Поход на почту, как и в любое публичное учреждение, сродни «хождению в народ», – никогда не знаешь, какие открытия в общественном организме тебя ждут, а стало быть, – это всегда своего рода приключение, любовь к которому может появиться либо у натур извращённых, либо – созерцательных.
Ни к тем, ни к другим Маша Яковлева, обычный офисный работник, не относилась, придти же на почту её заставила нужда, то бишь, – крайняя необходимость.
На дверях «родного» почтового отделения красовалось многозначительное объявление: «По техническим причинам в настоящие время продажа товаров, приём заказных и ценных писем не осуществляется», приоткрывать завесу тайны и выяснять, что же именно тогда там осуществляется, – Маша не стала, а только обречённо побрела со своим несчастным заказным письмом, уже неделю терпеливо ждавшим отправки, к следующему почтовому отделению
К нужному зданию Маша подошла как раз в любимое время всех почтовых служащих, – в обеденный перерыв.
Благо, свой обед и Маша успела застать на работе, поэтому силы и немного времени, чтобы подождать конца трапезы самой пунктуальной службы в стране, у неё были.
Грустные философские раздумья Маши у входа на почту прервал непривычный шум многочисленных собравшихся пенсионеров, кольцом охвативших молодого человека, с азартом кидающего толпе какие-то лозунги.
«Всё неправильно было в вашем Советском Союзе», - юноша в солнцезащитных очках, не снимая последних, каждую фразу отчеканивал звонко, словно выстукивая каблуком по асфальту.
Критиковать политику и устройство СССР перед лицом, собственно, его представителей было задачей настолько бессмысленно-обречённой да и попросту наивно провокационной, что волей-неволей молодой оратор стал гроздями собирать внимание окружающих, включая внимание нашей незадачливой Маши.
Происходящее вызвало сильный ажиотаж и у прохожих, даже тех, кто на почту вовсе не собирался, а просто шёл мимо: особо смелые вступали в полемику, обычные зеваки стояли поодаль.
«Вот ваш Сталин много кого вырезал и от религии ничего тоже не оставил», - юный критик видимо ни капли не сомневался в правильности выбора аудитории для своего исторического экскурса, либо так сильно был уверен в своих аргументах, что наличие поддержки ему и вовсе не требовалось.
Бабушек тем временем становилось больше и больше: «Ничего Вы не понимаете, молодой человек», «законная пенсия», «стабильность», «всю жизнь проработала на заводе», - так и сыпалось со всех сторон в эпицентр спора, в то время как сам этот эпицентр стоял в развалку, подпирая собой дверь на почту.
Табличка на двери тем временем сообщала: перерыв на обед: с 13.00 до 14.00.
Ну раз так, почему бы и не организовать такие вот стихийные дебаты: бессмысленные и бессодержательные по своей сути, но заполняющие собой тягучие минуты ожидания, - возможно именно поэтому молодой человек так благородно вызвался на эту групповую дуэль: один на один с толпой раззадоренных бабушек.
У Марии так и подавно особого выбора не было: пришлось ей все оставшиеся до конца перерыва 20 минут провести в роли молчаливого слушателя этих квазидебатов.
Количество спорящих под конец выросло уже человек до двадцати (сторонников коммунистической идеологии) против одного противленца в солнцезащитных очках.
Однако последний вовсе не собирался отступать: удобно привстав на первую ступеньку, ведущую к входу на почту, демагог изловчился выкрикивать замечания на каждую прорывающуюся к нему реплику.
Возможно, что в эти минуты он испытывал настоящий политический экстаз агитатора, собравшего вокруг себя неистовствующую толпу, заходясь от гордости, что он так лихо мог переспорить каждого из стариков; большее удовольствие, наверное, могла бы принести только отобранная у ребёнка конфета.
Словно Ленин на броневике он держал пламенную речь, да и Ленин, вполне возможно, стушевался бы от того грома контраргументов, что сыпал на пенсионеров юный оратор.
Разобрать слова в общем потоке шума и крика стало почти невозможно, слышалось лишь что-то вроде: «я гуманитарий, а не математик», «учусь на факультете управления и бизнеса», «вы всю жизнь закручивали гайки на заводе» и прочие бессвязные обрывки фраз, но выкрикивались они с такой громоподобной мощью и скоростью, что некоторым не особо внимательным или глуховатым собравшимся даже слышалось: «я – гуманитарий, закручиваю гайки на заводе».
Но полемика разрешилась вполне ожидаемым образом: обед на почте закончился, и вся людская масса повалила внутрь, не разбирая ни политических, ни идеологических взглядов, – всех примирила общая очередь в единственное работающее после обеда окно: с обеда, видимо, смогли вернуться не все почтовые работники.
Насытившись борьбой идеологической и не желая участвовать в новой борьбе за первое место в очереди, Маша вежливо пропустила всех стариков вперёд, встав в самом её хвосте.
- Кто последний в очереди? – за спиной у Маши раздался уже ставший знакомым за последние двадцать минут голос идеолога-противленеца (политика политикой, а почта – по расписанию!).
- Получается, что я, – отозвалась, оглядываясь по сторонам, озадаченная Маша.
Молодому оратору безропотно пришлось ещё довольно долго ждать своей очереди, пропустив вперёд всех своих идеологических противников;
ждать, пока пройдёт Советский Союз и дойдёт очередь до Нового времени.
(Рисунок С. Аруханова)