Вроде как повесть.
Не по-весеннему припекает солнце. Еще не май, а коротко стриженый затылок приходится прикрывать козырьком развернутой кепки. Уже который день вынужденного простоя. Убиваем время, находя себе ту или иную работу. Я сортирую и креплю шкертики – обрезки различных веревок, концов, канатиков. Дед любит порядок и на яхте все должно быть «справно». Второй год я с ним шляюсь по морю. Уже давно привык к непривычно искаженным словам, к своеобразному порядку на нашей десяти метровой лодке, да и к характеру не легкому своего капитана тоже удалось приноровиться. Вот задал мне работенку, а сам пошел бродить по причалам. Свою работу – латать парус, забросил еще часа полтора назад, а как придет, так почти наверняка займется чем-то другим, так как вернется не с пустыми руками. Обязательно что-то да притащит, обязательно что-то очень нужное, где-то выменянное, выпрошенное , в долг купленное или на крайняк стыренное…
Два гулких удара по борту оторвали меня и от работы, и от размышлений. Дед стоит, выставив одну ногу на основание кильблока, на ноге дощатый ящик, а то что внутри - прикрыто куском старого в масляных пятнах брезента. Пальцы задумчиво барабанят дробь по стенкам ящика, а из-под козырька вылинявшего картуза неизменные клубы крепкого табачного дыма. Если бы не знал его давно, решил бы, что он с папиросой и спит, и ест, а уж рюмку без папиросы точно не выпивает.
- Принимай груз, чего зенки пялишь?
Я, молча цепляюсь в борта тяжелого ящика, но поднять на яхту сам не смогу. Дед знает и бросает коротко:
- Держи.
Медленно, не спеша, подходит к трапу, стряхивает пепел с пожеванной папиросы, степенно поднимается на борт, тщательно вытирает ноги, топча мокрую «машку», затем ступив на сухой мат снова вытирает растоптанные туфли и пристраивается рядом как раз в тот момент, когда пальцы мои готовы разжаться от напряжения.
- Перехватывай, - взяв один край ящика рядом с моей левой рукой, Дед дает мне возможность ухватить второй борт ящика , - Вот!
Итог всего действа в этом коротком «Вот». И больше ни слова. Ящик теперь мешает проходу по кокпиту и я не спешу поднять брезент дабы посмотреть что под ним. Любопытство будет осмеяно с упреком. Но и вернуться к сортировке шкертиков мне не светит.
- Бросай рукоделие. Сходим, поможем. Ведьма зовет.
Где он уже Ведьму повстречал - я даже не задаюсь вопросом. За полтора часа можно было причал шагами раз десять промерять. Босиком спускаюсь по трапу и присев на краю сходней напяливаю кеды на резинках. Это два мои изобретения. Чтобы не тратить время каждый раз на чистку обуви, по яхте я передвигаюсь исключительно босиком. Это если не в море. А резинки вместо шнурков , это что бы не шнуровать каждый раз, когда по причалу хожу. Так быстрее. Дед зажимает край новой папиросы в трех пальцах и, дунув в мундштук, закусывает ее оригинальным способом – отрывает зубами половину мундштука, при помощи языка и зубов складывает вдвое, вставляет в остаток мундштука и потом уже, играючи одной рукой извлекает спичку, так же одной рукой высекает огонь и на ходу прикуривает. Он умеет проделывать эту операцию как левой, так и правой рукой. Я же этому трюку только учусь – потом в море пригодится, когда одна рука занята.
Нет смысла спрашивать - куда и зачем идем. Все равно не скажет. Придем тогда и увижу.
- Дед, ты уже сколько раз обещал рассказать, - я умышленно не уточняю, что именно обещал, так как Дед чего только не обещал, но все время откладывал.
- Чего рассказать? – папироса все так же зажата в зубах.
- Откуда это прозвище – Ведьма? У нее же имя есть и вполне пристойное.
- Танькой ее даже менты не кличут. Да она и не отзовется наверное, - Дед усмехнулся, переместив папироску в уголок рта, - Расскажу как-нибудь.
- А, - с досадой выдавил я и махнул рукой, - Так всегда.
Дальше шли молча.
Помогать всего-то - толкнуть «дракона» вместе с кильблоками в воду. Столкнуть проще и дешевле. Кран ждать нужно и денег стоит, а так – выставил под кильблоки куски труб железных, коих на заводе в то время не меряно было и…
- Взялись. Навались! Ходу, ходу, ходу! Пошла родимая…
Командует спуском капитан спускаемой яхты. Остальные только кряхтят в ритм скрипу древесины и скрежету метала по наклонному бетонному причалу. Пыхтели все, кто был в яхт-клубе, только Ведьма держала швартов, не давая спущенной на воду яхте убежать от берега. Так же дружно вытащили мокрые кильблоки обратно на берег. Уже было собрались расходиться, как звякнул стеклом принесенный хозяином яхты ящик. Пошло пиво по рукам, задымили сигаретки-папироски. Лодка с красивыми обводами застыла, отражаясь свежей краской в зеркальной глади бухты.
Обратно шли так же не спеша, попивая прохладное угощение. Дед остановился, пыхтя папироской ткнул полупустой бутылкой в сторону зыби на воде и почти шепотом выдавил:
- Видишь?
- Вижу, - ответил я, остановившись рядом.
На скованной штилем поверхности бухты медленно двигалось пятно ряби от слабого ветерка.
- Вихрь, - со вздохом продолжил Дед, - Вихрь не пляма, пляма она в обратку – кругом шерстит, а пляма как кисель застыла.
- Уж сколько говорил. Уж сколько обещал, а так и не рассказал.
- Про шо? – явно притворяясь, что не понимает произнес Дед, не отрывая взгляда от воды.
- Про ведьмины плямы.
- Та шо там говорить? Только воздух сотрясать.
- Обещал – расскажи. Лучше сотрясать, чем обещать и не сделать, - Прорвало меня на упрек.
- О, как?! – Дед поддел козырек картуза горлышком бутылки, глянул поверх меня, и снова на попятную, - Та шо там рассказывать…
- Ведьмины плямы они как ведьмины круги или как? Наша Ведьма к ним каким боком? Или плямы к нашей Ведьме не имеют отношение? Почему ее Ведьмой кличут?
- Стоп! Назад сдавай. Слишком много вопросов.
- Ой, Дед, - я развернулся на пятках и не спеша поплелся к нашему корыту.
Едва успел снять кеды и уже поднимаясь по трапу, услышал сзади рокочущий голос Деда:
- Сегодня на ночь остаемся и не спим.
- Это еще зачем? Я ни еды не брал, ни домашним не говорил.
- Найдем кого – твоих предупредят. Пожевать на ужин тоже сыщем. Ночью контрабанду примем.
- Чего? – от удивления я обернулся и чуть не выронил бутылку.
- Ночью придет посудина. Притарабанит рыбу и еще кой чего, мы примем. Они же и парус наш новый везут. Нам встречать. Решено уже. Так что готовься. Завались в каюте, поспи, я разбужу потом. Ночь спать не придется до самого прихода.
Что ж, бывали дни, когда Дед за весь день столько слов не говорил. По факту информация получена, теперь лежа в каюте можно и по полочкам в мозгах разложить. В таких случаях считают не слонов, а полочки – дабы заснуть. Уснул на двадцатой, или на тридцатой…
Проснулся от хлопка по пятке. Едва глаза продрал, как услышал голос Деда:
- Умывайся и мухой на велосипеде в магаз слетай. Хлеба, папирос и сахару купишь. Деньги на – держи.
Глаза все же пришлось открыть. Еще не видя протянутой руки, я заметил сумерки в иллюминаторе. Значит придется ехать в ночной магазин, а это по десять минут в каждый конец.
Уже вытаскивал велосипед из-под яхты, услышал дополнительную инструкцию к растрате денег:
- Папирос бери пачек двадцать, сахару кило, хлеб знаешь – только черный, а на что останется бери что-то к чаю. На ужин есть что пожевать, еще и на завтрак останется. Шамовки много.
К моему возвращению над причалом запахи стоят от которых все коты береговые сбежались. Еще бы – Дед жарит бычков прямо на причале, приспособив вместо печи три кирпича и какую-то решетку. Жареные тушки складирует в нашу походную кастрюлю. Жарит своим способом. Тушки уже без голов, разрезаны по спине, а не по животу. Пару минут со стороны чешуи – вполне хватает, что бы чешуя расплавилась, затем дожаривает вторую сторону. В кастрюле каждый слой рыбы пересыпает зеленью и мелко нарезанным луком. И никогда рыбу не солит. Соли много в саламуре, который готовится раньше, чем рыба жарится. А запах саламура ощущается ноздрями еще шагов за двадцать даже в безветренную погоду. Почему рыбу со спины режет? Так пузики не пригорают и спинка прожаривается. Саламур я признал с первого раза – два года назад я его делал сам под наблюдением Деда. Головы рыбьи залил водой в кастрюле, сыпанул соли и варил, пока не рассыпались. Головы котам, если таковые прибежали на запах, а в густую наваристую юшку перец, специи и зелень. Как остынет – так сцедил ароматную приправу в стеклянную банку. А там уж кто как – хочешь ложкой поливай на рыбу, хочешь рыбу макай в саламур – одинаково вкусно. Еще чем хорош саламур, так тем что долго не портится из-за щедрой просолености.
Пока резал хлеб, ссыпал сахар в деревянную коробочку, готовил стол тут же на причале, то слюнями чуть не изошел. А тут и Ведьма – идет в своих широченных парусиновых штанах и несет самовар на вытянутых руках. Самовар у нее раритетный, Баташевский с медалями. Несколько раз прямо в море на якорях ночевали и чаевничали из него глубоко за полночь. Совсем другой вкус у такого чая заваренного в медном чайничке кипятком из самовара на дровах. Это не на плите дома и не на керосинке, тут дух романтический и ароматный в каждом глотке. Керамических чашек на причале не водилось. Чаще всего к носику самовара пристраивались металлические кружки. Но не у Деда. Особым шиком на нашей посудине были обычные граненые стаканы, вставленные в древние, как и сам Дед мельхиоровые подстаканники. Пристроив самовар на двух дощечках, женщина ушла, что бы через пару минут вернуться с кастрюлей полной паром исходящей картошки. В тот момент будь мой аппетит спортсменом, установил бы мировой рекорд по зашкаливанию.
Ужинали втроем и почти молча. Бутылка красного портвейна на три стакана, пучок зелени, грубо нарезанный хлеб. Столом служил какой-то ящик, а сами расположились на матрасах, спальных мешках и спинках диванов из каюты. В свете керосиновой лампы особо не до этикета – рыбьи кости улетали в темноту туда, где блестели кошачьи глаза зеленоватыми отблесками. Временами каждый посматривал на звездное небо – привычка, так пытаешься угадать погоду на следующий день.
Зная Ведьму почти два года, я уже знал – при ней лучше молчать. Если спросит или что по делу есть что сказать, тогда говори. При мне она не раз болтунам рот затыкала и каждый раз в такой категоричной манере, словно не женщина, а урка из какого-нибудь фильма детективного. Но смотрел я на нее всегда с интересом. Это как в песне: «Должна быть в женщине какая-то загадка». В ней загадок было не мало. Само лицо – по нему, как впрочем и по фигуре возраст определить очень сложно. Ни грамма лишнего веса при ее росте и возрасте, даже и намека нет на второй подбородок. Вечный, казалось несмываемый загар. Морщинки возле глаз и седина на висках лишь украшали ее – такое себе не всякая особь женского пола позволит. Цепкие пальцы без намека на маникюр и даже шрамы на руках вроде как только шарму ей прибавляли. Признаюсь, иногда от нее и взгляд оторвать было трудно. Это когда она в облегающей тельняшке. Полосы «рябчика» выгодно подчеркивают фигуру любой женщины, а тут… В комплекте с ее четвертым размером совсем не женский бицепс не смотрелся как что-то неуместное. И глаза. Нет, не просто глаза, а взгляд. Я ни разу не видел в ее глазах растерянности, страха, непонимания. Ее глаза казалось, играли две роли – или были веселыми, или сосредоточенными.
- Все, утром только чай, - она поднялась от импровизированного стола, приложилась ладонями к животу, словно проверяя насколько наполнен желудок, и присела возле самовара. Забросив заготовленной щепы в короткую трубу, вдруг развернулась и, глядя мне в глаза отчетливо произнесла:
- Мой сейчас наверное от тебя отчаливает. Поехал твоих предупредить, - слово «мой» подразумевало мужа – мужика видного, в море редко ходящего, но всем известного как директора яхт-клуба.
Я лишь кивнул в ответ. А Ведьма вдруг продолжила:
- Дед говорил – ты с эпоксидкой наловчился работать. На днях дам знать – поможешь?
- Конечно, - ответил я, не забыв посмотреть на Деда.
Дед лишь кивнул утвердительно не поднимая глаз. Как раз залаяла собака на входе на территорию, послышался визг старой калитки и совершенно бесшумно минутой позже из-за корпусов яхт показался директор. Как всегда во всем светлом, в неизменных белых легких туфлях и с темными очками, пристроенными над козырьком белой кепки. Сколько раз я замечал – очками этими он никогда не пользовался. Эта его привычка породила даже несколько шуток среди стариков, обитателей яхт-клуба. Но директор и сам любил пошутить и на подобные подколки никогда не реагировал без улыбки.
- Что там? – вопрос был задан Ведьмой, хотя спросить должен был я.
- Нормально, - директор кивком в мою сторону подтвердил начатую фразу, - Вовремя заехал.
Я посмотрел вопросительно.
- Держи, - он вытащил из нагрудного кармана мой паспорт.
Я развернул документ. Внутри лежало извещение на посылку.
- Что там? Бабушка конфет прислала? – с легким ехидством спросил Дед.
- Запчасти прислали, - с нескрываемым удовольствием ответил я.
- Конфетам он бы так не радовался, - улыбнулась Ведьма и я в который раз за вечер отметил про себя привлекательность этой женщины.
- Ну что, чайку и домой? – в этот раз директор обратился к Ведьме.
- Уже наливаю. Как раз запаривать пора.
Она ошпарила медный чайничек кипятком, и передала сосуд Деду. Тот отсыпал из приготовленных пакетиков разных травяных смесей и вернул чайничек женщине. Аромат заварочной смеси тут же наполнил воздух вокруг нас.
Как дед готовит смеси для чая я видел не раз, но не знал всех составляющих. Видел, как ломает пучки сухого зверобоя, добавляет щепотки каких-то трав и листьев. Я узнавал по запаху лишь мяту, полынь, лист смородины и веточки малины. Что там смешивалось еще кроме обычного крепкого черного чая я не знал, а спрашивать не хотелось. Баночек и коробочек на камбузе яхты было много всяких, но Дед их подписывал только цифрами, иногда добавляя одну-две буквы. Наверно его самолюбие подпрыгивало от эйфории, когда он указывал из какой посуды что и куда добавлять, называя номер по памяти. Чай пили сосредоточенно и молча. Лишь раз директор отвлекся, достав из кармана связку ключей.
- Холодильники включены. Забивайте поплотнее. Вахту я предупредил.
Последняя фраза была лишней. Никто из вахтенных не посмел бы и намекнуть Деду, что яхт-клуб не место для ночлега.
После чаепития, Дед пошел проводить их до ворот. Я немного переместил подушки и матрасы, соорудив нечто похожее на лежанки, предположив, что так будет удобнее коротать время. Не успел докурить сигарету, как Дед вернулся. Оценив мои потуги в создании комфорта, он лишь довольно крякнул, когда развалился на своем месте.
- К чаю брал что-то?
- Пряники и печенье.
- Пряники сам жуй, а мне к печенью сгущенку открой.
Я уже поднялся на борт, когда услышал сзади:
- Скинь пару одеял и захвати бутылочку с настойкой. На ней номер семнадцать и буква «Н».
Знал я эту бутылочку, вернее бутыль литровой емкости из коричневого стекла. В ней Дед выдерживал настойку на спирту, состав которой мне он и под пытками каленым железом не расскажет. Хлебнули мы как-то по половине стаканчика и ночь напролет, пока шли под парусом, резались в кости – игру натурально морскую и определяемую Дедом, как исконно пиратскую. Эффект от употребления данной настойки не мог сравниться с воздействием на организм чая или кофе. Одно лишь во мне вызывало беспокойство – сердце колотилось так, что пульс ощущался даже в мочках ушей. В тот раз сон нас и днем не сморил и лишь во второй половине следующей ночи мы заснули сном, скорее напоминавшем потерю сознания.
- Мне поменьше, - я показал пальцем примерное количество жидкости, которое морально был готов выпить.
- Слабак, - крякнул Дед и плеснул себе половину шкалика.
После настойки курили, потом чай с печеньем и сгущенкой. Бальзам стал действовать с первыми глотками чая. А так как сон нам уже не обещался и усталость улетучилась вслед за табачным дымом, я решил насесть на Деда и не отступать.
- Ну? Обещал – как раз время. Рассказывай.
- Про что? – хоть и был его взгляд хитрым, я понял, что Дед сдался.
- Про Ведьму, про ведьмины круги, про плямы…
Он как-то своеобразно покачал головой, вооружился папиросой и задумался. Потом вдруг наклонился, заглядывая мне в глаза и вполне серьезно поставил условие:
- Только никому и никогда. Пока я жить буду. А вот как ласты склею, так можешь на всех столбах историю эту расписать.
- Хорошо, - ответил я, кивнув утвердительно и поняв, что этого не достаточно, добавил, - Обещаю.
- Но, - он многозначительно поднял палец к козырьку картуза, - про Ведьму никому ни слова.
Я лишь кивнул, глядя прямо в глаза старику.
Дед докурил папиросу, отложил потухшую гильзу на край ящика, с минуту посидел молча и достал новую порцию табака.
- Тогда слушай…
Рассказ про Деда про ведьмины плямы.
Был я помладше чем ты сейчас и попал служить к Старому. Да, так его все звали даже те, кто помнил его настоящее имя. Яцык было ему имя для тех, кто вровень с ним был. Кто ступенькой пониже из уважения почему-то обращались к нему «пан Яцык». Хотя, какой он на фиг пан? Алкаш тот еще. Ну и официально говорили «капитан Яцык». Старик был вредный, дотошный, но все что касаемо моря, лодок и парусов знал, как энциклопедия пишет. Именно служить пошел я к нему. А что ты хотел? Лодок на всех не хватало, а в море пацанву тянет, сам знаешь как. После школы я в клубе до ночи себе занятие находил и какие там уроки-учебники? Батя меня так ремнем отхаживал за учебу, что я из дому сбегал, и куда мне после экзекуции? В клубе прятался, в рундуках ночевал. Чудил не по-детски, но не так как Ведьма. Та чудила так, что ее все менты в городе знали. Но ни к ведьминым кругам, ни к плямам ее прозвище отношения не имеет. Что бы знал ты – ведьмины круги, они в лесу. Бывают и в степи. Часто называют так место, где грибы растут кругами. Почему ведьмины? Старики говорили, что забредешь по ведьминым кругам в лес и уже не выйдешь. В степи такие круги видны хорошо – они как поляны с низкой травой среди зарослей высоких. Там вроде тоже грибы, но в степи не заблудишься, а вот счет времени можешь потерять. Впрочем, в эти байки я и сам не очень верю. Другое дело плямы. Ведьмины плямы коварные и не всегда как круги. Ты ведь видел часто – море кипит и вдруг замечаешь полосу штиля или пятно такое спокойное. Да… Вот это и есть плямы. Ну, вроде пятна. Рассказывали, что попадали люди в такие плямы и часами выбраться не могли, а некоторые умом ослабевали, и в результате за борт сигали и пытались вплавь из плямы выбраться. Ну, это ж дурость. Одно дело в лодке, а вплавь ты уже не мореход. Понимаешь…
Вот значит, подготовили мы со Старым лодку. Ох и хорошая же лодка была. И верткая, и сама на ветер приводилась. А уж остойчивая – я в шесть баллов на мачту без страха, что оверкиль сыграем, залазил как обезьяна цирковая. Все в ней было хорошо, и паруса ладные, и дерево ухоженное, нигде ни червоточинки. Мы со Старым ее за лето дважды поднимали. Почистим, подконопатим, пропитаем, покрасим и снова в море. Чаще, пока тепло, людишек катали, да и всяким левым промыслом не брезговали. То сети сыпали, то барыгам рыбу возили, а бывало и контрабандой промышляли. По-всякому бывало. Одно в яхте нашей было плохо – ее капитан. Пьющий кэп это беда для судна. И себе и другим неприятности. А Старый как зальет за воротник, так и рычит не по делу. Так меня это бесило, что готов был его или тюкнуть по башке его дурной, или за борт спихнуть, когда он в одуревшем состоянии за борт порыгать свешивался. Ко мне и трезвым вечно придирался, а уж как хлебнет из бутылки, так и покоя нет. Спасало только постоянное занятие по уходу за лодкой. Гонял он меня и по лоции, и по картам, и по правилам судоходства. Знал я и азбуку «морзянку», и семафорил как автомат. Я в то время на поясе две веревки носил. Думаешь заместо ремня для поддержки штанов? Нет, пацан. Как свободная минута выпадала, я узлы вязал. Всякие, даже свои придумывал. И вся работа по яхте на мне была в какую не ткни пальцем. И дерево мыть – скрести, потом лаком крыть, и медь с бронзой драить, и шамовку готовить, и чай варить, а после чайник с посудой чистить песочком. В кармане навечно прописаны были нож боцманский правильный – со свайкой, иглы всех калибров и гардаман, вот как этот…
Тут же мне после прикуривания очередной папироски был продемонстрирован знакомый мне кожаный ремешок с пяткой-упором для иглы.
- Ведьма. Ведьма в то время еще совсем малолеткой была. Родители ее из запоев не вылезали, что и сказалось на воспитании доченьки, да и на судьбе двух ее братьев тоже. Самый старший от отсидки до отсидки, да так и сгинул в тюрьмах. Средний тоже по кривой пошел. И в драках и в воровстве был замечен неоднократно. Вечно избитый, вечно голодный и ходил по улице все время оглядываясь. Совратил он Таньку на дело стремное. Уж не знаю, что они там промышляли, но не выгорело им в ту ночь. Танька на шухере стояла. То ли она прозевала, то ли как там случилось, только накрыли их, и дело кончилось поножовщиной жестокой. Зарезали братца Танькиного, а сама она тоже не промах – пырнула ножом одного из тех с кем сцепились и склеил ласты тот мужик. Искали девку несколько дней, а нашли в рундуке старой яхты. Нашли свои морские люди, потому и выдавать не стали. Накормили, приютили. Так и стала с тех пор на причале ошиваться. Как помочь кому что сделать, так ее просить дважды не приходилось. А взамен и накормят, и одёжей поделятся. А с весны до поздней осени деваха все время в море. Так росла и взрослела. Никто уж не помнит когда и как, и под какого мужика легла. Уж сколько раз опера и участковый на причал заявлялись, а так ни разу ее сцапать и не смогли. Как менты на причал, так Ведьма уже заныкалась, затаилась и носу не кажет. Раз было так, что вчетвером окружили, прижали к пирсу. Не помню за что, да и не важно теперь. Как сейчас перед глазами – крадутся мелкими шажками, руки растопырили, фуражки на затылок сбиты. А Танька стоит у кромки пирса, глазами сверкает сквозь челку, губу закусила зубами и во всей ее фигуре столько непокорства и бунтарства. Ну, чисто дикий звереныш с перспективой поимки для зоопарка. Ринулись к ней менты, а Танька бултых в воду и вынырнула метров через сто. Ей Богу – не вру. Плавала и ныряла как дельфин. Эти четверо пистолетики подоставали и давай в воздух палить. Куда там… Девчонка отдышалась и снова нырнула. А вот когда вынырнуть – никто и не дождался. Все решили, что утонула. Кой кто из стариков сразу поняли – обманула она сыскарей. Под водой не от берега уплыла, а вернулась и затаилась под пирсом. Почти час просидела в воде. А как служивые ушли, так выбралась. Синющая, зубами морзянку выбивает. Я как узрел, сперва оглянулся – из тех, кто на причале вижу ее только я. Тихонько помог в яхту забраться и спрятал под своей шконкой. Отсиживалась у нас она два дня. И так тихо сидела, что Старый, почти не трезвеющий, так ее ни разу и не заметил. Кароч – все окромя меня решили, что утопла девка.
А на третий день пришли к Старому два фраера. Не нашенского пошиву типы, точно я тебе говорю. Лощеные, при костюмах и штиблетах модняцких. На пальцах перстни, часы на цепочках, шляпы на румынский манер. Сигаретки заграничные в зубах. Старый еще спал и похмелиться не успел. Так они его кулаками разбудили, меня с борта прогнали и о чем там говорили, я уже и не слышал. А как ушли, я на яхту поднялся… Картина, я тебе скажу, мерзопакостная. Старый сидит на полу каюты и голову на шконку запрокинул, как раз на ту шконку, под которой Танька пряталась. Из губ да из носа клейкая юшка кровавая тянется. Тельник и пол в потеках кровавых, постель, стены – повсюду кровища. Жив ли? Живой. Но по всему видать был мой капитан в полной отключке. Я Таньку позвал, выбралась, а у нее глаза по семь копеек от страха, губа трясется – слова сказать не может. Плеснул я ей из запасов Старого в шкалик – то ли водки, то ли самогону. Стала отходить понемногу. Перебрались мы с ней в кокпит почти ползком, это что бы со стороны ее не заметили. Тут она мне и рассказала, как Старого чайником по мордасам охаживали пришлые фраера, а рожу прежде полотенцем прикрыли. То-то сошли на берег чистыми, без брызг кровавых на моднячих костюмах. А за что? Что хотели? Оказывается Старый взял с них авансом денег немало за работу, которую обещался выполнить. Дал слово, что трезв будет как стеклышко, а тут как предъявил синюю свою физиономию, так и ввел в бешенство подельничков. И что с ним делать? Ведь не отберу же я у него все его питейные запасы, которыми наше корыто было напичкано, как дикобраз иголками. Ладно, что-то да как-то решится, а перво-наперво нужно было Старого в чувство приводить, да прибраться от кровищи в каюте. Танька ползком обратно в каюту к шконке стала пробираться. Тут из каюты крик дикий: «Ведьма!» Я туда, а там картина – Старый с перекошенной рожей крестится, на Таньку пялится. Он то, как и все наши с причала думал, что утопла девчонка, а как в сознание вернулся, так чуть умом не тронулся. Что тут на меня нашло – не знаю. Схватил я выше упомянутый медный наш чайник, да и приложил Старого от души по черепушке. Он снова в отключку. Вот наверное с того дикого крика и прилипло прозвище к Таньке.
Старого отмывал я в кокпите. Прям его же тельняшкой, полоща ее за бортом. Правда, что бы не скоро в себя пришел и про Таньку не вспомнил, влил я ему в глотку водки или чего там еще – уже не помню. Добрую порцию влил. За процессом омовения безсознательного Старого меня свистом с берега отвлекли. Дабы никто не мешал, я то сходни убрал, кинув поперек кормы. Гляжу, а на берегу снова те два фраера, только с ними третий – из наших местных. Знакомая харя, все его знали, кто с морем дело имел. По определению чисто бич. Занимался сей хрен делишками не вполне законными, про это всем было известно, но чем именно никто ни с кем не делился. Вечно возле него всякая шушера крутилась. Я одно верно знал – это он был заводилой в той компашке, которая братца Танькиного на пику посадила. Кароч – тип такой, что лень было рот открыть, что бы с ним поздоровкаться.
« Малой, давай сходни, мы к Старому Яцыку по делу», - это наш бич громко мне скомандовал.
А я что, я на службе. Метнулся к каюте – Таньку предупредил, и тут же сходни кинул, помог зайти на борт гостям на хрен на нашем борту никому не нужным. Не наши это люди, я тебе говорю, не наши. На судно заходят и ноги не вытирают – сразу видать, что крысы береговые. Стали они над Старым, смотрят. Ногами тыкают в ноги да в бока. А Старый в крепкой отключке. Я и сам не ожидал, что так эффектно его вырублю. Бич водой на него поливал, по мордасам ладошкой оплеух налепил, меня по аптечку послал – наштырем нос Старому залил и все без толку. Лежит Старый и признаков себячувствия не предъявляет. Фраера закурили своих сигареток заграничных, пошептались и меня подозвали. А у меня одна мысль – если с дуру начнут меня дубасить, выпрыгну за борт, под яхтами пронырну и, как и Танька спрячусь под причалом. Оно мне надо за дела Старого ответ держать? Нет, не били. Сперва допрос учинили – кто таков, давно ли со Старым, умею ли управлять, знаю ли карту, дружу ли с компасом. Я отвечал как есть. По всему выходило, что Старого могу заменить, если в себя не придет. Потом снова переглянулись, пошептались. Один кивнул и продолжили, но уже не с вопросами, а с предложением. А дело вот в чем заключалось. Договорились они со Старым, что доставит он к берегу озвученного ранее поселка груз. Груз – не груз, а так – мелочь. Три бочонка и ящик. Если возьмусь заместо Старого выполнить работу, то и денег получу тех, что старику обещано. Если Старый до вечера в себя не придет, то все шло к тому, что в море мне одному идти. Согласен? Я вроде и не прочь заработать, особенно если аргументом снова выступит чайник, только уже по моим мордасам. А сколько денег? По правде сказать, в те годы я таких финансов в руках не держал, сколько назвали. С головы до ног мог во все новое одеться и на жратву месяца на три хватило бы. Грузчики в порту столько за месяц не всегда имели, а тут – три дня туда, три обратно, ночь там… Я согласился. Почему на нашем корыте свет клином сошелся – тут я должен пояснить. Крутили мы со Старым похожие делишки. Груз который воды не боится мы крепили крепким концом к килю. Это для тайной транспортировки. А как шухер, так груз за борт и ничего мы не знаем, ничего не видели, катаемся себе под парусами, да рыбку на шамовку ловим. Раз …цать так ходили, но выбрасывать за борт приходилось лишь раз. Обходилось без проверок. Главное в случае опасности стать нужным бортом к тем, кого груз интересует не по уговору и, аккуратно, без суеты, тихонько утопить под киль перевозимое.
Выслушал я весь уговор внимательно. Толково фраера рассказали кому, когда и где в море груз передать. Важно, что к берегу приставать не нужно. Я лишь два вопроса задал – шарил уже в этих делах. Точно ли груз воды не боится? Не боись – было сказано, все путем. А от второго вопроса физиономии фраеров несколько фасон поменяли. Посчитать – примерно неделю в море шататься. Нужно шамовки прикупить, курева. Зло было отвечено мне, того и гляди – точно по мордасам влепят. «Старому был аванс уплочен – вот с него и спроси». Я не сразу и рот открыл: « Так нет аванса – Старый же все на алкоголь спустил, а запасов нет ни в карманах, ни на яхте и в сберкассе я ни разу не числюсь». Уже когда сошли они на берег, один фраер остановился, подозвал своих подельников, тихо посовещались. Затем развернулся так пижонисто, на каблуках, достал бумажник и меня подозвал. Я по сходням не спеша прошлепал, уставился в пухлый лопатник. Красивый такой, кожа с тиснением и главное толстый, что рождественский поросенок. Выползли из красивой кожи два червонца, проплыли по воздуху , вдруг с половины пути вернулись, к ним третий червонец приклеился, снова денежные знаки в мою сторону… И тут – шмяк меня ими по носу. Смотри, говорят, пацан – если что не так, найдем хоть под водой, хоть под землей, хоть под причалом. От упоминания последней нычки мне аж дыхание сперло. Стою, моргаю, слова сказать не могу. Сунули деньги в руку и пошли себе. Не просто пошли, а раза два оглядывались. А я все стоял и думал – зря или не зря вляпался в это дело? Радоваться мне или прикидывать куда бы смыться на случай если не выгорит дело?
Как ушли фраера-проходимцы так выбралась Танька в кокпит и тут же взялась меня уговаривать взять ее в море. Она из-под шконки все переговоры слышала. Я так вроде и не против был и даже не возражал. Стали думать - как бы так уйти, что бы на причале никто ее не видел. От Старого решили избавиться – кто знает сколько хрыч будет в безсознанке. Сперва деваха снова спряталась, а я, найдя помощников, вытащил старика на берег. Пристроили его в пустом эллинге. Набрал его одежи всякой, в одежу завернул бутылку – на опохмел, и подоткнул ему под голову. Очухается, хоть не будет бузить шибко злобно. А спустя час уже ошвартовался у старого заброшенного причала, что раньше за яхт-клубом был. Там в то время часто швартовались дабы воды чистой пресной набрать. Ты не застал ни того причала, ни крана с водой, потом там склад был построен. Таньку я оставил водой запасаться, а сам по-быстрому в магазин за шамовкой и сигаретами. Пока бегал уже вроде как все продумал – Таньку возле крана вряд ли кто узреет, туда только перед выходом на многодневку яхты подходили. В море выйдем без проблем, никто проверять не будет дабы знать кто на борту. Так я думал. Да вот только зря был так уверен. Все пошло наперекосяк.
Вернулся я из магазина, а на борту сидит бич давишний и папироску курит. Ладно бы курил, как человек. А так - этот сучий потрох пепел себе под ноги стряхивает и ногой в худом штиблете растирает. Меня так и кувыркнуло в мозгу, но не на показ. Сдержался я в тот момент. Я же яхту, как и ты сейчас, драил каждое пятнышко. Нигде ни в одном месте ни ржавчинки… Эх, как меня в тот миг коробило, если б ты знал…
Еще бы мне не знать. Я разливал очередную порцию чая и вспоминал, как гонял меня Дед по всей посудине. Получалось, что не он мне работу искал, а я сам себя озадачивал – что бы еще надраить, отмыть, натереть, увязать, подшаманить. Лишь бы Дед не приставал. Впрочем , к середине первого сезона я уже и сам понимал, что не зря на меня Дед «полкана» спускал. Все пригодилось. Я мог домой прийти, не разуваясь упасть на кровать и заснуть сей час. Но не на яхте. Не зря ведь сказано было на причале: «Тому, кто яхту содержит в идеале – жена не нужна, потому как некогда».
Я усмехнулся, а Дед, заметив, продолжил:
- Смеешься? Это ты еще не вкусил. Вот будет у тебя своя посудина – сам за нее и болеть, и трястись, и переживать будешь. Вот значит… - Дед отхлебнул чаю горячего, что-то кинул промеж зубов, и продолжил, - Зашел я, значит на борт, демонстративно так вытер ноги об «машку», что бы видел упырь как на судно людям заходить положено. Стал выгружать торбы с шамовкой. А сам так изредка поглядываю по сторонам – глазами Таньку ищу. Но нет ее. Ни на яхте – это уж точно. Я пару раз под шконки заглянул, и в трюма, и в парусную кладовую в форпике. Нет девки. Внимательно берег осмотрел, но и там не видать Ведьмы. А бич все торопил меня – выходи, мол в море, время уже…
Для меня в тот момент новость, что идем в море с ним, то есть с бичом, была как гиком по балде. С какого такого на хрен рожна и он в море поперся? Не знал я… И он не говорил. Ну, да не мне быть дирижером…
Сходил на вахту - взял отход, А девка? Что расспрашивать? Не у кого – почти никто ведь не знает, что Танька жива, что у меня схоронилась. Так и вышли без нее… Эх, кабы знать тогда, что девка висит под кормой на руле, и что волочил я ее добрых три мили от берега… А после отстала. Снова нырнула, как плотва шальная, и вынырнула далеко от меня, а уж от берега и того дальше. Ну, про нее после…
К сумеркам бич стал все чаще к бутылке прикладываться. Добро еще, что бутылка своя. Я ему про запасы Старого ничего не говорил. Пьет гад и ножиком поигрывает. Страшный такой ножик и формы необычной. Поиграет, на меня поглядывая, да и в ножны, что на поясе вставит. А уже ближе к полуночи развязался у него язык. И сказал он мне приметы тех, кто груз встретить должен, а еще слова такие, нечто вроде пароля выдал. Тут и была его ошибка. К тому времени мы уже в открытое море вышли. Волна хоть и не большая поднялась, а все же укачало бича. Упал он на борт, свесился значит, и давай выпивку с не переваренной шамовкой за борт справлять. Тут меня бес и попутал. Хватил я хрыча за ноги и кувыркнул за борт. Шибко злой был на него, и до сей поры не жалею. Свидетелей нет, а гнида та так больше нигде и не показалась. На корм рыбам пошел…
Я думал, что Дед хотя бы перекрестится. Но нет. Закурил, помолчал. После снова завел свою шарманку.
- Хочешь спросить – не мучит ли меня совесть? Нет, не мучит. И тогда не мучила. Я с первого разу, как его ножик увидел, так во мне мысля и зародилась – а не энтим ли пером Танькиного брата пырнули? Да видать так укрепился этой мыслью, что другого варианта уже и не представлял. Потом уже, когда вернулся домой, зашел по утру в церковь да свечку заупокойную поставил. На том и успокоился… Я ведь даже имени его не знал.
Перву ночь шел я, берег не теряя, чуть больше за полночь. Когда уже глаза слипались, кинул якорь под берегом и заснул. Но прежде груз за борт выбросил. Сил не было проверять на сколь надежно на киле повисло добро контрабандное. С утра солнце еще не встало, а я уже груз выловил и паруса внатяг. Шкоты и румпель закрепил и чаю крепкого заварил. Кофей мы тогда не потребляли. Это сейчас у вас баловство такое выискалось. Тогда мы чай крепкий варили, а что бы не заснуть – в пальцах перец жгучий разотрешь и по глазам слегка. Все – сон бежал дальше чем видел. Сидишь такой на корме, из глаз слезы, из носа сопли, моргаешь как пулемет, но главное – не спишь. Так до вечера, пока не найдешь место под берегом для стоянки. Лишь бы глубина была подходяща. Так и вторые сутки, и третьи. А после приключилось такое… В какой-то момент вдруг ощутил, что глаза, как сквозь туман смотрят. И не стряхнуть, не проморгать ту пелену. Смотрю по сторонам, а чего-то глазам не хватает. Как ни всматривался, а окрест меня волны и ветер – это я по ряби на воде понимал. А яхта в пятне гладкой воды плывет. Вот как в тазу. И что удивительно – не стоит посудина, а движется. И пятно гладкой воды вместе с яхтой вдоль берега движется. Уж не помню сколь я на румпель падал. Падал и отключался. То ли спал, то ли просто в безсознанке был. В какое-то время устал я сильно наблюдать этакое положение своего существования. Выбросил за борт груз и упал в беспамятстве, даже якорь не отдал. А проснулся – я все в той же пляме. Паруса еле шевелятся. Берег рядом. Спустил я парус, бросил якорь и первым делом прыгнул за борт – сон стряхнуть и груз проверить. Сказать , что бы пелена сошла – не случилось. Груз на месте, поднял я его на борт, осмотрелся, а местность по лоции совсем не понятная. Листал я книгу и не находил ничего похожего. Хрен знает куда меня занесло. Решил я к берегу причалить. Думал так – может кого встречу и спрошу - куда это меня прибило. Перед берегом крутым узкая полоска пляжа каменистого, галька сплошная. Подошел, бросил якорь. Как лодка стала, так и груз снова утопил. Вплавь добрался до суши. Ты и сам не раз такое ощущал – стоишь на твердой земле, а ноги чужие. Качает от долгой болтанки в море. Прошел кой как влево по берегу, вправо – нигде ни людей, ни следов жизненной деятельности. Что поделать? Нужно вглубь берега пробираться. А спуска с обрыва и не видать – сплошная круча. Снова я на яхту вплавь, снова груз поднял. И вот что удивительно – парус еле шевелится, а лодка плывет туда, куда румпелем направляю. И чудно и странно. Что-то не так. Ну, не было со мной такого раньше. Идет яхта в пятне плямы и тишина вокруг такая, что звуков вообще нет. Знаешь, что в такой ситуевине случается? Не знаешь. А я тебе скажу – человек начинает сам с собой разговаривать. Так и я стал сам себе вопросы задавать и сам на них отвечать. Часа три в почти полном штиле я, как черепаха полз вдоль кручи, пока не узрел нечто ложбины лесом покрытой. Спускалась та ложбина к самой воде, а вверху вроде как седловина в береговой линии, но лесом поросшая. А где не лесом, там кустарник густой. И что-то в самой воде у берега виднелось. То ли причал, то ли топляк. Сразу и не поймешь. Подошел осторожно ближе – рифов опасался. А глубина позволяла еще идти. Подошел, рассмотрел и изумился несказанно. Насыпан вал из камней крупных, а поверх камни плоские тоже крупные уложены. Ну, чисто тротуар пешеходный, только в воде и волны через причал этот перекатываются. Ровненькие такие плиты, хотя и видно, что тройчаткой обработаны. Ты и не знаешь такого струмента? Нет?
Я мотнул головой. Дед снова закурил, отпил холодного чаю, кивнул в сторону самовара и, пыхнув пару раз папироской, продолжил:
- Это типа зубила, только с надрезами на острие. Два надреза образуют три зуба. Чем тройчатка лучше зубила – тем, что скалываются не крупные куски камня. Тройчаткой проще выровнять плиту известняковую, нежели зубилом. Понял? Так вот… Не нашел я ни кнехта, ни тумбы причальной на том сооружении. Попросту перекинул якорь через кладку каменную. Дал слабину якорному концу, а что бы яхту не разбило о камни, отдал с кормы второй якорь. Снова в воду, снова намок – не страшно. День стоял хоть и в меру ветреный, но больно жаркий. Высохнуть одежде предстояло на мне, не снимая ее. Я глянул с того причала не виден ли груз снова утопленный, вздохнул устало и пошел в берег. Предстояло найти источник пресной воды, дабы пополнить запас. Это первое дело для морехода. Наверно с тех первых шагов по неизведанному берегу и началось что-то необычное. Только к ложбине приблизился, как навстречу сперва голоса женские. Гляжу, а по тропе меж камней и кустов спускаются две барышни. Можешь подумать, что совру, но мне они ангелами показались. Красивы, светлые какие-то. Глаза искрятся, голоса звонкие, одежа на них необычная какая-то – длинные платья с короткими рукавами, а под платьем рубахи с длинным рукавом, с узорами мне не известными и не виданными вышиты. Волосья русые стянуты в копну на затылке и закреплены заколками с бляшками вычурными. Кувшины несут пустые. Кувшины хоть и с ручками, а горловины ремнями перетянуты и связаны эти кувшины по два на одном ремне. Посторонился я - дабы пропустить девиц. Я уж не помню, что сказал им при встрече, но ответа не получил. А более того изумило меня, что прошли мимо не обратив на меня внимания ни сколько, будто и не было меня вовсе. Они уже спустились к воде, а я все смотрел им в след с изумлением. А дальше… А дальше то же, что и с каждым мужиком в моем положении. От моих ушей можно было папиросу прикурить, так горели уши мои. Барышни эти совсем рядом с яхтой моей сбросили одежу ловко так, и остались в чем мать на свет произвела. И с разбегу бултых в воду. Плавают, громко переговариваются. Тут и другая странность – я ни слова с ихних разговоров понять не могу. Звуки слышу и ни слова не понимаю. Хотя говор у них мелодичный такой, плавный, мне знаешь ли в тот миг показалось, что слова, как ручей журчат. Образно… Смеешься? Не веришь что ли?
Дед снова достал папиросу, но раскуривать не спешил и долго, молча всматривался в отражение огней порта в ночной поверхности бухты. Я снова грел самовар, снова заварил чай. Так же, как и Дед дымил папиросой. По правде сказать, я даже боялся что-то ответить Деду. Но желая услышать продолжение, все же произнес вполне серьезно и даже без тени недоверия:
- А дальше?
- А дальше и того чудаковатей. Повернулся я и пошел в гору. Иду и думаю – раз с кувшинами к морю спустились, значит будут идти обратно и воды наберут. Надо присмотреть где у них тут ручей или колодец. Тропинка вскоре сменилась каменными ступенями. Кой-где к деревьям были привязаны длинные жерди и служили перилами на крутых участках. Примерно на половине пути к вершине обрыва набрел я на площадку и от того, что там увидел удивился несказанно. Небольшой очаг с тлеющими углями посреди площадки, а вокруг из камней сиденья со спинками, подголовниками, приступками. Эдакий длинный по всему периметру диван каменный с приспособами всякими для удобства и все это покрыто разными шкурами, то ли овечьими, то ли козьими. На том каменном диване сидели двое мужчин. С виду на глаз лет им до тридцати. Оба при оружии – пики, ножи, мечи короткие. Чуть в стороне у дерева два лука и колчаны со стрелами. Над очагом в клубах дыма висело мясо. И висело видать давно – корочка румяная образовалась, а уж запах так ноздри дразнил, что я решился подойти. А может запаха и не было, но голод видать во мне фантазии разбудил. На мои попытки заговорить с ними на меня оба не обратили внимания. Сидят себе и перебрасываются фразами на незнакомом мне наречии. Я снова заговорил, уже громче, но ответа не последовало. Тогда я протянул руку к коптящейся еде… И вот тут второй раз изумился. Я не ощущал жара от углей и моя рука прошла сквозь кусок мяса. Вот так вот взяла и прошла, как сквозь облако, абсолютно не нарушив целостности картинки. Представляешь себе мое себячувствие? Вот, вот… А мне каково там было? Отшатнулся я от кострища и первым желанием было перекреститься, но лишь ущипнул себя за нос. Видать я с перепугу забыл в каком порядке на себя персты крестным знаменем накладывать. Вот значит как… Даже в жар бросило. Вытер я рукавом пот со лба, гляжу, а тут же рядом кувшин с водой. Хватил я его за горловину, а пальцы пустоту сжали. Тут меня от любознательности на ксперимент потянуло. Рукой, всей пятерней распростертой я сквозь кувшин до самого дна провел пока до камня, на котором кувшин стоит не дотронулся. Гляжу на руку свою, а рука сухая.
- Что усмехаешься?
- Эксперимент, - тихо произнес я.
- Я и говорю – ксперимент…
Решил я дальше вглубь суши пройти. То бишь в гору подняться и осмотреться. Почти до верху обрыва поднялся. Сперва кустарник высокими деревьями сменился, а за ними открылась мне расщелина в камнях узкая. В некоторых местах такая узкая, что боком протискивался. И в той расщелине каменные ступени оборудованы. Не просто уложены камни отесанные, а углубления в стенках расщелины выдолблены и плиты краями вставлены в те углубления. Толстые такие плиты, добротные. Ступени я не считал – шел себе в гору и только вперед себя смотрел внимательно. Шибко подозрительным мне все это казалось в тот момент. Шел и думал, что те двое у костра – это пост. Им с горы подступы с моря видны добротно. А раз при оружии, значит не с миром к ним сюда наведываются. А уж про то, что не видят меня, не слышат и потрогать их я не могу, так про это вообще у меня мозги закрутились. Вот как так? Ступени ими уложены, жерди к деревьям привязаны – их то я осязаю на ощупь. А самих людей и еду ихнюю и даже огонь не ощущаю. Загадка такая, что мозгам моим не разобраться. Дела…
Дед вздохнул так тяжело, словно держал на плечах непомерную ношу, но по каким-то обстоятельствам не мог ее опустить и расслабиться. Чиркнула спичка, предвещая скорую жестокую гибель очередной папиросе. Я снова варил чай и сам закурил. Куда-то далеко отошли все дела и заботы. Даже на время забыл про запчасти для велосипеда, которые мне были высланы по почте. Спать не хотелось. Мы накинули по половине рюмашки тайного зелья, запили глотком обжигающего чая. Интерес к продолжению рассказа возник с новой силой. Но Дед не спешил. Он встал, потянулся, обошел место нашего ночного бодрствования. Снова потянулся. Затем не спеша снял парусиновые туфли хрен знает каких годов происхождения, немного покряхтев, закатал широкие штанины.
- Давай сюда все, - не громко, но твердо была отдана команда.
Это же как надо было меня за два года выдрессировать, что бы я по одной фразе все понял… Прихватив вновь налитые рюмашки, я закусил в зубах начатую пачку папирос, сунул в карман спички, сгреб одной рукой подстаканники и быстро подсел к Деду. Старик как раз опустил ноги в темную воду бухты и блаженно воззрился на звездное небо.
- Красота! Красота, скажи? Вот посмотри на эту иллюминацию – ведь сколько народу сидят сейчас по домам, пялятся в телевизионные ящики, читают заумные фразы в умных книжках. А такую красоту видят совсем не многие. А сколько таких, кто мельком взглянет на эту красотищу и снова тонут в бытовых житейских мелочах.
Я протянул Деду рюмку с настойкой Н17. Я так за два года и не узнал - что значит эта буква и цифры, но твердо знал, что глоток этого зелья бодрит лучше всякого чая. Дед осушил шкалик, но не отдал его мне, а по старой нашей привычке сунул его в свой нагрудный карман выгоревшей на солнце куртки. Глоток горячего чая, очередная папироска… Я рискнул напомнить Деду про рассказ.
- Все-то вы торопитесь. Молодняк. Икру метать научились и решили, что жизнь познали. Вот ты к примеру, знаешь какая польза от этих подстаканников? Не суть в том, что пальцам не горячо. На донышке я закрепил магниты, а стол у нас в кубрике железом крытый, и выносной столик железом обит. Вот в шторм стаканы и не сваливаются. А вот откуда у меня эти подстаканники? А как раз с того самого похода. Только давай уж и чаю свежего да горячего и по порядку все. И мы вновь вернулись к нашим лежанкам…
- Вот значит, поднимался я по той тропе, размышлял всякое и вдруг услышал позади себя голос. Оглянулся и не вижу, кто бы мог говорить. А из разговора то и не понял о чем речь, так как снова тот же мне непонятный и неизвестный язык. Стал я понемногу пробираться назад. Уже голос совсем рядом, а человека не вижу. Присмотрелся… Ах ты ж едрить твою кочерыжку… Рядом с тропой обустроен тайник из камней. Камни плющом поросшие так, что кладки каменной не заметно. Оставлены лишь щели сквозь которые затаившаяся стража могла за тропой наблюдать. Я заглянул в щель. Ох и грамотно у них все было сделано. В скале обширная ниша, ну можно сказать пещера. Со стороны тропы сложена из камней стена. А внутри, как и на первом посту и очаг, и скамьи, и шкуры. В этом секрете находились пятеро. Особо из них выделялся рослый, с седой бородой и явно по положению старше остальных. Его голос я слышал и говорил он громко, как команды отдавал. Четверо остальных его внимательно слушали. Голос был певуч, слова связывались в мягкий такой поток, что слушать было приятно. Но… Ни черта же не понять. Тут леший меня дерни, что-то крикнул я в щель, в надежде, что может хоть они на меня внимание обратят. Да куда там? Никто и глазом на меня не покосился. Я уж было от щели отпрянул, да зацепил камень не закрепленный на краю этой ихней амбразуры. Камень звонко ударился о другой камень или пол внутри убежища. И чудо случилось. Речь ихнего командира прервалась. Я глянул в щель снова. Все пятеро смотрели мне прямо в глаза. Затем один подошел к щели и долго и внимательно смотрел наружу, где я и находился. И знаешь, вот от него до меня меньше длины руки, а осознаешь, что человек этот смотрит сквозь тебя. Не знаю как, но чувствуешь это и дрожь по спине крадется. Вскоре отошел он от щели и камень на место пристроил. Отошел и я, и продолжил свой путь вверх по тропе, между тем находясь все в большем непонимании от происходящего. Вскоре в просвете расщелины был виден конец пути. Деревья сплелись аркой над проходом. И меж тех деревьев висела приспособа странная, как на первый взгляд. Толстое длинное бревно висело на веревках. Веревки были протянуты к стволам деревьев по обеим сторонам узкого прохода. И всего одна такая веревка оттягивала бревно вверх от тропы. Я тут же сразу догадался о том, для чего вся эта конструкция. Это как таран у древних людей, только не стены таранить, а смять, снести тех непрошенных гостей, которые по тропе подниматься будут. Ослабь ту заднюю веревку резко и бревно аккурат войдет в узкий проход. Хитро, практично и не замысловато. Только я прошел под нависающим бревном, как увидел слева в стороне человека. Он, как ты понимаешь, снова на меня внимания ни какого не обратил. Сидит, занятием своим увлечен. А занят он был нарезанием тонких ремешков из кусков кожи. Рядом сплетенные из этой кожи косички. Я снова оглянулся на бревно – так и есть. Бревно было подвешено именно на таких веревках, только мелкие косички переплетены в более толстые, и прибавлены к ним вплетенные волокна – то ли лыко древесное, то ли пенька какая растительная. Да вот помню, что чем-то густо смазаны были, видать для предотвращения от сырости. Прошел я мимо мужичка этого и вышел на широкий, свободный от леса пригорок, на вершине которого имелось сооружение нечто схожее с укреплением. Стены каменные в рост человека, а где и повыше завершались деревянным частоколом скрывали от глаз все, что находилось за этой стеной. Две башни без крыши поближе, еще две подальше, а на них люди. Между двух башен проход, но ворот не видно. Заметил лишь, что проход не прямой, а с поворотом. Видны лишь стены и частоколы сверху. А что – вполне грамотно. Кто захочет войти, тот вынужден будет находиться под прицелом луков и копий длительное время. Осмотрелся я вокруг. Перед забором на взгорке пасутся овцы. Про меж них узрел я женщину присевшую подле овцы. Вот к ней я и направился. Подошел со спины, поздоровался на всякий случай и уже не удивился, не получив ответа. Занятием этой не молодой барышни я был не удивлен, но очень заинтересован, так как видел впервой. Она доила овцу. Я никогда не пробовал овечьего молока, но пить к тому моменту очень хотелось. Не трудно догадаться, что и молока, и горшка с широким горлом, в которое пузырясь попадала струйка молока, я на ощупь так и не обнаружил. Глазами видел, а руками не ощутил. Вот только молока мне сразу расхотелось, как только я увидел лицо женщины. Оно было обезображено самым варварским способом. То ли ножом, то ли ударом меча часть лица была снята, так как ты сдираешь старую краску с борта нашей лодки. Одна бровь и нос, и часть щеки отсутствовали напрочь. Местами виднелись не закрытые участки кости, но больше всего ужасали зубы проглядывавшие сквозь отверстие в щеке. Меня аж скоробило, настолько жуть пробрала. Сколько живу, а отродясь такого зверства не видел. Я задом попятился, да так, что не заметил, как прошел сквозь овцу стоявшую позади меня. Что лыбишься? Не веришь таки?
- Нет, Дед, я не от того, - поспешил оправдаться я, - Просто представил себя там в таком состоянии. Настолько чудно и невероятно.
- Хрен ты будешь там на моем месте. Был я там после. Нет там больше ни людей, ни овец, ни крепости той нет. Одни остатки и развалины.
- Был? А как бы нам вместе туда сходить? Ведь интересно же.
- Вот лодку доделаем и сходим. Самого туда тянет еще раз посмотреть. Ой, как тянет…
Дед несколько нервно закурил, отпил остывшего чаю, остаток выплеснул в сторону кромки причала и со звоном поставил подстаканник на ящик. Следующим движением в ящик был впечатан шкалик, извлеченный из кармана куртки. Молчаливую его просьбу я исполнил тут же, наполнив шкалик и, не удержался – и себе плеснул. Что-то я начал входить во вкус этой настойки.
- Вот значит, - продолжил Дед, закурив уже из новой пачки папиросу, - Хотел я уже было пробраться за забор и рассмотреть что там у них. Да не судьба. Все вокруг наполнилось криками. Из прохода между башен выбежали вооруженные мужчины. На башнях дым черный понесло ветром. Я с дуру сразу решил, что это меня заметили и кинулся обратно к тропе, где и столкнулся с одиноким стражником. Да так, что пробежали мы один сквозь другого. Только тогда вспомнил я, что не видят они меня и все так же не ощущают. Мужик этот тут же принял позу в полной готовности перерезать веревку сдерживающую бревно. Я с переполоху отскочил в сторону. Мимо уже бежали те, кто выбежал из укрепления. Мелькали лица, растрепанные волосы, оружие, шкуры, топот ног в обмотках из шкур. Все смешалось на фоне криков и возгласов. Я стоял, смотрел и даже присел, боясь пошевелиться, хоть и понимал, что остаюсь не замечен. Где-то внизу на тропе уже завязалась драка. Были слышны не только крики, но и звон металла. А тем временем позади бойца, который оттягивал бревно должное протаранить толпу нападавших, выстроился отряд воинов приготовившихся встретить неприятеля на выходе с той тропы. Спереди два ряда мужчин с мечами, копьями, дубинами, топорами и все присели, уперев одно колено в землю. Позади них два ряда лучников. Задние приготовились стрелять сквозь строй передних. Грамотно так все у них рассчитано – видать, что не в первый раз. Но в бой вступать им не пришлось. Внизу шум постепенно стих или мне так показалось. Скорее на фоне окриков уже не слышно было ударов оружием. Начали появляться те, кто ринулся в схватку первыми. Среди них увидел я того, кто в пещере на втором посту руководил обороной. Он все еще держал меч в руке, а левой рукой помогал идти раненому в ногу своему сотоварищу. Раненых было много, у некоторых торчали стрелы из тела. Я как представил, на себе такую рану, так у меня мурашки по спине и коленки затряслись. Решил я ретироваться. Спустился по тропе до верхнего секрета, вот там видать и было основное столкновение. Ума не вставлю – как они чужих от своих отличали. Всюду, где лежали мертвые и раненые нельзя было различить где пришлые, а где хозяева крепости. Кладка верхнего поста была обрушена внутрь пещеры. Трое мертвых внутри и пятеро снаружи. Я было наклонился над одним раненым, но сверху послышались голоса и топот. Резко вскочив, я отпрянул к скале. Мимо, не обращая на меня никакого внимания пробежали десятка два защитников и вскоре исчезли за ближайшим поворотом тропы. Вспомнив про яхту, я поспешил за ними. Ведь те, кто напал на этих людей, должны были с моря подойти на судне или лодках каких. Я добежал до нижнего поста, там лежали четверо – двое тех, кто в карауле был и двое нападавших. Если первые были изуродованы многими рублеными ранами, то вторые были убиты стрелами в голову. Я обернулся назад, прикидывая откуда прилетели стрелы. Сквозь деревья на меня смотрели двое примерно с того места, где находился верхний пост, только эти бойцы больно уж высоко находились. Скорее всего, что я не заметил какой-то площадки на деревьях, меж ветвей. Спустился чуть пониже и ужаснулся. На тропе лежала одна из тех женщин, что с кувшинами спустилась в самом начале моего пребывания на этом загадочном берегу. Она была еще жива, и абсолютно нагая. Лежала на спине и камни под ней были залиты кровью. Я присел рядом, не помню как решился дотронуться до нее и тут же отшатнулся. Я ощущал ее тело. Мне не верилось после всего, что случилось. Дотронулся еще раз, потом еще – так и есть. Мягкая смуглая кожа ощущалась от каждого прикосновения. Решился приподнять ей голову. Полуприкрытые глаза ее медленно открылись, губы шевельнулись. Я наклонился ближе, пытаясь приподнять ей спину и, второй рукой ощутил липкое что-то. Еще не отведя руку, услышал едва слышный возглас, но не разобрал. Склонился уж совсем над ее лицом и отчетливо услышал одно лишь слово: «Атей». Никогда не забуду. Но сколько у кого не спрашивал, так и не узнал, что слово это обозначает.
Я отвлекся и бросил взгляд на нашу яхту, где на корме еще прошлогодней краской было написано такое же название.
- Да, - Дед кивнул, заметив мой взгляд, - Так я и назвал нашу посудину. Слово уж больно врезалось в память. А потом… случилось такое, что меня сковал дикий страх так, что не пошевелиться. Вначале ее зрачки закатились, позже глаза подрагивая закрылись и она стала исчезать прямо у меня в руках. Я уже видел ее кровь на своей ладони сквозь нее. Ее очертания словно растворялись в воздухе. Секундами позже исчезли и пятна крови. Я вскочил и ошалело оглянулся. Нигде никого не было заметно. Бросился вверх по тропе, вбежал на площадку поста. Там уже не было тел убитых в схватке. Уже не было шкур и всех предметов вокруг очага, а камни самого очага и все окружавшие это место камни смещены. Даже углей от костра не осталось. Оглянулся на стрелков на деревьях – их тоже не было видно. Я как очумелый бросился вниз к берегу. Там было все так, словно я причалил минуту назад. Колышется моя посудина на волнах. Одинаковой рябью покрыта вся поверхность моря. Оглянулся и в последней надежде решил осмотреть заросли на берегу. Не было ни мужчин, ни второй женщины, не было и кувшинов… Вообще пустынный берег без посторонних предметов. Только кладка спрятанная в воде, камни под ногами и легкий звук… Звук! Я раздвинул ветки кустов почти у самого начала тропы. Вот этого я никак не ожидал увидеть. Тонкая струйка воды сбегала по пологому камню и исчезала под камнями у моих ног. Вода! Я наклонился и припал к камню губами. Без сомнения это была чистая родниковая вода. Но как ее набирать? Разве что полочку соорудить какую, что бы по ней вода стекала в емкости… Я бросился бегом к яхте, вероятно боясь, что после всего, что видел в тот день, исчезнет и это струйка воды. В то время таскали мы со Старым на яхте разные емкости. Были и стеклянные бутыля оплетенные лозой. Было два дубовых бочонка – из них воду старались выпивать в первую очередь, так как уже через два – три дня вода становилась кисло – горькой. Был даже кожаный бурдюк, но в нем чаще держали вино, а не воду. Я слил остатки воды из бочонков в чайник и котелок. Нашел две пустые бутылки из-под водки, позже наполнил их даже не ополаскивая. Стеклянные в оплетке бутыля были полны водой и я не стал их трогать. Забил пробки и выбросил за борт бочонки, забросил швартовый канат в сторону притопленного причала и прыгнул за борт. Вода была прохладной, но вылезать из нее, сам понимаешь, не хотелось. Летом в жару всегда так. Ухватив обвязку бочонков одной рукой, а другой выгребая, быстро добрался до плоских камней. Бочонки встали на них так, словно для этой цели и были здесь камни эти положены. Глубины там всего-то по щиколотку, не больше. Нашел камень тяжелый и придавил им швартовый, дабы волной не смыло и поспешил к ручью. Вот все это время я почему-то боялся, что ручеек исчезнет. Не знаю почему…
Дед вдруг замолчал. Прикурил новую папиросу и долго и задумчиво смотрел в темноту бухты. Вдруг сказал:
- Как думаешь, за два дня с такелажем, с покраской, с парусами, с остальной мелочевкой управимся? Или дня три уйдет?
Я удивился такому резкому изменению темы.
- Не знаю, а почему два или три дня? Куда-то бежим?
- Хотелось бы в два дня. Пусть и не высохнет еще краска на бортах и днище. Тянет меня туда, ой как тянет. Сходим обязательно.
От его слов мне вроде как и сил прибавилось, и настойки захотелось…
- А дальше то что?
- Хех… Дальше, - горестно вздохнул Дед, - Принес я бочонки к тому камню, а вода так и струится по нему. Тут вдруг до меня дошло, что не полочку нужно мастырить на камне, а выкопать ямку под ним. Вода там соберется, взвесь уйдет и наберу чистой воды. Разве только за кружкой придется сбегать на яхту. Стал выковыривать крупные камни и было их совсем немного. Дальше – глубже пошли мелкие камушки с песком. Уже на ощупь в мутной воде нащупал большой вроде как галыш, попробовал сдвинуть и не смог. Присел передохнуть. Закурил бы, да ведь папиросы и спички на лодке оставил. Тут вода очистилась – ушла взвесь сквозь камни и увидел я то, что камнем вовсе и не оказалось. На дне углубления выкопанного мной явно просматривался цвет керамики. Я стал копать снова. Совершенно целый кувшин извлек спустя некоторое время. Осмотрел его. Как раз такой с которым женщины за водой ходили. Только не было на кувшине ремня и внутри песок, камушки, глина. Вычистил его, выполоскал, стал углублять ямку и наткнулся снова на керамику, но уже расколотую. Это был второй кувшин, но уже в черепках. Достал все осколки. Донышко с остатками стенок было вполне пригодным, что бы черпать воду и наполнять бочонки. Присел подождать пока осядет муть, как вдруг отчетливо услышал тихий и далекий голос женский, вот только слов не разобрал. Неужели снова все повторится? Неужто снова увижу тех людей. Я не сразу решился, но все же оставил бочонки у ручья и стал подниматься по уже знакомой мне тропе. Нет, не нашел я никого. Пару раз вздрагивал на всякий шум. Но то ли зверек какой в кустах, то ли птица потревоженная, а людей я уже не нашел. Дошел до самого верха. Уже не было бревна , что висело меж стволов. Следов от того тарана вовсе не нашел. На месте где сидел тот караульный, который резал ремни из кожи, рос разлапистый куст можжевельника. На взгорке где овцы паслись лишь выгоревшая трава, кусты растут и камни кой где лежат. Я и не сразу сообразил, что камни те из кладки ограждения выпали и скатились вниз по склону. Поднялся на холм, где еще совсем недавно наблюдал башни и стены – нет ничего, что бы говорило о присутствии людей. Хотя и заметны валы, остатки укреплений, да вот только поросшее все густой травой и уже пожухлой. Обошел вокруг все. Кругом тишина полнейшая и совсем непонятно откуда голос был слышен. Чуть дальше еще холм и вроде как насыпной. Я ж курганы с детства видел – глаз наметан на такие холмики. Поднялся на него, осмотрелся. Вдали какие-то то ли постройки, то ли еще что. Чуть ли не бегом кинулся в ту сторону сквозь кустарник. А подбежал и удивился – стоят ульи пчелиные ровными рядочками. За ними шалаш тростником крытый. Рядом телега и пасутся пара лошадей да пара коз. Зная, что пасечники обычно люди приветливые, я совсем без опаски двинулся прямо к шалашу. Но на подходе откуда-то из травы выскочил кобель не малых таких размеров и с громким лаем ко мне. Ну, понятное дело, у меня мурашки по спине, волосы зашевелились на затылке. Но вовремя выскочил пасечник из шалаша и призвал к себе волкодава. Я же остановился. Стою значит, на собаку поглядываю. А рядом ни камня, ни палки дабы защитить жизнь свою грешную. Пасечник первым заговорил. Рукой подозвал и пообещал, что пес меня не тронет. Подошел я ближе и рассмотрел старика. Крепкий такой мужичок. Борода давно не стрижена, как у староверов раньше, и седой весь, аж белый. Стал расспрашивать – кто я, да зачем здесь. Я и рассказал, что иду под парусом, иду уже долго. Вот остановился воды поискать. А старик смеется. Нет, говорит, здесь воды близко. Сам вот на молоке козьем сидит. А до ближайшего жилья верст пять, не меньше. Не поверил я ему и тут же сказал – как мол без воды, если у тебя и лошадям, и козам вода нужна. Старик усмехнулся так хитро и сказал, что воду он степными способами добывает. Обещал показать, но позже. Сперва пригласил в тень – чего мол на солнце башку греть. Перешли мы в тень от дерева возле которого шалаш стоял. Присели на дышло телеги. Дедуля мне молока дал в кувшине. Молоко прохладное, хоть и жаркий день был, значит где-то охлаждает. Сидит и внимательно мне в глаза смотрит, и уже ничего не спрашивает. Вот у меня язык и развязался. Спросил я про развалины – не знает ли он кто здесь раньше жил и кто строил эти стены? Ответ старика меня озадачил. Говорит, что не жил здесь никто. Самому ему уже за седьмой десяток перевалило и на своей памяти людей он здесь вообще не видел. А стены? Может и стены, а может и нет – кто их те камни поймет, для чего они в кучу сложены. Ох и хитрил же старик. Это я уже позже понял. Пока сидели, разговаривали, пес его совсем успокоился, ко мне подошел и носом в руку ткнулся. Я его погладил, за ухом почесал. А раз дался погладить, значит кидаться точно не будет. Поблагодарил я его за молоко и собрался уже было уходить. Тут старик мне и показал где и как воду добывает. Рядом ямка не глубокая вырыта. Покрыта ямка тонкой шкурой барашка. Шкура выделана, совсем без шерсти. Закрывает ямку полностью, но не внатяг, а так, что бы по середке провисала. По краям колышками да камнями прижата, а по середке сверху камушек лежит. Вода из земли испаряется, росой на кожу садится, а камушек указывает куда каплям стекать. Поднял старик шкуру и тут я увидел не совсем целый горшок старой керамики. Ох и хитрил старик. Откуда бы ему эту посудину взять, если не из заброшенного поселения? Если бы с собой привез, то уж точно, не надколотый, а справный, целый. Но не стал я старика изобличать, промолчал. Раз уж говорить не хочет, пусть будет по евойному. Я лишь осторожно так изумился – неужели, спрашиваю, вот в такой способ хватает воды и для него, и для лошадей, и козам, и собаке? А старик отвечал, что таких водосборников у него в округе много припасено. Но не одними этими запасами жажду утоляют они. Раз в три дня запрягает он телегу и возит воду из озера, что в пяти верстах отсюда. Там и лошади с козами напиваются. Подошли мы к телеге. Приподнял он дерюгу, что покрывала телегу от борта, до борта. А там бочонков, кувшинов, бутылей стеклянных да фляг медных – сразу и не сосчитать. Старик дал мне одну бутыль в подарок, за что я поблагодарил от души и уже собрался уходить. На последок я спросил, не знает ли где на берегу скала в море выходит с двумя вершинами острыми. Пасечник знал, сказал, что ежели пехом, то к вечеру дойти можно и, махнул рукой на восток. Попрощался я со стариком и пошел на берег. Пошел не по той дороге, что к нему добирался, а обошел старое городище с восточной стороны. И правда – по пути встретил несколько ям, шкурами прикрыты. Видать, что не соврал про несколько ловушек для сбора воды. Тащу я бутыль, а сам присматриваюсь и понять не могу – трава почти вся выгорела, цветов мало. С чего его пчелы здесь мед собирают? Эх, жаль не спросил.
К источнику воды я спустился все по той же тропе. Ничего необычного не приключилось со мной. Набрал воды в бочонки, напился вволю, прихватил кувшин с собой – на память. Переправил запасы бесценные на яхту при помощи швартова. Осмотрелся на чистый горизонт – не видно ли где какой лодки или катера. Поднял груз, снялся с якоря и взял курс на восток. Вскоре ветер поймал хороший с моря. С хорошим таким креном в крутом бакштаге полетел. Кой что пожевал. Воды из чайника попил. Не сподручно было на таком крене печку разжигать, да с посудой управляться. Еще задолго до захода солнца вышел я к тому мысу, который мне фраера назначили местом встречи. Встал на якорь, груз за борт. Достал из ведра с солью пяток яиц, разогрел сковороду, вскрыл консерву, а сам все по горизонту глазами шарю. Но с яичницей пришлось подождать. Вижу, а вдоль берега фелюга под дизелем ко мне спешит. Затушил я печку, отставил сковороду и закурил, ожидая подхода посудины. Вот тут-то, по всем расчетам моим у меня складывалось так, что опоздал я на встречу. В голове как не прикидывал, а выходило, что задержался я ровно на сутки. Как бы не выкручивался, а оправдываться никак не получится. Ну, думаю, скажу, что ветер слабый был, ну придумаю, что парус порвался и пришлось на ремонт стать. Выходило по моим прикидкам, что встал я на якорь как раз в пятницу вечером. Пятница, точно помню. Подошла фелюга, на ней трое в выжженных ветром и солнцем куртках рыбацких. Лица копченые, глаза у всех с прищуром. Поздоровкались, назвали слова условные. Я ответил. Давай, говорят перегружаться. Груз я им сплавил. Они его в корме в трюм под сети спрятали. И оттуда же достали сверток. «Держи, - говорят, - Отдашь отправителям». Я посылку принял, спросил лишь – не боится ли воды. Уверили, что все путем. На том и распрощались. Напоследок спросил какой день, потому как сбился со счета. Говорят, что четверг и смеются. Я еще переспросил, говорят точно, что четверг… Вот дела – у меня день лишний образовался. Ну, не сбрендил же я… Снялся я с якоря и уже на слабеющем ветре взял курс домой. Кренило не сильно. Приготовил я и яичницу, и тушенку разогрел, и чаю свежего чайник заварил. Да только поевши, почувствовал такую усталость, что в пору на якорь становиться. Из последних сил дошлепал до притопленного причала у знакомой ложбинки. Выбросил груз, встал на якорь в четверти мили примерно. Даже папироску не выкурил до конца и спать упал прямо в кокпите. Последнее, что перед сном подумал – а ведь эти трое не спросили почему я один пришел. Ну, да и хрен с ним…
Проснулся ночью, сам знаешь по какой причине. За день столько пить, а в гальюн ни разу не сходил. С минуту лежал, глядя на небо звездное, потом поднялся и замер в полном изумлении. В излучине, по которой поднимался к странному городищу, вижу ясно - два огня. Чуть повыше, почти в седловине еще огонек, только слабее намного. Значит - снова все это происходит. Значит - не померещилось. Эх, знал бы ты как мне скребло по душе причалить и снова подняться по тропе. Ну, не так что бы боязно, но что-то остановило. Наверно папирос штук четыре выкурил, пока смотрел в берег. Ни звуков, ни голосов не слышал – врать не буду. Не заметил я, как снова заснул.
Открыл глаза уж на рассвете, малость продрогший. Пока чайник кипятил, отхлебнул пару раз из бутылки Старого. Брешут, что водка не греет. Сразу озноб прошел. Пока чайник грелся, я все на берег посматривал. Все надеялся, что увижу людей, или хоть дым от костров. Но берег словно вымер. Скорее всего так и было, ежели брать в расчет то, что произошло давеча. Завтрак готовить не стал, а с кружкой чая и кульком сухарей сел за румпель. Уже яхта ход набрала, как меня будто в бок кто толкнул. Я оглянулся и тут же потравил шкоты и кинулся в каюту за биноклем. На берегу стояли двое. Я в бинокль глянул и узнал обоих. Старый пасечник и тот седобородый воин со второго поста, что в пещере. Они стояли рядом, о чем-то переговаривались и смотрели на меня. То есть на яхту… Меня даже в жар кинуло. Значит так, что я с дедом говорил и он меня слышал и видел, а те древние не идели и не слышали меня. А тут стоят и говорят промеж собой. Ну, чудеса.. Я, глядя в бинокль махнул им левой рукой. В ответ руки подняли оба, но тут же развернулись и вскоре исчезли в зарослях. Ты представляешь, каково мне было? Яхту несет, а меня раздирает на две части – то ли повернуть к берегу и догнать их, то ли бросить все и пусть будет все, как уже случилось. И вот знаешь, что-то меня остановило. Не знаю что. Отвел глаза от берега и, подобрав шкоты, поймал ветер и больше не оглянулся.
Дед снова застыл, уставившись в темноту. Я молча грел чай, курил и переваривал все, что услышал. Сказать по правде, таким разговорчивым старик был едва ли не первый раз, это если не считать редких взбучек в мой адрес. Вдруг он сам продолжил, прикуривая очередную папиросу:
- Да, так вот значит, на вторые сутки как я взял курс на родную гавань, увидел я на горизонте парус. Яхта шла мне встречным курсом. Вскоре сблизились так, что и фигура рулевого видна была. Но бортами расходиться не стали. Встречная лодка резко развернулась и легла на мой курс. Только паруса были приспущены. Ясно, что человек стал поджидать меня. Мне даже интересно стало. Пошел на сближение. Еще метров десять может оставалось, как рулевого я узнал. Ведьма в чужой куртке, на чужой яхте и по всему видать на той лодке она одна всем управлялась. Ну, понятное дело – кинули швартовы, паруса спустили, прокинули кранцы по бортам. Решили в дрейфе поболтать под сигаретку. Сперва я Таньку расспросил про все, что с ней приключилось. А попала деваха в передрягу такую, что возвращаться на причал опасалась, и имела на то всякие основания…
С момента когда отцепилась она от моей лодки прошло может час примерно, когда подобрали ее два мужика на этой самой яхте, которой она теперь рулила. Сил у девчонки почти не оставалось. Смешное ли дело – грести пусть и в малую волну, когда до берега ой сколько еще. Вот только к берегу те парни не направлялись, а держали носом в открытое море. Шли, балагурили, вином заправлялись и трепались про всякое. Танька отлеживалась в каюте, обняв флягу с водой, так жажда ее извела. Хлопцев же пойло на жаре развезло и стали они фантазировать кто и в каких позах и кто первый будет девчонку пользовать. Услышав такое, в Таньке и правда ведьма проснулась. Кинула она взглядом по каюте, пошарила по рундукам, нашла отвертку не слабую, сунула за пояс под майку. Еще нашла ракету сигнальную, а поискав еще, попалась ей и ракетница немецкая трофейная, в тряпку промасленную завернутая. Ну, Таньку таким премудростям учить не пристало. Вставила патрон, взвела курок и туда же – в брюки на спине спрятала. Не мешкая и не выпуская фляги из рук выбралась в кокпит. Мужики, понятное дело, тут же стали к девке приставать, но не долго. Одному по кумполу сразу засветила флягой. Второй только дернулся и тут же в пузо ракету схлопотал и вспыхнувшую куртку выпал за борт тушить. Первый еще очухаться не успел, как на кадыке отвертку ощутил и отправился помогать своему приятелю. Таким вот пиратским способом стала Ведьма капитаном расчудесной посудины. Не когда ей было думать о последствиях. Все случилось быстро и повернуть уже было нельзя никак. Вот и прикинь, сидим мы двое в открытом море. Сигаретки-папироски курим, по факту в чужих яхтах и мозгуем как нам дальше быть. Кто знает - доплыли ли те двое? Выплыл ли бич, которого я за борт спровадил? Тоже не известно. Потом перекусили тем, что на двух лодках в рундуках нашлось и все же решились домой возвращаться. Только не прямо же так во всем параде к причалу с угнанной яхтой заявиться. Созрела идея хитрая. Тогда еще жив был Танькин дядька работавший в одной рыбацкой бригаде. Мужик нормальный и рассудительный. Танька изредка к нему когда за советом, а когда за копеечкой обращалась. Решили и Таньку, и яхту у него на причале оставить. Лодка не малая, ее как иголку в сене не спрячешь, но и топить было жалко. К вечеру третьего дня моего пути домой добрались мы до причала того рыбацкого. На наше счастье дядька Степан, так его звали, был как раз на месте. В море он ходил все реже, час от часу – когда путина, или подменить кого. А в основном ремонтировал он лодки, байды, фелюги. Мастер был от бога – все умел, и плотничать, и слесарить, и паруса шил от руки, а уж со шкертиками так любовно управлялся, что любой узел с закрытыми глазами вязал. Сели мы под навесом в свете керосинки, чаю попили, перекусили рыбкой свеженькой и рассказали про все наши приключения. Дядька Степан обстоятельно все выслушал, не перебивал, немного подумал и помог решить все наши вопросы. Тех обормотов, что Таньку насильничать собирались, он знал. Не наши черти, с других берегов их лодка, это и по номеру было понятно. К нам они по разным делам наведывались. И водилось за ними всякого такого, что под разные статьи попадало. Решили лодку лишить мачты, на берег вытащить и под брезент упрятать. Если выплыли, то может и вернут им корыто, а если нет – лодку переделать так, что бы не узнали. Такому мастеру как Ведьмин дядька это совсем не долго. Было бы желание. Бича, которого я за борт отправил, дядь Степан тоже знал. Кто ж его не знал в городе? Ничего он про него не слышал, никто не расспрашивал, вот и нам велел помалкивать. Таньку дядька решил у себя припрятать, но не дома, а на причале. Благо, что кандеек всегда всяких хватало в таком хозяйстве. Так и порешили. Не дожидаясь утра, я поднял паруса и на легком бризе за три часа дошлепал в яхт-клуб, где и упал спать от дикой усталости. Уже утром принесли мне новость скорее спасительную, чем печальную, в моем-то положении. Старик мой после моего ухода в море впал в запой. Кто знает, где он денег брал на водку, но из запоя не просыхал четыре дня, а на пятый черти его понесли под вечер вдоль железки. Там его и цепануло то ли вагоном, то ли паровозом, попал на рельсы и к утру от потери крови предстала его душа грешная перед Создателем. Что-то сильно тоскливо мне стало на душе, но погоревать времени не стало. Заявились фраера, которые мне заплатить обещались. Разговор был не долгий. Спросили за бича и я не краснея соврал, что тип ихний еще вечером на берег сошел в полнейшем пьяном состоянии. Спросили за груз ответный, я в ответ за деньги спросил. Тут у обоих рожи напряглись, взглядами колючими готовы порвать меня в клочья. Один пиджак распахнул – показать револьвер за поясом. А я что? Мне денег обещано… Достали пачку червонцев, но в руки не дают. Тогда и я груз достал. Развернули при мне, а в свертке разрезанная камера автомобильная, с двух сторон проволокой накрепко перетянута. С одного края проволоку сняли, внутрь заглянули, но мне не показали. Молча кивнули, деньги на банку кинули и убрались. Больше их не видел. Потом слышал слух, что постреляли тех фраеров. Такие вот приключения. Я прям из яхт-клуба в церковь пошел и две свечки за упокой поставил – за бича утонувшего и за Старого Яцыка.
Минут несколько сидели молча. Говорить не хотелось ни мне, ни Деду. И снова чай да курево помогали коротать ночь. В какой-то момент он вздохнул глубоко и вдруг сказал:
- Все под Богом ходим и никто не знает - где и когда ходить перестанет. Но то мы просто разучились узнавать.
- В смысле? – спросил я.
- Каждому вот здесь, - Дед ткнул пальцем в ладонь правой руки, - Все здесь прописано. Мне еще моя бабка рассказывала. Раньше большие семьи были. Посмотрят мальцу в ладошки и видят, что не проживет дитя до седых волос. И следующего рожают в надежде, что род продлит и родителей схоронит.
- Да ну?! – удивился я и недоверчиво покачал головой.
- Да, про это и в библии написано. Изначально судьба была указана и человеку дано было умение читать по ладоням. И вот думается мне, что не просто так, а для того, что бы жизнь свою, если даже короткую не тратил человек по пустякам.
Потом он как-то тяжко со стоном запрокинул голову, потер грудь и вдруг попросил:
- Знаешь, а достань-ка флягу, что в кожу зашита. Что-то настоечка мне уже не идет.
Я быстро забрался в лодку, На ощупь нашел знакомую флягу. Знакомая вещь и содержимое известное. Не совсем правда в кожу была затянута. Такие фляги у других я тоже видел. В вывернутую бычью мошну такая фляга помещалась и перетянутая крепко у горловины медленно мошонка высыхала. В результате обтягивалась фляга без единой складки. Получалось что-то наподобие термоса, хотя, если честно – температура долго не сохранялась. Горячее остывало, холодное нагревалось. Но важнее было содержимое фляги. Дедова очередная настоечка – ягоды и кора боярышника, корень золотой и валериана настаивались в темноте на чистом спирту, а после вливалось это все во флягу. Несколько раз в море Деда сердце прихватывало. Вот этой настоечкой он и спасался.
- Дед, а может и правильно, что разучились читать по ладони, - я протянул ему флягу, - Пусть живет человек с надеждой. Меня бы убивало если бы знал, что скоро кирпич на голову упадет или утонуть суждено.
- Может и правильно, - закусив не прикуренную папиросу, он налил половину рюмашки, но не выпил, а добавил в уже остывший чай.
- Так и что потом с Ведьмой? Что с яхтой и парнями с нее?
- Да что с ними? Появились они дней пять после того как Ведьма их за борт спровадила. Только уже вчетвером. Рыбачки им мастерски морды отрихтовали. Урылись чужаки и больше не показывались. Видать осознавали вину свою. Яхту ихнюю потом перепродали через десятые руки в другой город и взяли другую красавицу. Сезон Ведьма на ней ходила и после обменяла на другую яхту. Через два сезона и ее обменяла на свой катамаран теперишний. Я же недели две после похорон Старого занимался документами на его лодку. Мужики помогли, переоформили все чин по чину. А после я заявился к дядь Степану уже в качестве хозяина и капитана яхты. Посидели мы с Танькой за чаем, напомнил я ей про те чудеса, что приключились со мной на берегу чужом и решили туда сходить снова. Долго не откладывали. Денег у меня еще оставалось много, еды прикупили. Танька с отобранной яхты добра всякого на мой борт притащила. Вот и подстаканники эти тоже оттуда, и бинокль, и секстант. Вскоре выбрались и, поймав ветер хороший, отправились в путь. Все так же за три дня дошли уже к знакомой ложбинке. Веришь ли, сердце аж выпрыгивало, когда подходил к притопленной каменной гряде. Поставил яхту на два якоря. Вплавь выбрались на берег. Ох как руки у меня тряслись, когда раздвигал кусты на берегу. Но нет, вода по камню все так же стекала в ямку в таком же виде, как я и оставил. И черепки там же лежали. Стали подниматься по тропе. Я Ведьме все показывал и рассказывал. Вот в этом месте женщина мертвая у меня на руках исчезла. Вот место первого поста. Вот ступени каменные, вот пост второй. Поднялись наверх к развалинам. Все как оставил в тот прежний раз. Спешил я на холм – все хотелось увидеть пасеку и пасечника. Но нет, на том месте пусто было, только ямы-ловушки для сбора воды. Но кожи на них не было, зато черепки на месте в некоторых ямках стояли. Обошли все вокруг, осмотрели. И чем дальше, тем страшно мне становилось, что не поверит Ведьма в мой рассказ. Обзовет брехуном, а хуже всего еще и насмеется надо мной. Стали спускаться по тропе, уже дошли до нижней площадки. Достал я футлярчик с куревом, что под картузом заранее припас. Присели перекурить. Тут и случилось такое… Прямехонько между Танькой и мной в дерево громко стрела воткнулась. Длинная, толстая, перья гусиные… Все это в подробностях в миг рассмотрели. У меня пот по спине холодный и волосы на затылке взъерошились. Глянул я вверх на склон, а нет там никого. Вернее не вижу. Тут Танька меня за руку тронула и глазами на дерево косится. Я глянул и обомлел – нет уже стрелы и нет следа от той стрелы. Тут нас словно вожжами по спине хлестнули – не сговариваясь, как дали мы деру по тропе вниз. Дух перевели аж возле яхты. Танька на борт вплавь кинулась, я быстро якорь с волнореза отдал и вслед за ней. Ветер поймали и ходу. Оглядывался я часто, но уже никого не видел. Никто не провожал и вслед рукой не махал. Через три дня бросили якорь на Дзендзыке – знаешь этот островок.
Я кивнул. Конечно знал. Пятак песчаный с камнем вперемежку размером побольше в два футбольных поля в проливе находится. Удивительный островок. Непонятно, как в таких течениях сохраняется этот кусочек суши, скорее всего густой тростник ему защитой от размыва служит.
Зарыл якоря в песок, а Ведьма тем временем паруса убрала. И первым делом что на том островке делается, знаешь?
- Чистится место от птичьего помета, - ответил я сквозь смех.
- Верно. Берешь весло или пайолу и счищаешь послед чаек и бакланов. Два дня и две ночи мы на Дзендзыке прожили дикарями. Ели, спали, пили, Старого Яцыка поминали.
Дед замолчал, мечтательно глядя в небо. Бывает такая тишина на берегу, что ни волн не слышно, ни комары не пищат над ухом, ни сверчков не слышно.
- А потом что? – жуя пряник, спросил я.
- А что потом, - Дед достал из пачки папиросу, - Дернул меня военкомат и сменил я штиблеты на матросские ботинки сроком на три года.
- И что дальше?
- А дальше, - Дед резко поднялся, - Жуй быстрее свой пряник. Вона идет наша красавица.
Житье наше рутинное.
Я глянул в темень бухты. С еле слышным рокотом двигателя к причалу двигалась высокая мачта со сложенным парусом, но корпус в темноте виден еще не был. Я тут же поднялся. Вскоре очертания судна стали более различимы. Она и вправду была красива. Наверно метров шестнадцать темного дерева бортов. Такая же рубка чистого лакированного дерева. Стройная паутина вант и фор-штагов. Грот собран на гике и сверху спущенный гафель. Я ни разу под гафельной оснасткой не ходил. На борту две фигуры во всем сером – весь экипаж приближавшейся яхты. Мы шустро помогли пришвартоваться. Двигатель, немного потарахтев, заглох и в полной тишине лишь тихие приветствия и хлопки ладоней. Шустро сгрузили ящики и бочонки. Дед достал из карманов две тугие пачки денежных знаков. Странно, но прибывшие деньги даже не считали – видать доверие было полным, а знакомство очень давним. Какие-то скупые фразы, тихие смешки, короткие шутки. Мне было не до того, что бы прислушиваться. Я как гончий пес таскал груз к холодильникам и забивал их рыбой щедро пересыпанной льдом. Когда управился, то была мне команда ставить самовар. Ночные мореходы уже никуда не спешили, развалились на наших лежанках, аппетитно курили и ждали, когда Дед наполнит рюмашки своими настойками. Не успел я допить свой стакан, как велено было мне принести с кормы приготовленные парусиновые мешки. По аккуратным сходням поднялся я на нос яхты. Вытер ноги о закрепленную за леер «машку» и по привычке все же скинул кеды. Смотреть на эту красоту и не потрогать было выше моих сил. В свете фонарей причала все здесь блестело чистым глянцевым лаком, тускло мерцал отполированный металл, приятно щекотала пятки ровная не скользкая палуба. Я даже наклонился рассмотреть, скорее всего в лак был добавлен мелкий просеянный песок. Возле штурвала – эдакого произведения искусства лежали два зашнурованных мешка. Их мне и предстояло переправить на берег. Это были наши паруса – два стакселя разной площади и спинакер.
Решили не спешить и дождаться рассвета, и уже тогда внимательно рассмотреть наше приобретение. Разные темы были для разговоров. Кто куда ходил, где был и что приключилось. Я не заметил, как глаза закрылись…
Проснулся от слепящих лучей. Прикрыв рукой лицо, я с трудом попытался осмотреться. В голове гудело то ли от выпитой за ночь настойки, то ли от яркого солнца под которым спал. Содержимое мочевого пузыря просилось наружу и сил терпеть уже не было. Я поднялся. Все лежанки, кроме моей, ящик, самовар – все было убрано. Деда видно не было, по причалу бродил занятый своими делами яхтенный народ и только я проспавший пол дня бездельник пытался сообразить чем бы заняться в первую очередь. Как чем? В гальюн бежать…
- Проспал все на свете, - услышал я голос позади себя в то время, когда уже после плескался у рукомойника.
Можно было не оглядываться – голос Ведьмы трудно было не узнать.
- И что проспал?
- Паруса расстилали. Спинч такой красавец – даже мне завидно стало.
Да, действительно, этого момента я так ждал и надо же – проспал. Парус спинакер, который многие, как и Ведьма именовали коротким словом «спинч», не был чем-то необычным. Но не наш, который проектировал сам Дед. Особенностей было три. Во-первых шили нам его из тончайшей легкой ткани в мастерской изготавливающей парашюты. Во-вторых он был черным – Дед считал, что нагретый на солнце спинакер получит дополнительную подъемную силу. А в-третьих – три горизонтальных ряда карманов с небольшими отверстиями к низу для выхода воздушного потока. Эти карманы должны стабилизировать парус и уменьшить рыскание паруса. Много дней ушло у Деда на расчеты, мы даже макеты делали в масштабе. И на макетах у нас таки получалось.
- Ну, не серчай, - Ведьма достала сигарету, в руке блеснула старинная швейцарская зажигалка, - Мне тоже не терпится. Потому буду Деда подгонять со спуском лодки. А сейчас собирай все, закрывай рубку и крути педали домой. Дед дал тебе отдых до завтра и сам не появится до утра.
Я лишь кивнул, смахнул капли с бровей и побрел собираться.
В день спуска яхты на воду Деда увезли в больничку. Еще не вытащили мокрые кильблоки, как старик сжал грудь двумя руками и медленно присел прямо на бетон причала. Я не сразу заметил и кинулся за флягой, но в этот раз видать сильно его прихватило и содержимое не помогло. Бледные губы на фоне лица были еле заметны. Слегка дрожащие пальцы уже не держали рюмашку с разведенной настойкой.
Спустя пять дней Деда похоронили. Поминали на причале уже вечером. Когда почти все разошлись и у самовара остались лишь ветераны, Ведьма достала не запечатанный конверт и прочитала завещание Деда по которому яхта переходила в мою собственность. Сказать по правде, я не ожидал…
Мой романтический поход.
Вопреки моим предчувствиям тягомотина с переоформлением яхты не заняла много времени. Все благодаря стараниям Ведьмы и ее мужа. Неделю провозился с установкой мачты и доводил до идеального состояния такелаж. Но на регату не пошел по банальной причине – не было напарника. Все, кто мог стать вторым номером в моем экипаже были заняты или на своих лодках ушли на гонку. Втихую матерясь, я шатался без дела по безлюдному яхт-клубу. На лодке все было сто раз отполировано, надраено, вымыто и протерто насухо, но видать Дедова наука крепко засела в голове. Каждое утро что-то находилось, что требовало приложить руки и потратить время. Можно было не оглядываться на метеомачту возле входа на территорию. И колдун и планка указателя силы ветра рыскали между шестью и семью метрами в секунду. Самый подходящий ветер дабы погоняться… Но оглянуться все же пришлось. За спиной раздался не понятный шум – что-то противно скрежетало по бетонной дорожке к тому же еще и постукивало. Обернулся лениво, даже вроде как нехотя. И это было красиво – высокая стройная брюнетка с солнцезащитными очками в пышной прическе, цокая высокими каблуками босоножек, волочила за собой чемодан с отломанным колесом. Тащить было неудобно из-за громоздкой коробки перевязанной шпагатом в левой руке. Я замер в позе «руки в карманах», любуясь изумительной фигуркой, которая просвечивалась сквозь освещенное солнцем платье приятного насыщенного алого цвета. Из такой же ткани платок повязан на шее. Первая мысль мелькнула на секунды в сознании – вот бы мне такого попутчика. Бросил бы все и ушел бы на несколько суток в море без особой цели. Куда? Да все равно куда – хоть на Дзендзык, хоть просто по морю пошляться, или… Но… Дофантазировать не успел.
- Что смотришь? Нет что бы помочь , - нервные интонации ее конечно же не украшали, но и не могли испортить первого впечатления.
Ни слова не говоря, я подошел и принял выдвижную ручку чемодана. Но нести не стал, а наклонил ношу на оставшееся целое колесо, сместил центр тяжести и покатил впереди себя.
- Колесо не потерялось? – я умышленно спросил не оборачиваясь.
- У меня ничего не теряется, - ответила шедшая позади меня девушка, - В чемодане колесо.
- Тогда попробуем отремонтировать, - сказал я и повернул к теперь уже своей яхте.
- Ну, прям город мастеров, блин…
- А что, уже мастера попадались? – спросил я, а про себя подумал, что барышня явно приезжая.
- Таксист – козел, когда выгружал чемодан из багажника, сломал колесо и даже не извинился. Урод! – последнее слово было произнесено скорее с досадой, чем с раздражением.
- Доставайте колесо. Посмотрим, что можно сделать подручным инструментом, - я опустил чемодан на причал у самих сходней.
- А это, я так понимаю, и есть мастерская? – она кивнула в сторону яхты.
- Так и есть. «Атей» мне и дом, и мастерская, и друг…
- И собутыльник, и любовница, - перебила она меня и засмеялась, - Странное название.
Я не нашелся что ответить и указал рукой на чемодан.
Она без слов сдвинула молнии и достала колесо лежавшее под откидной крышкой.
Осмотрев искалеченный кронштейн, я приставил колесо и покачал головой.
- Что, безнадежно?
- Нет, не все так плохо, но кронштейн придется сделать новый. Ось найду из чего сделать. Вот только придется выложить все из чемодана.
Я не успел предложить какую-то подстилку, как она в несколько секунд вывалила содержимое чемодана прямо на бетон. Один взгляд на кучу вещей меня ввел в легкий ступор. Первое, что бросилось в глаза – легкий фирменный жилет яхтсмена с пришитым страховочным поясом и легкими, скорее всего титановыми застежками. Я такие видел только в журналах. «Вот нежданчик, - подумал про себя, - А дамочка оказывается из нашего круга» И уже вслух:
- Это то, о чем я подумал?
- Да, это жилет, - она протянула мне эту заморскую штуковину.
Он оказался не таким уж легким. С лицевой стороны он был весь насыщен прозрачными кармашками с клапанами, а в кармашках кроме стандартных свистка и лампочки-маячка, нож в ножнах, две какие-то металлические пластины со множеством отверстий, второй нож раскладной и многофункциональный, еще какие-то кольца, карабины и даже фальшфейер. Пока я рассматривал эту диковинку, хозяйка чемодана-инвалида быстро рассортировала вещи, при чем сложила все в таком идеальном порядке, словно уже через минуту собиралась снова спрятать. Среди одежды примечательными были белые шнурованные сапоги без каблуков, но с молниями по бокам, обрезанные перчатки с хитроумными застежками на запястьях, короткие ласты, два блока сигарет и множество цветастых разнокалиберных пакетиков.
«Значит барышня курит, - подумал я и достал свои сигареты и зажигалку, - Интересно, к кому она приехала?» Протянув ей жилет, я все же решился спросить:
- Если не секрет, к кому-то приехали.
Она выпрямилась и протянула распростертую ладонь:
- Я Женя, и давай на «ты». Когда-то занималась в этом клубе. Сейчас приехала к родственникам, а их дома нет, и вернутся не скоро. Вот и решила, что встречу здесь кого-то из прежних знакомых у кого бы перекантоваться.
«То-то ее вахтенный пропустил на территорию, - размышлял я, глядя ей в глаза, и не мог понять – что-то в ней было очень знакомым, но что?»
- Мне бы переодеться, - она указала в сторону яхты, - Можно?
- Не вопрос. Добро пожаловать на борт Евгения!
- Нет, - категоричным тоном, - Просто Женя.
- Хорошо, - улыбнулся я, - Заберу инструмент, а… А ты пока располагайся.
По сходням я поднялся первый, сбросил кеды и развернулся, протягивая руку. Зря суетился. Женя сбросила босоножки, без всякой кокетливой балансировки взбежала на борт, держа в руках два свертка. Уже опускаясь в рубку я отметил, что первое, что она сделала взойдя на борт – дважды вытерла ноги, сперва на мокрой «машке», потом на сухом мате. И это мне понравилось.
- Ух, как все по серьезному, - она заглянула в рубку, пока я из кормового рундука выгребал инструмент, - Я кофе сварю? Примус работает?
- Примус работает, но кофе – увы нет. Только чай.
- Не вопрос. Кофе есть у меня.
- Ладно, хозяйничай, а я в мастерскую…
За изготовлением кронштейна мысли летали совсем в другой акватории. То и дело поглядывая в окно мастерской, отмечал все передвижения и действия у причала. Вот она вынырнула из рубки в черном закрытом купальнике, опустила трап и спустилась за борт. Вот быстро выбралась обратно и вытерлась полотенцем. Рановато было еще открывать купальный сезон, вода совсем не летняя. Позже появилась уже в шортах и тельняшке, все с тем же алым платком на шее… Когда я вернулся с готовым кронштейном ветер над причалом разносил аромат заваренного кофе. Но сперва работа, а потом уж… Кронштейн закрепил на винты и ось колеса я сделал из винта с гайками, ну не люблю я возиться с заклепками. Она сошла на берег и осмотрела отремонтированный чемодан.
- Сойдет, как для экстренного ремонта. Спасибо! – теперь ее пышная прическа была собрана в два хвостика и напоминала мне одноклассниц на школьной линейке.
Уже собранный чемодан и сумку с инструментами я занес в кокпит. Здесь же предложил пить кофе. Благо для такого случая у нас с Дедом был предусмотрен съемный столик. К кофе у меня нашлись как всегда пряники и бублики, а у нее печенье в красивой импортной жестяной коробке.
- Надо бы тебе турочкой обзавестись.
- Чем?
- Турочкой. Посудина такая с ручкой для кофе. В железной кружке не совсем удобно.
- Даже не знаю – есть ли такие в продаже, - задумался я, доставая сигарету, - С прежним хозяином мы все больше чай да настоечками баловались.
- Да, я в курсе про Деда. Умный был старик, хоть и строгий, - она тоже закурила, - До сих пор помню, как он меня учил узлы вязать. Жаль его…
Я не стал спрашивать, кто ей сообщил о смерти моего наставника. У меня все еще перед глазами всплывали моменты похорон.
- А где весь народ? Неужели все дружно в море ушли?
- На регате. Малышню по домам распустили потому, что все взрослые по экипажам распределились.
- А сам-то, почему не на регате? Или не взяли?
- У меня всего экипажа только я. Нет еще напарника.
И тут я решился, предполагая, что повод найден.
- Женя, а пошли в море? – сказал и ощутил, как предательские мурашки поползли от затылка вниз по спине.
- А пошли? – она широко улыбнулась и в ее улыбке я снова уловил что-то знакомое, но все еще не мог понять что.
- А на несколько дней? – я решил мурашек прогнать до копчика.
- А легко, - она снова засмеялась, - А робкий то какой…
- Скорее стеснительный. Нам с Дедом приходилось всяких барышень катать. У меня, можно сказать это первый случай.
- Так вперед – иди, бери отход. Только коробку помоги еще закинуть.
Когда коробку брал в руки, был удивлен – она оказалась довольно таки тяжелой.
- И это… Я еще в магазин слетаю. Продуктов у меня запас в общем-то есть, но кой чего прикупить не помешает.
- Горячительного ничего не бери. Коробка что у тебя в руках это сплошной алкоголь, можем смело облегчить ее наполовину. Неплохо бы фруктов и овощей свежих найти. Заглянешь на рынок?
Взяв отход у вахтенного, я крутил педали к ближайшему магазину и новые мысли занимали мою коротко стриженую голову. Придется ей сказать, что выпивкой я не особо балуюсь. Куда пойдем? Догонять ушедшие на регату яхты? А смысл? К первому старту все равно не успеем. Может на Дзендзык? Ну, это разве что на пару дней. А может… Я так мечтал с Дедом сходить к тому загадочному берегу. А это минимум шесть дней и то, если ветер хороший. И согласится ли? А как… А если… Что толку гадать – вернусь и все обговорим.
Вернулся через час. Застал Женю за вполне хозяйским занятием. Она уже загнала нижнюю шкаторину грота в лик-паз гика и вставляла латы в лат-карманы. Мешок со сложенным стакселем висел на леере, но карабины уже блестели стройной гирляндой на форштаге. Шкоты проведены правильно, излишек их аккуратно уложен в карманы на задней переборке рубки. Теперь поверх тельняшки она красовалась в своем ярком желтом жилете, все тот же красный платок на шее. Талисман или боится на солнце обгореть? Ее кепка была пристегнута к шнуру закрепленному на воротнике, солнцезащитные очки тоже на шнурах, но крепились к ее смешным хвостикам. Такого я еще не видел и не сдержал улыбку.
- Что смеешься? – я не видел ее глаз за очками. - Что-то не так сделала?
- Нет, все правильно. Я про эти, - я крутанул спираль пальцем в воздухе, - Про хвостики. Не знал такого способа.
- Будет время, я тебе еще много чего покажу, - это звучало многообещающе, - Что прикупил?
Я стал разбирать рюкзак. Хлеб, прошлогодние яблоки, ранние огурцы, пучки зелени, лук, лимоны и пара марокканских апельсинов. Остальные фрукты в консервах – что еще найдешь весной. К мясным и рыбным консервам выложил сыр, колбасу и целую курицу, два десятка яиц. Дабы не портились, яйца мы в походах держали в просторной коробке пересыпанными крупной солью.
- Ого! Можно неделю по морю кататься, - Женя ткнула пальцем в птицу, - Это придется готовить в первую очередь.
- Я как раз про то, на сколько дней идем, - видно я настолько осмелел, что мурашки дальше затылка не убежали, - Есть три варианта.
- Ну, выкладывай свои варианты, - она сдвинула в сторону рюкзак и в нем предательски звякнул заготовленный сюрприз, - Что там еще?
Последним, что оставалось в рюкзаке была медная турочка и две бутылки красного вина.
- Ха, классно! Купил все же?
- Нет, взял в долг у знакомых, - я уже отдышался и закурил, - Приготовь еще кофе, пожалуйста, а я пока сбегаю – узнаю за подтверждение отхода. За кофейком и решим - куда и на сколько.
- Уболтал, - очки повисли на шнурках на груди, снова ослепительная улыбка, и снова я не мог понять что в ней мне казалось таким знакомым, - Беги узнавай, капитан.
Я поспешил к вахтенному, ловя себя на мысли, что она первый человек назвавшая меня капитаном.
Не будучи страстным поклонником кофе, я не мог отличить этот кофе от сваренного в железной кружке. Но это не сильно меня беспокоило. Теперь на столике засланном картой стаканы с напитком в подстаканниках, пепельница, зажигалка и шкалики с темным коньяком… Женя нависла сверху, держась за гик.
- Вариант первый – догонять наших. Не совсем удачный вариант – дойдем, когда уже начнется гонка, а может и вообще ко второму старту. Вариант второй – есть остров, - я ткнул зажигалкой в кружок на карте.
- Знаю, - не дала договорить Женя, - Что там делать? От скуки убирать птичий помет разве что и плескаться до посинения. Давай третий вариант. Ты не сказал как тебе кофе.
- Кофе замечательный, спасибо! – я достал карту другого района.
- Здесь должен быть то ли волнорез, то ли скрытый в воде причал, - на карте рукой Деда было выведено всего три буквы «КАМ» без точки, - Я с Дедом мечтал туда попасть. При хорошем ветре три дня в один конец. Дед был там, нашел нечто необычное. Очень уж хочется там побывать.
- Три дня туда, три обратно. Сколько там – не известно. Годится, - я слушал ее и с нескрываемой радостью смотрел ей в глаза. Она подарила очередную улыбку и добавила, - Мечты должны сбываться.
…
Ближе к закату, когда стали на якорь у крутого берега, на «Атее» много чего свершилось. Она уже сварила бульон и куски курятины для последующей обжарки плавали в лимонно-луковом маринаде. Теперь на примусе томился рис в кастрюльке. Уже вскрыта бутылка Кагора, уже выкурено и говорено было много, но все без цели. Пока я занимался покупкой провизии, Женя исследовала все закоулки нашей лодки. Все логично – она теперь член команды и должна знать - что и где находится.
- Я осмотрела мешки с парусами, - не вынимая лат из карманов мы увязывали спущенный грот, - Видела мешок с надписью «спинакер», но не нашла гик к нему.
- Я не успел сделать, - с досадой оправдывался я, - Обещали подходящую трубу только к концу мая.
- Эх, чудак-человек, - с легкой ехидцей было сказано, - У тебя багор к ванте зачем привязан? Из него и сделаем. Найди кусок проволоки толстой, карабин, скобу, струбцину я видела все это в рундуке.
Мне даже стало стыдно, что сам не додумался. А опробовать новый парус очень хотелось.
- И еще две непонятки. Как крепится съемный бушприт? И на панели не разобралась с нижним рядом тумблеров – они что включают?
Вот же послал Боженька напарницу. И слава Богу, что такую грамотную. Мечта, а не девчонка.
- С тумблерами все просто – нижний ряд не подключены, они резервные. А бушприт крепим на оттяжке снизу. Утром, если ветер будет в масть, поставим большой стаксель «геную», тогда покажу, как крепить.
…
Бульон с сухарями на ужин, чуть позже под сигаретку по половине стакана Кагора. Сон сморил так быстро, что спокойной ночи желать не пришлось. Сказалась усталость от перехода и почти сотня галсов против встречного ветра.
…
Проснулся как всегда рано. Рассвет только обозначился посветлевшим небом в иллюминаторах. Жени на койке не было. «Надо же, - думал я, натягивая кеды, - Она тоже ранняя пташка». Выбрался в кокпит, глянул на нос – нет ее. И тут же плеск за бортом. Проглядел и не заметил опущенный трап. Через минуту она уже поднималась на корму, но не ожидала меня застать наблюдавшим за ней. С первого взгляда стала понятна необходимость прикрывать шею платком. Посиневший от холодной воды, едва затянувшийся кривой шрам тянулся от шеи через ключицу до груди. Она присела, спрятавшись за кормой. Я бросил полотенце на леер и отвернулся. Подмывало спросить, но вроде как не хочется вторгаться в личное. Захочет – сама скажет.
Нет, я не такой впечатлительный в таких вещах. Видал всякие раны, у самого отметин хватает на теле. Да понятно – она девушка, а тут такое… Эти мысли роились, пока раздевался стоя на баке. Как только откинул бушприт с закрепленными крепежными приспособлениями, не раздумывая сиганул за борт. И тут же захотелось выскочить. Вода казалась ледяной. Но задуманное нужно доводить до конца. Закрепил скобу в кольце на форштевне и уже под цокот зубов натянул трос - оттяжку бушприта талрепом. Весь забортный крепеж мы с Дедом делали из дефицитной в то время нержавейки, приятно игравшей блеском полированных деталей. Теперь быстро к корме. Только вынырнув из-под нависающего носа, я заметил стоящую надо мной Женю. Она смотрела молча, сосредоточенно и казалось без всяких эмоций. Уже без шейного платка, в одних шортах, шею и грудь прикрыла полотенцем. Поднялся по трапу, она протягивает полотенце и без тени смущения развернулась со словами:
- Варю кофе, капитан.
…
Кажется, мне начинает нравиться крепкий кофе. Пока ветер не разгулялся чем еще заниматься? Легкий завтрак дополнили бутербродами. Женя заговорила первой:
- Хочешь спросить про это? – она указала пальцем на платок вновь повязанный на шее.
Я пожал плечами и промолчал, давая понять, что это не мое дело. Она правильно поняла.
- Трос лопнул. Швы неделю как сняли.
- Болит?
- Не так что бы очень, - с улыбкой она одновременно развела руками занятыми стаканом и бутербродом, - Скорее зудит, но спать, плавать и шкоты тянуть не мешает.
Это была ее первая улыбка за утро.
- У меня есть мазь для заживления ран. Попробуешь? Ее Дед делал. Я применял несколько раз. Помогает.
- Да, я заметила твою коллекцию баночек, скляночек, флакончиков, бутылок. А что, подписать нормальным языком нельзя было? Сплошные шифровки.
- Я бы и сам хотел знать, что там написано. Даже не все помню – что и для чего.
- Ну, так выброси то чего не знаешь. А то гляди – помажешь фингал под глазом и ресницы выпадут.
- Фингал? Какой фингал? Я что, уже заслужил?
- Да в том то и дело, что не заслужил, - теперь она от души смеялась, - И вижу, что от тебя не скоро дождешься.
Я слегка опешил.
…
Весь день встречный ветер и сплошные галсы. Похоже, что бушприт я поторопился ставить. Со стакселем среднего размера было проще управляться. Весь день сплошные веревки и все внимание при подходе к берегу. Очень не хотелось бы напороться на камни. Почти не говорили. К вечеру начало стихать. Яхту уже не так кренило. Я разжег печку, затем сменил Женю у румпеля. Курицу готовила она. Когда солнце стало прятаться за кромку обрыва, я отпустил шкоты и стал на якорь. Не спуская паруса, быстро разделся и прыгнул за борт. Вода уже не казалась такой холодной как утром и частично снимала усталость. Довольно сильное течение сносило меня вдоль борта. Стал грести энергичнее, когда услышал громкое «бултых» за спиной. Она перелетела через меня и оказалась далеко за кормой. Но волноваться не стоило, я уже заметил буй на длинном буйрепе предусмотрительно выброшенный ею перед прыжком. Прыгни я так раньше без страховки – Дед бы мне взбучку закатил. Были уже такие случаи, когда беспечных пловцов сносило течением и лишь некоторые доплывали до берега. Море не упускает случая собрать жестокую дань с легкомысленных мореходов.
…
Уже в сумерках закатили легкую пирушку под бутылку какого-то вина. Я в этом плохо разбирался, учитывая, что кроме Дедовых настоек приходилось употреблять портвейны и всякие красные крепленые вина из тех, что были на полках магазинов. Мне приходилось экономить заряд аккумулятора и я зажег две керосиновые лампы, откинув верхние колпаки. Лампы хоть частично уменьшали армию налетевших комаров. То и дело раздавался треск очередного кровопийцы упавшего в огонь.
- Еще бы свечи зажечь. Есть у тебя свечи? – Женя разливала вино в стаканы, казавшееся при слабом освещении черным и густым. Глядя в глаза, добавила, - Для романтики.
Я достал свечи, две зажег в имевшихся на борту плошках, еще три установил прямо на консервных банках.
- За ветер днем и штиль ночью! – она подняла свой стакан.
Я впервые слышал такой тост и с радостью поддержал.
…
Во сне сбросил одеяло и продрог, но в какой-то момент стало теплее, и я снова уснул. Только под утро понял – ее тренированное тело без лишней унции жира и при полном отсутствии складок согревало меня почти половину ночи. Она согревала меня, а я ее. Утром и случилось. Она отдалась… Нет, не верно – она меня взяла. По-другому не скажешь. Сковала мои руки за головой, грудью своей упругой перекрыла дыхание, ее волосы щекотали и не давали возможности открыть глаза. Может пол часа или больше, а потом приглушенный стон перешел в дикий рык хищницы, разрывавшей на части добычу. Казалось, что рассвет испугается и спрячется обратно за горизонт. Минутой позже она откинулась вся мокрая, тяжело дыша между мной и спинкой койки. Хотелось встать и молча прыгнуть за борт. Но не смог. Чуть повернулся и в сумерках нового дня, что проникал через иллюминаторы и открытый люк рубки вдруг увидел красивый темный набухший сосок и, не смог сдержаться. Впился губами… И все повторилось.
…
Утром снялись еще при слабом ветре. Кофе допивали на ходу. Я не знал – нужно ли что-то говорить по поводу того, что произошло. У меня раньше не было самостоятельных выходов, а женщины, которых мы с Дедом брали в море были совершенно другими. Женю казалось все это совершенно не беспокоило и скорее всего забавляло. Она шутила, щедра была на подколки и ко всему на ней из одежды теперь были только ее высокие белые сапожки, короткие шорты, платок и кепка. Как бы я не старался отвести взгляд, мои глаза упорно сосредотачивались на подпрыгивающих выпуклостях ее красивой груди. Меня так и подмывало бросить якорь и повторить то, что случилось ночью, но уже при дневном свете.
И Нептун услышал мои мысли. К полудню ветер ослабел так, что гюйс еле отклонялся от мачты. Стало понятно, что до вечера к точке обозначенной дедом на карте нам не дойти. Скорее всего предстояло ожидать перемены ветра. Это я понял глядя на облака. Я хоть и не большой знаток в предсказаниях погоды, но научился наблюдать и сопоставлять увиденное. А уж если увидел, то в памяти сохранялось.
На случай большого количества гостей у нас с Дедом был предусмотрен вариант превращения каюты в сплошную лежанку от борта до борта. Пока Женя накрывала стол, я перекрыл проход пайолами, поверх бросил надувной матрас, застелил получившуюся лежанку штормовым гротом и уже после накрыл свежими простынями.
И снова стол стоит в кокпите,
и к вечеру все свечи зажжены,
и в фонарях трещали крылья комаров,
напоминая нам, что жизнь не вечна… (мои типа стихи)
…
Ошалев от затяжных поцелуев уже в сумерках умирающего дня я было открыл рот, но звук застыл под ее пальцем поперек губ:
- Тшшш, тихо, не говори то, что хочешь сказать.
- Почему?
- Не надо, - она так близко смотрела в глаза, что казалось я тону в ее зрачках, - Не признавайся в любви. Не говори, что любишь. Ты просто не знаешь разницы…
- Разницы в чем?
- Тшшш, молчи. Я тебе потом скажу…
…
Утром было не до разговоров. Налетел сильный юг. Метров семь не меньше. О кофе можно было разве что мечтать. Я старался идти вдоль берега, но волны и ветер усердно бросали к обрывистому берегу. Около десяти ветер из порывистого стал упрямым и стабильным. То крутой бейдевинд, то полный бакштаг напрягали, не давая ни на минуту отвлечься. Хоть и кренило от души, но уже по лодке передвигались уверенно. Женя, теперь облаченная в жилет заставила и меня одеть громоздкое сооружения из оранжево-красной ткани и блоков пенопласта. Но к плите не встала – ее, как ни странно начинало тошнить от запахов. Я передал ей румпель, убедился, что курс держит верно и, ушел готовить шамовку. Нет ничего хуже чем болтанка на пустой желудок. Она тоже это знала, но пересилить себя трудно – потом все это понимают кто сталкивается с затяжной качкой. Я передал ей пакет с сухарями. Сухари не простые. Еще Дед меня учил – смочить сухари в сухом вине, посыпать ванилью и пока сохнут на солнце смачивать лимонным соком. Первое средство от морской болезни. И хоть я не страдал таковой, но так как был извечно голодным проглотом, то пожирал это лакомство с превеликим удовольствием.
Эврика… или как там нужно кричать? У меня получился кофе с первого раза. Женя похвалила и мне самому понравилось. А после я готовил нашу с Дедом коронную морскую кашу. Перловку залил кипятком и промыв кипятком, слил воду. Снова залил и варил долго, позже снова слил и снова залил. Когда закипела в третий раз я, дождался клейковины, вывернул в котелок банку тушенки, перемешал и, пока доходила, взбил три яйца с солью, перцем и специями. Теперь не зевай – быстро, пока на огне еще шкварчит крупа остатками влаги, влил омлет в кашу и быстро перемешал. По консистенции это как запеканка, а по вкусу…
- Давай уже, не дразни, - я не вижу ее глаз из-за очков, но голос ее полон неподдельными интонациями, - Я весь кокпит слюнями залила от этих запахов…
Еще горячую смесь мы обжигаясь ели на ходу.
- Нет, так нельзя, - вдруг опустила она ложку в котелок, - Достань там бутылку из ящика.
Она была права – под настоящий португальский порто каша казалась неземным кушаньем. Впрочем и Дед ее потреблял под портвейн «три топора». Вдруг Женя опустила ложку в котелок и махнув рукой в берег спросила:
- Это? Это то самое место?
Я оглянулся. Сомнений быть не могло. Куда ни глянь вправо и влево на склоне только в одном месте ложбина поросшая деревьями и кустарником. Но пристать при таком ветре слишком риск велик остаться без плавсредства. Я оставил ей котелок, быстро метнулся на бак и отдал якорь. И уже после взялся спускать паруса. Получив от стакселя пару оплеух, я оглянулся – Женя уже крепила грот на гик. Наверно во мне зарождался маньяк – в какой бы позе она не пребывала, она возбуждала меня. Мысли мои делились надвое – половина о ней, вторая часть о лодке, у которой были все шансы разбиться на прибрежных камнях. Не отвлекайся на нее я бы первым увидел место к которому направлялись.
…
Два часа после захода солнца, но ветер не ослабевает. Я выбросил второй якорь, увязав к нему смычку старой цепи длиной метра в полтора – так якорь надежнее держит. Я верю в свои якоря, я уверен в якорных канатах, но то и дело смотрю в сумерки, где еле различим берег. Я постоянно опасаюсь, что на двух якорях яхту понесет и выбираться в темноте будет очень не просто.
Болтает лишь килевой качкой. Пока креплю все, что крепить должно, пока проверяю уже проверенное, из кубрика доносится крепкий запах кофе. Я вдруг ловлю себя на мысли, что теперь Женя и кофе для меня понятия не разлучные. Уфф… Даже встряхнул головой – так внутри вдруг радостно воспоминанием кольнуло.
Что-то ели. Пили кофе. После пили вино и снова что-то жевали. А через пол часа попыток заснуть в каюте мы выбрались на бак – в каюте невыносимо жарко и навязчиво болтало. Казалось, что потолок прихлопнет обоих, а бортами сплющит в единую котлету. Снаружи было проще – обдуваемые ветром мы прижимались друг к другу, заворачивались в парусину стакселя и ни о чем не думали. Просто лежали в слабом свете луны и обоим было тепло и уютно.
…
Ветер стих до слабого примерно за два часа до рассвета. Очень не хотелось вылезать из наших парусиновых пеленок дабы посмотреть на хронограф.
- Курить хочешь, да? – она это прошептала мне на ухо и я не знал, как ответить, в ответ лишь кивнул, - Мне тоже прикури.
Пришлось вставать. Она тоже выбралась из парусины – сигареты и зажигалка остались в кокпите. Я принес одеяла, которыми пользовались редко, и мы снова свернулись в клубок, но уже при свете ламп возле люка рубки. А после сигареты она захотела кофе. Как же не хотелось вылезать из нагретого одеяльного гнезда. Пощелкал тумблерами – отключил топовый фонарь и включил свет над плитой. Только разжег огонь, как Женя вдруг спешно проскользнула за спиной в каюту. Достала чемодан, шорох пакетов… Замерзла что ли?
- Черт, - вроде нашла то, что искала. И в ответ на мой вопросительный взгляд взмахнула какой-то упаковкой, - На два дня раньше началось.
Наверно от того, что раньше со мной так никто не откровенничал, уши мои налились горячей кровью.
За то время пока я изобретал завтрак Женя успела поплескаться за бортом, переодеться в яркий желтый комбинезон и теперь сидела за столом с сигаретой. Которой по счету, наверно даже она не вспомнит. Я зря старался – к еде она почти не притронулась, лишь попросила еще кофе.
Снова прошла в каюту и теперь из коробки принесла коньяк с красивой и не известной мне этикеткой. Я протянул ей шкалики, но первый глоток был сделан из бутылки. Что же, пожалуй и я поддержу. Огнем полыхнуло внутри и стало тепло и очень приятно.
- Капитан, выгляни в иллюминатор.
Я обернулся и увидел, что взгляд ее направлен на восток. Посмотрел вдоль берега и я – к нам с сильным креном шли две яхты. Озирайся я по сторонам почаще, заметил бы их появление еще на едва светлеющем горизонте. Теперь внимание пришлось делить между турочкой на плите и двумя склоненными к берегу парусами. Минут через тридцать морские бродяги подошли настолько близко, что стали различимы детали одежды и надписи на спасательных жилетах. Они проходили у нас по носу. Обе яхты словно сговорившись потравили шкоты, скорость заметно снизилась. Я прошел на бак дабы встретить их. Две пластиковые белоснежные красавицы польской постройки приближались на минимальной скорости. Отполированная тиковая палуба сверкала в утренних лучах едва взошедшего солнца. С ближнего к нам борта рулевой взмахом руки приветствует нас, стоящих на якорях.
- Помощь нужна? – зычным басом спросил седой бородатый мужик стоявший у штурвала.
- Нет, все в порядке, - отвечал я.
- На берег не сходили? – он указал в сторону зарослей на склоне.
- Нет.
- И не сходите? Плохой берег. Камни сплошные и дурной славой место славится.
Я лишь кивнул, но промолчал. Снова взаимные взмахи руками и вот они уже отдалились так, что слов не разобрать. Я еще какое-то время смотрю, как дружно они раскручивают стакселя с форштагов, как резко накренились мачты и заметно ускорился ход. Что скрывать – завидовал. Мне, новоявленному хозяину деревянной древней лодки только и оставалось, что завидовать тихо, по-хорошему и радоваться, что вообще могу ходить под парусами.
- Это они о чем? – Женя все так же сидела за столом, лишь обернувшись в след удаляющимся парусам.
- Это они про невероятные вещи, которые происходят в этих местах. Знаешь, что подумал – не станем сейчас высаживаться. Подождем, пока стихнет ветер. А тем временем расскажу.
- Тогда давай еще кофе, - и она встряхнула бутылкой, рассматривая сколько еще осталось содержимого.
…
Свой рассказ я закончил когда солнце стояло уже высоко. Вот только про Ведьму не упомянул, как и обещал Деду. Ветер все усиливался, и понемногу менял направление. Если ослабеет ближе к темноте, то как-то не хотелось исследовать местность при свете луны и фонарей. Решили дождаться утра.
- Расскажи еще что ни будь, - попросила вдруг Женя, прижимаясь ко мне, положив голову на плечо.
- Да тебя знобит, - я коснулся небритой щекой ее лба.
- Пустяки. Это бывает…
- Нет, уж. Давай я тебе настоечки налью. Дед на такие случаи заготовил большой флакон целительного зелья.
Она слегка скривилась.
- Не волнуйся. Тебе понравится…
- Гарантируешь? – она слегка улыбнулась.
Для убедительности налил нам два шкалика спиртовой настойки на травах. Потом рассказывал ей какую-то морскую байку и не заметил когда она уснула. Я не стал менять позу, лишь накрыл обоих одеялом.
…
Проснулся от толчка в ногу. Женя застыла с биноклем на противоположной банке.
- Что там? – я сбросил одеяло и неприятно поежился от прилипшей мокрой одежды.
- Сам посмотри. Там двое, - она передала мне бинокль, - Смотри чуть левее темной прогалины.
- Вижу, - я чуть подправил резкость.
Как раз в том месте, где по рассказу Деда в зарослях должен был находиться родник стоял человек, он смотрел в нашу сторону. Второй лежал у его ног, приподнявшись на локте, какие-то грязные повязки покрывали его голову. Одежда их была выгоревшей до неопределенного цвета и совсем не походила на одеяние тех людей в шкурах и с древним оружием, которых видел Дед. К тому же обуты были они в сапоги – обувь вполне современную. Уж больно на кирзачи похоже…
- Кто это? – Женя ухватилась рукой за мою штормовку.
- Кабы знать, - только и смог я ответить, сам теряясь в догадках.
- Может им помощь нужна, - она прижалась так, что ее хвостик щекотал мне ухо, - К берегу как – вплавь?
- Смотри, - я отдал ей бинокль. Мне и без него было видно, как стоявший мужчина помог подняться второму, - Мне кажется, что они уйдут к тому времени, когда мы выберемся на берег.
И действительно, вскоре оба скрылись в зарослях. Было над чем подумать. Я закурил, и все еще не отрывая взгляда от места ставшего объектом наблюдения, задумчиво потянулся к бутылке с Дедовой настойкой.
- И мне налей, - Женя придвинула шкалик, - Ты был прав, и знобить перестало, и настроение улучшилось.
- Немного подождем. Ветер к вечеру должен стихнуть. Тогда перейду ближе – там должна быть гряда камней скрытых под водой. Но не известно каким будет ветер утром. Бросать якорь на гряду опасно – можем не сняться быстро, если ветром навалит на берег. Значит все равно нужно ждать до утра.
- Поесть бы чего, только возиться у плиты нет желания. Сообразишь чего-нибудь?
И капитан побрел на камбуз.
…
К вечеру ветер скис до почти полного штиля. Отойдя на приличное расстояние от места, где по моим расчетам должна была таиться у берега гряда из плит, я бросил два якоря, собрал паруса и зажег огни.
- Погоди, я с тобой, - попросила Женя, увидев в моих руках маску с трубкой и ласты, - Только комбинезон сниму.
Я уже сидел у трапа, одевая ласты, когда она вынырнула из кубрика в одних плавках, неся в руках свое снаряжение. Почему-то стал привыкать к мысли, что такая деталь одежды как бюстгальтер ей и не нужна вовсе. Вместо маски она одела чудаковатые очки с радужными стеклами, в специальную резиновую петлю пристроила диковинную дыхательную трубку. Я читал про такие, но самому сделать все руки не доходили. Нужно было пристроить на обычную трубку из спорттоваров подходящий по размеру пластиковый флакон и проделать отверстия в нижней части. Таким способом измененная деталь снаряжения позволяла сделать лишний вдох под водой. Тогда я еще не знал, что у этого изобретения есть несколько существенных недостатков. При погружении первый выдох приходилось делать через нос в маску, от чего стекло запотевало. Второй вдох важно было делать осторожно, что бы не глотнуть воды, набиравшейся в колбу вместо воздуха. Второго выдоха уже на всплытии могло не хватить дабы выдуть набравшуюся воду. Но разве это недостатки, если под водой можно было находиться в два раза дольше?
- Плывем? – она первой сиганула с кормы, обдав меня холодными брызгами.
Я время от времени бросал взгляды на плывущую рядом девушку. Красивое зрелище, ведь примерно так должны выглядеть русалки. Вскоре мы замерли – перед нами со дна возвышалась гряда из аккуратно сложенных плоских камней. Я представил себе сколько труда затрачено было теми людьми, кто укладывал эти блоки. Повернул вдоль этого подводного сооружения и не сразу заметил, что Женя нырнула и уже плывет гораздо ниже меня, вот она уже хватается за камни. С первого взгляда было видно, что плавает и ныряет она не хуже меня. Остановилась, что-то подобрала, снова замерла и облако мути скрыло объект ее заинтересованности. Я глубоко вдохнул и нырнул к ней. Она мельком глянула на меня и сунула в руку довольно массивный осколок керамической посудины. Я принял и посмотрел на ее вторую находку, застрявшую в камнях. Что-то темное и длинное привлекло ее внимание, так выглядит металл покрытый толстым наростом ржавчины. Мне нужно было сделать вдох и я устремился к поверхности. Примерно через минуту всплыла и Женя, выплюнув загубник, она подняла находку над водой.
- Видал? Скорее всего это сабля.
Я не строил иллюзий. Все зависело от времени пребывания металла в воде. Бывало, что корабельный гвоздь оказывался толщиной с оружейный ствол, а лопнувший топор или подкова приобретали размеры ржавой глыбы. Еще несколько гребков ластами и прямо перед маской показался верх сооружения. Вода покрывала верхние плиты неравномерно, где глубина была по колено, а местами приподнявшиеся края плит выглядывали из воды даже при невысокой волне. Я встал в полный рост и помог Жене.
- Ласты лучше не снимать, - я принял из ее рук и вторую находку, - Босиком камни будут скользкими.
- Ниже воды не упаду, - засмеялась она.
Медленно, потому что двигались спиной вперед, мы добрели до первых сухих камней и сбросили мешавшие двигаться ласты.
- Давай, давай быстренько, - с азартом она отобрала у меня свои находки и, присев принялась рассматривать их. Я же направился к зарослям у подножия склона. Позади раздались интенсивные удары. Это Женя пристроила свою железяку на камне и вторым камнем стала откалывать ржавчину. Раздвинув кусты в глаза мне сразу бросилась очередная находка. Слегка закопченная на огне, мятая алюминиевая фляга без следов краски лежала у выемки полной прозрачной воды. Над ней возвышался камень по которому почти беззвучно струилась вода из невидимого выше родника. Я позвал Женю, она тут же подошла, отбросила ласты и аккуратно сложила находки.
- Ну, что – сабля? - в моей интонации явно сквозила насмешка.
- Нет, скорее шпага, - она не обратила внимания на мою подколку, - А у тебя?
- Смотри сама, - я намеренно не трогал флягу, дав ей возможность рассмотреть находку.
Она подняла ее, фляга оказалась наполнена водой и крепко завинчена.
- Я так думаю, что нам нужно ее здесь оставить, - я говорил, а глазами осматривал заросли вокруг.
- Да, за ней могут вернуться, - согласилась Женя и зачерпнула воду из выемки, - Вкусная. Замечательная родниковая вода. Нужно было взять флягу с яхты.
- Завтра наберем. Уже темнеет.
- Так это в этой ямке Дед нашел черепки?
- Уверен, что в ней. Не думаю, что рядом есть еще родник.
Я присел, что бы зачерпнуть воды, но успел сделать лишь пару глотков. Женя с азартом начала шарить руками по дну этого миниатюрного водоема и подняла муть. Я не удивился, увидев извлеченными из песка два черепка, именно такие, как описал их Дед. Что же, пока все рассказанное стариком подтверждалось.
- Подай мне железку, - она протянула руку и, взявшись за нее двумя руками, стала усердно ковырять дно выемки. Затем в два черпака стала доставать грунт и сваливать рядом. Я тоже поддался приступу кладоискательства и стал разгребать выбранный грунт. И на удачу в этой кучке смеси песка и камней стали попадаться очередные находки. Вместе с еще двумя осколками керамики я откопал винтовочную гильзу, наконечник стрелы и кругляшок похожий на монетку.
- Все, хватит. Завтра водой все промоет и наберем чистой воды, - она сполоснула руки и инстинктивно встряхнула ладонями, - Что у тебя? Покажи!
Я протянул ей находки. Она недолго их рассматривала, быстро сунула в плавки и, засмеявшись подхватила ласты.
- Возвращаемся?
…
Уже глаза мои слипались, а Женя все занималась нашими трофеями. Из рундука с инструментом я достал ей щетки, обрывок грубой рыбацкой сетки, бронзовый шабер. Из аптечки принес нашатырь, раствор аммиака и зубной порошок. Пусть себе ковыряется если есть охота.
… Утром я нашел ее спящей на банке в кокпите. Завернутая в одеяло она распустила волосы и смешно прижала кулак к губам.
Я глянул на стол. Там лежали плоды ее трудов ночных – идеально и без царапин очищенные монета и гильза. Наконечник выглядел абсолютно новым, черепки помельче лежали в большом осколке, найденном под водой. Не хватало лишь длинной железяки. Я взял монету. Это был царский пятак 1911 года, порядком затертый и с легка сбитыми краями. На донышке медной гильзы значился год выпуска – 42-й. Все сводилось к тому, что родником пользовались на протяжении очень длительного времени, если такой разброс во времени по находкам. Я осмотрел берег, затем горизонт. Казалось, что мы вообще одни в этой части планеты. Не хотелось будить Женю, но очень хотелось есть. С удивлением я обнаружил возле плиты на столе рыбу из консервной банки на тарелке прикрытой сверху алюминиевой миской. Но банки не нашел. Проголодалась и не съела? Странно и не понятно. Проснется – спрошу, а пока… Чего бы такого сварганить вкусненького?
…
- Чем пахнет? – Женя потянулась и одеяло упало под стол, - Завтрак и кофе в постель?
- Овсянка, сеньора!
- Фигушки, - она встала и снова потянулась, показав во всей красе округлости груди, - Сеньорита!
- Извиняюсь! – я не мог оторвать от нее глаз.
- Не извиняюсь, а извините.
- А разница?
- Когда ты говоришь «извиняюсь» - ты извиняешься сам перед собой, а «извините» это извинение перед собеседником.
- Тогда извините сеньорита Евгения!
- Нет. Просто Женя. Не люблю полного имени, - она заглянула в кубрик и потянула носом воздух, - Так что там завтрак?
- Кофе готов и уже холодный, а каша еще горячая. С изюмом, курагой и сухофруктами.
- От ты балда, - разочарованно вздохнула, - Кофе пьют свежим и горячим. Ладно, грей давай.
- Женя, ты как так монету и гильзу очистила? Почти весь налет сошел.
- В машинном масле сварила. Ты не знал такой способ?
- Вот значит для чего тебе банка понадобилась?
- Ага, - лукаво улыбнулась Женя, - И железяку в огне обожгла. Она за бортом полощется.
Как раз после ее слов газовая плита потухла.
- Мда, даже не удивляюсь, - с досадой проворчал я.
- Что, сожгла весь газ?
- Да, баллона второго нет. Остается керосиновый примус и печка на дровах.
- Перебьемся значит. Дай полотенце – я окунусь и быстро завтракаем. Мне не терпится подняться по вашей загадочной тропе.
…
- Класс! Напишешь рецепт, - она с нескрываемым удовольствием поглощала кашу, - С детства ничего вкуснее не ела.
- Да ладно? – мельком кинул я, так как сам во всю орудовал ложкой.
- Серьезно. Знаешь какая она жизнь студенческая?
- Нет, не знаю, - признался я.
- Все просто. Утром кофе, это в лучшем случае, потому что ложишься поздно, а утром, как правило просыпаешь. Уже на бегу по дороге какую-нибудь булочку, но не всегда. Так до обеда студент делит мозги на две части. Половина мозга занята мыслями про покушать.
- И сколько тебе еще учиться?
- Даже ответить сложно, - она вдруг стала серьезной, сосредоточив взгляд на какой-то точке на берегу, - Кажись, я уже отучилась.
- Это как?
- Все. Не хочу об этом, - она встала и холодный кофе выпила в три глотка, - Погнали на берег. Емкости для воды готовы? Пойду купальник одену.
…
Слабый восточный ветер держал яхту бортом к берегу. Я увязал все швартовы в единую смычку. Буя с буйрепом с носа яхты и шартовов должно было хватить до каменной гряды. Флягу и бутыль для воды предстояло переправить на берег и обратно на надувном матрасе, протягиваясь вдоль своеобразной переправы. Добравшись до гряды, Женя отбуксировала матрас к берегу, а я тем временем нырял, пытаясь закрепить канат за камни. Не найдя подходящего выступа, пришлось сделать из огона затяжную петлю и заарканить выступающий из кладки камень.
Матрас уже лежал на суше, Женя сложила ласты, очки и трубку на нем и с емкостями в руках ждала пока я сниму снаряжение.
- До вечера управимся? – в ее голосе нет никаких интонаций, видать зря я заговорил про ее учебу.
- Куда-то спешим? Или уже надоело?
- И не спешим, и не надоело. Просто привыкла планировать заранее - чем заниматься.
- Тогда посмотрим по обстоятельствам, - я принял у нее флягу и бутыль и мы направились к роднику.
Раздвинув кусты сразу бросилось в глаза отсутствие фляги.
- Ночью забрали, - рассуждал я, - Может быть встретим их еще.
Запас воды я перенес к матрасу, когда вернулся, Женя сидела на камне и курила.
- Сигареты? Откуда?
Она протянула мне плоский контейнер с герметично закрывающейся крышкой.
- Удобная штука. Что-то армейское. Всегда в жилете во внутреннем кармане, а если нужно то и в плавках, и в купальнике не особо мешает.
Контейнер мне понравился. Крышка плотно прилегала благодаря двум резиновым прокладкам и двум тугим защелкам. Внутри россыпью болгарские «Родопи» и бензиновая зажигалка. От сигарет навязчиво пахло бензином, но если курить очень хочется, то не особо мешает.
- Нужно было жилет взять, - Женя хоронит окурок в песке и поднимается.
- Зачем?
- Там много всего нужного.
- Нож? – я пытаюсь прикинуть что бы еще пригодилось.
- Не только. Там много карманов. Вдруг найдем что – есть куда кинуть.
…
По тропе шли без разговоров, временами останавливаясь и внимательно всматриваясь в глубь зарослей. Как и следовало из рассказа Деда, вскоре на еле заметной тропе показались ступени. Камни большие и тяжелые, некоторые выпали из углублений в боковых стенах расщелины. Другие вовсе были переломлены на две части, но некоторые еще были закреплены и служили надежной опорой для ног. В некоторых местах справа открывались такие провалы, что первой мыслью было соорудить там ограждения. Ступени вдруг прервались, я повернул вправо и стал раздвигать ветви кустарника. Так и есть – перед нами была площадка с продуманно уложенными камнями. Я даже наклонился, пытаясь разглядеть остатки костра, но среди редкой травы лишь плотно утоптанная земля с камнями. Потом выпрямился и стал искать глазами место, где должна быть верхняя площадка. Но ничего похожего не заметил.
- Знаешь, а я чувствую, - Женя озираясь рассматривала грунт вокруг нас.
- Чувствуешь? Что?
- Здесь всюду умирали люди, много и часто, здесь все кругом кровью полито…
Только из-за того, что она мне очень нравилась, я не стал признаваться, что во мне вдруг проснулся скептик. Ну, не верю я всякого рода экстрасенсам. Я промолчал и мы двинулись дальше по тропе, ступая по древним ступеням. Вот справа место похожее на то, где должна быть верхняя площадка. Но самой площадки нет, скорее всего ее снесло оползнем или камнепадом. Глубокий провал в тропе длиной почти в четыре метра. Его и не перепрыгнуть, и понизу обходить долго. Путь только влево по скале. Но стены почти гладкие, местами совсем отвесные.
- Нужно немного вернуться и подняться наверх. Я там заметила трещины в скале – по ним можно подняться.
Мы вернулись. Я никогда не увлекался скалолазанием и вот поди ж ты – пригодилось бы. Рискуя сорваться, мы медленно стали подниматься.
- Было бы проще в обуви, - почти прошептала Женя.
Я оглянулся. Она зависла, держась одной рукой за трещину в скале и осматривала сбитую в кровь ногу.
- Веревка тоже бы не помешала, да кто ж знал, - я прикинул, что поднялись метра на четыре, посмотрел вверх – оставалось еще метра три, - Потерпишь или спустимся?
- Нет уж, только вверх.
Я все больше восхищался своей напарницей.
На самом верху трещин стало намного меньше и пришлось хвататься за ветки свисавшего кустарника. Я забрался на наклонную, но надежную площадку, ухватил ветку потолще, затем развернулся и протянул Жене руку.
- Хватайся!
Она с ловкостью кошки в несколько секунд оказалась рядом со мной. Мы лежали, смотрели вниз и наверно думали об одном и том же.
- Не выше нормальной мачты, но холодок по спине бегает, - почему-то все так же шепотом сказала она не отрывая взгляда от тропы внизу, - А спускаться будет еще труднее.
Я притронулся к ее спине и несколько раз энергично провел ладонью вдоль позвоночника, словно втирал мазь.
- Мурр!
Смешно было обоим, но недолго. Нужно было двигаться дальше. Мы обернулись и «радостям» уже не было места. Мы почти голые и босиком, а впереди сплошные заросли ежевики.
- Бляха-муха! – сцепив зубы, Женя села, скрестив ноги, - Оцарапаемся как ежики в брачный период.
Я ухмыльнулся. Но нужно было что-то делать.
- Посиди, передохни, а я схожу влево вдоль зарослей – поищу проход или может обогнуть можно.
Неожиданная находка вскоре предстала моим глазам - вдоль полосы зарослей почти на краю скалы отчетливо была видна не заросшая тропа, сплошь каменная. Больше она напоминала уступ, казавшийся вырубленным здесь специально. Насколько далеко по ней можно пройти и куда она ведет, мне предстояло узнать. Пробираться приходилось медленно и осторожно. Слева над пропастью ухватиться было абсолютно не за что, зато под правой рукой густые заросли ежевики. Ну, хоть какая страховка. Я прошел вперед примерно шагов двадцать, как вдруг уступ резко обрывался резким поворотом в кустарник. Я присмотрелся – вполне возможно, что удастся проползти. Дальше пробираться не стал и вернулся к Жене. Девушку застал за интересным занятием. Она передвигалась на четвереньках и тщательно что-то искала среди камней и не густой травы.
- Нашел дорогу?
- Нашел. А ты что ищешь?
- Смотри, - она села запустила руку в декольте закрытого купальника, - Все в одном месте были, как будто кто сложил аккуратно.
На ее ладони лежал с десяток наконечников от стрел. Я взял один и рассмотрел внимательно. Он казался совершенно новым и без намека на ржавчину, только был абсолютно черным.
- Везет тебе на находки. Предлагаешь еще поискать, или пойдем?
- Пошли, Сусанин, - она встала и отряхнула с ачровательных коленок мелкие камушки.
До поворота с уступа добрались без приключений, а вот после… Мы ползли, оцарапывая живот и ноги камнями, а спину колючей ежевикой. Хвала Всевышнему, что недолго. Вскоре выбрались на поляну со всех сторон заросшую густым кустарником. Одной стороной эта площадка упиралась в отвесную каменную стену. И самое интересное как раз было на ней – часто и глубоко вырубленные ступени вели наверх.
- Ура, цивилизация! – прошептала Женя и подмигнула мне с нескрываемой радостью.
- Ты заметила, что мы уже давно разговариваем шепотом?
- Ага, боимся спугнуть лесных духов. Я, чур, первая! – и она начала взбираться поддавшись нашему с ней исследовательскому азарту.
Подъем не был так труден как у провала на тропе. Мы быстро взобрались на вершину скалы и осмотрелись. Вокруг сплошные заросли и только за спиной сквозь ветви проглядывало зеленовато-бирюзовое море. Пройдя между густых кустов и деревьев шагов сто, более менее пологая площадка закончилась и пришлось спускаться. Тропа здесь хорошо угадывалась, часто попадались вырубленные ступени и небольшие ниши, за которые можно было схватиться рукой. Вскоре тропа нырнула в овраг, дно которого было завалено опавшей прошлогодней листвой. Идти босиком было не приятно и мы стали карабкаться по склону. Благо растительности здесь было достаточно и было за что цепляться руками. Овраг резко ушел вверх и вскоре мы вышли по нему на опушку леса. Справа в прогалине угадывалась тропа, по которой нам не удалось подняться. Слева открывался вид на холмы, на которых вероятно и видел Дед укрепления. Я не стал туда спешить и осмотрел выход с тропы. Где-то здесь было подвешено бревно, и рядом сидел человек, нарезавший ремни из кожи. Но никаких следов ни бревна, ни часового я не обнаружил. Лишь разлапистый куст можжевельника красиво вписывался в окружавшую его растительность. Женя предположила, что высоко среди ветвей возможно остались следы на коре от привязей, но желания лазить по деревьям что-то не возникало ни у меня, ни у нее. Мы вышли на степной участок. Все как в рассказе Деда – редкие деревья и кустарники, много разбросанных по склону камней.
- Женя, смотри под ноги - может найдешь что. И еще, - я оглянулся посмотреть ей в глаза, - Здесь должны попадаться ямы в которых пасечник собирал воду. Опасны тем, что на дне могут быть острые черепки…
- И кой кто еще, - она резко и крепко схватила меня за руку.
Я обернулся по направлению ее взгляда. В шаге от меня как раз была одна из ям. По стенке этого рукотворного углубления быстро извивалась змея, толщиной примерно в мое запястье.
- Фу ты… - я перевел дыхание, - Хоть и знаю, что не ядовитые, а все равно мурашки по коже.
Дальше ступали осторожно, внимательно глядя под ноги. Ям для сбора воды больше не попадалось. Поднялись на ближайший холм. За остатками укрепления, которое угадывалось по цепочке возвышений и грудам камней, на склоне возвышалось дерево. Подошли к нему, это был одиноко стоящий огромный дуб. Нижние ветви толщиной с ведро, я прикинул толщину ствола пытаясь обхватить его руками. Женя зашла с другой стороны, вдвоем у нас получилось.
- Иди сюда, посмотри, - позвала она.
Я обошел ствол и увидел очередную ее находку. В ствол были вколочены на разной высоте три скобы, в одной висело кованое кольцо в диаметре около восьми сантиметров.
- Скорее всего здесь привязывали лошадей, - предположил я, - Наверно под этим деревом стояла телега пасечника.
- А там швартовали мамонта, - Женя кивнула на ветки вверху.
Метрах в четырех над землей почти горизонтально вросшее в кору виднелось кольцо намного большего диаметра.
- Для баскетбольного кольца маловато, разве что мячом поменьше бросать, - отшутился я.
- Юморист, блин, - она игриво скорчила гримасу.
Нет, все же не могу понять – кого она мне напоминает. Что-то очень знакомое. Актрису какую что ли? Хотя, сколько я тех актрис видел, бывая в кинотеатре раз в месяц.
Возвращались, обходя остатки укреплений слева. Как раз там, где Деду попались ямы-водосборники. И действительно, в некоторых попадались черепки, в двух стояли обычные полулитровые банки, а в одной яме даже нашли жестянку из-под пресервов.
- Надо было все же взять какую-то флягу. Пить уже хочу, - в интонации ее не скулеж обычной девчонки, а скорее простое желание.
- У меня и самого во рту пересохло, - ответил я, - Знаешь, есть такой способ утолять жажду…
- Только не говори, что будем пить мочу.
Мне даже дыхание слегка переклинило от ее неожиданного предположения.
- Скажешь тоже, - я постарался вдохнуть поглубже, - Покусываешь кончик языка. Слюны выделяется больше, пить хочется меньше.
Дальше шли без лишних слов – оба усердно боролись с жаждой. Так дошли до тропы.
- А пошли по ней? Может там есть где подняться?
- А как спускаться? Ноги переломаем или шею свернем на тех трещинах, - я остановился и задумчиво стал осматривать вершины деревьев над тропой.
- Есть идея, - Женя ухватилась в молодой ясень и зачем-то стала его раскачивать, - наломаем таких вот веток и стволов, свяжем и по ним спустимся.
- И чем свяжем?
- Изорву купальник на полоски.
- Это не идея, а идиотизм. Разорвется хоть одна связка и как минимум один калека в экипаже.
- Какой же ты пессимист. Что сам придумаешь?
- Спускаемся по тропе. На месте провала и подумаем.
…
Сверху место снесенное камнепадом и оползнем выглядело иначе, не таким уж непреодолимым. Даже более обнадеживающим в плане его преодоления. Решение созрело почти сразу, как только глянул вверх. Справа от тропы у самой отвесной скалы я присмотрел подходящий ствол какого-то дерева. Ни слова не говоря, стал взбираться. Уже где-то на половине высоты ствола стал раскачиваться. Женя сразу догадалась, словно мысли мои прочитала и взялась помогать. Корни на краю обрыва не сильно сопротивлялись, дерево медленно стало крениться и вскоре упало, накрыв кроной противоположный край провала. Я перебрался к продолжению тропы, поправил крону, оттянув дерево за ветви ближе к скале и кивнул Жене:
- Давай!
Уже стоя рядом она с досадой произнесла:
- Даже обидно – как все просто получилось.
Я лишь усмехнулся.
…
До выхода из зарослей оставалось метров двадцать, как я замер и взял ее за руку.
- Что? – Она прерывисто дышала.
- Тсс, слышишь?
Она услышала так же как и я – впереди, где-то внизу были слышны голоса. И женские, и мужские, разбавленные возгласами и смехом. Ну вот, началось. Сейчас нам встретятся те самые – в диковинных одеждах, с луками и копьями. И я поспешил вперед.
Надо же, какое разочарование. Почти рядом с нашей яхтой стоит на якоре красавчик катер, весь ослепительно белый с высокой рубкой и спущенным трапом, а по гряде бредут две парочки романтично настроенных путешественников. Я от досады даже губу закусил.
- Мне думается, что они не в первый раз здесь, - Женя инстинктивно прикрывала шрам рукой.
- Знаешь, а давай не будем им рассказывать ничего про это место. Если что-то знают, то сами расскажут.
…
Знакомство перетекло в пикник с шашлыками. Нам пришлось перетащить на яхту запас воды и вернулись с тремя бутылками вина и кое-каким запасом провизии. Я, как и Женя, порядком изголодался за время наших скитаний по странному берегу. Она помогала двум девицам кромсать острым ножом закуску, в то время как я с двумя парнями натаскал запас дров, будто собирался прожить здесь не меньше двух дней. Как и предполагалось наши новые знакомые бывали здесь часто, знали про родник, более того знали про провал на тропе. С тех пор как случился оползень они даже не пытались подниматься на плато, так как по их словам там не было ничего интересного. Рассказали, что при слабой прибойной волне довольно часто оставались здесь ночевать. Но алкоголь развязывает языки и я не удержался. Спросил как бы невзначай, ссылаясь на предупреждение проходящего утром яхтсмена. Вот тут-то и началось…
Все четверо вспоминали странные звуки по ночам и даже выстрелы. Но утром поднимались по тропе и ничего не обнаружили. От стариков слышали историю про окруженцев во время последней войны, что небольшой отряд отбивался до последнего, и дабы избежать плена бросились в морские волны и имен их никто не знает. А еще лет десять назад умер чудаковатый старик-пасечник, который что-то знал про это место, но никому не рассказывал. Где-то среди ночи, когда девчонки ушли купаться (естественно, что голышом) я с парнями сидел у костра, пили, курили и вот один из собеседников рассказал диковинную историю. Где-то за холмами возле озера есть хутор. Хозяин как-то нехотя однажды рассказал, что как-то ночью вышел на лай собаки и на дороге к дому увидел лежащего мужика длинноволосого и бородатого, в диковинной одежде, израненного и избитого. Сбегал в дом за фонарем и тряпьем, дабы перевязать, а когда вернулся, то человека того уже не было, лишь кровавые пятна на земле. С фонарем обыскал все вокруг, но напрасно. Когда же вернулся на место, где лежал незнакомец, то и пятна крови уже исчезли.
Угомонились под утро и в отличие от новых знакомых, я с Женей досыпать бурную ночь отправился на яхту. А утром ребятки снялись с якоря, на прощание подошли к нашему борту и сгрузили запас провизии, мотивируя тем, что им под мотором «пол часа и они дома», а нам еще не ведомо сколько ветер ловить. А с ветром был и правда казус. Где-то вдали от берега северный слабый ветерок едва шевелил морскую ширь. Вокруг нас, под берегом не то что ряби не было, даже гюйс на мачте и нитки на вантах висели, как приклеенные. Сон уже был прерван, оставалось или бездельничать, или поедать запасы продовольствия и в первую очередь те, которые грозили испортиться.
- Кофе заканчивается. Осталось еще на один раз, - Женя задумчиво смотрела внутрь импортной упаковки.
- Заваривай себе. Я больше к чаю привыкший. Как раз тебе на два раза будет.
- От ты бестолочь недоученная, - она спрятала упаковку в шкафчик над столом камбуза и принялась рыться среди разнокалиберных коробок.
- Что не так?
- А то, что кофе варят, а заваривают чай. Понял? - прищурившись, она пристально смотрела мне в глаза.
Вот уж этот прищур с ехидцей. Снова понимаю, что есть в ней что-то такое, будто знаком с ней давно, но вспомнить никак не могу.
- Понял, - отвечаю я после небольшой паузы.
Она что-то колдует над керосинкой и вдруг выглядывает снова:
- А ты кто по гороскопу?
- Я и не знаю, - в замешательстве пытаюсь вспомнить – говорил ли мне кто. Самому-то было без надобности знать такое.
- Ну, месяц рождения? И число хоть знаешь? – снова прищур одним глазом, видимым из-под распущенных волос, - Или ты найденыш безродный?
- Помню, - мне совершенно не хочется ей язвить в ответ, я просто любуюсь ею в эту минуту, - Февральский я. Двенадцатого числа.
- Тогда понятно – водолей.
- Что понятно?
- Да кто другой, за исключением рыб и девы уже бы напыжился и в спор кинулся. А то и грубить бы начал. А ты все мои подколки принимаешь как должное.
Я хотел было спросить – плохо ли это, но сами собой с языка слова соскочили:
- Да попросту ты мне очень нравишься.
- Так. Стоп! Быстренько сворачиваем с темы.
И я не стал даже спрашивать почему. Она видать ждала этого вопроса и несколько раз внимательно посмотрела в мою сторону. Мне же нужно было срочно чем-то заняться. Я вспомнил про железяку, все еще висевшую на шкертике за бортом. Достал ее, открыл рундук с инструментом. Пристроив на леере небольшие тиски, закрепил находку и стал скалывать ржавчину рожкеткой.
…
- Бросай это грязное дело. Чай стынет и завтрак у нас сегодня роскошный.
Мне не нужно было спрашивать что там на столе – все сервировалось на моих глазах. Есть и правда хотелось. А еще хотелось поговорить, но решительности мне явно не хватало. Почему-то…
- Что отковырял? – она издали кивнула на железку в тисках.
- Ничего интересного, - я уплетал за обе щеки наш утренний разносол, прихлебывая горячий чай из стакана в подстаканнике, - Пруток какой-то, даже не понять круглым был или ребристым. Очень сильно ржавчиной поело.
- Ну, так и не стоит возиться. Выбрось его, - Женя укладывала на кусочек хлеба орнамент из шпрот, лука и кусочков соленого огурчика.
- Нет, не выброшу. Сперва очищу, а когда вернемся – отдам кузнецу. Есть у нас мастер – великий ковщик. Мы ему много старого железа натаскали. Он в сталях толк знает, может ему сгодится для чего.
…
После завтрака я с железкой разобрался быстро. Лихо прибрался в кокпите, искупались и под сигаретки добивали одну из начатых бутылок. А еще у меня было весьма приятное занятие. Я смазывал Жене ссадины и царапины Дедовой мазью. Ей тоже это нравилось и она довольно жмурилась, как сытый кот пригревшийся на солнце. Или кошка…
Разговор завела она. Я молчал и только слушал.
- Ты влюбчивый. Возможно это не недостаток, но и не очень хорошо. Дурить тебя будут бабы. И пользоваться будут твоим к ним отношением. Ты не видишь разницы между любовью и влюбчивостью.
Я лишь скользнул взглядом по ее глазам и продолжал втирать мазь в ее коленку.
- Вот ты можешь быть откровенным?
Я лишь хмынул.
- Сколько у тебя баб было? Я ведь знаю, что были – меня не обманешь. Ну? Так сколько?
Я молчал.
- Что, напрягает вопрос про баб?
- Не вопрос про баб, но напрягает.
- О как! Говорить еще не разучился, - она слегка наклонила голову, дабы посмотреть мне в глаза, - А что напрягает?
- Во-первых напрягает слово «бабы». Я еще ни одну женщину так не назвал.
- Ого! Них… себе, а во-вторых? - она даже слегка приподнялась.
- А во-вторых, я не могу понять – зачем тебе это?
- Таааак…
- Что?
- Разговор приобретает совершенно другой оттенок. А ну давай – колись. Что да как – во всех подробностях.
Очень уж не хотелось прерывать процедуру втирания мази. Но и отмолчаться я уже не мог.
- Понимаешь, Женя, я привык сперва все выслушать, хорошенько все взвесить, а уж после – если есть надобность, тогда уже ответить.
- Вот, - она схватила бутылку и сделал большой глоток вина, - Жду ответа.
- Только не перебивай. Я ведь могу и отмолчаться, как ты сама заметила
- Хорошо, изливайся.
- Не было у меня баб. А были женщины. Такие, которым скучно, так как мужика рядом нет. Мы с Дедом на яхту шалав портовых не приглашали. Таких что б ровесниц, или близко к такому, признаюсь честно, так и вовсе не было. А все потому, что некогда было. Мне не в сезон разрываться приходится между яхтой и работой. А в сезон хочешь или нет, на яхте всегда работа есть. Потому с женщинами отношения примерно как «привет-любовь – пока». Понимаешь?
И тут воцарилась такая затяжная пауза, что мне даже мазь втирать расхотелось.
- Понимаю, - вдруг твердо сказала Женя, - Даже не добавляй ничего. Знаешь что?
- Что?
- А давай чайку крепкого? Заваришь?
- Сей минут, сеньорита, - и я, отбросив банку с мазью, с беспредельной радостью, что тема меняет направление, нырнул в рубку.
Дорога домой.
После чая снова был чай, скрипели консервы под консервным ножом, хрустел подсохший хлеб на зубах. Вот только вино никаких звуков не издавало.
- Я вот думаю, - Женя размахивала перед моим носом очередным сухарем с разлегшимся на нем шпротом, - В чем-то ты прав. Хотя в чем – не уверена. Если копнуть глубже, то такая тема нарисуется, что лучше не начинать.
Я уже было собирался что-то ответить, как она привстала и возбужденно вскрикнула:
- Ветер! Мы прозевали ветер, - остатки бутерброда она резво упрятала за щеку, - Снимаемся?
Я не тот, кому дважды повторять – молнией на нос и выбирать якорные концы. Минуты две и мы уже поймали ветер. А через пять минут, когда убрали стол и последствия пирушки, я уже готов был ставить «геную». Вовремя вмешалась Женя:
- Не стоит. Давай отойдем под штатным стакселем подальше, там посмотрим – мне кажется, что ветер крученый, он может изменить направление в любой момент.
В первые секунды вроде и возникло желание возразить, но я посмотрел на небо – редкие перистые облака выстроились в шеренгу, но с хвостами закрученными в одну сторону. И я решился – из полного бакштага повернул в крутой галфинд. В ту же минуту порыв нас подхватил так, что от крена на камбузе что-то посыпалось и загрохотало, но не досуг было разбираться. Мы летели в открытое море и, как потом я осознал, у нас обоих не было желания оглянуться. Женя оказалась права. Едва отошли от стоянки может на четверть мили (черт, как же привычны все же метры и километры), как направление ветра стало меняться. Спустя час с лишним подул стабильный и не сильный восток.
-Ну, чего ждешь? – Женя схватила румпель чуть пониже моей руки и в ответ на мой вопросительный взгляд добавила, - Бегом ставь «спинч»!
- Есть боцман! – попытался отшутиться я и бросился на нос.
Это было что-то… Или как говорят иначе – это было нечто. Я про себя вспоминал Деда каждую секунду. Мы как-то с Дедом ходили под чужим спинакером и я этих минут никогда не забуду, но это… Новый парус лишь несколько раз метнулся и застыл будто приклеенный. Благодаря карманам с прорезями внизу наше черное полотнище изогнулось в фантастический пузырь как только я закрепил спинакер-гик сделанный еще раньше из багра. Все время Женя управлялась со шкотами. Я же, как и раньше носился в роли юнги по палубе, настраивая оттяжку спинакер-гика и упорядочивая фалы и шкоты.
- Убираем стаксель!
И я уже вращаю закрутку на форштаге.
- Майнай грот!
- Полностью? – я вопросительно смотрю на ту, которая командует мной.
- Оставь треть – не повредит, - она в таком диком азарте, я такой ее не видел до этих минут.
И вот все концы заведены и упорядочены. Теперь можно передохнуть, меняясь у румпеля время от времени. Я предложил:
- Варить кофе?
- Балда! Какой кофе при таком кайфе? Неси вискарь! Это бомба! Это не на реке. Я сама в афиге…
Нет, мы не летим. Так всегда, даже под мотором. Когда ветер попутный, то скорость всегда не так ощущается из-за отсутствия брызг по носу. И болтанка совсем другая. Сперва поднимается корма, потом она ныряет и задирается нос. В какой-то миг мы в яме и движемся ровно, и снова корма вверх и пока нос не задрался мы выравниваемся, но уже на гребне догоняющей нас волны. И снова ныряет корма и за задранным носом мы не видим горизонт впереди. И так час, второй и мы уже не смотрим на компас, и курс не совсем тот, что нужен. Нас сносит в открытое море, но менять направление нет желания. Лишь румпелем подправляем положение яхты не относительно берега, а с учетом на ветер. Эх, видел бы Дед…
- Нет! Херня это, - Женя отдает мне румпель и садится на банку напротив меня, - Это не правильный парус.
Я опешил. Во мне внутри все вдруг извернулось с пяток до мозга. Казалось, что кровь закипает в висках.
- Что? Что не так?
- Смотри сюда, - держа одной рукой бутылку виски, ногтем указательного пальца она царапает схему по загорелой коже своей ноги, получаются светлые линии на шоколадном фоне, - Нет смысла располагать карманы горизонтально. Нужно всего в один ряд и от фалового угла по центру до нижней шкаторины. Тогда устойчивость будет еще стабильнее. А то, что черный – пусть будет черный. В жару может и поможет, а при облачности – уже по барабану. Понимаешь?
Как ни странно, но понял я сразу и не стал возражать.
…
Курс сменили уже в сумерках, когда берег был едва заметен. Сперва я убрал спинакер, и яхта застыла, ожидая подъема паруса. Потом поднял стаксель и, уже набрав ход, поднял грот. Искать в темноте нужную глубину, что бы стать на якорь уже было поздно. Оставалось лишь два варианта. Или идти, по очереди сменяя друг друга, держа курс под крутым углом к берегу. Или убрать паруса, зажечь огни и лечь в дрейф. Еще солнце не село, как пришлось принять второй вариант. Причиной стал почти полный штиль. Тут уж спать или одному, или по очереди, постоянно вглядываясь в темноту – вдруг какое судно идет на тебя. И еще под рукой держать фальшфейер и сигнальную ракету.
Было у нас с Дедом такое. Как-то ночью закисли мы в полный штиль на фарватере, смотрим – на нас движется сухогруз. Рубка у него на корме и нос высокий. И ему пофигу наши огни ходовые – он их попросту не видит. Спасла нас тогда ракета по настильной траектории, пущенная в иллюминаторы рубки. Он как мог отвернул, а мы багром отталкивались от нависающего борта под трех этажные матюки в мегафон сверху.
Есть и третий вариант. Хоть и рисковый, но все же… К нему я и прибегнул, так как устал и глаза слипались. На полную вытравку отдал якорный канат, дав возможность якорю самому найти нужную глубину. «Ничего, - успокаивал я себя, - Канат в длину пятьдесят метров. Даже при самом худшем раскладе остановимся над глубиной около тридцати метров». Как упал головой на подушку я уже не помнил…
…
Снилось черт-ти что, но сразу забылось.
- Вставай, капитан, - рука Жени ощутимо давила на грудь, - Мы может и не в полной ж.., но в заднице – это точно.
Я не смог стряхнуть остатки сна, но рывком поднялся и в секунду оказался в кокпите. Одного взгляда было достаточно, что бы понять с какой ситуевине пребываю. Берег не виден. То ли ветер, то ли течением нас унесло в открытое море. Борясь с желанием окунуться я, поспешил на нос. Якорный канат спокойно свисал вертикально, не найдя отмели дабы заякориться. Выбрал якорь и при слабом восточном ветре взял курс на север. А куда же еще…
…
Бывают такие моменты во время длительных переходов, когда слова произносить уже не хочется. Так и в тот день. Просто сидел, держа румпель и при слабеньком восточном ветре, и шел туда, где должен быть берег. К десяти часам надоело и зафиксировал румпель. Теперь можно было лишь изредка поглядывать на горизонт. Лодка шла себе в своей стихии ровно и без неожиданностей.
- Ты, это, - Женя вынесла мне подстаканник с чаем, - Извини, если что…
- Ты о чем?
- Ну, вчера меня понесло. Стала критиковать парус. Сунулась не в свой монастырь.
- Та брось, - я лишь склонил голову, - Ты все толково объяснила. Не стоит извинений.
- А чего такой угрюмый?
- Не знаю. Так бывает. Иной раз мы с Дедом в море за сутки два – три слова друг другу говорили. После однообразности перехода слова почему-то лишними становятся.
- А…, - понимающе кивнула Женя, - Я-то уж подумала…
- Напрасно, - я улыбнулся, - Все в порядке.
Она вдруг приблизилась так, что я мог пересчитать ее реснички.
- А поцелуй меня!
…
Примерно около четырех часов к вечеру второго дня нашего пути домой мы попали в пляму. Случилось все как-то неожиданно и незаметно. Сперва нависли тучи. Потом небо потемнело. Первые раскаты грома громыхнули с запада, потом с востока. Молнии слепить стали минутами позже, но дождя мы поначалу не наблюдали. А вскоре попали в полосу гладкой воды. У меня такое было второй раз. Мы в полосе легкой ряби, а справа и слева в метрах пятистах вода пузырится от щедрого ливня. Интуитивно держишь курс между двумя такими водопадами, хотя понимаешь, что лодка идет как бы сама по себе. Нас тот дождь так и не намочил. Совсем не намочил. Ни капли не упало ни на рубку, ни на палубу. Я постоянно смотрел на компас и понимал, что хоть и держу курс, но двигаюсь еле-еле. Ветер – вот он, в каких-то десятках метров рябью ласкает поверхность моря. А твое корыто как в киселе. И вырваться из пятна никак не получается. Уже несколько раз пытался резко сменить курс. Но напрасно. Лодка идет, а пятно загустевшей воды словно приклеилось к бортам.
К обеду ветер скис совсем. Даже нитки на вантах не шевелились. Куда ни кинь взгляд – вокруг сплошное зеркало.
- Во попали, - с досадой выдавил я эти слова.
- Самое время сигануть за борт, - скорее вопросом, нежели утверждением ответила Женя.
Буй с буйрепом были лишними. Надувной сине-белый пузырь даже не отнесло от яхты. Мы все же держались за наш страховочный конец и плескались в оживляющей влаге. Я в какой-то момент прижался к ней и она обхватила меня ногами.
- Так теплее?
- Не знаю. Но так приятнее, - быстро возбуждаясь ответил я.
- Не тормози?
- Но тебе же нельзя?!
- Дурашка, - ее губы скользнули по носу, - Наоборот, еще сильнее хочется…
…
Третий день пути домой, а мы все в той же в пляме. Такое со мной впервые. Действительно – заколдованный круг. По-другому и не скажешь. Женя снова дразнит меня не прикрытой грудью. Изредка подкалывает по причине и без таковой. Теперь мы все чаще прыгаем за борт и жестко экономим воду и еду. Кто знает, на сколько мы приклеились к этому пятну.
…
На ночь снова выбросил бесполезный якорь за борт. Уснули уже глубоко за полночь. А утром я первым сиганул в воду. Она хоть и освежала, но картина на корме пьянила похлеще вина. Женя, стоя над трапом сбросила шорты, увязала платок на леер и прежде чем прыгнуть в воду, как бы нехотя сбросила буй. Эта мелочь нас спасла уже через каких-то минут двадцать. Не набитые в натяг паруса вдруг издали дружный хлопок и корма ушла на добрых десяток метров. Я едва успел ухватиться за буйреп и тут же оглянулся на Женю. Мощными гребками она устремилась к бую.
- Держись! – крикнул я, видя, что она уже вяжет узел на руке, - Я поднимусь и подтащу тебя.
Первое, что сделал – еще потравил шкоты, потом подтянул Женю. Мне понравилось, что не увидел в ее глазах ни растерянности, ни испуга.
- Молодец, что сбросила буй.
- Да уж, два голых придурка посреди моря – не тот конец жизни, о котором стоит мечтать.
Уже влезая в шорты, немного дрожащим голосом добавила:
- Готовь малый стаксель! Чуйка у меня, что это только начало…
Спустя час полного бакштага курсом на север я отметил, что гюйс рвет на полную сильным стабильным ветром.
- Ну, все, - затягиваясь сигаретой я с облегчением сказал скорее себе нежели ей, - Выбрались из плямы.
- Как по мне, так это бред, - она застегнула жилет поверх тельняшки, - Зачем так выворачивать понятия? Почему пляма, а не пятно?
- Не знаю. Так Дед называл. Ведьмина пляма.
Она пристально взглянула мне в глаза, усмехнулась и приняла румпель. Что-то снова скользнуло в этом ее взгляде, но разбираться, когда ветер…
- Иди жилет одевай. Ветер крепчает, - сказала и загадочно улыбнулась.
Что ж в ней все-таки?…
…
К полудню показался берег. Но я не был уверен, что очертания мне знакомы. Стояли бы сейчас на якоре, яхту болтало бы как щепку. А так – ничего, нормально идем, хоть и мокрые от брызг, но с довольными физиономиями. Даже почти счастливые, если учитывать, что удалось сварить макароны, перемешать их с тушенкой и под несколько глотков вина умять этот деликатес.
Ближе к вечеру встречным курсом прошел сухогруз. Не ахти какой крупный, видали и побольше. На каких-то несколько минут он прикрыл нас от ветра своим бортом. Настолько близко, что слышны были соленые шуточки матросов с его борта. То, что выдала им в ответ Женя меня смутило до покраснения ушей. В два щелчка расстегнула жилет, резко собрала в гармошку тельник под самый подбородок. Тут же сверху раздались задорные вопли и свист. Одернув тельняшку, она отсалютовала им жестом от локтя и тут же отвернулась, присев на банку рядом со мной.
- Зачем ты так? – мне на судно даже оглядываться не хотелось.
- Им теперь до ночи будет что вспоминать, - она глянула краем глаза на случайных зрителей и демонстративно впилась в меня губами.
…
К ночи утихло, но и направление сменилось. Пришлось ставить штатный стаксель и галсами продвигаться вдоль обрывистого берега. Уже в темноте я бросил якорь. Ветер скис совсем, но волны еще долго раскачивали яхту. Спать решили на крыше рубки, завернувшись в парус.
- Ты на звезды в телескоп смотрел когда-нибудь?
- Нет, только в бинокль.
- Ай, то не то, - Женя взяла у меня сигарету и затянулась, - Очень увлекательно, но потом очень спать весь день хочется. Сидишь на парах, такая вся сонная курица и ни фига не понимаешь - о чем там препод у доски распинается.
- Я про звезды мало знаю. Свет от них мы видим, а многие звезды уже погасли.
- Ну тя на фиг с твоим пессимизмом!
- Женя, а ты на кого учишься? – я поспешил сменить тему, но не удачно.
- Журналистом могла бы стать. Но кажись уже отучилась, - вернула сигарету и зарылась с головой в парусину, - Все, спим.
…
С якоря снялись, когда еще пяти не было. И уже через час я сменил штатный стаксель на штормовой. Как и накануне встречный ветер обещал день насыщенный галсами.
Сколько ходил под парусом, но так и не смог понять одного. Почему так тянет в море? Ведь так часто день проходит в таком вот однообразном рыскании галсами. Проще понять если на соревнованиях – там есть азарт. А когда одинокий парус скользит по этому простору лазурному? И ведь чаще всего идешь молча, потому что все уже давно оговорено и переговорено. Галс вправо, галс влево, и так весь день. И, как ни странно – не надоедает…
К вечеру уже виден был родной берег, но в яхт-клуб входили в полной темноте при слабом бризе. Причал был таким же пустым, как и в день отхода. Наши яхты с регаты еще не вернулись.
Как только сошел на причал земля ушла из-под ног и я тут же присел.
- Что качает? – засмеялась Женя, - Эх ты, не знаешь как надо, а еще капитан.
Она ловко скинула жилет и платок, оставшись в шортах и тельняшке сиганула за борт. Я не стал оправдываться, так как сам так часто делал, но сейчас нужно было отметиться с приходом. Я поднялся, и покачиваясь поплелся в сторожку к вахтенному. Там узнал, что наши вернутся только через два дня. Был звонок оттуда. Пока возвращался к яхте, придумал каверзный план – отправиться на Дзендзык и встретить наших там. Будут идти домой – обязательно пройдут мимо.
На сходнях, все еще покачиваясь, я ощутил дразнящий нос запах еды. Женя что-то жарила, выставив керосинку в кокпит.
- Что там? Новости есть?
- Есть – у нас еще два дня безделья.
- А идеи есть? – в ее голосе неподдельный азарт.
- Есть, - и я рассказал о своей задумке.
- Еды бы прикупить. И мы с тобой почти все выпили, - она сняла сковороду с яичницей и поставила на керосинку чайник, - Три бутылки осталось, друзьям уже и отдавать нечего.
- Я утром смотаюсь на велике в магазин и отвезу баллон на заправку, - мне совсем не хотелось хоть что-то делать, я развалился на банке, смотрел на Женю и думал совсем не о баллоне с магазином.
- Деньги дать или есть?
- Имеются.
- Кстати, откуда у тебя деньги? На графа Монте-Кристо ты что-то совсем не похож.
- После похорон Деда я на яхте порядки наводил и нашел его заначку. Так что трачу помаленьку.
- Надо же! И велика заначка?
- На мотоцикл с коляской хватит. Но мотоцикл мне не нужен. Я думаю отложить старику на памятник.
Она пристально посмотрела на меня и лишь утвердительно кивнула.
А давай…
Утром я уже выкатил велосипед из бокса и одевал рюкзак, когда подошла Женя.
- Держи, - она протянула мне сотенную купюру и на мое возражение настойчиво сунула деньги в мой карман, - Это на алкоголь и сигареты. А на свои обязательно возьми мяса на рынке. Шашлык хочу и пива. Я пока поищу дров и приберусь на лодке.
…
Отошли после полудня. Снова встречный ветер, снова галсы. К пяти вечера я уткнулся носом в южный берег острова и, не снимая кед, занес якорь на берег. Еще раньше, когда ходил сюда на другой яхте, знал что нужно брать с собой сходни. В прибрежном тростнике какого только мусора не попадалось – и консервные банки, и расстрелянные охотниками бутылки, хватало и просто прибитых волнами досок. Доски всегда собирали. У многих здесь были нычки – кто-то прятал груза для сетей, кто-то завернутые в пленку дрова.
Первым делом нужно расчистить от птичьего помета площадку где собираешься обитать. Знавал я раньше одного старика, азартного рыболова и удачливого охотника, который после каждого посещения острова привозил по два ведра собранного помета используемого для удобрений на огороде. Тот мужичок был очень интересным собеседником и многому меня научил. Теперь уж нет его давно. Он в свое время здесь часто бывал, даже соорудил причал из привезенных старых автомобильных покрышек и досок. А потом кто-то наглый или сильно замерзший сжег и резину, и деревянный настил того причала. Всяко бывает, я знал случаи, когда шторм вынуждал здесь прожить морских бродяг по нескольку дней.
Мы перетащили нужные нам вещи к ближайшему очагу сложенному из камней. Таких сооружений здесь несколько. Их оставляют охотники, рыболовы и наш брат – морские бродяги под парусом. Рядом с очагами часто встречаются на первый взгляд непонятные углубления. Те, что глубокие, иногда с водой на дне, эти выкопаны рыболовами. В них они держат выловленную рыбу, пока не уснет. А как уснет, так сразу в соль ее. Те же углубления, что длинные и не глубокие, да еще и тростником попадаются застелены, это лежки охотников. Сверху такая лежка накрывается маскировочной сетью. Часами иногда приходится ждать в таких засадах пролета дичи. Единственным неудобством для тех, кто остается здесь на ночлег это полчища комаров. Если ночевать у костра, а на ночь в угли накидать тростника и морской травы, после присыпать очаг песком, то утром проснешься не покусанным. Правда дымом несет потом от одежды как от свежего копченого окорока.
За пол дня промаринованное мясо уже нежилось в дыму, когда Женя налила в стаканы красного портвейна.
- У меня тост.
- Оба на…
- Не перебивай! – она шутя кулаком ударила меня по плечу, - У меня тост по поводу.
Я даже напрягся от неожиданности.
- Я не ожидала, что в своем родном городе встречу человека, который меня не расстраивает, не злит, не раздражает. Мало того, я сама готова была бы сказать, что влюбилась в тебя по уши. Но…
Она отпила из стакана солидный глоток.
- Мы договаривались, что про любовь не будем. Правда? – взгляд ее сверлил мне глаза в свете костра, - Я даже не представляю себе, как бы все случилось, приехала бы я на день – два раньше. Мы бы попросту не встретились или с кем-то на регату улетела. И не было бы этого похода полного приключений. Я должна тебе признаться, что за последние два года среди моих знакомых не было даже близкого по духу, по твоему духу человека. Там, вокруг меня интрижки, снобы, зависть, каверзы. А ты, ты такой…
Снова глоток вина…
- Ты даже врать не умеешь. Ты не поймешь сейчас. Для многих баб ты… Извини, для женщин, - Женя вдруг громко засмеялась, - Для многих ты просто находка. Но!!! Но для еще большего числа, извини, но БАБ!!! Да, для баб, ты будешь просто предметом для сброса напряжения. Типа, как боксерская груша – она виновата лишь в том, что ее в спортивном зале повесили. Но все, кто не приходит, все ее колотят, абсолютно не задумываясь каково ей. Она ведь просто груша.
Я все еще грел вино в стакане, а она уже доливала себе.
- Твоя ошибка знаешь в чем? Ты слишком нежен. Ты мне ни разу не то что даже грубого слова не сказал, ты даже возражаешь или нежно, или молча. Нельзя так.
- Тебе нравится грубость?
- Уффф…. – она залпом осушила стакан, - Боюсь, что ты ничего не понял. Извини, я это… Я в кустики…
Она отошла, я даже ей в след не смотрел, пребывая в прострации. Из темноты лишь донеслось:
- Где тут, блин эти кустики?
…
Утром проснулся рано. Солнце еще только всходило. Комары устроили дикий концерт над лицом, спасало лишь то, что намазались с вечера вьетнамской «звездочкой». Я лежал и опасался пошевелиться. Голова Жени лежала у меня на груди, закрытая капюшоном штормовки. Я даже дышать стал через раз, боясь разбудить. В голове прокручивал ночной разговор и фрагментами всплывали картинки бурной ночи, глазами комаров, вьющихся над нами. А кому еще было смотреть?
А смотреть было кому. Только не ночью…
- Просыпаемся, поднимаемся, отряхиваемся без резких движений и предъявляем удостоверения личности.
Меня передернуло. Женя тоже моментально проснулась. Трое с автоматами на груди стояли в двух шагах от нас. Я лишь повернулся чуть в сторону, и тут же встретился взглядом с добродушной мордахой немецкой овчарки. Этого еще не хватало – они-то откуда?
Загадочного приключения не получилось. Кто-то из проходящих мимо судов, особо бдительный, сообщил на заставу и туда направили катер за пограничным нарядом, после катер причалил к яхте и произошло бы задержание.. Нет, не произошло – посмотрели документы, Женя быстро заварила чай, поговорили, чайку попили, покурили, посмеялись и катер ушел охранять границу, которая всегда на замке.
- Давай и мы оставим здесь нычку, - Она вертела в руках бутылку марочного вина, - Только договоримся – откопаем вместе.
А почему бы и нет. А давай! Бутылку завернул в несколько слоев полиэтилена. Женя написала записку, ее тоже в полиэтилен спрятали. Такую оригинальную посылку найти будет трудно, потому поместил в оставленное кем-то дырявое ведро. Метку оставлять не стоило, и я лишь засек углы секстантом по ориентирам на берегу. В том месте и закопали.
…
Наши яхты появились на горизонте после полудня только следующего дня. Все уже было собрано, мусор и свой и чужой собрали в два мешка. Быстро отчалил и взял курс на перерез движущейся эскадре разнотипных парусов. Близко ни к кому не подходили, хотя со всеми яхтсменами обменялись приветствиями. В яхт-клуб зашли уже после захода солнца.
Я принялся собирать паруса в то время как Женя прибралась на камбузе. По сходням сошли вместе и первый кто нас встретил была Ведьма. В выгоревшем штормовом костюме она стояла, подпирая спиной мой кильблок, и задумчиво курила.
- Как это понимать? – спросила женщина простуженным голосом.
Я едва открыл рот, как слова Жени меня ввели в ступор.
- Привет, мам! – легкий поцелуй и хлопок по плечу, - Я погостить.
- По моим прикидкам у тебя еще учеба, - Ведьма выглянула из-за плеча дочери и уже мне грозно пророкотала, - А с тобой я потом поговорю.
Женя обернулась и с еле заметной улыбкой почти прошептала:
- Вынесешь чемодан? А мы пока пойдем – поворкуем.
- Ну, пошли, - эти слова Ведьма почти прошипела, уже повернувшись к нам спиной.
…
Я сидел под окном и слышал весь разговор. Нет, я не подслушивал. Нарочно сел так, что бы меня было видно из кабинета директора. Наверно рассчитывал, что мое присутствие как-то сгладит Женькин строгий разнос от отца и матери. Но куда там…
Суть свелась к тому, что дочка институт бросила, и уже с загранпаспортом собралась в далекую заграницу. Нет, не работать, а замуж. Дальше я уже не слушал. Унося мешки с мусором, зашел к вахтенному и взял отход на три дня. Через час уже включил ходовые огни и держал курс на Дзендзык. А после полуночи, сидя у костра накатил Дедовой настойки, курил, но мысли в порядок привести не мог. В голове такой сумбур крутился, к тому же подкрепленный крепким алкоголем. Не помнил когда заснул, а проснулся замерзший, голодный и душевно разбитый. То ли глубокая обида, то ли разочарование одолевало меня. А может и то и другое. Даже если так, то хотелось пережить это состояние в одиночестве. Поднялся на яхту и увидел, что круто завалив парус несется ко мне «финн». Где-то в глубине подсознательно надеялся увидеть в лодке Женю. Ан нет – поднес к глазам бинокль и увидел сосредоточенное лицо Ведьмы. Что ж, чему бывать… Я мысленно стал готовить себя к серьезному разговору. Но такового не получилось.
- Отчаливай! – крикнула она, проходя совсем близко, - Возьмешь меня на буксир.
Она крутилась вокруг меня пока я снимался с якоря и поднимал паруса. Потом поравнялись бортами, Ведьма приняла канат и быстро убрала свой парус. Прежде чем подняться ко мне на борт, передала мне брезентовый сверток.
- Куда?
- Держись фордевинд. Грот можешь убрать, пойдем по-тихому под стакселем. Так спокойнее будет поговорить, - она развернула брезент.
Это была сумка, а в ней бутылка водки и нехитрая закуска.
Говорила долго и много. Нет, совсем не ругалась. Вернее сказать, ругала не меня, а «дочь свою беспутную». Я лишь молчал и создавалось впечатление, что выговориться нужно было именно ей.
- Она до этого два института бросала. Два года проучится и бросает. И каждый раз в какое-то приключение вляпается, и каждый раз на яхте, - Ведьма уже немного остыла, но курила сигареты одну за другой. Пепел тщательно стряхивает по ветру за борт.
- Таня, а давай я чаю заварю? – я какое-то время думал, как ее назвать прежде чем обратиться.
- Таня, - она хмыкнула, и во взгляде что-то проскользнуло совсем не злое, даже теплое, - Ладно, тебе можно, пусть буду для тебя Таня.
Дальше без слов приняла у меня румпель и я занял место у плиты.
…
- Знаешь что меня напрягает? - не отдав мне румпель она выбросила сигарету и приняла у меня подстаканник, - Ты ее из головы поскорее выкинь. Забудь и не вспоминай. Не для тебя она, и ты не для нее. Она уже все решила и я не в силах что-то изменить. Там у нее богатенький нарисовался, хоть и старше ее на много. Пусть уж будет как будет, раз уже так все случилось.
- Богатенький Буратино?
- По их меркам не особо и богатенький, но с яхтой, - Ведьма поставила чай на банку и плеснула в стакан водки, - Иногда жалею, что на причал ее привела. Хотя, по-другому и быть не могло. Она даже в детский сад не ходила, с пеленок спала на парусах.
Долго еще не смолкала, рассказывала интересно. Мы как-то упустили, что ветер резко стал скисать, а позже и вовсе угомонился. Стаксель повис соплей и лишь утихающие волны все еще раскачивали лодку.
- Этого еще не хватало, - она оглянулась вокруг яхты.
- Что?
- А ты не видишь? – с едва укоряющей насмешкой ответила Ведьма, - Мы в пляме. Смотри туда!
Я глянул в сторону ее взмаха рукой. Примерно в километре от нас шла чья-то яхта с парусом полным ветра. Вокруг нас волны постепенно сглаживались, вода застывала киселем.
Оставалось ждать и надеяться…