеи, висевшую на шнурке, нефритовую фигурку рыбки и протянула старушке. Это была одна из последних вещиц такого типа, которые мы привезли с собой, для подарков, памятуя наставления Клауса о том, насколько высоко ценят здесь зеленый камень. А рыбка, у местных племен, считалась талисманом удачи. Рыба подразумевает наличие воды, а вода – это жизнь.
Старушка благосклонно приняла подарок, погладила рыбку сухими, сморщенными пальцами и что-то прошептала ей, а затем остро посмотрела на меня и спросила:
- А с какой целью вы заехали так высоко в горы?
Я тяжело вздохнула и, тщательно подбирая слова, начала рассказывать про то, как наша экспедиция изучает жизнь народов гор и записывает их легенды и сказания. Мы, и на самом деле, следуя легенде прикрытия, провели довольно большую работу в этом направлении. Перечень поселений, которые мы посетили, был весьма впечатляющим. История моя звучала вполне достоверно, но я продолжала ощущать со стороны старухи недоверчивую настороженность, поэтому следующий ее вопрос не стал для меня неожиданностью.
- В нашу долину однажды уже приходили люди, называвшие себя учеными из далекой страны, которую они называли Великая Германия, и ничего хорошего они нам не принесли. Вы, ведь, не из их числа? - строго спросила Мудрая Птица.
- Нет, конечно! Наша страна называется Россия, и наши деды даже воевали с немцами, но это было давно, - попыталась успокоить я ее.
Все странности постепенно вставали на свои места, похоже, мы нашли то самое место, которое так долго искали. Вот только, складывалось всё не очень удачно. И я решила повременить с расспросами, чтобы не отпугнуть Мудрую Птицу. Мне сейчас очень нужна была ее помощь, и совсем ни к чему лишние слухи и домыслы, которые могли дойти до противника раньше времени. А старая индианка немного оттаяла и с улыбкой предложила мне травяной настой, который налила в маленькую глиняную плошечку.
- Выпей горячей настойки! Она согреет тебя и придаст силы, да, и молоко у тебя начнет прибывать. А пока мой внук соберет немного молока от кормящих альпак, для твоих детей, - предложила она.
А затем повернулась к занавеси, отгораживающей дальнюю часть комнаты, уходящую вглубь скалы, и негромко позвала:
- Пабло!
Я поняла, что ощущение того, что во время разговора за нами наблюдали, меня не подвело. Из-за занавеси выскользнул худенький смуглый мальчик, лет десяти-одиннадцати, его густые черные волосы доставали до лопаток. На мальчике были одеты просторные штаны и рубаха, расшитая по подолу и низу рукавов сложными геометрическими узорами, а на груди висело необычное украшение из пластин, с древних времен столь ценимого в этих местах, зеленого обсидиана. Он слегка поклонился мне и подошел к бабушке. Та подала ему глиняный сосуд и что-то сказала на неизвестном мне наречии. Мальчик кивнул и пошел к двери. Уже выходя, он вновь обернулся и остро глянул на меня огромными желтовато-карими глазами, а я подумала о том, сколько он понял из моего рассказа.
- Я не могла бы послать с Вашим внуком письмо моим друзьям, а то они застряли у завала на дороге, и, вероятно, очень обо мне беспокоятся? - спросила я Мудрую Птицу, допив горячий травяной чай и отдав ей плошку, дно которой было округлым, что не позволяло поставить ее на землю.
- Не сегодня! - ответила она, покачав головой. – Погода портится, дождь снова пойдет сильней, и ночью в горах станет совсем небезопасно. Даже тебе будет лучше, возвращаться в монастырь через город. А завтра я пришлю Пабло к монастырю, и он отнесет твое письмо.
Я посмотрела в открытую дверь и поняла, что моросящий дождь вновь перешел в настоящий ливень. Тяжело вздохнув, я потянулась за своей мокрой накидкой, думая о том, как бы мне не простудить новорожденную малышку.
- Оставь ее здесь, я дам тебе покрывало из шерсти альпаки, оно почти не намокает, в отличие от твоего, которое сделано из шерсти ламы - презрительно сморщившись, предложила Мудрая Птица, забирая у меня мокрую ткань.
Она ушла за занавеску и принесла оттуда прямоугольный кусок ткани, украшенный по контуру затейливым тканым узором, где перемежались стилизованные фигурки людей и альпак. Я накинула его на плечи и принялась кормить расплакавшуюся Лизу.
К тому моменту, как малышка наелась и снова уснула, вернулся Пабло с кувшином молока. С его помощью бабушка перелила молоко в две небольшие бутыли, сделанные из местных тыкв-горлянок. Пабло всё время, искоса, поглядывал на меня, будто желая о чем-то спросить.
- На первое время тебе хватит, но не забывай заваривать траву, тогда и у тебя молока прибудет. И, я надеюсь, что мы вскоре с тобой увидимся, - сказала старая индианка, помогая мне прилаживать бутылки к поясу, с помощью кожаных ремешков.
Я еще раз горячо поблагодарила ее, надвинула покрывало на голову и вышла под дождь. Отойдя на несколько шагов, я оглянулась и увидела, что Мудрая Птица смотрит на меня из дверей, а Пабло идет в сторону загона с альпаками. Я помахала им рукой и, скользя по каменистому склону, двинулась вниз к городу.
Спускаться вниз по мокрому склону оказалось еще труднее, чем подниматься в гору, и я еще не добралась до дна долины, когда услышала какой-то шум со стороны крутого склона горы, вдоль которого вилась узкая тропинка. Подняв голову, я увидела, что с обрыва, перескакивая с камня на камень, ко мне спускается Пабло. Я остановилась, решив, что он не так просто пустился вдогонку за мной таким кружным путем.
- Будь осторожна, белая сеньора! - выдохнул он, пытаясь отдышаться. – Белые чужаки, что живут за мертвым озером, вряд ли, будут твоими друзьями!
Я кивнула, его слова подтверждали мои предположения.
- Там живут немцы, и уже довольно давно, не так ли? - спросила я парнишку.
Мальчишка утвердительно кивнул и продолжил на вполне приличном испанском:
- Они появились в нашей долине еще тогда, когда моя бабушка была молодой, и с ними пришли бесконечные беды. Ты говорила, что у тебя есть друзья. А у них есть оружие?
Я внимательно посмотрела на мальчугана, у него, несомненно, были личные счеты с пришельцами.
- Оружие у нас есть, но мы никогда не бросаемся в бой, очертя голову. Однако я и мои друзья, по мере сил, стараемся помогать тем, кого несправедливо обижают. Может быть, ты проводишь меня до монастыря и расскажешь поподробнее, в чем тут дело?
Мальчуган отрицательно помотал головой:
- Бабушка не хотела, чтобы нас в городе видели вместе. И мне еще надо найти Паулу!
С этими словами он развернулся и вскарабкался обратно на склон, быстро пропав из виду. Мне оставалось лишь позавидовать скорости его передвижений. Надвинув посильнее на голову накидку, я медленно побрела к городу.
Ощущение запустения, сложившееся у меня еще утром, когда я смотрела на город со склона горы, лишь усилилось, когда я вступила на его улицы. Отсутствие на улицах горожан можно, было бы, списать на дождь, но их не было видно и на террасах или в дверных проемах, где обычно любили сидеть перуанцы, потягивая из калебас свой неизменный матэ. Не заметила я и детей, играм которых и дождь не помеха. Да, и сами дома были обшарпанными, с плотно закрытыми на окнах, решетчатыми ставнями, будто бы, люди, изо всех сил, старались не привлекать к себе внимание. Но я чувствовала, что за мной наблюдают, из каждой щели в окнах.
Я осторожно шла вдоль домов, высматривая какую-нибудь лавку или таверну, куда позднее можно было бы зайти с друзьями и расспросить местных жителей. Разглядев в боковой улочке небольшой матерчатый навес, который прикрывал от дождя ящики с какими–то овощами, я свернула в ту сторону. Но не успела я осмотреться, как услышала на улице крики и стук копыт. Я вжалась в стену дома, под навесом, надвинув на лицо покрывало, надеясь, что меня или не заметят, или примут за местную жительницу.
И вскоре мимо меня, вниз по главной улице, пронеслись два всадника, которые преследовали молоденькую девушку. Она, с отчаянным криком, бежала по улице, длинные черные волосы хлестали ее по плечам. Я скрипнула зубами, и осторожно выглянула из переулка. Ни одна дверь не отворилась. Всадники же быстро догнали девчонку, и один из них, поймав ее за волосы, вскинул на седло впереди себя.
Затем они, со смехом, повернули коней в обратный путь. Я сумела разглядеть, что лица всадников были вполне европейскими, а девочке было, от силы, лет пятнадцать-шестнадцать. Возможно, именно это, да еще то, с каким безнадежным отчаянием она отбивалась от своих похитителей, всколыхнуло в душе нечто, глубоко личное, и подвигло меня к действиям.
Оглянувшись на закрытые двери домов, я сняла с плеча перевязь с Лизой и положила ее в ящик с овощами. А затем выдернула один из шестов, на которых крепился навес, и кинулась к главной улице, мимоходом пожалев, что мой пистолет так и остался лежать в рюкзаке, который я оставила в монастыре.
Всадники абсолютно не ожидали никакого сопротивления, потому, как ехали обратно, громко переговариваясь по-немецки, не торопясь и не глядя по сторонам. Когда они проезжали мимо моего проулка, я высунулась из щели между домами и ударила шестом в брюхо ближайшую лошадь, на которой мужчина вез похищенную девушку. Та вскинулась на дыбы, похититель потерял равновесие, девушка вырвалась из его рук и упала на землю.
- Беги в горы! - крикнула я ей по-испански, и опять ударила шестом в пах испуганную лошадь.
Она шарахнулась вбок, скинула своего всадника, наступила на него и врезалась во вторую лошадь. Второй всадник тоже потерял равновесие, и пока он вертелся в седле, я успела огреть шестом по голове того, кто лежал на земле, и выхватить у него пистолет.
Два выстрела, мой и второго всадника, прозвучали одновременно, но мой оказался точнее. Белобрысый немолодой немец скатился с седла и тоже остался лежать на земле. Всё произошло за считанные секунды, и теперь я стояла посреди улицы с пистолетом в руке и думала, что же мне правильней делать дальше.
- Убей лошадей, сеньора! Иначе, они вернутся в бункер, и через несколько минут здесь будет целая толпа немцев! - услышала я из-за спины отчаянный крик.
Мгновенно осознав правильность совета, я выстрелила по мечущимся лошадям, которые уже направлялись в верхнюю часть города. Животные упали наземь, но раны были не смертельны, и они продолжали биться в конвульсиях. Меня затошнило, когда я подумала, что их придется добить. Вечно этим животным приходится страдать за грехи своих хозяев.
Но тут из переулка выскочил Пабло и кинулся к ближней лошади, сорвал один из кусков обсидиана с ожерелья и полоснул лошадь по горлу. Та выгнулась, захрапела и замерла. Так же быстро, мальчишка расправился со второй. Похоже, что лезвия были смазаны каким-то ядом.
- Теперь всех нужно скинуть в озеро, тогда у нас будет немного времени, чтобы успеть спрятаться! - крикнул он мне и побежал обратно, в переулок.
Я в недоумении смотрела на мертвых людей и лошадей, не представляя себе, как осуществить его идею. Однако когда, я обернулась, чтобы спросить об этом Пабло, то увидела, что он уже добежал до лавки, сунул сверток с моей дочерью девушке, которую я освободила, и начал стучать в дверь лавки, что-то крича на своем языке.
К моему величайшему удивлению, оттуда вышли худой старик, а с ним двое подростков, и, все вместе, побежали на улицу. Там они, вместе с Пабло и девушкой, которая отдала мне Лизу, довольно быстро оттащили сначала людей, а потом и лошадей к озеру и столкнули их с обрыва. Следы крови смешивались с потоками воды и утекали вниз по улице.
- Что ты им сказал такое, что они решились-таки помочь? - спросила я Пабло, когда он вновь подошел ко мне.
- Что Мудрая Птица проклянет их, а ты – пристрелишь! - вполне серьезно ответил он, глядя мне прямо в глаза.
Я только вздернула брови, подумав, какую создала себе здесь репутацию. Но дело сделано, надо не сожалеть, а действовать дальше.
- Ты говорил о том, чтобы спрятаться, значит, у тебя есть идея, где это можно сделать так, чтобы не поставить под удар еще кого- нибудь? - спросила я мальчишку.
Тот сосредоточенно оглядел опустевшую улицу и прошептал:
- В лабиринте!
Подошедшая девушка утвердительно кивнула.
- Но только теперь тебе придется, сегодня же, предупредить моих друзей, чтобы они тоже ждали нападения. И мне необходимо забрать из монастыря вторую дочь! - сказала я в ответ.
- Я сделаю всё, что пожелает сеньора. Вы спасли мою сестру от того, что хуже смерти, и вправе распоряжаться моей жизнью! - горячо воскликнул Пабло.
Внимательнее взглянув на девушку, я увидела несомненное сходство между ней и Пабло, да, и одеты они были почти одинаково.
- Нам стоит поторопиться, если мы хотим сохранить жизни всех нас! - ответила я ему. – Проведи нас кратчайшим путем к монастырю и в лабиринт, а потом пойдешь вниз по серпантину, до завала. Там назовешь мое имя и расскажешь, что произошло. Передай от меня парням, пусть, сразу, не лезут на рожон, а попытаются связаться с военными. Атаковать эту долину лучше не в лоб, а с воздуха.
Пабло покачал головой:
- К монастырю и в лабиринт тебя проводит Паула, а я сразу побегу вниз, авось, успею до темноты.
Затем он сунул за пояс подобранный пистолет, нырнул в какую-то щель между домами и исчез, а Паула схватила меня за руку и потащила к узкой тропинке, ведущей в сторону монастыря.
Вдвоем с Паулой до монастыря мы добрались втрое быстрее. У ворот нас встретила встревоженная Леонсия, которая тоже услышала выстрелы. Выслушав же краткое изложение событий, она смертельно побледнела и потащила нас вовнутрь.
- Если Вы ничего не скажете матери–настоятельнице, о том, что первая завязали эту свару, то мне удастся уговорить ее спрятать вас до того, как вернутся твои друзья! - предложила она, нервно теребя волнистые пряди волос, свисавшие вдоль изуродованной щеки.
Я отрицательно покачала головой:
- Не стоит этого делать! Кто-нибудь из горожан, всё равно, расскажет, как было дело, и меня, в первую очередь, будут искать именно здесь, а я не хочу, чтобы монахини пострадали из-за моей несдержанности. Вы, и так, помогли мне больше, чем я могла рассчитывать. А расположения лабиринта, как я поняла из рассказа Паулы, не знают даже местные жители.
Леонсия внимательно посмотрела на Паулу и согласилась:
- Даже я, до этого момента, считала, что лабиринт Луны и Солнца – это, всего лишь, легенда. Но если кто и знает о нем, то это - семья Мудрой Птицы.
Я тоже посмотрела на девочку и спросила:
- А что, собственно, представляет из себя этот лабиринт?
Та немного помялась, но ответила:
- Он ведет из долины к Камню Солнца, который стоит на снежной вершине. Его построили Облачные Воины, еще до прихода сюда народа Великих Инков, вход в него всегда был тайной, которую хранила моя семья. Бабушке не понравится, что мы приведем туда чужого, но другого выхода для тебя нет.
Я благодарно склонила голову и сказала:
- Я постараюсь оправдать ваше доверие и не разглашать тайну.
Затем повернулась к девушке-врачу и попросила:
- Не могла бы я переодеться в свою одежду и забрать вещи? Чем раньше мы покинем монастырь, тем лучше.
Леонсия кивнула и быстро провела нас в свою комнату в приемном покое.
Пока я переодевалась в свой комбинезон, она куда-то сбегала и принесла мне небольшой мешок с едой, скатанное одеяло и спиртовку с маленьким железным чайником.
- Я просто не представляю, как твоим малышкам удастся пережить всё, это! Тащить новорожденных в подземную пещеру – крайне опасно для их здоровья, особенно для младшей! - волновалась она, упаковывая моих дочерей в шерстяные покрывала.
- У нас нет другого выхода, поэтому придется выживать. Оставить девочек здесь – значит, дать немцам рычаг давления на себя. В их гуманизм я, почему-то, не верю, - ответила я, пожав плечами.
Затем пристроила за плечами рюкзак, а пистолет заткнула за кожаный ремень, которым стянула, ставший непомерно широким, комбинезон и взяла на руки Урсулу. Паула перекинула на спину связанное одеяло, на грудь повесила перевязь с Лизой и сказала, повернувшись к монахине:
- Между нами не было особой дружбы, но если тебя будут доставать немцы – иди к дому Мудрой Птицы, она поможет укрыться в горах.
Леонсия гордо вскинула голову:
- Я не привыкла прятаться! И потом, как я оставлю больных без ухода?
Я же поддержала Паулу:
- В сложившейся ситуации главное – выжить! Прежде всего, скажешь немцам, что я ушла обратно, к своим, вниз по дороге, и забрала с собой Паулу, предложи обыскать монастырь, возможно, это вас обезопасит. Даже, если они рискнут идти вниз в темноте, то Пабло их, всё равно, уже опередил, а мои друзья отнюдь не беззащитны.
Затем я, еще раз, поблагодарила Леонсию и вышла вместе с Паулой в сгущающиеся сумерки.