Фельдшер физиокабинета и по совместительству философ-герменевтик Иван Алексеевич Малофеев ввалился к себе в квартиру в уличной обуви, в широкополой темно - серой фетровой шляпе, в макинтоше «реглан» и с порога потребовал у полноватой супруги Роны Артемовны свежую газету. Она привычно проворчала:
- Ты бы сначала переобулся, снял бы с себя шляпу, реглан, умылся бы, а потом сел бы ужинать, как всегда, с газетой.
- Ты не понимаешь,- горячился хозяин квартиры,- сегодня в «Столичном комсомольце» напечатана скандальная статья о нашем министре обороны. Мне не терпится посмотреть на заголовок. Ты принеси, я тебе сейчас его прочитаю. «Пашка-мерседес. Вор должен сидеть в тюрьме, а не быть министром обороны», прочитал Иван Алексеевич, когда Рона Артемовна все же принесла мужу требуемую газету. Только после этого он совершил обычный вечерний ритуал, установленный супругой за сорок лет совместной жизни с Иваном Алексеевичем.
Разворачивая газету за столом с тарелкой, в которой аккуратно лежали два аппетитных антрекота с кровью и луком, на пол выпал конверт. Мыслитель-герменевтик поднял письмо и удивился. Вместо обратного адреса стоял прочерк, а на почтовом штемпеле значился город-курорт Сочи. Из столовой, в которой традиционно проходила семейная трапеза, Иван Алексеевич окликнул супругу, которая в этот момент хлопотала над десертом. Рона Артемовна не спеша торжественно внесла в столовую пиалы с малиновым муссом из манной крупы, с преданностью молодой кошечки вглядываясь в глаза мужу, словно величайшую реликвию поставила перед сладкоежкой мужем вожделенную пиалу. Со стороны сцена выглядела так трогаткльно, что невольно всякому гостю, случайно оказавшемуся ее свидетелем, могло почудиться сходство с жизнью и бытом старосветских помещиков из гоголевского Миргорода.
Поставив перед Иваном Алексеевичем десерт, она взобралась к нему на колени, поджала ноги под себя и преданно взглянула еще раз в глаза мужу. «Милый, тебе понравились мои антрекоты с кровью и луком?» Спросила она в ожидании всяческих похвал и комплиментов.
- Дорогая, у тебя всегда все получается хорошо, что бы ты ни готовила. Сегодня твои антрекоты удались особенно, как никогда, и мусс твой получился лучше прежних. Ты вообще сегодня превзошла сама себя. Спасибо тебе за заботу и любовь.
Рона расплылась в улыбке от умиления и снова спросила:
- Мусс тебе понравился?
С таким же умилением ей в унисон он отвечал:
- Конечно, милая. Кто же еще может готовить такой мусс, как ты?
Супруга насторожилась:
- Я не знаю, тебе виднее. Ты ко многим женщинам ходишь, рассказываешь им о герменевтике и продлеваешь многим из них молодость при помощи инъекций новокаина, разговариваешь с ними на языке эсперанто. Я не знаю, чем еще ты с ними занимаешься, может быть, они угощают тебя своим рецептом мусса в знак благодарности за новокаиновую молодость.
Иван Алексеевич удивился:
- Роночка, ты меня ревнуешь? Мы с тобой прожили сорок лет душа в душу, и только сейчас стала ревновать? Ты лучше почитай письмо, которое пришло тебе без обратного адреса. Кто же тебе пишет из Сочи? Курортный любовник, кто он, с кем и когда ты познакомилась?
Он с загадочной улыбкой спрашивал жену, испытывающе вглядываясь в ее глаза, словно боясь обнаружить в них тайные мысли.
- Кстати, скажи, куда девалась наша домработница и твоя подруга Домна, я ее почему-то давно не вижу, не знаешь?
Рона снова обворожительно улыбнулась, обняла мужа за шею и с иронией спросила:
- Ты меня ревнуешь к Домне, дорогой?
Он тоже обнял супругу и с улыбкой спросил, но она прочитала в его глазах еле уловимую тревогу:
- Глупости. Эта старая дева заболела шизофренией, у нее развилась мужебоязнь. Я помню, как много раз повторяла о брезгливом отношении к грязным мужским носкам. Помнишь, она говорила, как только подумает, что ей придется стирать грязные потные мужские носки, так у нее пропадает всякое желание выходить замуж.
- Я не думала, что ты такой циник, - сказала она, читая письмо.
Иван Алексеевич заметил, как менялось выражение лица супруги по мере прочтения курортного послания. Наконец, она сложила письмо и с таинственной улыбкой сказала:
- Наша Домна прямо в сочинском дендрарии родила здорового крепыша. В мальчише - кибальчише четыре кило восемьсот граммов и пятьдесят два сантиметра роста.
Он вдруг натужно рассмеялся. Смеялся долго, в промежутке между приступами смеха с трудом говорил:
- Вот это да… старая дева… брезгливая Домна… родила… ха-ха-ха… Она не написала, от кого ребеночек?
Рона с прежней обворожительной улыбкой обвила его шею пухлыми пальчиками и ядовитой коброй злобно прошипела:
- Помнишь, ты говорил, что однажды сам постирал свои носки?
- Помню, но при чем брезгливая Домна?
- Вспомни, я тогда лежала в больнице с межпозвонковой грыжей, не так ли?
- Иван Алексеевич растерянно отвечал вопросом на вопрос:
- Что ты имеешь в виду?
- Не догадываешься, дамский угодничек? Не скажешь мне, что тогда делала Домна?
- Тебя навещала в стационаре.
- Чем она занималась в промежутке между посещениями больницы?
- Готовила, стирала, убирала, для тебя же, кстати, ужин и обед готовила и тебе приносила.
- Чем ты занимался в это время, газетки почитывал и свои носки сам себе постирыывал?
- Дорогая моя женушка, признаюсь тебе, мои носки стирала Домна.
- Домна? Странно, она брезгливо относилась к грязным мужским носкам, и вдруг сама себе изменила.
- Что ты имеешь в виду?
- Ничего, кроме того, что она неспроста вдруг постирала твои носки.
- Ты не справедлива. На что ты намекаешь, милая?
- Я не намекаю, я вычитаю. Промежуток времени между днем родов у Домны и днем, когда она постирала тебе грязные носки, составил восемь с половиной месяцев. Не правда ли, от брезгливого отношения к грязным мужским носкам тоже может быть польза?
- Вот видищь, восемь с половиной, а не девять месяцев, сама же ты это сказала.
Фыркнув, Рона Артемовна встала с колен мужа на ноги и направилась к кухне, но посреди комнаты остановилась, услышав голос Ивана Алексеевича:
- Скажи, хорошая моя, сорок лет назад ты действительно легла в больницу накануне свадьбы на один день с воспалением придатков? Я узнавал, за один день они не лечатся.
- Что?, - спросила она, повернувшись лицом к мужу, но вопрос повис в воздухе: на похолодевшую Рону Артемовну смотрел огромный жирный заголовок скандальной статьи. Она почувствовала вдруг себя побитой кошкой, укравшей чужую рыбу в хозяйском аквариуме.