Предыдущая глава http://www.proza.ru/2016/08/27/170
- У меня почти всё готово. Можешь раздвигать в зале стол.
Он постелил скатерть и посмотрел на часы: половина седьмого. Хлеб можно нарезать и потом, чтоб не засыхал.
Эти полдня, значит, пропали. Пусть не по минутам, но распорядок дня у него был, иначе время куда-то исчезало, не оставляя никакого следа. В эти часы он обычно уже заканчивал чтение и садился за работу. Но теперь – какая работа? Надо хоть последнюю «Литературку» досмотреть. Эту газету он выписывал всегда, помнил, когда она ещё была четырехполосной.
Ну-ка, что тут интересного? «Образ врага». Да уж, в чём у нас никогда не было дефицита, так это во врагах. Враги вокруг, внутри тоже враги. Хитрые, коварные, только и думают, как бы уничтожить оплот «прогрессивного человечества». Но с правильного пути нас никому не свернуть! «Штыками и картечью проложим путь себе»!
- Куда, думаю, помощник пропал. Сколько уже, семь? Будем накрывать или подождём?
- Долго ли накрыть. Хлеба сейчас нарежу, а остальное - когда придут.
- Брюки хоть другие надень.
- Отстань ты со своими брюками. Дипломатический раут, что ли?
Он пошёл за женой в кухню и стал резать хлеб.
- Игорь ничего не говорил?
- Да нет. Работы, говорит, много, выборы.
- У него сейчас конечно. А за кого мы с тобой голосуем?
- В горсовет не знаю, а в РСФСР – там семь человек.
- Ты выбрал себе?
- Я выбрал.
- Раньше агитаторы ходили, а теперь почему-то тишина. Пойду телевизор включу. Хуже нет ждать и догонять.
- Придут.
- Придут… Вино выжрал. Что на стол поставишь?
- Говорю же тебе, товарищ приходил, - сказал Николай Николаевич, имея в виду «чекиста». – Есть бутылка водки.
- Марина водку не пьёт.
- Теперь всё пьют, даже конторский клей.
Сын Игорь работал заведующим отделом горкома партии. Ему было уже 36 лет, но женился он поздно. После политехнического института был на комсомольской работе. Потом взяли инструктором в горком, закончил ВПШ. Обычный путь аппаратного функционера. Николаю Николаевичу эта стезя не нравилась, но сыну он не мешал. Никому не дано пройти чужой путь, у каждого свой. Иногда ему хотелось поговорить с сыном начистоту, но он в нерешительности останавливался: надо ли осложнить сыну жизнь? Да и нетактично говорить человеку о бесполезности его работы, тем более, что на скорые перемены Николай Николаевич не надеялся. Работа в аппарате помогает сыну жить безбедно, квартиру вон какую получил, вторую уже за короткое время, улучшенной планировки, а он будет внушать ему «чуждые взгляды»?
Женился Игорь поздно, почти в тридцатилетнем возрасте, когда вдоволь нагулялся. Характер у него был больше материн: общительный, уверенный, как и подобает сначала комсомольскому лидеру, а потом партийному работнику. Его жена Марина тоже за словом в карман не лезла. Невысокого роста, стройненькая, с приятным лицом, внимательными голубыми глазами. Работала Марина детским врачом. Очень удобно для бабушки и дедушки: считай, свой врач и по нужному почти профилю: старый ведь что малый.
Шестилетний Артёмка – живой, балованный паренёк – уверенно осваивал окружающий мир. Он уже знал все буквы, в пределах десятка легко прибавлял и отнимал. Это была заслуга Марины, занимавшейся с сыном несравненно больше, чем вечно занятой папа.
- Ну, где они? – сказала Маша.
- Придут.
Николай Николаевич думал об Артёмке. Ему в этом мире должно быть полегче. Небывалый в истории социальный эксперимент над целыми народами, похоже, заканчивался, и парень будет жить в свободных условиях. Впрочем, это из области желаемого, а что на самом деле выпадет на его долю – никто не знает. Страна бурлила, десятилетиями копившееся недовольство выплёскивалось. И больше всего Николай Николаевич опасался, что экстремисты попытаются сделать то же, что в своё время сделали большевики. И под теми же, кстати, лозунгами.
В коридоре послышался шум, и в зал вбежал Артёмка.
- Драстути! А мы пришли!
Наконец-то! Бабушка сразу полезла, к неудовольствию внука, целоваться, зато дед молодец, поздоровался, как с большим, за руку. От гостей повеяло свежестью, вечерним морозцем.
- Как вкусно пахнет, - потянул носом Игорь.
- С голоду помрёшь с такими гостями,- сказал Николай Николаевич.
- Руководящая же сила, - кивнула на мужа Марина, поправляя перед зеркалом причёску. – Никак не наруководится. Прямо с работы, даже не раздевался.
- Видал, отец? Мало мне неформалов на службе, так ещё и дома появились. Ну, распустился народ!
- Господи, и тут политика. Пропустите. – Мария Дмитриевна несла в обеих руках посуду с едой. – Помогай, отец.
- Сейчас я помогу, - сказала Марина.
Они пришли с сумкой; женщины разобрались с её содержимым: сливочное масло, ставшая редкостью колбаса. Блеснула и бутылка марочного сухого вина. Ну и хорошо. Ту бормотуху, которую он приговорил под пристальным взглядом «чекиста», женщины бы всё равно не пили.
Уселись. Николай Николаевич налил Игорю и себе водку, сын наполнил фужеры женщинам.
- А тебе, Артём, водки или вина? – спросил дед.
- Он у нас употребляет только чистый медицинский спирт, - сказал Игорь. – И то как наружное.
- Что, простыл?
- Немножко было дело, да, Артёмка?
Мальчик кивнул и, глядя на деда, пояснил:
- Мы снег ели.
- У-у! Тогда конечно. Надо же было снег сначала подогреть.
Артёмка улыбнулся щербатым ртом и замотал головой: ой, деда, не проведёшь ты меня!
- Ну, поднимаем, - сказал Николай Николаевич, - чтоб никто не болел ни в вашем, ни в нашем доме. - Взглянул на внука: - Оставайся у нас, завтра бабушка напечёт из снега блинов.
Артёмка снова показал щербатый рот.
Выпили, стали закусывать.
- Может, недосоленное, - сказала Мария Дмитриевна, не дождавшись комплиментов своему кулинарному искусству. – Мы с дедом соль не очень-то…
- Очень вкусно, мама. Мы не хвалим, чтоб не терять время и больше съесть.
- Главное – я качественно почистил картошку, - сказал Николай Николаевич, - остальное уже дело техники.
Разговор вертелся вокруг различных тем. Детскую больницу в городе строили уже пятый год, и конца не видно. В старом здании не лечение, а мучение, говорила Марина.
- В горком пожалуйся, - сказал Николай Николаевич.
- Они же, папа, хозяйственными делами теперь не занимаются, осуществляют только политическое руководство. Мы ведь без политического руководства не можем.
- Конечно нет.
- Ещё забредём не туда. С сознательностью у людей плохо. Некоторые до того докатились, что горком, говорят, надо забрать под детскую больницу.
- Кошмар!
Игорь слушал, улыбался, он уже привык к подобным разговорам, иногда сам их провоцировал.
Николай Николаевич наполнил рюмки. У жены фужер оставался почти нетронутым, Марина свой выпила.
- Может, тебе, Марина, лучше меньше, да лучше?
- Не-нет, папа, - она прикрыла фужер ладонью, - а то домой буду идти: шаг вперёд, два шага назад.
- Совсем разболтались с этим плюрализмом мнений, - засмеялась Мария Дмитриевна. – Как ты, Игорь, терпишь?
- Тяжело, мама. И сам теперь понимаю, кого пригрел у своей груди.
Артёмка давно уже наелся и возился с игрушками, их в доме было достаточно; он нередко оставался здесь на выходные, а иногда дедушка или бабушка забирали его из садика, когда просили об этом родители.
- Да, мама, чуть не забыла. В среду вам надо подойти к протезисту, я договорилась с ним.
- В среду, да? Вот спасибо, Маринка.
Мария Дмитриевна хотела вставить зубы, но пошла – очередь, а золотые и вовсе не вставляют. Ей не хотелось сверкать железом, она решила пожертвовать кольцо.
- Вот так, отец. Скоро будешь называть меня «Золотая моя!», - улыбнулась Мария Дмитриевна.
От выпитого, съеденного Николай Николаевич распарился. Возраст. Скоро рюмка вообще уйдет в прошлое.
- Ты бы, отец, кофту снял,- сказала Мария Дмитриевна, - а то Маринка подумает, что ты в ней и родился.
- Нет, Марина, я в рубашке родился.
- Правда? – удивилась она.
- Ну не в кофте же. В руба-ашке.
И рассказал, как мать в детстве зашивала её в его одежду, она считала, что рубашка хранит человека от всяких напастей. Беленький такой засохший комочек. А он, когда обнаруживал, злился, выбрасывал – пионер же!
- Так и не помню, куда она делась.
- Говорят, кто родился в рубашке, тот будет счастливый.
- Так и есть. С войны пришел живой. Сталину на глаза не попался. Сын вот – руководящая сила, невестку ты сама знаешь, а бабушку, если вставит зубы, можно ещё на конкурс красоты посылать. Что мне ещё надо?
После короткого перекура посмотрели программу «Время». В конце было интервью с одним известным писателем, и Игорь спросил:
- Как, папа, твои творческие дела?
- Пишу потихоньку. Но мать критикует; не то, говорит, пишешь.
- Сейчас-то обо всём можно.
- Ты, сынок, сначала прочитай, а потом будешь говорить, обо всём или не обо всём, - сказала Мария Дмитриевна.
- Вот так. Думаешь, одного тебя критикуют? И это у неё ещё не все зубы.
- Нет, мама, я знаю отца: он либерал, толстовец, к насилию призывать не будет, а всё остальное – можно.
Марина посмотрела на Николая Николаевича.
- Мы теперь, папа, против насилия. Это когда большевики кричали «Долой!» - было правильно. А когда кричат «Долой!» большевикам – это экстремизм. Революционеров с экстремистами путать нельзя.
Игорь смерил жену взглядом, будто видел её впервые.
- Ты вообще соображаешь, что говоришь? Как можно сравнивать?
- А почему я не могу сравнивать? Игорь, я своим птичьим умом так понимаю: если большевики взяли власть для того, чтобы отдать её народу, то надо же наконец отдать. Хотя бы через семьдесят лет.
- Господи, в семье гражданская война начинается, - сказала Мария Дмитриевна. – Сейчас же прекратите!
А Николай Николаевич смотрел на невестку и глазам своим не верил. Не ожидал он от неё слов, так созвучных его недавним мыслям. Но надо вмешаться.
- Большевики, Марина, ни при чем, - сказал он. – Они бы с радостью эту власть отдали, но они никогда её не имели, а вскоре их и самих расстреляли.
- А я за то, чтобы никогда вообще не стреляли. Ни тогда, ни теперь.
- Отец, давай её свяжем, - предложил Игорь.
Марина от неожиданности засмеялась.
- Видишь, папа, ничего эти коммунисты так и не поняли. Единственный аргумент против инакомыслящих – вязать.
- Аргументы я предъявлю дома, – улыбнулся Игорь.
- Мы ещё посмотрим, чьи окажутся сильнее.
Громкий разговор привлёк и Артёмкино внимание. Какое-то время он с беспокойством смотрел на родителей, готовый расплакаться (так волнуется и лает на ссорящихся хозяев домашний пёс), но теперь все улыбались, улыбнулся и он: шутят, значит, взрослые.
Николай Николаевич пошел в кухню согреть чайник, а когда вернулся, Игорь читал его рассказ. Видно, Маша решила вразумить мужа при помощи сына, подумал он.
Окончание следует http://www.proza.ru/2016/08/29/168