Необычайные приключения двух сестёр Наташ и их друзей.
Глава 15. Первое правило чекиста.
- Как ощущения? - поинтересовался Борис Николаевич на выходе из аэропорта.
- Самое интересное - взлёт. Ты словно раскачиваешься на больших качелях. Но в тот момент, когда готовишься опуститься вниз, то, наоборот, взмываешь вверх.
- Каждый человек переносит физические нагрузки по-разному: качели, например, я терпеть не могу. А вы с таким интересом смотрели в окно.
- Сверху замечательный вид. Особенно захватывает, когда летишь сквозь облака.
- Наталья, всё в облаках летаешь? Давай сюда сумку, - предложил помощь подошедший Павел.
- Спасибо, Паша, но на переноску моего добра добро тебе дать сегодня не могу, - пошутила я. - У тебя самого приличных размеров сумка. Надорвёшься ведь.
- Тогда позвольте мне, - и мой багаж перекочевал в руки Бориса.
«Кажется, у меня появилось сразу два ухажёра. Что ж, пусть посоревнуются - предоставим им на стартовой площадке равные возможности».
- Не стесняйтесь, осматривайтесь, - посоветовал Борис Николаевич, когда мы, удобно расположившись в служебной машине, въехали на оживлённую автостраду города - не исключено, что это ваша Родина. Сегодня мы остановимся в гостинице, отдохнём, а дела отложим до завтра. Но чтоб добраться до нужного адреса, надо проехать с севера на юг почти через весь город - будьте внимательны… Если можно, чуть помедленнее.
Последняя фраза предназначалась водителю. Мы двигались вдоль жилых домов, кафе, магазинов, но ни одного знакомого места пока не наблюдалось. Становилось невесело.
- Какие высокие бордюры, - проворчал водитель, - на остановке дверь раскрыть невозможно.
Зачем я тогда взглянула в окно? Чтобы поглазеть на бордюры? Или чтоб лишний раз убедиться в бесплодности собственных наблюдений? Скорее всего, последнее. Но от увиденного мои брови неожиданно поползли вверх: это она.
- Это она!
- Что вы сказали? - оживился майор.
- Аллея, берёзовая аллея… Та самая… Через двести метров мы увидим большой тополь!
Все сидящие в машине замерли.
Мы прокатились ещё несколько десятков метров - конец берёзовой аллеи просматривался уже чётко; дальше располагались мелкие торговые точки. Но где же большое дерево? Снова неудача?
От досады я прикусила губу.
- Остановите, - приказал майор. - Выйдем.
Свободный от киосков пятачок земли занимала большая куча ветвей вперемешку с листвой. Борис Николаевич зачем-то присел на корточки и приподнял одну ветку:
- Полюбуйтесь, Наталья Ивановна - ваш тополь. Бывший.
Я нагнулась. Под сучками и листьями явственно вырисовывался широкий пенёк со свежим белым распилом.
- А, так это то самое дерево, которое три дня назад ветер повалил, - пояснил водитель. - О нём в местных новостях рассказывали. А остатки упавшего дерева коммунальщики подпилили и увезли.
- Поздравляю, - улыбнулся Борис Николаевич, - кажется, вы впервые вспомнили что-то существенное. Это та самая аллея, которую вы запомнили под гипнозом?
- Да. И я готова ходить по этим улицам день и ночь - лишь бы всё вспомнить. Что бы вы посоветовали, Борис Николаевич?
- Для начала успокоиться и сесть в машину. По поводу вашего эмоционального желания прочёсывать город день и ночь в поисках знакомых мест хочу процитировать одно неписаное правило, которое мы называем первым правилом чекиста. То, что ударяет в голову первым, как правило неверно. Прошу.
Я нехотя подчинилась.
- В гостиницу… Поймите, Наталья Ивановна, ваша память ещё слаба - дай бог, если вам откроются хотя бы маленькие фрагменты из прошлой жизни. Не давите на себя. А что касается дня и ночи, то кому мы нужны невыспавшимися? Это только в детективах описывают, как тёмной дождливой ночью сыщик в чёрном плаще и шляпе, с пистолетом в одной руке и сигаретой в другой выискивает своего антипода. Как говаривал мой бывший шеф по поводу таких сюжетов: ночью надо спать, а не сигареты стрелять. Лучше улыбнитесь - вам это идёт.
=
«29 июня. Девять часов вечера. За окном бушующая стихия. Иногда гремит до дрожи окнах и коленках. Одноместный номер в гостинице вполне уютный: маленький телевизор, графинчик с водой, цветочная ваза, рядом три прикрытых салфеткой стакана, два кресла, двуспальная кровать. Зачем на столе три стакана, догадаться нетрудно: мы ведь в России. А вот почему в одноместном номере два кресла и двуспальная кровать, можно и пофантазировать. Впрочем, ответ тот же: это Россия.
Очень волнуюсь - как будто завтра мне держать самый главный экзамен.
Павла немного укачало после перелёта, но он держится молодцом. Надо вечером проверить, как он».
В комнату постучали в виде условного сигнала: четыре раза. Интересно, кто из моих ухажёров - Павел или Борис - решил скоротать вечер с дамой?
В дверях, боясь переступить через порог, застыл Солонников, что-то старательно пряча за спиной.
- А, Паша. Проходи. Ты обкорнал ближайшую клумбу?
«Гость» не двигался. «Ты что, видишь всё насквозь?» - говорили его широко раскрытые от удивления глаза.
- Проходи... О, спасибо за цветы. Какой запах! Давай их поставим в вазу. Присядь - не стой, как часовой у кремлёвской стены.
- Да уж… Не успел войти в комнату, как уже с порога раскусила.
- Да не кусаюсь я. Сам подумай, ну что ещё может подарить женщине мужчина, если времени у него в обрез? То-то же. Садись, кино посмотрим.
В телевизоре показывали, как какой-то мужчина, с трудом сидящий на кровати в окружении помощников, вдруг закричал надрывным голосом: «Катя! Рассолу!» (Мы с Павлом хитро переглянулись) Потом к сидящему дядьке подскочил другой и начал дубасить беднягу что есть мочи.
- Давай найдём фильм без мордобоя и стрельбы, - наивно предложила я, направляя пульт на телевизор.
Мы прошлись по местным каналам в поисках чего-то более мирного, но, естественно, без успеха.
- Слушай, тебе одной не страшно? - внезапно спросил Павел, после того, как с экрана раздался очередной выстрел.
- Пока ты не спросил, всё было нормально.
- Нет, я серьёзно. Номер в гостинице, конечно, закрывается, но ты тут совсем одна. А за окном, посмотри, как гремит.
- Догадываюсь, тебе хотелось бы, чтоб мне стало очень-очень страшно; а ещё лучше, если бы сейчас в эту комнату ворвались разбойники, а ты бы меня защитил.
- Откуда ты, Наталья, можешь знать, о чём я думаю?
- Все благородные мысли, Паша, написаны на твоём лице - просто когда ты с женщиной разговариваешь, не видишь себя. И ещё я вижу, что ты пришёл по серьёзному поводу, а не от скуки.
- Верно… Наталья, с тобой можно поговорить откровенно? Ведь если у меня всё на лице написано, я ничем не рискую.
- Можно. Говори.
- Тогда скажи: если мужчине двадцать два года, а ему чего-то не хватает, он мучается, то почему это происходит?
- А ты у Аллы Альбертовны не пробовал спросить? Она ведь психолог, профессионал.
- Только не у неё.
- Почему?
- Я её боюсь: она слишком напоминает мою строгую маму.
- Если все мамы на свете будут чуть строже, дети станут намного лучше. Зря мучаешься: кто-кто, а мамы плохих советов не дают: нет у них таких советов, в голову не приходят.
- Эх, Наталья… В том-то всё и дело! Отца у меня нет; братьев, сестёр - тоже. Авторитетом у меня пользовалась подруга, но ушла. А к своему единственному «сокровищу» (Павел взглянул на собственное отражение в зеркале) с растопыренными ушами мама никого не подпустит.
- Ну, раз подруга была для тебя авторитетом, придётся мне ненадолго стать твоей подругой. Видишь ли, Павел, несколько лет назад ты ходил в школу. И как всякий нормальный подросток, мечтал покорить мир, изменить его. Но тебе уже двадцать два, а корзина твоих великих достижений пуста. И всё из-за сверстников: они кажутся тебе более удачливыми.
- В чём?
- Отчасти в профессии, в карьере. Но лишь отчасти, ибо ты понимаешь: в таком возрасте достижения в профессии или карьере оценить ещё трудно. Настоящая привязанность - та, которая заложена природой с детства. У мужчин это любовь к женщине. А сверстники, как известно, всегда более удачливы в отношении слабого пола, чем ты сам. Разве не так?
- Так, именно так. Но каким образом можно изменить эту ситуацию? Ведь близкой подруги у меня нет. Встречались мы с девушкой, но она больше ко мне не подходит. А с кем-нибудь другим никак не познакомлюсь: робею, не могу подобрать нужное слово. Что делать?
- Да. Это вопрос. Кстати, сразу оговорюсь - я могу стать для тебя подругой, но не близкой.
- Тем более.
С минуту мы молчали. Пашу было жаль: разве он заслужил такое «внимание» к себе? Немножко стеснителен, ненастойчив, но в целом хороший пацан.
Неожиданно мне пришла в голову идея:
- Как ты думаешь, Паша, когда твои друзья рассказывают тебе о своих похождениях, они говорят правду?
- Естественно.
- Вот! Ты легковерен. Их рассказы - на девяносто процентов выдумки; молодым людям твоего возраста свойственно преувеличивать. И ты тоже ври им в три короба.
- Врать нехорошо.
- Паша, милый, в таком деле приврать - грех небольшой. Зато приобретёшь уверенность в себе и авторитет у товарищей.
- Допустим. Но о чём я могу им соврать, если практически не касался женщины?
- Во-первых, забудь слово «врать» - с сегодняшнего дня ты не «врёшь», а «фантазируешь». А во-вторых… Подойди сюда и сядь рядом… Повернись ко мне лицом. Возьми в свои руки мои и погладь их, начиная от плеча и кончая кончиками пальцев… Теперь возьми мои ладони и поцелуй их поочерёдно… Поцелуй в районе изгиба руки… Не спеши, заставь меня волноваться... Притронься губами к моей щеке… Хорошо. Повторим всё с самого начала… Молодец, уже гораздо лучше. Опусти свою голову на мою грудь. Что чувствуешь?
- От тебя какой-то странный запах исходит.
- Глупый, я не про себя, а про тебя спрашиваю.
- Извини, моя голова совершенно не соображает.
- Вот так и должно быть! На сегодня достаточно. У тебя нормальная чувственность. Если ты пообещаешь мне вести себя так же сдержанно, как сегодня, я раскрою тебе несколько маленьких женских секретов. А теперь, Паша, ты должен идти к себе. Во время наших следующих занятий мы уточним, какие слова говорить твоим сверстникам и сверстницам. Сегодня тебе даётся первое домашнее задание: расскажи, стоя перед зеркалом, как в шикарном номере пятизвёздочного отеля ты соблазнил молодую и красивую жену богатого заезжего миллионера.
- Спасибо, ты просто моя спасительница. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Едва за Павлом закрылась дверь и я, устало вздохнув, уже хотела почистить зубы перед сном, как в комнату вновь постучали четыре раза.
Наверное, Паша что-то забыл, пронеслось в голове. Какой рассеянный.
На этот раз, однако, перед очами моими предстал Борис Николаевич.
Нет, это уже слишком! Один гость - куда ни шло, но два за последний час… И этот тоже что-то за спиной прячет!
- Добрый вечер.
Майор смущённо потоптался: волновался - но я нарочно держала паузу. Наконец, он не выдержал:
- Вы позволите войти?
- Войдите. Присядьте. Но, предупреждаю, я устала после перелёта.
- Принимаю к сведению, поэтому обещаю: долго вас не задержу. Просто не люблю казаться невежливым: привозя сюда сотрудника, хочу лично убедиться, что всё в порядке.
- Убедились?
- Убедился… Хотите выпить?
- Вот так сразу? Вы не очень-то церемонны.
- По глотку чего-нибудь крепкого сейчас всем нам не повредит - кровать будет мягче. Извините, это я без намёка на постельную тему.
- Разумеется. Но вы этот намёк уже сделали.
- Разве? Тогда давайте с постели переключимся на рюмки. Где они у вас спрятаны?
- Вы сыщик - вот и ищите.
- Вижу... Только это русские рюмки.
- Как вы сказали? Русские?
- Русские, русские. Большие и гранёные. Они обладают ещё одной особенностью: в такой рюмке может легко уместится даже бутылка.
- Не может быть. Покажите-ка вашу чудо-бутылку. Какая маленькая миниатюрная бутылочка! Всё ясно: она еще не успела подрасти. О, армянский коньяк? Не поддельный? Тогда налейте на пробу, только чуть-чуть. Ваше здоровье… Ух! Крепкий, но очень приятный. И сразу ударяет в голову… Скажите, Борис Николаевич, вы пришли, чтобы напоить меня?
- А о чём говорит нам первый закон чекиста?
- Напомните, пожалуйста: мои мысли уже заняты коньяком.
- Первый закон чекиста гласит: то, что ударяет в голову первым, как правило неверно.
- Тогда вы пришли, чтобы завязать служебный роман?
- Вы всегда вот так сразу?
- Только когда отвечают вопросом на вопрос.
- Тогда из двух заданных мне вопросов я почту за благо ответить на первый: да, я пришёл, чтобы напоить вас.
Я засмеялась.
- Кстати, что вы имеете против служебных романов? - вопросительно посмотрел на меня Борис, положив руки на стол и подперев ими подбородок. - Служебный роман - ведь это роман!
- У меня несколько иное мнение. Как бы ни захватывал служебный роман, прежде всего он служебный.
- Но у вас такие красивые голубые глаза.
- Ого, начались комплименты? Наверное, сейчас мне следовало бы сказать вам, товарищ майор, нечто неромантичное, но не хочу: я тоже не люблю казаться невежливой. Так и быть - разрешаю вам сегодня вечером поухаживать за мной. Но с условием: вы расскажите всё о своей семейной жизни.
- Идёт… Если позволите, начну не совсем в тему… Когда-то в теперь уже далёком 1981 году я проходил службу в особом подразделении внутренних войск. Естественно, больших «дел» вести мне тогда не доверяли. Самое серьёзное - сопровождение не очень большого начальства... Тот знаменательный день в феврале, о котором я вам хочу рассказать, выдался снежным и очень холодным. Наша группа, состоявшая из трёх человек: в качестве руководителя капитан, младший оперуполномоченный и рядовой - направлялась в деревню, расположенную в нескольких километрах от райцентра. Наш осведомитель докладывал, будто местная жительница, пожилая женщина по имени Анна, распространяет антинаучные знания и, возможно, имеет от этого нетрудовые доходы. Если переводить на сегодняшний язык, то это сродни незаконной предпринимательской деятельности. Если бы я знал тогда, чем для меня обернётся эта командировка…
До населённого пункта добирались полдня: накануне сильная вьюга замела дороги.
Дверь открыла старая женщина, и мне бросилась в глаза её необычайная худоба - буквально кожа да кости. Обстановка в доме соответствовала конституции хозяйки почти буквально: никаких украшений, никакой дорогой мебели, даже телевизора не оказалось. К признакам современной цивилизации можно было причислить, да и то с трудом, лишь старое радио… Странно, но человек вроде бы и не удивился приходу милиции... Двое наших отправились за понятыми, меня же оставили наедине с хозяйкой и со строгим наказом всех приходящих впускать, но никого не выпускать.
Некоторое время мы сидели молча, как вдруг я почувствовал: мне не по себе. Особенно не давали покоя хозяйские глаза, которые, казалось, глядели отовсюду. Когда по спине моей поползли мурашки, я понял: надо как можно скорее разрядить атмосферу. И спросил то, что первым пришло в голову:
- Как вы тут живёте, Анна Осиповна?
- Чем же здесь не жильё? - удивилась старушка.
- Холодно. Удобств никаких.
- Привыкла я уже к этому дому. А хорошими вещами пусть другие люди пользуются: они им нужнее.
- В таком возрасте тяжело хозяйство вести. Вам, наверное, помогают?
- Конечно, сынок. Соседи никогда не отказывают в помощи, часто сын и дочка приезжают.
- Значит, дети вас бросили… Могли бы к себе взять.
- Они живут не намного лучше, да и неудобно как-то их просить: у них свои семьи.
- А льготы вам не положены?
- Наверное, положены. Не беспокойся обо мне, сынок, как-нибудь доживу - чужой век не возьму. Просто ты ещё молод, сердце у тебя доброе, открытое…
- Какое значение сейчас имеет сердце? В наше время надо своё не упустить, всё от жизни взять. Музыка, одежда, техника… А почему вы про сердце заговорили?
Анна Осиповна, слушавшая меня до этого с какой-то детской улыбкой на лице, вдруг посерьёзнела и не сразу ответила:
- Понимаешь, сынок, часть людей, с которыми мы живём, особая. Она добрая. Людей таких не так много - ну, может, десятая часть. Увидела тебя - вот к слову и пришлось. Не бери в голову.
- Вы, Анна Осиповна, расписываете людей, словно доброта у них на лбу написана.
- И на лбу тоже есть много чего, если присмотреться. У доброго человека жизнь видна как на ладони, а у остальных будущее тёмное, беспросветное.
- Вы можете предсказывать будущее?
- Для добрых людей могу.
- Ничего себе! Но ведь со временем характер человека может испортиться.
- Тогда у него будущее пропадает.
- Всё это интересно, Анна Осиповна, только не верю я вам. Как вы можете знать, к примеру, моё будущее, если вы даже не знаете моего имени?
- Как не знать - Борей тебя зовут.
От неожиданности я едва не свалился со стула.
- Не бойся, сынок, - успокоила старушка, - рассказа о своей судьбе ты от меня не услышишь: грех это.
- Почему грех?
- Только Бог вершит судьбу человека, поэтому только Бог знает всю правду. Кто станет предсказывать другим будущее, тот свои помыслы ставит выше божественных. Лишь иногда - не всем, а лишь отдельным людям - Бог разрешает давать наказы, дабы не оступились они по глупости.
- Возможно, мне показалось, но, по-моему, в начале нашего разговора вы хотели мне что-то сообщить…
- Хотела. Один совет. Как тебе жить, решай всегда сам, но боль чужую от себя не гони: она - лекарством для сердца твоего. Много лет спустя после нашей встречи в твоей семье произойдёт трагедия.
- Когда?
- Нескоро. Тяжёлый это день будет... И для тебя и для страны…
- Для страны?
- Да. Погибнет большой российский корабль.
- Советский? - поправил я.
Анна Осиповна на мгновение замолчала, словно не поняла вопроса.
- Советский корабль? - повторил я вновь.
- Да. Наш. Наш корабль. Потом пройдёт ещё год, и ты должен искать женщину: она спасёт тебя.
- Спасёт от чего? И как я пойму, что это она?
- Извини, Боря, но больше я тебе ничего поведать не могу.
- Ладно, спасибо и на этом. Скажите, Анна Осиповна, если вся эта канитель, из-за которой я здесь, обойдётся, можно ли мне как-нибудь к вам приехать: по хозяйству помочь, огород вскопать? У меня в мае отпуск.
- Спасибо. Не трать, сынок, деньги на поездку.
Ответ озадачил: при чём тут деньги? И я хотел спросить об этом хозяйку, но не успел: во дворе послышался голос моего начальника, пришедшего с понятыми.
- …Только несколько месяцев спустя я понял смысл её слов о деньгах, - заканчивал свой рассказ Борис Николаевич. - В мае того же года Анна Осиповна умерла и, конечно, знала, когда упокоится её душа. Я не успел застать её в живых - не хватило буквально нескольких дней.
- Как печально, - согласилась я, - поднося платок к глазам. - Значит, эту женщину не привлекли к ответственности?
- Не привлекли - обошлось. Ничего, кроме старой спрятанной в шкафу иконы, не представляло для оперативников интереса. В то время афиширование своей симпатии к Богу властями не поощрялось - икону могли просто конфисковать.
- Скажите, Борис Николаевич, сбылось ли предсказание этой женщины?
- К сожалению, да. В 2000-м году погиб флагман российского подводного флота, атомная подводная лодка «Курск». А за несколько часов до этого печального события умерла от рака моя жена.
- Выходит, когда Анна Осиповна говорила, что вас спасёт женщина, тем самым она советовала вам обрести нового друга?
- Скорее всего. Хотя уже четыре года я один.
- И вы подумали: не та ли я женщина, которая призвана совершить спасительную миссию?
- Каюсь, подумал.
- Сочувствую вам, однако всё это из области предположений.
- Не совсем.
- Вы что-то не договариваете?
Борис Николаевич поднялся, подошёл к окну и, вглядываясь в дождевую мглу, продолжил:
- В мае того года я всё же приехал в деревню, и когда мне сказали, что Анны Осиповны нет, решил, что мой долг сходить на её могилу. Но я не знал, где она похоронена, и для этой цели прошёлся по близлежащим домам. Окрестные жители, к которым мне пришлось зайти, отчего-то не желали говорить о покойной. Наверное, зная о рейде милиции в дом старой женщины, они опасались иметь дело с властями. И только одна дряхлая пенсионерка, услышав моё имя, передала треугольный, наподобие фронтового, конверт, сложенный из детской тетрадки, с короткой, почти выцветшей надписью «Боре». И ещё подсказала, где находится могила.
А могила находилась на местном кладбище, недалеко от дома, и чем-то особым от других захоронений не выделялась. Скорее наоборот: ни венков, ни фотографии, обычный деревянный крест, простенькая ограда - всё такое же скромное, как и жизнь Анны Осиповны. Стоя рядом со свежим холмиком, я осторожно развернул конверт и прочитал написанное.
- Что же там было?
В этот момент ярко вспыхнула молния. Борис Николаевич резко повернулся, подошёл и взглянул мне прямо в лицо:
- Лишь одна фраза: «У неё будут голубые глаза».