...Поезд в Телави отправлялся рано утром. Ираклий по обыкновению приготовил себе завтрак и проглотил кофе. Взглянув на часы, решил пойти на вокзал пешком.
По утреннему Тбилиси стелился легкий туман. Он давно заметил: утром, в разное время, улицы города заполняли разные люди. Это было забавно: в шесть-семь утра первыми появлялись дворники, расцвечивая серость утренних улиц оранжевыми шлепками За ними следовал торговый народ, спешащий к своим прилавкам и магазинчикам. Дальше на улицы вытекала детвора и молодежь, больше становилось машин... В самом конце появлялись никуда не спешащие пенсионеры, заспанные хозяйки и ленивые студенты. Казалось, вместо одного, существовало несколько городов с разным населением...
...В почти пустом вагоне, час назад прибывшем в столицу и готовым отправиться в обратный путь, пахло вином и фруктами. Ираклий сел у окна, с детским нетерпением ожидая отправления.
Он обожал поезда. Он любил даже эти трясущиеся от старости, лязгающие чудовища, норовящие выкинуть с «седла» на стрелках и не дающие вздремнуть. Он любил их пыльную зелень, запах мазута и карболки, отмеренный, расписанием, незатейливый уют купе, плутоватых проводников, чай в подстаканниках... Он не сомневался, что это и есть по-настоящему - Поезд, а не те, европейские, плавно летящие совершенства, где и не поймешь, едешь или нет, если не взглянешь на не открывающееся, чисто вымытое окно... Народ, сидящий в поездах, был под стать им. В современных суперракетах сидели люди - без эмоций совершающие акт передвижения из пункта «А» в пункт «Б». Им было невдомек, что в поезде можно есть прихваченные, из дома, вареные яйца или холодные котлеты, покупать фрукты на коротких стоянках, попивать казенный чай, открыв «тайну» хорошей заварки с добавлением соды...
В этих же, родимых, все это было естественно. В поездах совершалось тайнство купейной или плацкартной жизни. Там люди подчинялись совершенно другим законам кратковременного путешествия и обретения купейных знакомых. Купейное знакомство было знакомством налегке, этаким душевным адюльтером, мимолетным контактом легкого поведения... Встретились, сблизились, исповедались и разьехались, поминай - как звали...
В детстве Ираклий часто гостил у бабушки. Муж у нее был железнодорожником-путейцем, поэтому жили они в маленьком домике прямо у железнодорожного переезда, - с будкой, семафором и казенной клумбой, с надписью из побеленной гальки - «Слава КПСС». Поезда ходили нечасто, вызывая легкую дрожь в ветхом, одноэтажном домике. «Тбилисский проехал» - каждый раз говорила бабушка, все еще живя жизнью и заботами своего давно усопшего мужа - Вардена.
Говорят, однажды с Варденом приключилась смешная история, на долгое время ставшая поводом для зубоскальства. Подвыпив в гостях у приятеля-стрелочника, жившего, как и он, неподалеку от железной дороги, Варден решил вернуться домой по рельсам. Благо, до его дома было всего километров пять-шесть. Поприветствовав встречный товарняк, он бодро зашагал по родным шпалам, перемахивая через раз. Так и шел, напевая в нос какую-то, лишь ему ведомую мелодию. Настроение было отменное, несмотря на промозглую погоду и ветер, норовящий залезть в плотно запахнутую штормовку. На середине пути Варден слегка подустал. Идти по путям все же было неудобно: наступать на каждой шпалине получалось коротко, а перемахивать - далековато. Он встал, оглянулся по сторонам и решил передохнуть, заодно и покурить. Не переставая гундосить мотивчик, Варден вытащил папиросы «Курортные», купленные вчера для форсу - а так, он курил «Приму», взял одну папиросину, постучал мундштуком о коробку, бывалым движением заломил его и встав спиной к ветерку, слегка повернулся, приноравливаясь, чтобы спичка не погасла. Прикурить удалось только с третьего раза. Покурив и отдохнув, Варден тшательно затушил окурок, запел погромче и продолжил путь к дому.
То ли вино было причиной, то ли туман, стелившийся по дороге, но, когда он прошел оставшийся путь, выяснилось, что нечаянно напутал - в какую сторону идти, вернувшись снова в дом своего друга... Делать было нечего, пришлось ему заночевать у него...
В детстве, когда гостил у бабушки, Ираклий любил вставать на блестящую рельсу и, балансируя, осторожно передвигаться по нему - как по стальному канату. Он так поднаторел, что мог идти долго-долго, если его не сгонял свисток машиниста или дрезина ремонтников... Проезжая, рабочие приветственно махали и отпускали незлобивые шутки в его адрес...
...Из раздумий вывел стук раздвижных дверей. В вагон зашла женщина лет тридцати. По виду - горожанка. Одетая по дорожному в недорогую, коричневую двойку, она грациозно и самоуверенно несла по вагонному проходу чуть располневшее, упругое тело. Пассажирка замедлила шаг, выбирая глазами - куда бы сесть. В это время поезд дернулся, сердито лязгая буферами. Женщина пошатнулась и еле слышно прошептав - «Бляха-муха...», вынужденно села рядом, чуть не упав на Ираклия.
Улыбнувшись, женщина извинилась, деликатно поправив коротковатую юбку на кругленьких коленях.
- Не страшно, - улыбнулся в ответ Ираклий. - Наши поезда свалят кого-угодно.
- Не говорите... Кажется, я наступила на вас...
- Нет-нет... Все в порядке.
- Раз уж села, останусь, если не помешаю. Здравствуйте...
- Здравствуйте. Нет, не помешаете... Напротив: вдвоем будет веселее...
- Спасибо...
Она пересела напротив, к окну, устраиваясь поудобнее. Потом отодвинула занавесочку, привычным движением расправила складки и стала разглядывать проплывающий мимо, привокзальный пейзаж. При этом она хитро щурилась, выдавая близорукость.
- Никак не обустроят этот район, - проговорила она. - Приедет человек в столицу, и первое, что видит, - какие-то бараки...
- Сейчас собираются все менять, - поддержал разговор Ираклий. - Даже вокзал переносят, если не ошибаюсь.
- Да? Пора бы...
Она мельком, оценивающе взглянула на него. Взгляд был цепкий и спокойно-строгий, как у людей, хорошо осознающих свою власть.
-Меня зовут Ираклий, - решил он представиться. - Вы из Телави?
- Нет, я в Тбилиси живу. Ингой меня зовут... А еду к сестре двоюродной. Ткемалевую подливку будем делать. Это такое объедение!..
Зазвонил сотовый.
- Да, - ответила Инга и снова глянула в окно. - Только тронулись, в Ортачале сейчас... Хорошо... проснется, накормить не забудь... Ну, пока... Позвоню, как приеду.
С полчаса ехали молча. Ираклию захотелось курить. Он вытащил сигареты и встал, чтобы выйти в тамбур.
- Можете курить здесь, - разрешила она. - Мой муж тоже курит.
- Спасибо, здесь все же лучше, чем торчать в тамбуре, - согласился Ираклий.
Закурив, он снова сел, сделал глубокую затяжку, стараясь направить дым в сторону и добавил:
- Тем более, в вагоне никого...
- Ага... А мне нравится запах сигаретного дыма.
Она задумчиво пригладила юбку, чуть сдвинув брови. Ираклию показалось, какая-тень промелькнула в ее облике.
- Странно, - улыбнулся он. - Обычно некурящие терпеть не могут сигаретного дыма.
- Это обычно, - тихо рассмеявшись, она махнула рукой. - Я три года по две пачки в день жабала.
- Что вы говорите! - изумился Ираклий. - Вы кажетесь такой... - никак не смог подобрать слова.
- Старомодной, да? - рассмеялась Инга. - Или, затюканной?
- Нет-нет, - поспешил он возразить. - Скорее - домашней... А как бросили? Я, вот, тоже хочу бросить, но никак не могу...
- Как?.. - усмехнулась и молодцевато подбоченилась.- А вот, бросила и все! Поклялась перед богом, что брошу. К тому же была беременна... Когда новую жизнь начинаешь, старые болячки надо отбросить, не оглядываясь. Но, когда до меня доходит запах табака, во мне сразу просыпается куряка. Вообще, с запахами у меня особое отношение...
Она снова рассмеялась, но как-то грустно, и затихла, посматривая в окно.
Ираклий с интересом взглянул на собеседницу. Слово "Жабала", произнесенное энергично, ложилось неуместным пятнышком на ее строгой лексике.. Внимательный взгляд художника заметил чуть заметный, белесый рубец на левой брови.
Показался проводник. Вопреки ожиданию, это был молодой, потрепанный ночной работой, парень в ладно подогнанной форме. Парень с серьезным лицом взял билеты, посмотрел с обеих сторон и прокомпостировал.
- Чаю не хотите? - спросил усталым голосом, борясь с зевотой. - Кипяток уже готов.
- Да, можно, - сказала Инга. – Я не успела позавтракать. - Вы тоже хотите?
- Пожалуй... Что это за поезд без чая...
- Значит, два чая. Принесу через пять минут.
Проводник кивнул и прошел дальше.
Инга полезла в сумку и достала плитку шоколада.
- Вот... - она раскрыла обертку. - Есть - с чем пить чай...
- Очень хорошо... Извините, мне нечем угостить...
- Ничего страшного, - она ловко разломила шоколад на кусочки. - А вы к кому?
- К матери. Она в Телави живет. Одна…
Ираклий вспомнил, с какой брезгливостью и высокомерием относилась к матери жена, и его передернуло.
- Сама так решила. - добавил. - Сколько не просил, не хочет оставить свой дом... Учительница она. Всю жизнь проработала в школе. Теперь на пенсии... А вы кто по профессии, Инга?
- Я тоже, - с готовностью ответила она, - учительница математики. Знаете, как меня ребята зовут? - Покрывшись румянцем, она улыбнулась. - «Контролька»
Ираклий рассмеялся.
- За строгость?
- Ну, скажу - за принципиальность. - улыбнулась Инга. - Но... - она чуть замешкалась, - так зовут не только дети, но и взрослые... некоторые...
- Это уже интересно - поерзал Ираклий. - Тоже за принципиальность?
- Может быть... Тут такая история...
- Что может быть интереснее историй, рассказанных в поезде!
- Смотря какая...
Инга опять замолчала, явно раздумывая - стоит ли продолжать.
Принесли чай.
Инга обхватила подстаканник дрожащими пальцами и посмотрела в окно.
- Тут такая история... - повторила. Потом осторожно поднесла стакан и чуть тронула губами горячий край. - Стоит ли рассказывать...
- Давайте, уж, раз начали, рассказывайте, - подзадорил Иракли. - Время быстрее пройдет...
- Оно верно, - кивнула Инга и почему-то уселась поудобнее: - все началось с замужества... - произнесла медленно. - Наверно, многие женские истории начинаются так...
- Или с женитьбы, - кивнул согласно Иракли.
- Так вот... Не знаю - как рассказать вам, и стоит ли вообще...
- Ваша воля, - Иракли отхлебнул чай. - Как хотите... Просто, иногда чувствуешь, что необходимо выговориться.
- Хорошо... - Инга нервно поправила короткие волосы. - Мой муж в полиции работал. Красивый, энергичный, смелый, даже чуть нагловатый и напористый... Я безумно в него влюбилась. Встречались полгода, а потом из дома убежали. Нет, не потому, что кто-нибудь был против. Так было романтичнее. Начали жить мы отдельно, снимая маленькую комнатку и были так счастливы!.. Почему шоколад не кушаете? - подвинула к Ираклию.
- Спасибо... - Иракли взял кусок. - Вы тоже угощайтесь...
- Ага... - Она взяла кусок и энергична надкусила. - Вкусный шоколад, правда?. Черный всегда вкуснее.
- И чище, правильно...
Инга отпила чай, прежде чем проджолжить.
- Вот... Ему часто приходилось дежурить, а я сидела и скучала по нему... Так скучала, что брала его вещи, нюхала и с наслаждением искала его запахи...
- Эти запахи так на меня... действовали, что почти явно ощущала его рядом... Так и засыпала часто, с его вещами в руках...
Инга сделала длинную паузу, сосредоточенно попивая чай. Не могла же она рассказать незнакомому мужчине, как она возбуждалась при этом...
- Все было хорошо, пока мужа не повысили в должности, - опомнившись, продолжила наконец. - С этого времени наши отношения расклеились. Он потихоньку становился нервным и замкнутым. Иногда приходил поздно, часто - выпивший... Я не любила эти ночи. Пьяный, он становился грубым, резким, властным. Мог кричать, материть по пустякам... А в отношениях... ну, ночью... позволяя себе всякие вольности... Ну, вы наверно понимаете - о чем я...
Она покраснела, скрыв смущение за глотком чая.
- Вы не подумайте, я не фифа какая, я нормальная женщина, но все это больше и больше походило на насилие...
- Возможно, у него включился комплекс собственника, - тихо заметил Иракли. - Этакая самоуверенность феодала. Может, вы были излишне мягки с ним?! Иногда люди воспринимают прощение и безнаказанность, как сигнал к насилию...
- Конечно, я ему прощала. Всегда находила причину - оправдать. То работа тяжелая у него, то я на кухне не такая шустрая... Сидела в ванной и там плакала, чтобы он не заметил... Так, или иначе, мы катились вниз. Наконец, он стал меня бить... Сначала это были пощечины, потом - кулаки. Утро начиналось с затирания кровоподтеков и его просьб простить, - в первое время он еще извинялся. Мне было стыдно появляться в школе, - улыбнулась виновато. - Раньше, заходя в класс, приходилось успокаивать детишек, чтобы начать урок, а сейчас меня встречало молчание... Молчание и пара десятков внимательных, соболезнующих и испуганных взглядов, среди которых возможно, были и те - кому в будущем предстояло стать оборотнем, и те, кому суждено было стать жертвой...
Потом и извинений не стало, - вздохнула она. - Вставал, глотал наспех кофе и уходил из дома по-волчьи молча. Трезвый, он перестал говорить со мной, да и у меня желанья не стало. Я потеряла путь к нему, потеряла способность насладиться супружеской жизнью... Я превратилась в манекен, которого бьет и насилует мужлан.
У Инги задрожал голос. Она опять надолго умолкла, борясь со слезами.
- Ради бога, успокойтесь... - Ираклию стало неловко. - В жизни каждого из нас существует насилие. И оно необязательно сопровождается кулаками: насилие может быть и вкрадчиво тихим, или тупо-безразличным. Еще вопрос - что лучше... Когда насилуют плоть, - это скверно, но когда насилуют твой разум, - это смертельно!.. Успокойтесь...
- Ничего... Все в порядке. Раз уж начала, доскажу... Вы простите меня... Рассказывать об этом всегда сложно... Инга вынула платок и аккуратно вытерла уголки глаз. Вздохнув, вернула платок и отпила чай.
- Остыл уже... Так, вот... - она отставила стакан. - Тогда запах его рубашек стал важнее его самого. Я научилась находить в этом запахе его - прежнего: ласкового и страстного, внимательного и порядочного. По ночам, когда угомонившись, он храпел рядом, я начинала плакать по тому юноше, уткнувшись в его потную рубашку... Я провалилась в трещину между сказочным прошлым - влюбленного, в меня, парня, и все больше отдаляющимся от него, кошмарным настоящим хама и насильника. Падала, безвольно подчиняясь этому падению...
Пришел проводник.
- Еще желаете? - спросил сухо, и одной рукой подобрал пустые стаканы.
Иракли вопросительно взглянул на Ингу. Та помотала гноловой.
- Спасибо, может позже...
Он расплатился за чай.
- А минералки нет?
- Не-ет, - От скрытого зевка глаза увлажнились. - Есть «Фанта». Хотите?
- Нет, спасибо... - заулыбался Иракли. - Идите, отдыхайте, мы беспокоить не будем.
Проводник безразлично взглянул на сигареты, пожал плечами и ушел.
- Скажите, Инга, а детей у вас не было? - спросил Иракли.
Она чуть заметно напряглась:
- Я была беременна, - наконец проговорила срывающимся голосом. - На третьем месяце...
- Понятно...
- Слушайте, я вас не загружаю своими воспоминаниями?
- Нет-нет, что вы! Я готов вас слушать...
- В тот вечер он тоже был пьяный, - снова начала Инга после паузы, и вздохнула. - Еле на ногах держался... Иногда я сбегала к соседям. но на этот раз не успела. Я даже не помню - к чему он прицепился, но... стал меня бить. Потом бросил на постель и вынув пистолет, сунул дуло в рот.
- Сначала потрахаю вот этим! - кричал он и тыкал мне дулом в губы, разбивая в кровь. - А потом тем...
Не выдержав, она все же заплакала. Как-то тихо, без мимики...
Перегнувшись, Иракли успокаивающе тронул за плечо.
- Ничего-ничего... - Инга снова вынула платок. - Эти воспоминания зреют и пухнут, как чирей, а когда выговорюсь, легче становится, как будто гнойник вскрыли...
Она деликатно высморкалась.
В общем... Долго он издевался надо мной... Разбил мне бровь, и вид крови немного отрезвил его. Наконец, сон сморил его. Я пошла, привела себя в относительный порядок, посмотрела на свой распухший глаз, разбитую бровь, погладила заболевший живот, и тут что-то щелкнуло во мне. Какая-та сила остановила падение. Я как будто воспарила над поглощающей, меня, бездной, хорошо зная - как поступить. Я поняла, что должна защитить не только свою жизнь, но и жизнь своего ребенка...
Я вернулась из ванной. Он лежал навзничь: чужой, пьяный насильник, пахнущий, как стервятник, и храпел, раскинув руки... Револьвер валялся рядом... Я знала - как с ним обращаться: в Новый год он давал пострелять в воздух... Осторожно подобрав оружие, я вцепилась в рукоятку побелевшими пальцами, направив дуло на него. С этого момента я плохо помню - что делала. Я не слышала звука выстрелов. Временами сознание возвращалось, и я видела себя как бы со стороны: растрепанную и бледную тигрицу, с оплывшим, синим глазом. Женщину, остервенело целившуюся в грудь человека, которого любила больше жизни, но возненавидела, как опасного зверя, угрожающего ей и ее будущему ребенку...
Инга задрожала.
Я… нажала на курок, - продолжила, стараясь унять дрожь. - При каждом выстреле уже бездыханное тело дергалось и я истерически боялась, что сейчас он проснется, встанет, и врезав мне очередную оплеуху, будет унижать и опускать дальше. Уже обессилев, я в ужасе пятилась к выходу из комнаты. Судорога рыданий перекашивала рот, но страх был сильнее. Я снова подошла к нему и всадила в него последнюю, седьмую пулю - прямо в лоб... Господи...
Инга снова начала плакать. Иракли беспомощно оглянулся.
«Хорошо, хоть никого нет рядом» - подумал с облегчением.
- Сейчас водички вам принесу, Инга...
Он вскочил и пошел к проводнику. Когда вернулся, она уже не плакала и грустно смотрела в окно опухшими глазами.
- Я такая глупая, - виновато улыбнулась и взяла стакан. - Редко кому все это рассказываю, а тут...
Она отпила глоток.
- Это я виноват, своими расспросами заставил открыться... Ни за что бы не подумал, что все это случилось с вами...
- Да, - кивнула она, и отпив снова, поставила стакан. - Со мной...
Она посмотрела на часы и взглянула в окно.
- Где мы сейчас? - спросила рассеянно.
- Должны подъезжать к Гурджаани. - Иракли тоже посмотрел в окно. - Да, так и есть... - кивнул утвердительно. - Чая или лимонада не хотите?
- Нет, спасибо...
- Признаться, интересно - что было дальше, - решился спросить Иракли, - но если это вас...
- Нет-нет, ничего. Я уже успокоилась... Дальше... Дальше я бросила револьвер и пошла к соседям. Они уже толпились на площадке, испугавшись звука выстрелов. Я сумела сказать им, что только-что убила мужа, и в это время почувствовала сильную боль в животе. Я поняла, что в эту ночь я потеряла не только мужа и свободу, но и ребенка... Это уже было слишком, и я свалилась в глубокий обморок...
Она надолго замолчала, опустив голову. Молчал и Иракли, думая о том, - сколько таких горьких историй, тайн и страданий носила эта земля. Теперь и он был среди тех, кто беспомощно барахтался по жизни, пытаясь выправить свою судьбу... Он опять вспомнил мрачную тюрьму в Телави. Можно было представить, что чувствовал человек, которого из дневного света свободы внезапно бросили в безнадежно долгое ожидание.
Как будто мешок на голову надели...
- Так меня и назвали в тюрьме: «Контролька» - проговорила наконец Инга. - Но уже не за контрольные работы, а за тот, последний выстрел...
- Тяжело было в тюрьме? - спросил Иракли. - Хотя, о чем я...
- Вы знаете... нет – вздохнула Инга. – Беда не в тюремной жизни. Собственная душа покоя не давала. Какой он не был, а все же, я убила человека!.. Человека, осколок которого жил в моей утробе... У меня началась такая депрессия, что часто и серьезно думала – не наложить ли на себя руки. Даже пыталась... – она показала запястье с бледным шрамом поперек. - Не ела, не спала, только курила без конца. Я боялась заснуть. Сон приносил кошмары той ночи... Я снова и снова переживала это... Не знаю – чем бы все кончилось, если б не девчата-сокамерницы... Караулили, чтобы, чтобы снова вены себе не вскрыла...
- Караулили? А ведь со стороны кажется, осужденные люди... Вроде, должны озлобиться на весь мир, грызться друг с другом, а они берегли вас...
- Да. Разные, конечно, люди там сидят, за разные проступки. но тюрьма все расставляет на свои места. Некоторые замыкались, как я, с трудом приспосабливаясь, а другие не теряли веселости и легко находили свое место. В тюрьме живут по жестким правилам и понятиям. Кроме суда закона там есть и другой, тюремный суд, выносящий особый вердикт по совершенному проступку. Того, кто совершил подлость, насилие, предательство, в тюрьме тоже не жалуют.
- А вас?
- Меня жалели и даже уважали, - улыбнулась Инга. - То, что я совершила, по тюремным понятиям, правильный поступок... Хоть у тюрьмы перекошенное, гнетом несвободы, лицо, жизнь и там продолжается, а порой даже лучше.
- А сколько вам пришлось сидеть, Инга?
- Четыре года. Из них половину провела в тюрьме, а вторую - до амнистии, на зоне. Там стало легче. Я уже приспособилась, даже устроилась в прачечной... И знаете... удивительно, но там я снова влюбилась в мужа, того, раннего... Я вспоминала то счастливое время и понимала, что больше мне и нечего вспомнить... До сих пор уверена, что то чудовище, что убивало моего ребенка, было другим...
Инга нахмурилась, и Иракли испугался, что она снова будет плакать.
- Вы очень интересно рассказываете, Инга, решил переменить он тему. - А вы не пишете, случаем?
- Да, - засмущалась она, - Писала стихи там, в тюрьме. Даже целую тетрадь заполнила...
- А сейчас?
- Некогда. - взгляд у нее потеплел. - За моими столько ухаживать надо... Не до стихов... И потом, пишется, когда на душе камень тяжелый, когда человек несчастный. А я счастлива. - снова улыбнулась она. - Какая тут поэзия...
Иракли вспомнил Сулу и стало тепло на душе.
- У меня... знакомая... - решил он открыться, и голос дрогнул. - Она тоже пишет стихи.
- Это хорошо...
Покачав головой, она стала улыбаться своим воспоминаниям.
- Что-нибудь еще вспомнили? - улыбаясь в ответ, спросил Иракли.
- А я начала писать стихи в прачечной. - впервые рассмеялась в голос Инга.
- Интересно! Как - в прачечной! Место вроде не очень располагает к творчеству...
- Да, но со мной так и случилось... Рассказывать только об этом неловко...
Иракли деликатно пожал плечами.
- Понимаете... - Инга замешкалась. - Однажды, в прачечной принесли белье... Ну, знаете... Иногда мы стирали для начальства. Вот... Я выкладывала белье из пакетов и вдруг... Как молнией ударило.
- Муза пришла?
- Какая муза! Я обнаружила, что какие-то... простите уж, плавки пахнут моим мужем! Понимаете?!
- Как! Иракли даже привстал
- Нет, это были не его плавки, конечно, - покачала головой и зарделась, - просто, они пахли точно так же! Я стояла, застыв, а руки, помимо воли хозяйки, медленно поднимались вверх. Закрыв глаза, я долго, с наслаждением втягивала этот давно забытый запах, возвращая к себе чувства, которые, казалось, давно умерли... Вы меня, может, не поймете, но у женщин, лишенных естественного уклада жизни, все чувства обострены...
- Нет, почему же не понять…
- Вернувшись, я написала стих...
- Прочтете?
Инга собралась и грустно начала:
«Мне вместо веры нужен лишь твой запах,
И без него я будто умираю,
Мне ветер дарит как цветы - твой запах,
А я ноздрями его собираю...»
Стихи не показались Ираклию.
- Хорошие стихи... - сказал вежливо. - Собираю ноздрями запах... Образно, я бы сказал...
- Спасибо... - засмущалась Инга. - Потом я сама просилась брать стирку, которой все брезговали. «Сдалась тебе эта ментовская грязь» - удивлялись подруги, а я была вне себя от радости, когда снова ощущала тот сладковато-соленый, терпкий и такой родной запах... Прежде, чем стирать, я прижимала к груди белье «мужа», нюхала и плакала от наслаждения...
- И... вы не узнали, кто был обладатель этого запаха?
- Нет, - покачала головой Инга. - Не узнала. Да и не надо было мне этого... Вот вы, мужчины, всегда ищете то, что можно потрогать руками, а женщинам достаточно чувствовать сердцем...
Прервав рассказ, , Инга поправила волосы.
- Потом вышла по амнистии, сумела восстановиться в свою школу. Жизнь потихонечку стала обретать привычные очертания, и все, связанное с прошлым, в том числе, тот запах, я решительно утопила на самое дно памяти... Только иногда, когда течение мысли замутит разум, всплывают они, эти воспоминания...
Подошел проводник:
- Через десять минут будем в Телави. - сказал и прошелся взглядом по Инге.
Кивнули.
- До свидания, - кивнул проводник в ответ и скрылся.
- Вот не думал, что буду ехать с такой интересной попутчицей, - улыбнулся Иракли.
- Взаимно, хотя нагрузила вас всем этим... - виновато проговорила Инга.
Она набрала номер сотового.
- Алло... Да, приехала... Как вы там?.. Ага... Не скучай, зайчик... Передам-передам...
Она положила телефон в сумку.
- Муж, - улыбнулась. - Беспокоится.
- А как вы с ним познакомились, Инга?
- Как познакомились?
Она звучно засмеялась и встала:
- Конечно - по запаху! Ну, до свидания, батоно* Иракли. Может встретимся снова. Тбилиси ведь город маленький...
*батоно /груз./ господин